8 Пропавший без вести, из повести На золотом краю

               

                На золотом краю России,
                За далью половецких веж -
                Мой инкубатор самостийный
                И родина моих надежд.

   А как же - отец? Родной, Андрей Дмитриевич Мишутин? Он-то куда подевался?
   Неизвестно.
   Мать ждала его до 1946 года, почти семь лет. И семь лет – ни ответа, ни привета, ни весточки, ни посылочки-пересылочки. Пропал. Да и немудрено в такую годину. Что там песчинка-человек, когда земля дышит и ходит под ногами…
   Куражливый сквозной ветер гоняет колючие метели по зимним степям России; споткнётся о тамбовские леса и давай вихриться и буянить в саратовском Поволжье. Лихо, зло и долго. Теряя силу, застаивается здесь, сея будущую печаль и бескормицу.
   А летом на саратовщине – линялые степи и марево.
   Не однажды, проезжая Саратов или около, замечал это.
   Знакомый режиссёр говорил о Поволжье: «Саратов – это вечный голод и недород».
   И вот здесь, в этих местах, в страшно голодном 1921 году и нашли солдаты Дзержинского беспризорника Андрея – моего будущего отца. Как там послучалось – не знаю, но приютила его и дала свою фамилию бабка Мишутиха, известная в округе собирательница трав и лекарка.
   В год «великого перелома» Андрей Мишутин уже был под Мариуполем. Всю энергию неистраченного комсомольца направил на активную помощь в создании и укреплении колхозов. И там же под Мариуполем, находилось и семейство Кендюхов: после разгрома ТОЗов и раскулачивания подались на Украину – от греха и горя подальше.
   Наташа Кендюх работала дояркой в колхозе, а Андрей Мишутин активно бригадирствовал. В 1932 году бригадир взял доярочку Наташу силой. Мать никогда не говорила об этом и только за пару месяцев до кончины призналась.
   Горько. Но так было.
   А дальше пошла семейная жизнь. В августе 1933г родился мой брат Николай. К 1938 году семья и Кендюхи вернулись на Кубань. Мать так и работала дояркой, а отец… А отец стал то ли председателем сельпо, то ли заведующим сельским магазином. Опасная должность: соблазнами, недостачами, друзьями. Мать говорила, что отец был порядочен (в торговле), но доверчив. Отпускал товары «под запись», деньги ссужал на время. И его никогда не подводили.
   А осенью 1939 года – подвели.
   Нагрянула ревизия с проверкой дел в Сельпо. Андрей Дмитриевич - к должникам по списку. Какую-то сумму вернул, но недостачу покрыть не смог.
   Был суд. Дали ему несколько лет принудительных работ («химию» по-советски, работа на стройках народного хозяйства) и отослали в Западную Белоруссию, только что присоединённую к СССР.
   А мать – беременна мною.
   На радостях, в шестилетие брата Николая, спроектировали родители меня. Ещё до ревизии.
   А через год после моего рождения началась война и от отца перестали приходить письма.
   И более 20 лет ни слуху, ни духу. На все мои запросы в различные архивы и инстанции был ответ: «без вести пропал», «данных не имеется». И только в 1963 году появилась информация об отце. Самым неожиданным образом.
   Были ноябрьские праздники. Я только что вернулся из армии. За столом вся семья: братья с жёнами, мать, отчим. Вышли мы с Николаем, старшим братом, во двор покурить. И тут он рассказал.
   Оказывается он тоже, независимо от меня, занимался поисками отца. И судьба его свела с одним из работников Армавирского военкомата, который и рассказал об отце.
   …Были первые дни войны. Всё, что можно было эвакуировать, грузилось в эшелоны и отправлялось на восток. Что нельзя было – взрывали. Эшелон с заключёнными тоже нельзя было взорвать: гнали рабсилу в глубину России. Во время налётов – все заключённые, по команде, высыпали из вагонов и залегали в кустах и траве. (Странно, но после налётов все возвращались, кто, естественно, мог.) Рассказчик был тогда охранником, энкаведешником. С его слов получалось, что он хорошо знал отца: называл его по имени, общался.
   В очередной налёт все снова позалегли вдоль насыпи. Налёт прошёл и охранник увидел отца, перевязывающего у берёзы кого-то из раненых. Но самолёты пошли на второй заход. И бомба ли, снаряд ли угодил именно в то место, где и был отец с раненым. И был взрыв. И ничего на этом месте не стало. Только воронка.
   Это было под Барановичами в конце июня 1941 года.
   Впереди была ещё вся война.
   А отца уже не стало. Отца, которого я никогда не видел.
   Мне было – год и один месяц.