16-xiii подруги. известность и воспитание

Публий Валерий
                XIII

  Молодого сенатора не было, но его очаровательнейшая супруга, ещё моложе, сидела дома, точнее, расположилась полулёжа в тепидарии, омываемая двумя рабынями. Лучшие подруги поприветствовали друг дружку по своей давней традиции, и хозяйка, отослав служанок, выслушивает счастливую сестрёнку – сестрёнку не по крови, но едва ли не ближе. Выслушивает её безудержные восторги и жаркую благодарность, и в итоге обе со слезами радости на глазах снова обнимаются. Они переходят в кубикул Веры.

  – … Как я тебе признательна, Пузик! Клянусь Венерой! Какая ты замечательная! О Грации! Как же мне тебя отблагодарить за Квинта, за магистратуру?..

  – Что ты, Муция? Мы же сёстры! О чём тут может быть речь?! К тому же он сам в состоянии выразить признательность. О Купидон! Муция, писательница ты наша, напрасно ты ему дала почитать свои записи. Твой Квинт, узнав, что я тоже была в него влюблена, так поцеловал меня, что ах! Голова закружилась!.. О Градив Златошлемный! Защити меня! Минерва, одолжи мне скорее эгиду! Муция сейчас изрубит меня на мелкие кусочки! – гостья, сжавшая было кулачки, уже понимая, что Шрамик не всерьёз, тянется к драгоценному кинжальчику, лежащему на столике неподалёку. – Муция! Я шучу, шучу! Он просто чмокнул меня, как обычно, к тому же его супруга была рядом!

  – А она ещё что с вами делала?

  – Ты руку придержи всё-таки. А, Муция?

  – Ах, да… Она сама как-то потянулась. Ты же знаешь, у неё бывает.

  – Да-да, но всё же чаще в сторону «пик» её тянет, а не ножей.

  – Ножи тоже оружие, разве что холоднее. Но что там Юния?

  – Они ж теперь почти неразлучны, за исключением, – подруги понимающе улыбаются, – некоторых моментов. Пришёл как-то, около месяца назад, твой Квинт, с ней вместе. Преподнёс мне несколько симпатичных таких рабов, но, главное, восхитительную статую. Ты, возможно, заметила её в моей спальне. Хотя тебе было не до того, конечно, чтобы обновления в интерьере разглядывать!

 – Ты права, Пузик! Рассмотрела я её только сегодня, когда проснулась – вчера и не увидела совсем. А ведь изваяние дивной работы! Ты похвалила вкус и выбор Квинта?

 – Конечно же, клянусь Кифереей! Твой брат же сам заказывал. Он назвал мне мастерскую: я спрашивала, но забыла, что он ответил. Сестрёнка, спросишь у него заново, ладно?

  – О Геркулес! Естественно! Столь дивной работы изваяние! Венера Фиалковенчанная! Чудесно! Позолочена превосходна!..

  – Вот ты и ошиблась, Муция, знаток искусства! Эстетка! Статуя золотая.

  – О Геркулес! Не виновата я, клянусь Кипридой! Виновато освещение.

  – И твоё необыкновенное самочувствие, сестрёнка – после ночки с любимым-то, а?

  – Ещё бы! Ты меня понимаешь, Пузик! Знала я, естественно, что Квинт – отличный любовник. Мы с тобой знаем, что можем называть его Мемноном. Но чтобы он так. Точнее, чтобы я при этом так!.. О! О Купидон! Будто с героем, полубогом каким-то я была этой ночью!

  – Так значит, я не зря с дядей… О Киферея! Чуть не проговорилась!

  – Нет уж, подруга! Теперь не увильнёшь! Не надеешься ли ты скрыть от меня что-то? От Муции?! Не посмотрю ведь, что ты в положении, одолею!

  – Сдаюсь, сдаюсь! О Киферея! Скажу. Только сама никому не проговорись теперь. Я с дядей, с Гальбой, немножко говорила о когномене вашей фамилии. О том, который Цезарь Гай отнял. А теперь, сказала я, за доблесть двух твоих братьев, Муция, на войнах, ради славных предков, прежде всего Руллиана и Кунктатора… в общем, ясно намекнула, что давно бы пора вернуть… Кстати, Парис не возражает, чтобы её теперь называли Фелицией… Да! Дядя недавно сказал. «В наступающем году перегрины не должны остаться недовольны судебными процессами. В отношении них правосудие просто обязано быть весьма успешным – под руководством двух преторов-счастливцев!» – Ты же знаешь, Муция, (кто второй)?

  – Луций Сулла? Брат же его Фавст, по-моему, ещё и квестором не был.

  – Правильно. Как дядя точно подметил! Я же вот, например, слышала, ещё когда за него просили, что Суллу назначают, т.е. «избирают» претором по делам перегринов. Потом я ещё сама предложила отца Парис на ту же магистратуру – но ведь не обратила внимания на  агномены и что оба юрис-… как это?

  – В юрисдикции обоих процессы перегринов, касающаяся именно их область права.

  – Да. И потом уже, после слов дяди, кто-то стал отмечать и другие сходства: оба нобили, оба сыновья консуляров и так далее…

  – Госпожа, к вам светлейшие домины Каниния Терция и Геллия Клементина.

  Тотчас за этим объявлением входят они сами. После радостных приветствий и размещения за обеденным столом выясняется, что, пока Клементина собиралась с выездом и добиралась до дома Юнка, Ребилия, выйдя от неё, уже успела: побывать дома, где застала отца, побыть там некоторое время, а затем уже придти к подругам.

  Итак, квартуорфеминат обедает в полном составе. Вина подруги почти не пьют. Парис и Муция кушают и говорят сравнительно мало, Шрамик и Елена – много. Последние две ведут речь в основном о своих питании, одежде, передвижениях и самочувствии.

  – Пузик! А вот Парис мне писала, что на прогулках к тебе теперь повышенное внимание, что ты очень популярна! Но что тебе – и это самое важное – до этого нет дела, и ты стараешься не замечать окружающих, что шепчутся или даже разговаривают о тебе вслух и чуть ли пальцами не показывают. Это всё правда?

  – Наверное. Я же их никого не вижу. Какое мне дело до того, что кто-то там громко говорит обо мне, пальцем тычет или рот разевает?! Или показывает свою невоспитанность каким-нибудь иным образом. Мне до этого дела нет. Вообще-то, приятно бывает, конечно, когда сразу такое множество глаз глядит на меня, большинство, наверное, с восхищением. Особенно, конечно, когда красивые статные мужчины смотрят. На них, бывает, взгляну, ты, Муция, знаешь, как, – разумеется, подруги и, в первую очередь, Фабия, знают: на мгновения встретится глазами, а потом, «смущаясь», опускает их, являя воплощённую скромность. – И так теперь множество глаз за одну прогулку.

  – А что мешает нам сей же час прогуляться? Поедемте на гестатио!

  – Верно, Муция! – первой соглашается сама Секстия. – Елена, ты с нами? Поехали!

  – Не знаю, сестрёнки. Я хотела домой, отдохнуть.

  – Чтобы было от чего отдыхать, мы как раз  и прогуляемся.

  – А где?

  – Да поближе, в Садах Цезаря, например.

  – Не знаю… Не знаю, сестрёнки.

  – Дорогая, тебе нужно гулять, – поддерживает идею Ребилия. – Я себя чувствую не очень комфортно, но тоже, ради тебя, милая, ради Веры и Присциллы, проедусь с вами.

  – Тогда и я, пожалуй. Но ты со мной вместе, в моём паланкине, любимая! Хорошо?

  – Конечно, Елена, конечно, дорогая!..



Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/03/14/267

----------------------------
  когномен предков… Руллиана и Кунктатора – речь о когномене Максим. Кв. Фабий Максим Руллиан (IV в. до н.э.) – прадед Кунктатора, пятикратный консул, неоднократный триумфатор. Он и получил этот когномен, Максим, лат. Maximus – «величайший», к-рый носили и его потомки.
  О Кунктаторе можно посмотреть примечание к одной из предыдущих глав (эрот. проза) http://www.proza.ru/2012/03/03/386