Война никого не щадит, но больше всего достается от нее детям. Они страдают не только от бомбёжек и пуль, но и от холода, голода, ран и болезней. Они умирают в большинстве случаев молча, смирившись со своей участью, стоически выдерживая выпавший на их долю удел.
Так было и со мной в 1942 году, когда шла битва за Москву. Изъеденная авитаминозом и начинающейся цингой, покрытая с ног до головы огромными фурункулами, терзаемая зудящей чесоткой, я лежала в деревенской избе, покорно дожидаясь своего последнего часа, ничего не прося и даже не плача. Плакать уже не было сил: дистрофия парализовала все моё тело. Не хотелось двигаться, есть и пить, а только лежать и лежать, временами предаваясь беспокойному сну. Полнейшая апатия ко всему живому и мёртвому. Эта апатия лишила меня реакции на однажды донёсшиеся до моего слуха слова: «А що там у вас, бабуся, бiля пiчки?» И бабушкин дискант равнодушно ответил: «Да девчонка там умирает. Должно, скоро помрёт!»
Просвет между печкой и стеной заслонила коренастая фигура. Надо мной склонилось доброе усатое лицо. Шершавая рука потрогала мой мокрый, в болезненной испарине лоб. Затем эта же рука откинула одеяло, и я встрепенулась от прогудевшего надо мной баса: «Мила дiвчинко! Та ти ж уся гориш! Але я тобi допоможу!» Умелые руки завернули меня с головой в одеяло и понесли вон.
От перемены и необычности обстановки я потеряла сознание. Очнулась лишь в перевязочной медсанбата. Оказывается, в нашей деревне расположился санитарный батальон. И пока молодая женщина-врач со строгим лицом отрывала пинцетом от моего изъеденного фурункулами тела полусгнившую одежду, обмывала меня и посыпала мои раны жёлтым серным порошком, я, несмотря на нестерпимую боль, рассмотрела своего спасителя. Это был пожилой мужчина невысокого роста, плотный и приземистый, сильно прихрамывающий на одну ногу, в тёмном ватнике, поверх которого был надет белый медицинский халат с болтающимися на спине тесёмками. «Санитар!» — сразу поняла я.
Пока я лежала на белых простынях операционного стола, мой спаситель несколько раз выходил за дверь и, вероятно, курил на улице «козью ножку», так как после каждого его возвращения от него сильно пахло махоркой и дымом. Наконец, все было закончено. Щурясь от низко висящей над столом большой лампочки, я подумала, что снова родилась на свет. Мне было очень хорошо и спокойно: боль куда-то ушла и у меня появился интерес к окружающему. Я увидела, как санитар вынес и основательно выбил палкой моё одеяло, отнес куда-то остатки оторванной от моего тела окровавленной одежды. Затем он подошел ко мне, бережно взял меня на руки и, снова завернув в одеяло, понес домой. Дома, положив меня на лавку, он протянул бабушке брикет ячневой каши, наказав, чтоб она сварила её и накормила меня.
В эту ночь я крепко уснула, вдоволь налюбовавшись белоснежными бинтами, которыми было перевязано все моё тело. И когда я проснулась утром, то первым делом принялась рассматривать свои бинты. В слабых лучах зимнего солнца, пробивавшихся сквозь морозные узоры маленького оконца, я увидела то, что никогда не изгладится из моей памяти: бинты были серыми, покрытыми скопищами вшей. «Бабушка!» — закричала я и протянула к ней руки. И бабушка стала срывать эти бинты, ничуть не заботясь о том, что в целом ряде мест они прочно прилипли к моему телу, и бросать в печь.
Вскоре пришел санитар. Узнав о случившемся, он снова завернул меня в одеяло и опять понёс в операционную медсанбата, наказав бабушке навести порядок в доме и всё пересыпать дустом. Так санитар носил меня в операционную неоднократно. И после каждого возвращения домой он оставлял мне подарок: то пахнущий махоркой оплывший кусочек сахара, то жёлтую морковку, то тёмно-красную свёклу.
Конечно же, выздоровление, как и положено, пришло ко мне. И я мечтала, что, когда встану на ноги, поговорю с дядькой Андрием. Но увы! Моей мечте не суждено было сбыться. Проснувшись однажды утром, я узнала, что санитарный батальон уехал. И бабушка передала мне последний подарок, оставленный санитаром: маленькое зелёное
яблоко...
Кто ты был, добрый санитар? И какова твоя фамилия? Я была бы счастлива, узнав, что ты встретил 9 мая 1945 года живым и здоровым! И если ты до сих пор жив, я низко кланяюсь тебе! Я помню и благодарю тебя!
(Впервые опубликовано в газете "Благовiст" в июле 2002 г.)