Уходила-утекала зимняя нечисть. Талым снегом рассыпалась, грязной водой от солнца бежала. Наступает Весна Зиме на пятки – распустились средь снега на проталинах первые цветы. Стоят на морозе, тонкие ножки под себя поджимают, качают синими лепестками. Стылому ветру в волосы вплели нить своего запаха.
Поспешает старуха-Зима уйти, кутается в ветхое платьишко. Обронила льдистую свою кику-рогачку, да прямо Весне под ноги. Запушилась кика раннею вербою.
Медведь в берлоге рычит недовольно: плеснула Весна-озорница ему под бок воды ушат, сны медвежьи досмотреть не дала. Вылезать теперь косолапому на обманчивое березозольское солнышко, считать проступившие свои ребра.
Зиньки-синички воды с талых сосулек напились – захмелели. Летают шалые с ветки на ветку, всему лесу о весне насвистывают.
Клест-кривоклюв птенцов позимников перечел, да соседу-снегирю кликнул – пора на север, во след холодам лететь, щипать буранам куцые их хвосты.
Весна к озеру вышла, стоит, ручку белую на березу положив. Платье у нее снегу под стать, опоясочка – молодой травы цвет, а ворот – золотой, как цветки мать-и-мачехи. Скинула шапочку алую – разметалась коса соломенная, летнюю рожь людям сулила. А глаза у весны синие-синие. Как чистое березозольское небо. Как первые цветы на проталинах. Как волна в Ильмень-озере. Глядят глаза на воду, будто гладят. Да от той ласки крошатся у берега льдины…
Родомилку, девку на выданье, покрали. Стерегли ее нечистики целую седьмицу. Дождалсь, пока за плетень выйдет, мешок на голову накинули, да в лес бегом. В мокрый снег полонянку швырнули, сами вокруг уселися. Сидят, хохочут по-галочьи, по-свинячьи хрюкают. Головы вострые, рожи синие, стопы безпятые, брюхо отвислое, груди – до пояса. У Родомилки платье в грязи мокрой, коса в мешке истрепалася, глаза слез полны, а все краше уродиков. Поглумилась нечисть, потешилась. Испугать девчонку тщилась. Они ведь, шерстатые, для чего ее похитили? Не дано злу детей иметь, дабы зла на земле не умножилось. Так и живет нелюдь бесплодною. Тем лишь свои ряды множат, что людей от Правды божьей отвратить стараются. А уж коли от людской чести отошел – человеком уж не зваться.
Дразнилася свора, унижала девушку:
- Что за руки такие, как палочки? Ложку, хоть, поднимешь?
- Ой лицо!, ой умора! Нос – зарубкой, глазища – плошки! Слепому мужу чтоли тебя обещали?
- Платье корявое! Знать – не рукодельница, не пряха! Ни пошить, ни одеться не может!
- А ну, братцы, в котел ее! Может, как разварится, приятнее будет?
Родомилка под снегом завявший Перунов цвет нашла, о шести лепестках. Сжала его тонкой ручкой. Молит – защити, не выдай! Молчит цветок. Лепестки синие пожухли. Задушили его снега. Жизнь да силу вытянули, мертвым льдом обратили.
Притомилась нечисть пугать. Стала житье свое нахваливать. Ставят на пни яства сахарные, попробовать уговаривают:
- Не голодает нечистое племя! Ты сама отведай всего! Чай, в твоей избе и на праздники того на столе нету.
- Не нужен мне чужой хлеб! – кричит девушка, - свой себе заработать сама могу! Да еще подумаю: с кем мне его преломить, а кем побрезговать!
Ожил у Перуники один лепесток.
Подняла нечисть гвалт, разбудила студенца стылого. Подул он мокрым ветром, до костей проморозил девушку. Наливали нечистики алое вино в золотые чаши, подносили пленнице:
- Выпей, сколько душа пожелает! Холод избудешь, да беду забудешь! Потанцуешь с нами по лесным полянам!
Оттолкнула Родомилка руки корявые, чаши расплескала:
- Нет в питие счастья! Во хмелю человек – себе не хозяин!
Ожил второй лепесток.
А как весной в лесу темнеет быстро! Уж деревья вокруг в одну стену слилися. Глаза чернобожьих любимчиков угольем горят!
- Тяжко бабе без мужа! Некому красу ее оценит! Не кем перед подругами бабе похвалиться! Выбирай у нас любого! А хочешь – всех в мужья бери!
И напоказ красуются.
- Жена мужу нужна, чтоб детей рожать! А муж жене – чтоб семью крепить! А иное все – пустая потеха, горю да разору перва матка!
Ожил третий лепесток.
Приумолкла нечисть. Простое счастье без нужды оказалося. А ведь сколько человек за сладкий кусок родню в неволю продали! Сколько человек за вина чарку лютой смертью друзей казнило! А уж сколько с нечистью свадебку на болотах сыграло – и счету нет! Не берут девушку мечты селянские. Надобно боярскими страстями опробовать.
Выносили нечистики сундуки стопудовые – чуть не надорвалися. Первый открыли – деньги медные. Второй отворили – светло серебро. Третий распахнули – чисто золото!
- Уж возьми ты наши подарочки! Хошь – греби сколько надобно, хошь – все за тобой понесем!
Горьким смехом смеялася девушка:
- Сколько ж голов за то злато обещано? Сколько людей через то серебро обмануто? У скольки вдов те грошики отняты?
Четвертый лепесток у цветка ожил.
Приносила нечисть шапку княжью, шубу боярскую да ярлык купеческий.
- Хочешь – будешь над людьми ты владычицей! Все по слову твоему свершаться станет! Все желанья твои исполнятся!
А девка супротив идет:
- Что во власти счастья, коли земли пахать не умеешь? Лучшая власть – воля семьи да родительский наказ!
Ожил пятый лепесток.
Видят нечистики – неуступчива девка. Самым сильным соблазном взять решили. Не одна сотня праведников им поломалася.
- А уж хочешь ли ты славы-известности? Хочешь, чтоб во всех городах да весях тебя узнавали? Хочешь, чтоб века еще на пирах про тебя песни складывали? Скажи только – все устроим!
Отвечала им Родомилка:
- Слава хороша лишь тогда, когда добрая она, слава! А уж лучше ее ненадобно, коли в людях прослыву я нечистью!
Кинулись злодеи на девушку – кактями рвать, кости глодать. Да ожил тут шестой, последний лепесток у цветка. Словно громом ударило нечисть! Разбежалися, рассыпалися, талой грязью растекалися. Чудилось им – глядит глазами Родомилки на них сама молодая Весна.