автор статьи К.Б. Гайтукаев
Гайтукаев Казбек Байсалович родился 08.03.1937г., среднюю школу окончил в Киргизской ССР. После окончания Чечено-Ингушского государственного пединститута, с 1963 по 1966г. учился в аспирантуре при МГПИ им. В.И. Ленина, кандидатскую диссертацию (“Тема Кавказа в русской литературе 30-гг. XIX века”) защитил в Тбилиси, с 1971г. 16 лет проработал преподавателем истории русской литературы в ЧИГУ им. Л.Н. Толстого, с 1982 по 1966гг. – во вновь образованном ЧГПИ им. Т. Эльдарханова, занимал должности зав. кафедрой русской литературы ЧГУ и ЧГПИ, декана филфака ЧГПИ, в 1978г. получил звание доцента, в 1983 году переведен на должность профессора кафедры литературы, в 1994г. ученым советом ЧГПИ избран профессором. Автор многочисленных научно-исследовательских трудов в области литературных и культурных связей, популярных статей и обзоров по творчеству местных писателей и русских классиков. Книга “В пламени слова” (1979) получила признание читателей и специалистов. Трехтысячный тираж книги “Писатель и его герои” почти полностью был уничтожен в 1999г. в результате бомбежки прямо на складе “Дома печати”. Является организатором первой юбилейной (1984г.) лермонтовской конференции в ЧИАССР, издал сборник участников конференции «Проблема творчества и биографии М.Ю. Лермонтова» (1987г.), где он редактор, составитель и автор. С 1997 по 2002гг. – Председатель Союза писателей ЧРИ, член Союза Писателей СССР с 1992 г., после его распада, с 1998г. – Сопредседатель Международного Сообщества Писательских Союзов (МСПС).
Непросто проложить собственную стезю в науке, особенно в науке о литературе, тем более там, где, казалось бы, все перепахано вдоль и поперек. Марьям Адыевна Вахидова, филолог по образованию и неутомимый исследователь жизни и творчества русских классиков по призванию, близка к этому и заслуживает быть понятой. Она, без преувеличения, вихрем ворвалась в ряды маститых литературоведов и критиков, признанных авторитетов в деле исследования истории русской литературы и предложила серьёзное реформирование науки о жизни и творчестве полюбившихся ей авторов в целом и, как минимум, – новое прочтение их кавказских произведений и кавказского периода их биографий. Марьям Вахидова выложила свои изыскания в интернет, на свой сайт gelancha.com, ее труды, несмотря на неординарность (а возможно, и благодаря ей) выводов, публикуют толстые журналы «Сибирские огни», «Нана», «Наука и религия», «Вайнах». Она, как говорится, открыта для дискуссии.
В ближнем кругу научных интересов Марьям Адыевны знаковые имена – Пушкин, Лермонтов, Толстой, объединенные, главным образом, темой Кавказа в их произведениях. Её занимает вопрос достоверности отображения ими событий, участниками и свидетелями которых они были, а также, что особенно остро воспринимается сегодняшним читателем-кавказцем, степень объективности и доброжелательности в восприятии русскими писателями истории, культуры, жизненного уклада и нравственных ценностей «туземного населения». Чуть ли не каждая её публикация производит фурор. Принцип «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» – не для неё. Эффект «шоковой сенсации» в среде читающей публики, в том числе и профессионалов, произвели два её открытия.
Первое: автор «Героя нашего времени» – сын чеченца, «Славного Бейбулата, грозы Кавказа» (Пушкин), и родился он не в 1814 году, как утверждают маститые историки-литературоведы, а тремя годами раньше – в 1811 году, 2-3 дня (по старому стилю) того же октября. И посему юбилей 200-летия поэта приходится на октябрь нынешнего года («Тайна рождения поэта». Ж. «Огни Сибири», №№ 9-10 за 2008 г.).
Второе: Лев Толстой в автобиографическом романе «Анна Каренина» (в рукописи одно из имен Анны – Нана Каренина…) рассказал о тайнах «скелетов в шкафу» собственной семьи, достаточно прозрачно изложив драму своего рождения, где, по М. Вахидовой, далеко не пассивным фигурантом мог быть известный герой Отечественной войны Александр Чеченский, упомянутый автором в романе. Ощущение «чужого среди своих» привело Толстого в Чечню, религиозные искания и духовные переживания, сопровождавшие писателя всю его долгую жизнь, неприятие «поповщины» и конфликт с официальной церковью – все это, по мысли М. Вахидовой, результат «принятия Ислама еще в Чечне и жизнь по Исламу до конца его дней». В статье «Толстой и Достоевский: «противоположные близнецы»?» Марьям Адыевна, дискутируя с Д. Мережковским, в то же время находит в нём опору для собственных наблюдений и выводов: «Гениальная прозорливость позволила Д. Мережковскому выявить в М. Лермонтове «на запах иную породу», а в Л.Н.Толстом – отсутствие «христианского» и «русского». Но ему не хватило, добавляет она, той высоты духа, с которой он непременно разглядел бы в первом из них тяготение к исламу, во втором – истинного мусульманина и в обоих – «чеченцев» («Сибирские огни» №7 2011 г. С.184).
Прямых свидетельских показаний тех, кто держал канделябры, у М. Вахидовой нет, но зато иных – в изобилии. Традиция сокрытия греха «запретной любви» существовала везде и всегда, как в высших эшелонах общества, так и низших. Формы её (традиции) варьировались – от опускания корзины с младенцем в поток реки, до подбрасывания конверта с новорожденным под двери состоятельных граждан. На Руси случалось, что «дети, очень похожие на Ивана Ивановича, резвились в доме Ивана Никифоровича». Известно немало и не придуманных сюжетов, когда богатые греховодники подбирали своим внебрачным отпрыскам «приемных отцов». В этой части доказательств у автора «Тайна рождения поэта» тяжеловесные примеры В.А. Жуковского, А.И. Герцена, А.И. Полежаева и множества других из отечественной и зарубежной истории, в том числе и современной. В Доме Виндзоров не могли допустить брака между принцессой и мусульманином и решили проблему по-современному: молодые погибли в автомобильной катастрофе.
Елизавета Алексеевна Арсеньева, бабушка М. Лермонтова, хоть и не королевских кровей, но «столбовая дворянка» из рода Столыпиных. Она тоже не могла допустить, чтобы ее дочь Мария сбежала к «абреку» Бейбулату. Ситуация осложнялась тем, что и для мусульманина Бейбулата христианка Мария – «харам»… На уровне восточных владетелей проблема решалась просто: пленниц в гареме обращали в правоверных мусульманок. Как пишут, А.С. Грибоедов был немало удивлен и раздосадован, когда на его попытки вызволить пленниц из «гаремной неволи» одного из пашей большинство из них отказывалось освобождаться и вернуться на родину, в крепостническую Россию. Видно, подобное завершение сюжета Бейбулат – Мария был ожидаем. И потому Елизавета Алексеевна спешно вывезла дочь с Терека в Россию, где присмотрела внуку – будущему поэту – на роль «приемного отца» Юрия Петровича Лермонтова…
Марьям Адыевна скрупулёзно перебрала весь материал по исследуемой проблеме, накопленный почти за два столетия: критически изучила мемуары современников, письма и дневники писателей, заново вычитала и проанализировала тексты их автобиографических произведений, в которых, как она не без основания полагает, под вымышленными историями и картинами сосредоточены тайны о перипетиях личной жизни классиков. Свободное владение материалом и методикой научного анализа вкупе с глубоким проникновением во внутренний мир персонажей, особенно, я бы сказал, в части женской психологии, придает её выводам дополнительную устойчивость и убедительность.
Следует также отметить сопутствующую ценность её откровений как фактора, способного подвигнуть молодых ученых к дальнейшим поискам, подсказать, что искать и где можно найти. В частности, новые факты биографии исторического Бейбулата – как прототипа образа легендарного героя илли (героической песни) «Таймин Бийболат» – могли бы пролить дополнительный свет на «тайну рождения поэта».
Копилку концепции М. Вахидовой конкретно могут пополнить новые исследования «преданий старины глубокой» «поклонников Аллы» под углом «чеченскости» Лермонтова и Толстого, где классики, без ложной скромности, черпали идеи и идеалы мирового масштаба. Как известно, Л. Толстой почти с первых же дней (1851 г.) пребывания на Кавказе записывал и переводил лирические песни, рассказы и легенды чеченцев, а позднее, ознакомившись с устным творчеством и других северокавказцев, поставил горскому фольклору высший балл: «Там предания и поэзия горцев, сокровища поэтические необычайные…».
На концепцию Марьям работают и выводы местных историков, десятилетиями пытавшихся предать гласности идею о причинной связи толстовского непротивленчества с учением чеченского мыслителя и религиозного деятеля Кунта-Хаджи, первым озвучившим идею ненасильственного сопротивления колонизаторам. Уже то хорошо, что по этому поводу вслух заговорил Сергей Ковалев, известный правозащитник, всегда выступавший против силового решения «русско-чеченского конфликта»: «Заметьте, между прочим, что северокавказский ислам, в том числе и прежде всего чеченский ислам – довольно молодой ислам, он был очень веротерпим и имел очень много школ и направлений. Одна из школ – это кунтахаджинцы. А кто такой был Кунта-Хаджи? Это был предшественник Толстого и Ганди! Вот этот исламский священнослужитель в Чечне, он был человеком, раньше этих двух мировых культурных авторитетов провозгласившим ненасилие в борьбе со злом. Понимаете? И он до самой чеченской войны пользовался очень большим уважением там, и до сих пор. А теперь там сплошь ваххабизм. Кстати сказать, ваххабизм, который вовсе не ваххабизм» (http://echo.msk.ru/programs/magazine/754305-echo.html http://volgograd.yabloko.ru/news/print.phtml?id=1437).
Сегодня особенно актуален ответ на вопрос, что за нужда побудила автора сенсационных публикаций к такому непростому труду, на утомительную и, я бы сказал, небезопасную борьбу с устоявшимися воззрениями, когда её (борьбы) исход не ясен, так как он определяется не весомостью аргументов в научном споре, не Правдой, добытой железной логикой доказательств, но привходящими атрибутами, обусловленными неясностью общественно-политической ситуации, сложившейся в ходе и после двух истребительных войн, кровавым катком придавивших Чечню.
Именно тогда, когда «патриотические» СМИ изгалялись по поводу «лиц кавказской национальности» и – особо – над носителями этнонима «чеченец», когда только два чеченца оставались «безгрешными» – Махмуд Эсамбаев и Муслим Магомаев, и когда первый «устыдился» своей национальности, а второй про неё «забыл» (или ему «забыли»?), когда чеченцы боялись вслух называть себя чеченцами и были готовы зваться кем угодно, только не чеченцами, а один (правда, пока единственный в своем роде) проявил готовность признать себя даже бастардом: «Я не чеченец. Это доказано», хотя, вроде, он и сын «законных родителей», – вот в такое время Марьям Вахидова объявляет двух великих русских гениев – чеченцами. В обоснованности и правильности пути поисков Марьям поддержал Ибрагим Алироев, ныне академик РАН, доктор филологических и юридических наук, профессор, который, прочитав о ее Толстом, неожиданно вспомнил, как в конце 50-х годов прошлого века Ираклий Андроников, как никто другой осведомленный в перипетиях личной судьбы и родословной Лермонтова, редактор юбилейного (1964 года) четырёхтомника поэта, обронил фразу, навсегда врезавшуюся в его память, фразу о том, что «чеченцы лишили его не только отца, но и Лермонтова, т.к. Лермонтов наполовину чеченец»! (Ибрагим Юнусович недавно в деталях подтвердил свой рассказ автору этих строк).
О мотивах, побудивших её обратиться к жизни и творческому наследию русских классиков, Марьям Адыевна пишет: «Жизнь и творчество А. Пушкина, М. Лермонтова и Л. Толстого охватывает весь XIX век. Целое столетие самых трагических взаимоотношений России и Чечни. Как относились великие русские классики к эпохе, в которую приходилось жить и творить? На чьей стороне был их гений в этой вечной войне России на Кавказе, если гений «есть общее добро», принадлежащее всем народам? Как и где провести границу добра и зла в судьбе и творчестве самых передовых людей своего времени, отмеченных небом (которое на всех нас одно) и в то же время подданных великой империи, расширяющей свои южные границы огнем и мечом? Поиски ответов на эти и другие вопросы привели меня к ошеломляющим результатам во всех трех направлениях!..» («Тайна рождения поэта». «Сибирские огни» № 9 2008 г. С.161).
«Ошеломляющие результаты» поисков критика и литературоведа М. Вахидовой – не есть следствие спонтанного наскока человека, во что бы то ни стало стремящегося сделать себе пиар на громких именах, препарируя по своему усмотрению факты жизни и творчества писателей, давно известных и почитаемых на Кавказе, но есть результат многотрудной работы ума и души исследователя, сознающего свою ответственность перед читателем и перед памятью великих. Для М. Вахидовой (и не только для нее) очень важен ответ на вопрос: «на чьей стороне был их гений» в «вечной войне России на Кавказе». Кавказцы изначально понимали и поныне помнят – на чьей. Как и российские «патриоты» помнят и… не могут простить Лермонтову, в частности, «…немытой России, страны рабов, страны господ», а также признание им права «черкеса на свободу» («…в битве правой черкес умеет умереть со славой»), его глубоко сочувственного отношения к чеченцам как к обычным, нормальным людям, заслуживающим уважения и даже любви, когда они, «патриоты», чеченцев в упор не видят («Люблю я цвет их желтых лиц…»). Лермонтовский стих «Злой чечен ползет на берег…» они повторяют как родное русское ругательство, не пытаясь понять его глубинного смысла: так северные соседи чеченцев растят своих детей с молоком матери… А значит, война будет вечной, – предупреждает чеченцев Лермонтов в «Колыбельной песне» казачки. Толстому «патриоты» не простили и, видно, никогда не простят «свидетельских показаний» о «бессмысленной и беспощадной» жестокости русских не только по отношению к чеченцам, но и к полякам, братьям-славянам (см. о «…русских собаках»: «Хаджи-Мурат», гл. 17, и о царской «милости» к студенту «польского происхождения и католику» в гл. 15) – по причине нелицеприятной для национального чувства правды, заключенной в них, и чрезвычайной их («свидетельских показаний») актуальности в свете злодеяний будановых, шамановых, ульманов, кадетов, аракчеевых и многих других военных преступников, пока избежавших справедливой судебной кары. Приходит на ум мысль: не потому ли Лермонтов и Толстой оказались, мягко говоря, не ко двору официальной России, как, впрочем, до того и России царской. В глазах официоза поэт-«певец Кавказа» как-то потускнел. И круглая дата (столетие со дня смерти Л. Толстого – 2010 г.) тоже была фактически проигнорирована… Если иной раз и заходит речь об опальных классиках, то их кавказские произведения стыдливо замалчиваются… Когда власти жаждут крови и затевают войны, писатели-гуманисты и всякие там правозащитники им не нужны, они им как кобыле вожжа.
Оппонентам М. Вахидовой система её аргументации может показаться не вполне убедительной, а выводы нуждающимися в дополнительном обосновании, поскольку сфера (особенно, в её духовно-нравственной части), где она ищет и находит, хрупка и крайне не проста, и в ней, кроме чеченских, может статься, отыщутся гены и хромосомы других этносов. Возможны нарекания и по поводу слишком тесного вплетения каждого лыка в строку авторской концепции, когда содержание художественных текстов напрямую связывается с фактами биографии классика и наоборот. Не исключено, что кто-то из критиков-«пуритан» сочтет стиль Марьям Адыевны недостаточно строгим для научного труда. Действительно, в её манере изложения приемы детективного жанра органично уживаются с глубоким, по-настоящему профессиональным анализом художественных текстов, элементы живого эссе перемежаются с размеренно спокойной беллетристикой, интонация вопросов и восклицаний – с, в целом, уважительным обращением как к рядовым читателем, так и к маститым авторитетам. Таков стиль Марьям Адыевны, таким он принят в среде читателей и ученых коллег. И, как говорится, тем и интересен.
Главное, тема «чеченского следа» в жизни и творчестве классиков объявлена. Её работы уже обратили на себя внимание не только сенсационностью выводов, но и тем, что написаны ярким, живым языком, читаются, как детективы, легко и хорошо запоминаются. Думается, молодые современники заинтересуются и без комплексов примут открытия М. Вахидовой. Куда сложнее будет с маститыми, которые, сомкнув челюсти, попытаются на корню замолчать все её труды, неординарные идеи и, прямо скажем, сенсационные выводы, вообще – её имя. В связи с этим последним обстоятельством уместно вспомнить слова классика, одного из основоположников чеченской литературы и, между прочим, автора космологической концепции «Картина мира» Магомеда Гадаева: «Вы думаете, новые идеи побеждают старые в научных спорах, открытых и честных диспутах? Ничуть. Просто носители старых идей вымирают и новые утверждаются … естественным путем». Утешает мысль, что благодаря толстым журналам и интернету теперь уже вряд ли удастся замолчать имя и голос автора сенсации…