Когда я должна была пойти в первый класс, мне едва исполнилось семь лет. В 52-м году опять прошли многочисленные сокращения на производствах. И маму постигла участь уволенных, не смотря на статус матери-одиночки. Она долго искала работу, но безуспешно. И тогда пришлось заключить договор на работу в воинской части, которая находилась в Гдове. Никаких подъёмных и квартирных денег не было. Она нанялась машинисткой за минимум платы – другого варианта выжить не было.
Поселились мы в довольно большой деревне, в доме у одинокой старухи.
В избе ею была одна просторная комната, в углу которой висела большая икона. Нам был выделен угол. Хозяйка - старуха внушительных размеров, некрасивая, угрюмая и молчаливая. Из носа ею торчал какой-то рогообразный нарост. Мама приняла это за физическую аномалию, удивлялась и даже жалела ею. Через месяц нашего житья мама случайно узнала, что бабкина аномалия это последствия невылеченного сифилиса. Мы быстро собрали нехитрые свои пожитки и перебрались на другой конец деревни к другим хозяевам.
Однако, колорит прожитого у бабки времени остался в памяти. В преддверии каждой ночи старуха в длинной белой рубахе падала на колени и страстно молилась. Потом укладывалась в постель и наступала ночь. Однажды случилась страшная гроза. Она долго собиралась, почти весь день готовилась, подходила, гудела издалека. А поздно вечером зашелестел дождь, потом понеслись потоки, раздался грохот. Молния вырвала тяжёлые подсвеченные тучи. Ещё и ещё сверкая и громыхая, низвергая потоки ревущей воды, гроза приближалась к нам, а затем накрыла совсем. И вдруг, в этом абсолюте природного гнева раздались крики людей. Мы не сразу поняли что случилось. Но наша старуха заметалась по избе, с ужасом сообщив маме, что горит местная церковь. Молния попала в старое строение, которое быстро горело, а хозяйка наша, видимо испытывала страшное душевное смятение. Гроза была долгой и мощной, то отходя, то возвращаясь взрывами света и грома. Не находя себе места, бабка вдруг с грохотом упала на колени, горячо шепча молитвы, сопровождая их земными поклонами так, что был слышен стук головы об пол. Ею слова не были слышны из-за грохота, который заполнил, казалось, всю вселенную. Было любопытно, но не страшно в тёплой избе, за которой неслись потоки воды булькая через преграды. Сознание чего-то необычного в природе усиливалось отрешённостью и истовостью старухиных молитв. Наконец дождь стал понемногу стихать. Гроза уходила. Страшная стихия миновала нас. Где-то в отдалении от деревни загорелись два дома. Бабка ещё немного постояла на коленях, но уже более успокоенная, сотворив последнее крестное знамение, поднялась и удалилась к себе. За все время грозы она ни разу не обратила на нас внимание. Так, не произнеся ни слова, и улеглась спать, отвернувшись от нас и уйдя в свой скрытый мир.
В этой деревне было много детей, но мне довелось подружиться с двумя – братом и сестрой, погодками и почти моими ровесниками. Они оказались очень славными малышами. Мы быстро освоились друг с другом, и они сразу приняли меня в свою компанию, чем я не была избалована в городе из-за своей болезненной застенчивости. Они приглашали меня к себе поиграть, но я стеснялась, не хотела казаться навязчивой. А позже оказалось, что придти к ним в гости было не очень просто. Когда я, наконец-то, решилась принять их приглашение, то натолкнулась на совершенно неожиданное препятствие. При моем приближение к калитке, довольно высокой, из глубины двора выпорхнул петух и уселся на самую высокую часть забора, нагло уставившись на меня. Был он необыкновенной красоты, раскрашен всеми цветами радуги. Блестящие, как лакированные перья отливали иссиня-черными пятнами, красные и оранжевые перекликались белоснежными просветами подпушка, довольно длинный хвост был чёрный, а сверху от самой шеи и до конца спины шли золотистые подпалины. Сам он был большой и пышный. Наверняка, подлец, знал о своей редкостной красоте. При моем появлении, петух стал перебирать лапами и громко заверещал, как бы перебивая самого себя. Он вскидывал голову и гневно вращал глазами-бусинками. Видя моё намерение войти в калитку, он вдруг вспорхнул и уселся мне на плечо, больно вцепившись большими жёсткими когтями. Злобно вертя головой, он резко вскидывал голову, вращал глаза-бусины и осуждающе кричал. На шум прибежали дети. Вышедшая на зов ребят мать оказалась молодой и милой. Она увела меня в дом, напоила парным молоком и успокоила. Смеясь, рассказала, что этот петух всех принимает так агрессивно и сторожит дом как собака. Не смотря на доводы милой хозяйки и уговоры ребят, я больше не решалась приходить к ним, и мы встречались на нейтральной территории, т.е. на деревенской улице. Всякий раз, петух, увидев меня издалека, крутился на заборной вышке, громко и возмущённо взывая к порядку.
Через некоторое время, живя уже на другом конце деревни, я узнала, что петуха употребили на какой-то семейный праздник. Мне стало немного грустно, что посягнули на такого красавца и личность, но на душе стало легче и спокойнее.
Уходя на работу, мама оставляла мне суп и гору сырников. Таких сырников я не едала ни до, ни после этой деревни. Проголодавшись, я забегала в избу, хватала стопкой несколько сырников и, поедая их на ходу, бежала к старушке, которая делала бумажные цветы. Я сиживала у неё часами, молча и с интересом наблюдая за ею работой. Она вырезала, растягивала, завивала и склеивала из бумаги свои произведения. Нежно и любовно собирая лепестки разных цветов и форм, старушка явно наслаждалась любимым занятием и покоем. Это ею состояние передавалось и мне. Было уютно у неё в доме одиноком и тихом. Немногословно общаясь со мной, тронутая моим интересом к ею незатейливому искусству, она всегда была рада мне, не выражая, однако, бурных восторгов. Встречая тихой улыбкой и взглядом поверх очков, приглашала на низенькую скамеечку и вела свой неторопливый разговор. Так благостно и взаимно приятно проводила я с ней часы маминого отсутствия. Часто старушка дарила мне свои произведения, когда мне надо было возвращаться домой или хотелось поиграть с детьми. Я страшно гордилась этой дружбой и дорожила ею обществом – ведь у меня никогда не было бабушки. Когда мы уезжали в город, я зашла попрощаться с моей милой цветочницей. Она как всегда подарила мне на прощание свои самые красивые цветы. Какие-то из них удалось довести до дома. Они долго согревали меня в большом и неуютном городе.
Вспоминая детские свои ощущения, так хочется вернуться в эту деревеньку, со всеми ею жителями, снова пережить грозу, войти в громадный дремучий нехоженый лес, увидеть высокое солнце сквозь деревья на лесной тропинке. Вновь хочется побывать в уютном мире цветочницы и успокоить все свои душевные раны, залечить природным покоем вздыбленные нервы. Эти воспоминания утоляют печали взрослого мира, хотя бы в сознании того, что бывает и на земле сладко.
Октябрь, 2003 г.