Дело было в начале века. Жил-поживал на деревне известный и почитаемый мужик. Служил он старшим приказчиком у местного купца. Работал не за деньги, а за совесть. Любил купец мужика того, доверял во всем. Когда грянула революция, призвал приказчика и наказал ему:
- Чует сердце, заберут меня властители новые. Грешен я перед ними, что работал не покладая рук, дело свое нажил да приумножил, богаче многих в деревне считаюсь. А что сам из батраков вышел, так нынче не об этом спрос... Тебя, думаю, не тронут: ты же работник, значит, не виновен. Я же тебе как родному верю. А потому оставляю на тебя богатства свои. Ты часть себе возьми, остальное, что сможешь, схорони хорошенько, чтоб никто, кроме тебя, не знал. Из семьи моей, может, кто в живых и останется. Так тому и отдашь. Мужик ты честный, в Бога веруешь, меня, знаю, не обманешь...
Во время второй мировой войны приказчик внезапно помер. Так никому ни слова о кладе и не сказал. Впрочем, о нем и совсем забыли бы, только в 50-х годах пришла на двор дочь купца того и потребовала назад родительские денежки. А что сказать ей? Приказчикова жена уж и в ноги кланялась: не знаю, говорит, куда муж сокровища спрятал. Помирал, не сказал. Да вы людей спросите - мы чуть сами с голоду не умерли. А коль не верите, вот мой дом, ищите...
С тех пор неладно стало в семье приказчика. То болезни да хвори одолеют всех разом, то скот домашний поголовно вымрет. И так до сих пор. Соседи детей своих малых на двор тот не пускают. Боятся.
Бабушка Авдотья, дочь приказчика, в проклятье не верит:
- Глупости все это, сказки. Какое проклятье? Греха ведь на нас нет. Просто судьба такая тяжелая...
Авдотье Кузьминичне минул уже восьмой десяток. И жизнь ее легкой не назовешь. Работала с малых лет - помогала отцу и матери. Перед войной выучилась на учительницу. Активистка, комсомольский секретарь, во время немецкой оккупации чудом осталась жива - разминулась с полицаями на лесной тропинке. В эвакуации сутками работала на бронетанковом заводе. После войны вернулась на родину и больше 35 лет заведовала восьмилетней школой. Ученики до сих пор ее помнят и любят. Не забывают в праздники, помогают в невзгоды. Только вот в ее жизни все больше черных полос...
Ее дочь - умница красавица Оля - умирала долго и мучительно. В 30 лет жестокий диагноз: опухоль головного мозга.
- Мама, мамочка, - бредила Оля, - душно мне, стены давят, окошек в доме совсем не стало. Мне бы солнышка, мама...
Муж Авдотьи, директор деревенской мельницы, крепко запил. С работы его сняли да принародно осудили. Через месяц стала Авдотья к двум могилкам ходить...
Старший сын Михаил запил. По-черному. Что только ни делала Авдотья: и лечила, и молила, и проклинала - все без толку. А раз Миша так напился, что упал да сам встать больше не смог. Руки-ноги отнялись. И Авдотья будто вернулась в кошмар десятилетней давности. Только теперь у нее на руках умирал старший сын...
Смертушка опять не за ней.
Через полгода очнулась Авдотья - словно заново на свет народилась. Справили поминки по Михаилу. А тут и праздник вскорости. На юбилее у Авдотьи - полна горница родных и друзей. Год за годом 80 лет набежало. В этом возрасте человеку много ль надо? Чтоб дом был, внучата гостили да люди добрым словом привечали. Авдотья Кузьминична по деревне ходит - голову не клонит. Стыдиться нечего: жила честно, работала на совесть, никого не обидела. А гордость ее - средний сын, Женечка. Правда, он на именины всего на часок заехал, поздравить: извини, мол, мама, сама понимаешь, дела... Да ведь материнское сердце разве обманешь? Видно, захворал сынок, а мать беспокоить не хочет. Впрочем, Женька ее всегда такой был - заботливый...
К Пасхе Авдотья особенно расстаралась. Женя обещал с семьей приехать, а он куличи пасхальные страсть как любит. Вот и ворота стукнули:
- Женечка!..
Нет, это Люба, соседка. В слезах вся... Что это она говорит: сердечный приступ, инфаркт, не спасли? Кого не спасли? Женю? Какого Женю?!
И все. Скоро год, как осталась Авдотья совсем одна. На кладбище бывает редко, 5 километров теперь для нее - путь непосильный. Да и зачем? Все ее дети - вот они, рядышком. На тумбочке у кровати. Дочь и сыновья. Три фотографии в траурных рамках. И живые цветы. Каждый день.
- Проклятье, - вспомнят соседи...
Кстати, дедов дом никто сносить не хочет. Видно, боятся люди. Рассказывают страсти разные. Как соберется кто дом старый рушить, умирает вскоре. А дом так нетронутым и стоит. На подворье лишний он, да и крыша уже провалилась, а разбирать его Авдотья Кузьминична побаивается. Видимо, верит все-таки в сокровища, в нем спрятанные.
Я сама не из трусливых. Но, как вошла в тот дом старый, не по себе стало. И дело вовсе не в обвалившейся крыше. Что-то там такое есть, необъяснимое.