* * *
«Гуманист хренов! Тебя бы так; с размаху, изо всей дури, головой и по шляпке».
* * *
«Нет, ну что это за традиция такая варварская, как гости, так обязательно котлеты или тефтели. Они что, все до одного беззубые? Неужели нельзя им мясо просто так, кусками, на сковородке пожарить? Да если бы просто мясо. Они всегда норовят его в меня вместе с обломками костей запихнуть. А ножи за двадцать пять лет ни разу не наточили. Безобразие!»
* * *
«Если бы не я, она бы давно себе все пальцы до смерти исколола. Ну и что, что железный. Это внешняя защитная оболочка. Поймите, я маленький, хрупкий и одинокий».
* * *
«Господи, ну почему все они такие лицемеры? Когда я полная, они носятся со мной как с писаной торбой. Охлаждают в морозилке, готовят закуску! Какие ласковые слова говорят! Как влюблёно, смотрят! Как бережно в руки берут! А потом бац, и в мусорное ведро. Или вообще, с балкона, и об асфальт. Сволочи безжалостные! Им, видите ли, внутреннее содержимое важнее, чем внешняя оболочка. А как это содержимое без меня существовать сможет, вы об этом подумали? Мы с ней единое целое. Оно, без меня, сразу разольётся и выдохнется».
* * *
«Они не только лицемеры, они неблагодарные сволочи. Особенно бабы. Когда-то я была красивой и модной; клетчатой, коротенькой и расклешённой. Тогда она вешала меня в гардеробе на самое почётное место (рядом с мешочком с табаком от моли). И хвасталась мной перед подружками. Я не забыла и о том, как гладили меня сзади сильные мужские ладони. Нет, я не идиотка! И понимаю, что им была нужна не я, а то, что подо мной. Но именно я делала их такими кругленькими, упругими и аппетитными! Какой юной и наивной я была в то время. Я думала, что так будет всегда.
Вскоре я вышла из моды. Она прожгла меня своей вонючей сигаретой. А её ухажёр, скотина, вылил на меня целый стакан дрянного дешёвого вина. И та, которой я служила верой и правдой целый год, даже не попыталась отстирать это ужасное пятно. Она безжалостно отправила меня в изгнание. Теперь я доживаю свой век в этом металлическом сыром карцере. Почти каждый день меня подвергают пыткам. Она засовывает меня в холодную воду, накручивает на противную костлявую швабру и трёт мной шершавый некрашеный пол. Боже мой, какое унижение и позор! Она ранит мою кожу и растаптывает душу! И как же была права моя мама, рулон клетчатой твидовой ткани, которая говорила нам, своим дочерям и сыновьям: «Не дарите людям радость, не получите взамен гадость!»
* * *
«Подумаешь, скрипнула не вовремя! А я что, я и не отрицаю. Как раз тогда, когда ты своего хахаля через двор выпроваживала. Только ведь это не я, а ты на «передок» слабая. И не моя в том вина, что твой мужик не вовремя вернулся. И что за волосы тебе оттаскал и синяков наставил. Тебе, блуднице строптивой, не привыкать. Хотя я тебе, как женщина женщине, сочувствую. Пойми, ведь я это не нарочно. Вспомни, я и до той ночи всегда скрипела. Были бы у тебя мозги, ты бы загодя маслица машинного взяла, и петли мои смазала! А теперь, потаскуха, изрубить меня обещается. И в печке зимой сжечь грозится! Нет, ты не русская баба, ты какая-то фашистка доморощенная!»
* * *
«Ну как же так, не понимаю! Я молодой, мне всего пятнадцать! Я ещё юноша! И из них почти десять в заточении здесь, на этой пыльной антресоли. Почему вы не хотите использовать меня по назначению? Почему предали полной анафеме и даже стесняетесь произнести моё имя? Люди, о, люди, почему у вас такая короткая память? Неужели вы позабыли о том, как хвастались мной перед своими соседями и друзьями? Как сдували с меня малейшую пылинку и не подпускали ко мне детей и пенсионеров? Как набивались (сразу человек двадцать) в вашу маленькую спальню, вставляли в меня кассету и выключали свет! Ну, вспоминайте, я дарил вам радость! Ведь это я показывал вам первые «порнушки», триллеры и боевики! Это я нёс в широкие массы шедевры западной киноиндустрии! Глупцы! Если бы не я, вы до сих пор не знали кто такие Ван Дамм, Джеки Чан и Шварценеггер! Люди, я открыл вам все немыслимые широты цивилизации! И что я получил взамен, ссылку на антресоль? Ненавижу технический прогресс! Ненавижу компьютеры, ноутбуки и DVD! Ненавижу социальные сети, сайты и блоги! Это они отняли у меня моих хозяев! Ненавижу! Спросите у любого мудреца, и он ответит вам, что прогресс – это от дьявола. И что нет ничего более правильного, чем консерватизм и постоянство! Хозяева, верьте мудрецам! Спасите меня от забвения! Достаньте меня отсюда. Оботрите от пыли. Подключите к сети. Присоедините меня к телевизору (он у вас теперь плазменный, и мои кассеты на нём будут смотреться ещё привлекательнее!). Позовите друзей. Выключите свет и вставьте в меня кассету (если можно, мою любимую, про Екатерину). И устройте себе праздник, как тогда, пятнадцать лет назад!»
* * *
«Да, я был безжалостным убийцей! Я был настоящим кухонным киллером! Я расправлялся с буханками хлеба, батонами колбасы, головками сыра и шматками сала! Я расчленял рыб, куриц и кроликов! Я уничтожал всё, что вставало на пути моего лезвия! Я был так жесток, что без зазрения совести резал пальцы своей хозяйки. А потом я прозрел. Я понял, что так больше жить нельзя. Я ужаснулся от содеянного. Я проклял свою врождённую кровожадность. Знайте, я сломался не от дряхлости, не от неловкого движения, не от твёрдой кости. Слышите? Я сломался от раскаянья и чувства вины! Позор вам, позор! Ни один человек не оценил этого благородного поступка! Даже моя хозяйка не приняла (или не поняла?) моего пацифистского прозрения. Она тут же зашвырнула меня в ящик с разным ненужным хламом. И купила вместо меня новый, ещё более острый, безжалостный и кровожадный!»
* * *
«Не смейте смеяться над моими зубьями. Это не дефект и не прихоть Творца. Это в целях технологической целесообразности. Немедленно уберите от меня ваши брекеты и капы!»
* * *
«Ненавижу рекитёров! Сотни лет честной безупречной службы людям! Начиная от цельнометаллических и заканчивая электрическими! И вот, всего несколько лет бандитского беспредела, и всё это насмарку!»
* * *
«Я бы этого умника живьём в стену замуровал! Того, который придумал смешивать меня с песком и водой, называть после этого раствором и стискивать меня рядами тяжёлых кирпичей».
* * *
«Да не нужен мне этот ваш новомодный солярий! Запомните, я не люблю этот коричневый загар и хрустящую корочку. Вы должны кушать меня мягкой, белой и без сыра».
* * *
«Клянусь! Он никогда не моет ноги! Он меняет носки один раз в месяц! И без всякого стеснения засовывает свои ступни в нас! Он не чистил нас ни разу со дня покупки. Какой ужас, мы насквозь пропахли его потом. А недавно в нас написал его блохастый кот. Туфли его жены и кроссовки сына смотрят на нас с презрением. И отворачивают от нас свои носки. Люди, о, люди! Если все учителя, такие же, как наш, то я не завидую всему вашему человечеству!»
* * *
« А что, по-другому никак нельзя? Наверное, вы скрытый любитель домашнего насилия? Что, неужели обязательно надо гнуть нас пассатижами? А если просто снять колесо, разбортировать покрышку и подтянуть нас специальным ключом? И чему только вас, инженеров, в этих институтах учат?»
* * *
« Братан, ты чё, в натуре? Всего одна осечка и сразу в мусорный контейнер! Ссыкло! Слабак! Недоумок! Слышишь, вернись! Ведь ты с меня даже свои «пальчики» не стёр!»
* * *
«Такая жалость! Ну почему я не родился органом, роялем или гобоем? Да пусть простым пастушьим рожком! Я так люблю Баха, Шопена и Гайдна! А по мне долбят Турищева да Дегейтера! И Дунаевского! И палочки, как назло, дубовые. Скорее на моей голове кожа от постоянной мигрени лопнет, чем они сломаются».
* * *
«Когда-то я был юным, круглым и блестящим. Но провисел на одном месте много лет. Я превратился в овал, выцвел на солнце и покрылся мелкими трещинами. Я расстался с юношескими иллюзиями. И всё отчётливее понимал, что могу никогда не потребоваться людям. А я всегда страстно мечтал спасать их ежедневно и ежечасно. «Господи! Немедленно потопи эту старую лоханку!» - Молюсь я, как только начинался очередной шторм.