Ночь на 22 июня у Мыса Доброй Надежды была штормовой. Зима в Южном полушарии стояла в самом зените, а в это время года южные широты преподносят мореплавателям самые неожиданные сюрпризы. Вот и советский сухогруз «Родина» с шестьюдесятью тысячами тонн кубанской пшеницы на борту попал в крутую качку. А ведь всего несколько часов назад стояла сравнительно тихая погода.
Радист теплохода Петр Алейников, сидя в рубке, вспоминал теперь плавание по ласковому Мозамбикскому проливу, где купание в его теплых водах было настоящим наслаждением. И вот — резкая перемена за мысом Игольным: корабль оказался в струях холодного Бенгельского течения. И начали меркнуть в тучах невидимые на севере созвездия Южного Креста, Центавра, Большого Пса...
Корабль шел в Юго-Западную Африку. Его пшеница предназначалась для немецкого колониального гарнизона порта и базы Уолфик-Бей. К тому времени Намибия уже фактически перешла «под подошву» Южно-Африканского Союза, но немецкая администрация не отказалась от стратегически важной бухты в Южном полушарии. Что ни говорите, к мировой войне фашисты готовились основательно. Так вот, теплоход «Родина» и был одним из тех транспортов, которые, согласно советско-германской договоренности, до самых последних минут мира и поставляли будущему противнику хлеб. И происходило это, как оказывается, не только в Европе.
...За полночь шторм превратился в настоящий морской буран. Видимый по правую руку хребет Двенадцати Апостолов словно танцевал, еле различимый за стеной сплошного дождя. Капитан корабля Смушкевнч, брат легендарного летчика (а ныне врага народа), на минуту заглянул в рубку:
— Как эфир, Алейников? Что Москва?
— Эфир забит береговыми станциями и переговорами судов у Мыса. Москва почти не прослушивается.
— Новороссийск?
— С базой есть связь, но указаний — никаких.
И тут невероятно отчетливо, будто из соседней рубки, в уши ударил сигнал бедствия. Мгновенные расчеты показали, что и десяти милях слева по борту терпит бедствие пассажирский теплоход. Ближе «Родины» судов к нему не было.
Развернув киль, тяжелый морской грузовик пошел на выручку. Два часа невероятных усилий и единоборства со штормом — и вот он, полузатопленный темный теплоход. С борта его машут огнями электрических фонарей, на коварной бушующей поверхности скорлупками взлетают на волнах несколько переполненных людьми шлюпок.
Началась адова работа по спасению терпящих бедствие. Все до единого человека из немногочисленной команды сухогруза участвовали в этой операции. Петр Алейников сам, с пробковым жилетом, прыгал за борт и вытащил с того света не одного чуть не погибшего чужестранца.
К четырем часам утра все 140 пассажиров и члены немецкого прогулочного теплохода «Нюрнберг» были на борту «Родины». По словам немецкого капитана, круизное судно совершало экскурсионное плавание по достопримечательным местам юга Африки. Пассажиры «Нюрнберга» — моряки-подводники с немецкой военной базы. Рассыпаясь в любезностях, капитан зав¬рил Смушкевича, что в порту Уолфик-Бей советское судно встретят со всеми подобающими почестями за такую услугу морским силам Германии.
Но Петр Алейников, еще мокрый и возбужденный после спасательных работ, к ужасу своему обнаружил, возвратясь в радиорубку, что передатчик заодно с приемником до основания искорежен невесть кем. Он сразу же сообщил об этом капитану, а тот — представителю Особого отдела Черноморского пароходства на корабле, сержанту Зайченко. Тот, не долго думая, арестовал радиста и запер его и пустующей подсобке, с единственным грязным иллюминатором Зайчейко завел на Алейникова «дело», пообещал на Родине предать его суду.
Здесь, в узкой, пахнущей мышами и мокрыми тряпками рубке и проболтался радист несколько дней, пока «родина» шли в порт. В свой иллюминатор он видел по-хозяйски расхаживающих по палубе немцев, капитана Смушкевича, которого почему-то всюду сопровождал немецкий капитан. И когда однажды утром Петр увидел кромку берега и стрелы портовых кранов, он решил, что теперь и его мытарства кончатся.
А что было потом?
А потом, лишь только «Родина» ухнула в воду якорями, к ним причалил дизельный катер с комендантом порта и несколькими автоматчиками. Ошеломленному капитану Смушкевичу и советской команде было объявлено, что уже неделя, как идет война Германии с Советами, предложено сойти в катер как интернированной команде, «Родина » же, в качестве приза, переходила к немецкой администрации. Спасенные в бурю немецкие моряки в это время уже разместились в поданном для них судне.
Капитан Смушкевич выстроил свою команду по левому борту. Выпущенный из-под ареста по такому случаю Петр Алейников тоже стоял в шеренге. Капитан, враз поседевший, срывающимся голосом кричал:
— Ребята, я прошу всех вас сойти на берег. Только механики пусть останутся при машинах. Корабль нужно вывести на внешний рейд и затопить, потому что уйти отсюда нам нее равно не дадут... Равняйсь! К посадке на немецкий транспорт приступить!
Но шеренга не шевельнулась. Немцы с любопытством глядели на происходящее, но пока не вмешивались.
И судно ...дрогнуло! С лязгом вползли в клюзы якоря, «Родина» с так и не спущенным советским флагом двинулись к выходу на бухты. Начальник порта и охрана в единый миг ссыпались в свой катер.
На рейде в этот час находились еще несколько судов. В основном — корабли Южно-Африканского Союза, несколько итальянских танкеров. И тяжелый крейсер «Бреслау». Орудия крейсера тотчас же хищно зашевелили стволами, уставившись в сторону «Родины».
И пока шли между другими кораблями, крейсер молчал. Но лишь миновали главный фарватер бухты, как разом кашлянули два орудия, и сухогруз накренился. Из его чрева прямо в морскую воду потекла отборная кубанская пшеница. Но сухогруз шел!
И лишь когда следующий снаряд угодил в машинное отделение, «Родина» вспыхнула. Корабль тонул несколько часов кряду, команда спасалась, плавая вокруг него. Но никто не приходил на помощь. А сам капитан Смушкевич так и не оставил судна. Он понимал, что ему, брату врага народа, не будет спасения в плену, а уж дома и подавно.
Петра Алейникова багром вытащил из воды громадный хохочущий немец из спасательной команды, когда уже под вечер фашисты начали подбирать в бухте еще не утонувших советских моряков...
* * *
А потом для него был плен ,работа каторжного на дизельном немецком корабле — плавучей мастерской. Волею судьбы оказался он в Египте, где теперь уже в водах Средиземного моря англичане торпедировали эту самую мастерскую. Они-то и освободили Алейникова.
Нынче Петр Макарович — колхозный пенсионер. Заядлый пасечник, огородник. Он угощает меня медом и продолжает вспоминать:
— До конца войны служил радистом-переводчиком у англичан. Люди щепетильные, они сразу же поведали мою историю советскому послу, и тот дал «добро» на эту службу. По окончании войны без помех вернулся домой, никто меня не репрессировал. Но и на флот больше не взяли, и за участника войны меня так и не считают. Да Бог с ними, мне-то ведь еще повезло, а вот как сложилась судьба остальных членов команды «Родины», до сих нор не недаю. Боюсь — не столь удачно.
...Вот и все Еще одна коротенькая страничка войны. История необычной судьбы.
И русского хлеба.