Ранним холодным декабрьским утром отец на руках перенес с печи полусонных Варю и Лесю на пол на заранее приготовленную из матраса и шубы постель.
…Леся помнит утренние сумерки, сизый свет в окнах и отца, склонившегося над дочками – он их бережно укрывал своим тулупом поверх одеяла.
Девочки не понимали, в чем дело. Они вчетвером (с братом Ваней и Бабой Лушей) всегда спали на печи, а сегодня утром вдруг оказались на полу.
– Пап, а почему мы здесь? – тихонько спросила Леся. Она никак не могла заснуть на новом месте. На удивление, неугомонная Варя вовсю сопела, она, наверное, даже и не проснулась. А у Леси, впечатлительной девочки, сон был некрепок, а уж на новом месте она и вовсе не могла уснуть.
– Тише, – сказал отец вполголоса. – Так надо. Только на сегодня.
На кровати за ширмой, Леся знала, находилась мама. К ней спозаранку пришла тетя Паня . Она была акушеркой в сельском медпункте, которым и заведовала. Сельчане называли ее врач Паня.
– Мама заболела? – спросила Леся отца.
– Спи, – сказал Егор Иванович. – С мамой все в порядке.
Леся сделала вид, что заснула. Отец отошел от дочек и вышел из дома.
Леся не слышала ни стонов, ни криков матери. Запомнился крик новорожденного, а вернее, новорожденной.
– Егор Иванович, заходи уже! – сказала Панякай. – Принимай дочку.
Тот вошел, подержал руки на теплой печи и пошел принимать дочь – пятого ребенка в семье Милашкиных.
– Как будут звать красавицу? – осведомилась акушерка.
– Роза, – сказала Любовь Сидоровна.
Лесе это имя не понравилось.
– Анной назовите, – попросила она, высунувшись из-под отцовского тулупа.
– Не хочу Анной, – стояла на своем мама. – Роза мне нравится. Еще Таню этим именем хотела назвать, не дали. Пусть эта дочка будет Розой.
– Анечкой лучше, – не соглашалась Леся, но ее уже никто не слышал.
Тем временем акушерка подала запеленатого ребенка счастливому отцу, а тот, положив дочку на подушку, бережно передал ее на печь бабе Луше.
Леся видела, как довольная бабушка принимает внучку – в тепло. Девочка немного обиделась, что сестренку не назвали Анной – очень нравилось ей это имя. Так звали соседку тетю Аню – красивую, добрую, всегда веселую. Только Леся не знала, что веселой тетя Аня Ярожева бывала от спиртного – любила соседка на пару со своей матерью опрокинуть стаканчик-другой. Жили легко, беззаботно – таких в селе мало уважали.
Так и не стала Роза Анной. Но выросла красавицей, озорницей, веселой. Самая младшая, она была в семье всеобщей любимицей. Егор Иванович назвал ее Луноликая, Светлоглазая,Серебристые Глазки.
У Розы все прозвища была добрыми. Старшие старались ее не обижать. Играли с ней как с куклой. Пеленали, нянчили, песенки ей напевали, кашкой кормили. Когда сердились на нее, называли Розой-березой. А Таня, старше ее на два года, запомнила такой стишок и выговаривала Розе: «Роза-береза, мак-василек, ашка-ромашка, аленький цветок!».
Что такое «ашка» никто не знал. Спросили маму:
– Цветок такой есть, кашкой называется.
Дети не хотели с этим соглашаться.
– Кашку мы кушаем, а как цветок может быть кашей? – недоумевали они.
– Может, – объясняла терпеливо мама. – Ее соцветия-цветочки похожи на манные крупинки. Вот пойдем на лужайку Василька привязывать, я вам покажу этот цветок.
Вроде все поняли, согласились с мамой. Но когда Таня почему-то была недовольна младшей сестренкой, она сердито ей выговаривала: «Роза-береза, мак-василек, ашка-ромашка, аленький цветок! Вот тебе!»
И выросла Роза красивой как этот величавый цветок, стройной, как белая береза. Щечки были как маков цвет. А любил ее с раннего детства сосед напротив – Вася Тулабаев – Василек!
А какие каши Роза готовила впоследствии – никто из сестер не мог сравниться с ней! Характер у нее стал простой, бесхитростный, как цветок ромашка. Супруг ее Валерий – настоящий «аленький цветок», всегда румяный, розовый, во все времена года. Вот тебе и песенка-считалка!