Знал Искрян-кузнец, что будет в его жизни этот день. А все равно не ждал его. От старых лишь кузнецов такое слышал, а вот – случилось же.
Ковал тогда Искрян селу своему топоры вострые, вилы клыкастые, ободья колесные, крюки-скобы разные, да замки мудреные.
Но пришел в кузню бродяга худой да тертый, меч себе попросил. Глядел на него Искрян, оценивал: татю-разбойнику кистень-гирька сподручнее, а то и просто – топор, вилы, да дубинка-шелепуга. Этому же меч нужен. Да всякому ли меч по плечу? Меч, как ротник, лес не валит, снасть не тешет – только в бою пригоден, только в сече он над оружием княжит.
- Какой хочешь? – спросил кузнец.
- Мой.
Вот тут и ухнуло в груди Искряна сердце, заколотилось как баба в горящей избе. Ужели – он? Не просто меч просил себе странник – душу просил он сковать. Такие мечи по чужим рукам не ходят, без дела из ножен не скачут, без боя в ножны не ворочаются. Руку свою человек отдаст, да головы не пожалеет, лишь бы меч его более никому не дался.
Молвил кузнец:
- Заходи к сеченю.
Бродит болото, хмелем трясинным исходит. Кочки человеку подставляет, а в ямины манит. Черти востроухие в омуте ругань затеяли: так и тянутся пузыри со дна. А Искряну не до них: тянет из под мха рудицу – кровь земную. Много ее, болотной, потребно: все почти погорит в плавильне да сорным металлом всплывет. От корзины рудничной настоящего железа – на чарочку.
Выскочил из топи болотник мохнатый:
- На что тебе, человече, руда?
- Душу булатную ковать.
Ойкнул нечистик, провалился: страшно ему и представить такую, а уж брать…
Шипела рудица, золотой змейкой лилась в глиняные формы. Спала она снами болотными, а тут огонь весельчак ее разбудил, в пляс завлек да остыть велел. Кто б не злился-то?
Расколол Искрян глину, доставал из нее два стальных прута. Насыпал в горнило черного древесного угля, снова звал огонь погостить. Угольки черные да блестящие, будто ночка звездная, по краям лежат а в середки – их братушки ярким солнцем горят. Положил кузнец один прут в угли, закопал в горячие, дал железу от дерева через пламя в силу войти.
Сорок дней кузнец меда не пил, сорок дней он молота не брал, сорок дней он лишь хлеб глодал, сорок дней в бане парился. Шутка ли – меч-душу сковать?
Срок настал – вернулся Искрян в кузницу. Каждому молоту своему поклонился, наковальне – наособицу. Кочетом огонь в горне закурлыкал – ждет славного дела. Молотки звенят – друг друга под бока тычут: готовы ли, братцы?
Взял прутья стальные Искрян – простой да каленый. Дожелта в огне грел, в колодки зажимал, как веревку завивал. Вновь калил стальное кружево, молотом его охаживал – сорок раз гнул да сваривал.
Вышел клинок – заглядение. К чему не приложи – все сном-обманом рядом с ним покажется. Насадил ему кузнец на долгий хвост свой литой перекрест, черен наборный, да навершие-яблоко. Огляделся клинок – загудел под рукой кузнеца, будто рог боевой. Стало на земле одним славным клинком больше.
Вынес Искрян меч бродяге – на руках протянул. Видит – гнет оружная сила непокорную шею, на колено припал человек. Руки над головой поднял – принял меч от Искряна. Будто бремя за всю Русь-матушку с тем мечом на себя принял.
Поднялся с колен воин. Кузнеца о цене спросил. А Искряну – что сказать? Нет таких слов у кузнеца, ему делом свои говорить привычнее. Как же высказать, что нету таким мечам цены, что князья-короли за такие пол-княжества продавали, да радовались что дешево дело встало? И ведь воин, кажись, сам про то ведает. Но нельзя такой меч просто так забрать, оскорбить нельзя малым выкупом. Головой бродяга кузнецу заплатить готов. Вновь спросил:
- Что за работу попросишь?
Голос воина с мечом схож – тихий, звенящий, да твердый. Словно рог боевой вдали звучит. Словно сталь по чужим шеломам гремит. Нашлись слова у Искряна:
- Не торгую я душами. Так бери.
Вновь склонил непокорную выю боец. Перед Правдой склонился.
Знал Искрян, что день этот будет, да не ждал его. Когда меч ковал – о мече думал. Не ведал тогда, чем бродяга заплатит. А теперь понял, что не примет платы. Ведь сколь бы не жил кузнец, сколько бы не перековал он снасти да оружия, а суждено ему раз в жизни судьбу свою встретить – душу воину сковать. Нельзя за такое платы брать – рассыплешься рудным крошевом по мелкой работе, по людской молве, по медным грошам. Измельчаешь. Безымянным будешь, как молот, что меч ковал. Нельзя брать платы.
Каждый меч такой, что цены не имеет да бесплатно отдан, не мечом уж зовется, а Долгом. Волю божью такие мечи в мир нсут. И Искряново детище у них теперь в соратниках.
Будет теперь меч людям о Правде свидетелем. И две руки у него на черене всегда лежать будут. Безымянного воина и его – Искряна.