В палату, куда после родов, измученную, но счастливую, Любу перевезли на гремящей, словно несмазанная телега, каталке, вошла суетливая акушерка, и, по-воровски пряча глаза, буркнула:
- Ничего. милая, ничего... Всё обойдётся...
Она не знала, что именно должно "обойтись", но догадалась - произошло непоправимое и закричала надрывно: " Не-е-е-т!!!!"
Тягуче заскрипели растянутые пружины соседней койки и толстая роженица в недоумении вылупила на неё глаза:
- СлучИлось что????
- Не-е-е-т... - выла Люба, отстраняя руку пытающейся успокоить её медички.
- Тише ты! Чего орёшь? Весь роддом переполошишь! Ни у тебя первой даунёнок родился!
- Даунёнок??? Значит жива? - она разом перестала кричать, уставившись мутным взглядом в застиранную ткань больничной постели и вдруг громко засмеялась, колотя сжатыми кулаками по одеялу.
Её дочь жива! Жива! Жива!!!
Неожиданно появились люди в белых халатах, принялись крутить ей руки, заголили бедро и больно кольнули иглой в ягодицу.
Люба не знала, сколько находилась в беспамятстве, но когда вновь открыла глаза, палата оказалась уже другой, менее просторной и резко пахла лекарствами. Давешней соседки рядом не было, не было и её скрипучей койки.
Она попыталась встать, но руки и ноги не подчинились.
Чувствуя неуютную комковатость продавленного матраса и не в силах пошевелиться, Люба глотала обильно текущие по щекам слёзы, тянула едва слышно, почти на одной ноте: "А-а-а-а..."
Воспоминания о чудесных мгновениях ожидания дочери казались насмешкой над жестокой реальностью.
К чему теперь "Пособие по раннему эстетическому развитию для мам"? "Настольная книга для родителей"? Купленный в разделе "Медицина" учебник по педиатрии?
А развивающие игры? К чему они? Если вместо нормального здоровенького ребёнка родился "Даун"?
Она представила, как Виктор сначала будет скрывать раздражение при виде ущербной дочери, но в конце концов их брак развалится... Как вздохнёт мама, обречённо разведя руки в стороны, и обязательно напомнит, что предупреждала - рожать в сорок безрассудно... Как будут шептаться у подъезда соседки... Как неразумные дети, почувствовав, что среди них "другая", станут указывать на неё пальцем и изгонять из своего мира...
Нет, она не в силах это вынести!
Уж лучше бы девочка умерла. Так было бы проще для всех... Зачем ей, неполноценной, никому ненужной, жить?
Ни-ко-му ненужной...
Она напишет отказную от ребёнка. В доме малютки той будет гораздо лучше среди себе подобных.
Женщина на минуту затихла, а потом вновь жалобно заплакала.
Утром, разбуженная первыми лучами заглядывающего в окошко весеннего солнца, Люба с трудом разомкнула отёкшие веки. Слёз больше не было, казалось, она выплакала их на годы вперёд.
Теперь её жизнь можно разделить на "до" и "после". Беззаботное и радостное "до" казалось почти забытым, а наступившее "после" сделало нечувствительной ко всему происходящему вокруг.
Она с тоскливой обречённостью мысленно двигалась по замкнутому кругу, из которого не находила выхода.
Коридор родильного отделения наполнился вдруг знакомым скрежетанием больничных каталок и разноголосым хором новорожденных, которых акушерки везли на кормление.
Схваткообразные боли внизу живота и тяжесть наливающейся груди напомнили ей, что среди здоровеньких долгожданных младенцев лежит маленькая девочка, несчастная и никому ненужная - её дочь...
Сердце тревожно заныло. Люба ужаснулась своим ночным мыслям, желая теперь только одного: поскорее увидеть малышку.
Белая косыночка в мелкий голубой цветочек была по-старушечьи завязана вокруг плоского бледного личика с махоньким курносым носиком и торчащим из раскрытого ротика мясистым язычком. Девочка спала, крепко сомкнув глазки.
Она взяла на руки туго перевязанный свёрточек и прижала к груди. Её сердце наполнилось радостью и любовью. Нет, не жалостью, а именно любовью. Теперь она знала, что непременно найдёт выход из тупика, в который завела крохотная хромосома, ставшая третьей лишней в генном наборе новорожденной Альки.