Другая сила
Запели петухи за околицей, видно к дождю. Уж надоел, ничего как следует не сделать. Ни постирать, ни за дровами. Кому охота мокнуть? Да и хлеб ещё не весь убрали. Ночью шёл, вчера тоже полдня, да и неделю до этого. Сегодня видела ребята поутру за грибами пошли. Наберут ли чего, не знаю, но вымокнут. Пострелята из худой избы простудятся. Опять их мамка ко мне прибежит, мол, дай травок, простуду гнать. Соседка Малаша зайти обещала к вечеру, я ей притирку сосновую обещала дать. У неё муж спиной мается, вот я и приготовила. У кого живот прихватит, кто ожгётся, кто остудится, кто поранится, все ко мне. Из большой избы молодица по темну бегает, отвар для мужской силы берёт. Ясно, что хозяину, только вот с хозяйкой ли он его использует, иль с самой молодицей, не ведаю. Она со мной подружиться пыталась, только лицо у неё лисье, не верю я ей.
Раньше-то все к моей мамке бегали, а теперь слегла она и ко мне потихоньку ходить стали. Лечу я её и так и эдак пробовала, да только сама она уйти хочет, вот и не помогают ей мои старания.
Отца у меня нет, да и быть не должно. Такова уж наша доля ведьмовская, без мужа детей рожать, от заезжего молодца или от чужого мужа. Мы ведьмы взрослеем раньше других, потому что многое нам ведомо, многое дано. Но и не дано многое из того, что счастливит обычных людей.
Нас и любят за то, что лечим и боятся за то, что знаем более других. И живём мы на отшибе. Парни да девки на посиделки вечерами ходят, да меня ни разу не позвали. На праздниках сторонятся нас, как зачумлённых. И приходится мне вечера да праздники одной коротать, потому как мама редко в здравом смысле, уж и меня всё реже узнаёт.
-Передариша, - послышался её слабый голос, и я поспешила в дом. Притворила скрипучую дверь и несколько мгновений осваивалась с полумраком в горнице.
-Чую холодом потянуло, затопила бы печь, дочка, - попросила мама.
-Хорошо, мам. Как ты? – я подошла к кровати и поправила одеяло, приподняла подушку, чтобы лучше было видно.
Она тихонько засмеялась, и тут же у ней заклокотало, захрипело в груди. Она раскашлялась. Я обнимала её за плечи, вытирала мокроту с губ, а сердце моё мучительно сжималось от жалости. Глядя на эту худую, морщинистую старушку, бледную, седую, немощную, нельзя было поверить, что ещё год назад она была стройной черноволосой красавицей. На неё заглядывались все окрестные мужики.
Откашлявшись, она в изнеможении откинулась на подушку. В глубоко запавших глазах светилась улыбка, но смеяться она больше не решилась.
-Измучилась ты со мной, дочка, - сказала она едва слышно.
-Что ты, мама, - чуть не заплакала я.
-Много тебе ещё горя будет, - голос её усилился, и я не стала больше перебивать её, зная, с каким трудом она разговаривает.
-Но и счастье будет. Обычное, женское. И судьба твоя близка. Горькая и сладкая. Уж свились нити дорог.
Она остановилась отдохнуть, а я замерла, ожидая продолжения. Я чувствовала, что она сказала мне нечто очень важное. Её сознание было ясным, как никогда, она видела не только настоящее, но и грядущее. Я не задумывалась о том, как это ведьма может обрести обычное женское счастье. Это было из тех вещей, что недоступны нам. Я не понимала, как это счастье может быть горьким.
-Затопи печь, - снова попросила мама.
Я поспешила исполнить её просьбу. Открыла заслонку, уложила ровно дрова, нащепила лучины и следила за маленьким рыжим огоньком, который жадно облизывал лучину, потом принялся за кору, а следом подрос и обнял поленья. Всё это время мама молчала. Наконец я вернулась к ней.
-Есть хочешь? – спросила я, поднимая безвольно упавшую руку. Она молча смотрела на меня, и сердце моё замерло. Она больше не дышала. Словно струнка оборвалась. Всё было напрасно, всё зря. Мне больше не о ком было заботиться… От невыразимого горя перехватило дыхание, захолодело внутри. Ни слезинки не пролилось из сухих глаз, ни звука не упало из сомкнутых губ.
И вдруг вспомнилась вся наша с ней нелёгкая жизнь. Как учила она меня и прясть и дрова рубить, и ткать и копать, и шить и доски тесать. «Я и лошадь я и бык, я и баба и мужик», - приговаривала она, смеясь. Все мы ведьмы сами себе мужики, потому что отторжены от людей. Боятся нас, за знания неведомые, за то, что живём иначе, чем другие бабы. Но у мужиков глаза на нас всё равно горят. На обычных-то жёнах глаз замыливается, привычные они, а мы другое племя, племя непокорное. Вот и зарятся на нас и стар и млад, зарятся, да боятся.
Правда, не все боятся. Как-то нашлись храбрецы, молодые горячие, друг перед другом храбрятся, первый раз вина напились, вот и борзость появилась. Отловили ведьмину дочку в лесу за ржаным полем. Маленькая она была, не ведьма пока, да и силы у девчонки какие? Знали подлые, что нет у ней отца, некому заступиться, некому за позор кровью плату взять. А ведьма что им может сделать? Тётка, как и другие, ну лечит всех травками, ну уши надерёт, так от неё убежать можно, не догонит.
Поймали, руки-ноги держали, одежду посрывали, да верёвочкой повязали. Ведьмино отродье кричать не стала, плакать да милости просить тоже. Молча сопротивлялась, одному все руки расцарапала, другому в глаз плюнула, третьему коленкой по причинному месту заехала, а четвёртому ничего не сделала.
Горше всех ей четвёртого видеть было, потому как сердечко её полудетское похитил этот молодой Гардаш. И не могла она понять, как же любимый её мог так поступить.
-Да у неё всё так же, как и у других, - вытер глаз верзила. Полупридушенная девчонка наблюдала за ним глазами полными ненависти.
-Нет на ней знака ведьмовского, - согласился исцарапанный, дёргая верёвку у неё на шее так, что у ведьмочки в глазах потемнело.
-Может внутри где есть, - предположил третий, держась за причинное место, - прибьем гадину, а то она мамочке ведьме всё расскажет, нам несдобровать.
Только в жаркий летний вечер вдруг опалило всех холодом нездешним. Ведьмино отродье рассмеялась разбитыми губами, хоть это было больно. Все четверо оторопели. Тот, что держал её за связанные руки да за верёвку на шее дёрнулся. У девчонки перехватило горло да потемнело в глазах.
-Придурки, - чуть хрипло сказала она презрительно, - незачем мне бежать к мамочке ведьме, чтобы вас наказать. Я сама ведьма, недоумки. У тебя, например, детей не будет, - ведьмочка кивнула на скорчившегося напротив неё подростка, который предложил её убить.
-А ты, - посмотрела она на оплёванного верзилу, - окривеешь.
-А я? – со страхом спросил, держащий её исцарапанный. Он тоже чувствовал холод неведомый.
-Что я тебе повредила? – с трудом повернула к нему голову ведьмочка и сплюнула кровь из разбитой губы. Тот отпустил её и с ужасом рассматривал кровавые полосы на руках. Они уже горели холодом.
-Что будет с моими руками? – пролепетал он.
-А зачем тебе руки? – хрипло засмеялась девчонка.
Тот прижал руки к себе и бросился бежать, словно этим мог сохранить их. Убегал от злой судьбы, от проклятий униженной ведьмочки
-Развяжи меня, - потребовала ведьмина дочь, глядя в глаза Гардашу. Он один стоял прямо, словно и не чувствовал силы, что бушевала в маленькой ведьме, холод не коснулся его.
-Ты же ведьма, вот и колдани, чтобы верёвки распустились, - усмехнулся он. Подождал и оглянулся на оставшихся товарищей. Верзила украдкой тёр глаз, словно пытаясь стереть девчачью слюну.
-Пошли отсюда! – приказал он.
-А ты, мой любимый, никогда не женишься! – выкрикнула ему вслед избитая девчонка и закусила губу, чтобы не расплакаться. Холод неведомый, что таился в ней, разом оставил её, как и не было. Храбрость, что держала прямо, покинула, и она упала на траву.
Руки в кровь об верёвку изодрала, пока выпутывалась, потом сняла верёвку с шеи. Ненависть горела в девчонке до зубовного скрежета, до дрожи. Она вся покрылась мурашками и выстукивала зубами чечётку. А может это от холода. Только обычного, не колдовского. Оделась, кое-как расправляя порванную рубаху. Оберег, бусики зелёные нашарила среди травы. Жаль бусинок, разбежались, рассыпались по окрестностям и по свету не найти, не то что в наступивших сумерках. Полотняный мешочек с травами, что мамка наказала собрать, цел остался, ни единой травинки не потерялось.
-Дариша, - послышался мамин голос рядом, и замерла девочка, охваченная стыдом. Гнев прошёл, как вода сквозь песок, остался только стыд невыносимый, будто это не с ней непотребство хотели совершить, а она согрешила так, что и жить больше незачем. И мысль ядовитой змеёй скользнула: а не взять ли поясок, да не удавиться ли с горя?
-Дариша, Дарочка, что с тобой? – мама тенью вынырнула из-за деревьев и схватила за руки, в которых мяла свитый в петельку плетёный поясок избитая, растерзанная девчонка.
-Что это ты удумала? – рассердилась ведьма, отбирая пояс и замахиваясь на дочь. Но остановила руку, увидев глаза девочки. Что-то прочла в них мать, что-то поняла.
-Подонки! - сверкнули яростью её глаза, - со свету сживу. Кто это был?
-Не бойся мама, - безжизненно ответила дочь, - самого страшного со мной не сделали.
И рассказала она всё матери. Как поймали её четверо, как отбивалась она, и били её в ответ. Как раздели, унизили. Только сила в ней открылась неведомая и в гневе пообещала она каждому судьбу лютую. Но ни одного имени девочка не назвала.
-Я бы всех покалечила! – в гневе пообещала ведьма.
-Так и будет, - тихо сказала девочка, и мать молча согласилась с ней
А через месяц обещания молодой ведьмачки начали сбываться.
-Вылечи сына, - прибежала женщина с высокого края, - глаз совсем гноем заплыл, уж и не видит им ничего. И дотронуться не даёт, криком кричит.
-Приводи своего Федаша, тогда и лечить возьмусь, - сказала ведьма, а сама на дочку оглянулась, что глаза к работе опустила, словно и не слышала гостью.
-Так своей волей нейдёт, разве силком привести, - задумалась женщина.
Мать с отцом пытались неслушного дитятю лечиться приволочь, да сбежал неслух, в лесу спрятался. Ведьма только руками развела. Кого же лечить? А по лесам она за этим дураком бегать не будет.
А потом и другая беда приключилась с пареньком из пятистенной избы. Он отцу помогал, да бревно на руку уронил. Как хрустнула рука, он от боли невыносимой и сознался, что они вчетвером сотворили с ведьмачкиной дочкой.
Родители мальчика в ногах у ведьм валялись, прощения просили за непутёвого отпрыска, виру за вину заплатить обещали, только бы вылечила его ведьма.
Оглянулась ведьма на дочь.
-Идём, мама, - решила девочка.
Так и шли они по деревне. Ведьма, белая от гнева, сверкая чёрными очами и маленькая дочь её, не поднимая глаз. А люди уже перешёптывались за заборами о порченной ведьмочке.
Одного взгляда хватило ведьмам на бледного от шока мальчика, чтобы они слаженно взялись за дело.
-Чистое полотно порезать на полоски, - скомандовала старшая.
-Две тоненькие дощечки, - попросила младшая, присаживаясь рядом со страдальцем. У того глаза были большие от муки.
-Прости меня, - прошептал он, узнав девочку.
-Громче, Нечай, неслышно, - попросила она, сосредоточенно осматривая закрытый перелом со смещением кости.
-Прости меня, а-а! – закричал мальчик и потерял сознание, когда девочка перехватила его руку и правильно составила обломки.
-Что ж ты делаешь, змея?! – кинулась к ней мать мальчика, но отец удержал жену.
-Что заслужил, - сурово прикрикнул он на обезумевшую от горя женщину.
-Всё правильно, - подоспела сама ведьма. Наложили дощечки на руку и закрепили кусками полотна.
Передариша поднялась с колен.
-Я прощаю его, - сказала девочка и, наконец, посмотрела на людей. Кое у кого холодок по спине побежал от её зелёных глаз, - он не будет безруким, - заключила она и ушла домой, предоставив дальнейшее матери.
-Если бы они что-то с ней сделали, я бы палец о палец для них не ударила. И сама бы всех со свету сжила, - сказала ведьма так, чтобы все её слышали, - а теперь всё в их руках. Главное, чтобы она их простила.
А девочка чувствовала себя под взглядами соседей такой же раздетой, как и тогда, когда дралась с мальчишками за каждый предмет одежды. Когда получила по губам за то, что плюнула верзиле в лицо. Когда врезала другому ниже пояса, когда исцарапала хватающие её руки. И чем более униженной она себя ощущала, тем выше поднимала голову. Глаза от слёз почти ничего не видели, но она не дала им пролиться из глаз. Она решила, что выдержит этот позор, что не даст себя сломать.
-Дочка моя, какая же ты сильная, какая же великодушная, какая же ты маленькая, - плакала мама вместе с дочерью, когда вернулась домой после этого тяжёлого дня и заперла двери.
-Со стыда не сгорают, только крепче делаются, - заметила дочка, когда слёзы иссякли.
Но этот день ещё не закончился. Забарабанили в дверь, словно большая беда случилась. Обе выбежали во двор. Там стояли родители Федаша, у которого глаз гноился. Мать сразу же упала на колени, отец повинно опустил голову. Рядом с ними стоял мешок зерна, корзина с яйцами и соль.
-Прости ты нашего сына непутёвого, - закаялась, заголосила мать Федашева на радость собирающимся соседям, - поняли мы, что это он с Нечаем безруким к дочке твоей приставал. Прости его Передариша, пусть мать твоя вылечит сына моего. И виру мы собрали за вину его тяжкую.
-Прости нас девочка, - присоединился к ней отец, - выпорю недоумка, когда домой явится, только глаз ему сохрани.
-Передариша, смилуйся, у меня же дочка, как ты, - давила тётка Марфа на жалость. Уж и за руки обеих ведьм хватать начала.
Девочка отодвинулась.
-Вы ни в чём не виноваты, - сказала она, - а он не просил у меня прощения, как же я могу его простить?
-Мы не возьмём виру, пусть сам придёт, - поддержала ведьма дочь, - попросит прощения, попробую вылечить, да как бы поздно не было.
Мать Федаша заголосила, завыла, поползла на коленях за ведьмочкой, снова попыталась за руки схватить. Зеваки только рады были такому зрелищу. Передариша разозлилась.
-Это ему не поможет, - холодно сказала она и хотела уйти.
-Подождите! – послышался крик.
К ведьмам спешили родители того, которому суждено было стать бездетным. Мать волокла тачку с вирой, а отец самого непутёвого отпрыска. Тот время от времени упирался и получал пинок от сурового родителя.
-Прости, Передариша, прости, Любомира, - затараторила женщина, едва поравнявшись с забором. Она задыхалась от бега и почти кричала, отпихнула Федашева мать в сторону и бухнулась на колени, видно передохнуть. Судя по тому, как она обращалась с тачкой, в этой вире яиц не было.
-Мы виру собрали, - добавил отец и поставил сына перед собой, - прости прощения, недоумок.
Подросток обжёг младшую ведьму презрительным взглядом, и она поняла, что этот не попросит.
-За что? – спросил он, глядючи прямо в глаза ведьмочке, - подумаешь, раздели недотрогу. Ничего мы ей не сделали. От неё не убавилось. Девки в реке голыми купаются, ни одна не обиделась.
В толпе ахнули.
-Так они ещё и за нами подглядывают, - послышался девичий голосок и звонкая пощёчина.
-Так что, если все обидятся, разоритесь виру платить, - крикнул кто-то из толпы.
-Я ничего не хочу ей платить, и прощение мне её не нужно. Она вообще здесь никто. Вы все боитесь её матери ведьмы. Боитесь и ненавидите. Терпите её только, как лекарку. Если бы она не лечила вас, давно бы сожгли их обеих.
Этот мальчик говорил правду, и люди притихли. Даже отец не отвесил ему очередной пинок. Но тут старшая ведьма заговорила:
-Отчасти ты прав, Власиш, - усмехнулась она. – Я многим здесь спасла жизнь, не говоря уже о здоровье. Не могу никого заставить любить нас, но все понимают, что кроме меня лечить вас некому. А не прав ты в том, что моя дочь никто. Передариша будет более сильной ведьмой, чем я. Вы ещё вспомните мои слова позже.
Девочка вскинула на мать глаза, это было откровением и для неё в том числе.
-Она ещё маленькая, но уже смогла навесить на своих обидчиков судьбину лютую. Она могла бы их всех убить, поверьте, сил бы у неё на это хватило, сразу или постепенно, но не стала этого делать. Она только защищалась и имела на это право. А что почувствовали бы вы все, если бы с вашими дочерями произошло такое?
Ведьма обвела взглядом людей, постаралась с каждым встретиться взглядом. И опускали женщины глаза и сжимали мужчины кулаки, представив подобное.
-А не боишься ты дерзить, - она снова обратилась к Власишу, - только потому, что не страшной тебе кажется твоя судьба. Молод ты ещё, чтобы о семье, о детях думать. Но у тебя есть время подумать об этом.
Ведьмы ушли, оставив недоумевающую толпу.
-Когда он придёт просить прощения, я не смогу простить его от всей души, потому что чувства уже остынут, - задумчиво отметила дочь, посмотрев в окно. Было видно, как разбредается толпа, как ругаются родители Федаша и что-то выговаривает мать Власишу.
-Ты удивительно мудра, - улыбнулась старшая ведьма.
А ночью в дверь застучали. Женщина и девочка проснулись и испуганно прижались друг к другу.
-Любомира, Передариша, я это, - послышался молодой мужской голос.
-Федаш, - первой узнала ведьма и, поднявшись, зажгла лучину от тлеющих в печи углей.
-Прости меня, - он упал на колени, даже не переступив порог.
Дариша сама шагнула за пределы дома и приподняла его голову за подбородок, чтобы посмотреть в глаза. Единственный глаз его был полон страдания, второй же заплыл, из него изливался гной.
-Я прощаю тебя от всего сердца, - на глазах девочки показались слёзы.
-Зайди в дом, - пригласила старшая ведьма, - только вот зрение тебе трудно будет уже сохранить, но я постараюсь…
И лечили его ведьмы, и приняли виру в знак прощения. Глаз ему сохранили, но всё равно этот глаз видел хуже, чем здоровый. Только Федаш в претензии не был, он радовался и этому.
Этих троих так и прозвали в деревне: Федаш кривой, Нечай безрукий, да Власиш бездетный. Хотя Федаш видел обоими глазами, с руками Нечая всё стало в порядке, а Власишу рано было думать о потомстве. Лишь о четвёртом люди ничего не знали. Все знали, что было-то их четверо, кто покусился на честь молодой ведьмы, но имя его было скрыто ото всех. И друзья его молчали, и сам он не открылся. Хотя не в одном доме молодым парням допрос устроили, не они ли были с Федашем, Нечаем да Власишем. Дариша даже матери ничего не сказала о четвёртом.
Девочка продолжала любить и ненавидеть его. Этого гордеца, который её не боялся и не нуждался в её прощении. Она даже несколько раз специально попадала ему на пути, но он проходил мимо, будто она была пустым местом.
А потом прошёл год, миновал другой, и люди забыли ведьмочкин позор. Мальчишки, что поначалу пытались её дразнить были пороты своими же родителями, а она держалась так, будто ничего и не было.
-Дочка, так кто же четвёртый? – всё-таки не выдержала однажды старшая ведьма.
Передариша промолчала, опуская глаза.
-Ты… его любишь? – ошеломлённо догадалась мать.
-Я?!... – возмущённо задохнулась дочка, - я его ненавижу! – выкрикнула она.
-Правда? – улыбнулась ведьма, поворачивая дочку лицом к себе и внимательно всматриваясь в сверкающие, как гранёные изумруды, глаза.
-Правда, - честно ответила девочка и задумалась, - и люблю тоже, - решила она быть до конца честной.
-Хочешь, мы его приворожим? – неожиданно предложила Любомира, - намертво присушим.
Искушение было велико. Отомстить ему великой любовью. Чтобы полюбил он младшую ведьму до самой смерти, чтобы жить без неё не мог, чтобы каждый день, каждый миг разлуки был муке подобен. Вот только будет ли ведьма счастлива этим? Они никогда не смогут пожениться, жить вместе, растить общих детей. Нет у них будущего, нет в такой любви счастья.
-Нет, не хочу, - решила девочка. И ведьма снова поразилась, сколько в её маленькой девочке мудрости не по годам.
С того дня, как проснулась в Передарише сила холодная, сила непознанная, начала ведьма учить её многому из того, что не учила прежде. Ведьмы, они природные колдовки. Главное, они должны знать - у них вся сила из корешков да травушек, от зверей, людей, да собственная. Пока ведьма лечит и не нужна ей сила другая. Ведьма ведь ещё и ведает. Не всегда и не всё она знать может, но приоткрывают перед ней свои покровы и тайны природы и души людские, и пути судьбы. Но бывает ещё и волшебство, вот для него и нужна другая сила.
Именно она позволила Дарише пообещать четверым обидчикам судьбину лютую, именно другая сила исполняла её приговор, и ею же младшая ведьма сняла с двоих из них проклятье.
Эти двое с тех пор здорово её зауважали. Нечай за то, что кости правильно срослись, хоть и ныли на перемену погоды. Федаша девочка тоже долго лечила, прежде, чем его глаз стал видеть. Лечила сама, лишь под руководством мамы. Эти двое немного побаивались её, но были безгранично преданы Дарише, наверное, даже любили её. А вот третий, Власиш, которому суждено было остаться бездетным, возненавидел её со злобой лютою. Как вошёл в пору, когда за девками красными бегают, так и стали те сторониться его, как неплодного, насмехаться над ним. Ни одна его вниманием не одарила. И ненавистью его к ведьмочке можно было дрова рубить, зиму морозить, леса сжигать…
-Ох, ты моя бедная, несчастная. Сиротинушка моя круглая. На кого же тебя мамка покинула? Одинёшенькой на белом свете оставила! – послышались протяжные причитания, и я словно ото сна очнулась.
В горнице было полно народа. Горели несколько светцов. Три плакальщицы причитали над телом моей умершей мамы монотонно и пронзительно. Мою душу рвал на части этот крик. Ещё две чёрные фигуры склонились над её телом. Старухи вполголоса деловито переговаривались о том, как удобнее обмывать покойную.
-Пойдём девонька со мной, они и без тебя справятся, - успокоительно забормотал голос Малаши.
-Как вы все здесь оказались? – спросила я. Хотела возмутиться, но сил уже не осталось. Голос был вялый, как у мёртвой.
-Я за притиркой сосновой пришла, а ты одна в темноте сидишь у мамки своей мёртвой, сама ни жива ни мертва. Вот я народ-то и кликнула. А уж плакальщиц и обмывалок сам Пересветиш Велетич прислал, он им и заплатит. Ты пока ничего не соображаешь, - объяснила Малаша. – Пойдём ко мне. О теле матери твоей позаботятся.
-Я никуда не пойду, - тихо, но твёрдо сказала я, - я никого не звала. И по какому праву староста распоряжается похоронами?
-А вот ты пойди и сама у него спроси, - уткнула руки в бока востроносая соседка, - иш ты, норов показываешь. Стало быть, есть у него права. А ты сама чуть не мертвее мамки, а вместо благодарности балаган тут устраиваешь!
-Извини, тётка Малаша, - тут же поникла я, - действительно ничего не соображаю. Пусто внутри, хоть волком вой.
-А и вой, - сменила соседка гнев на милость и жалостливо обняла меня за плечи, - ты поплачь, девонька по мамке-то, легше будет.
-Расплету я твои волосы, - пела-надрывалась рядом плакальщица,
Разделю я их на полосы,
Чисто-начисто их вымою,
Черноту твою повыбелю.
А обмывалки меж тем разоблачили тело и приготовились переложить его на стол. Рядом уж парилась вода. Меня затрясло от этого зрелища.
-Уведи её, Лаша, - приказала старшая обмывалка в чёрной одежде. Старческий голос её напомнил карканье вороны, - пусть не мешает обряду. Мы всё сделаем, как надо. Мужикам скажи, чтобы гроб во дворе поставили. Нечего им здесь делать. Рождение и смерть во власти женских рук.
-Уронила белы рученьки,
Словно белый лебедь крылышки, - продолжала рыдать плакалка в белом платке.
Подломились белы ноженьки,
Не ходить им по дороженьке.
Я сглотнула ком в горле. Не видать им слёз моих. Незачем.
-Пойдём, дочка, - взяла меня за руку Малаша и вывела из избы.
У ворот топтался Федаш и мял в руках шапку. Зрячий его глаз был полон сочувствия, лицо горело, как в лихорадке, но слова никогда не давались ему легко, и он молчал.
-Нечай там гроб мастерит, - сказал он невпопад, будто я его спрашивала.
-Хорошо, - кивнула я и попыталась улыбнуться, но лицо не слушалось.
-Посмотрите, эта ведьма и слезинки о матери не уронила, - послышался злобный голос и я обернулась в ту сторону.
На меня с ненавистью смотрели глаза Власиша бездетного. Лицо его кривилось в ухмылке, видно посмеяться он пришёл над моим горем. Я смотрела на него, а он менялся в лице. Кровь отхлынула от лица, улыбка слетела, уступая место страху.
-Не глаза, а бездна какая-то, - скрестила пальцы и отшатнулась молодица. Я припомнила, что это его жена. Из другого села взял, свои за него замуж не шли, а соседи видно не все о нём слышали.
-Пойдём, - снова потянула меня Малаша, но на пути нашем встал Гардаш. Он стоял и смотрел прямо на меня. На ту, что любила его со всем неистовством девичьего сердца. На ту, что он унизил, а она простила его, хоть и не просил он о прощении. На ту, что ненавидела его за эту любовь, что была ей как нож острый. Стоял и смотрел на меня, как на диковину невиданную. А я ничего не чувствовала, ни любви, ни ненависти, просто мне пройти мешал.
-Я слышала, ты женишься, - почти улыбнулась я, - поздравляю.
-Отец тебя ждёт, - сказал он, будто и не слышал меня и, развернувшись, пошёл к дому.
-Что ж, Дариша, пойдём, - решила за меня Малаша, - спасибо хозяину большого дома скажешь.
Большой дом был действительно самым большим в селе. Он стоял почитай посредине, у самой площади для сборищ. Два этажа венчал ветряной петушок, резные наличники в три ряда рубили лучшие мастера и смолили белой смолой в оттенок к красной, которой был покрыт весь дом. В общем, было сразу видно, что и человек здесь большой живёт. На множество комнат одной печи зимой не хватало, вот и торчали из крыши целых три трубы. Одна из центра из второго этажа, и две по краям из крыши первого, который был шире второго. Дворовые постройки: конюшни, коровник, свинарник и птичий двор располагались с задней части дома. Огород по краям, а перед красным входом был сад. Мне была оказана великая честь, Гардаш проводил меня через сад к лицу дома и знаком показал на лестницу на второй этаж.
-А как же я? Я же с ней, - запротестовала Малаша за моей спиной. Я обернулась. Сын старосты задержал мою сердобольную соседку.
-Ступай-ступай, - махнул он мне рукой, - а ты, тётка, подожди, отец её звал, не тебя.
Я пожала плечами и продолжила подниматься на второй этаж. Молодица с лисьим лицом молча открыла передо мной дверь и посторонилась. Ох, и недобрыми были её глаза. Она опустила их и попыталась скрыть улыбку. Будет подслушивать, решила я и шагнула в комнату.
В большой светёлке было жарко, на совесть топили в большом доме. За накрытым столом в расстёгнутой рубахе сидел староста и пил чай. Это был дородный муж с волосами цвета пшеницы и окладистой бородой. На темени волос явно не хватало и редкие кудряшки не скрывали загорелую кожу головы. Знала я сбор от этой его беды, но он ведь не об этом спрашивать будет.
Пересветиш отставил чашку с душистым чаем, отёр широкой дланью губы и указал мне на скамью напротив.
-Садись, дочка, говорить будем, - сказал он своим густым, как смола голосом.
Что-то часто меня сегодня дочкой зовут. Сначала Малаша, теперь вот этот… радетель общий. Я села вся в ожидании.
-Тебе мать говорила, кто твой отец? – без предисловий спросил староста и окунул меня в новую волну воспоминаний…
-Мама, а отец у меня был? – спрашивала маленькая ведьмина дочка. Она смотрела в медное зеркало и сравнивала свои каштановые кучеряшки с прямыми, чёрными волосами мамы. Свои зелёные глаза с её тёмно карими. Они очень отличались друг от друга.
-Конечно, был, - засмеялась Любомира, - дети без отца не родятся, для этого двое нужны, я же тебе рассказывала.
-Он был твоим мужем? – снова спросила девочка.
-У ведьм мужей не бывает, - пожала плечами мать, - мы очень любили друг друга, но он пришёл и ушёл, а я осталась.
-А почему он ушёл от меня? – опечалилась Дариша.
-А он и не знал, что ты у меня будешь. Больше я его не видела. Наши пути разошлись и вряд ли когда сойдутся, - ведьма успокаивающе обняла дочь.
-А почему моим папой не стал кто-нибудь из них? – девочка кивнула в сторону домов. Взгляд её был необычайно серьёзен. Зря взрослые думают, что дети ничего не видят и не понимают. Эта девочка видела взгляды мужчин, которыми они провожали её маму. Она поняла, что если бы мама позволила, каждый из них смог бы любить её, как муж.
-Потому что я полюбила твоего отца, - грустно улыбнулась женщина.
-Однажды, он постучал в дом и попросился погреться, - немного погодя рассказала мама. На лице её витала едва уловимая улыбка. Дариша словно заворожённая слушала её тихий счастливый голос.
-На улице был ветер и дождь. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, а он был в дороге. Я пожалела путника и пустила в дом.
-Заходи, если ведьмы не боишься, - сказала я, отворяя дверь.
-Боюсь, - улыбнулся мужчина, шагнув за порог, - боюсь только оставить здесь сердце.
С него текло. Он оставил у двери дорожный посох, мокрый плащ, ботинки и широкополую, обвисшую шляпу. Я удивилась:
-Неужели ты такой забывчивый, что готов оставить здесь даже внутренние органы? – усмехнулась я.
-А у тебя не только прекраснейшие в мире глаза, но и острейший язычок, - засмеялся незнакомец.
-Проходи, грейся, - указала я на растопленную печь, - чай будешь?
-Буду, - не стал кокетничать незваный гость.
За чаем мы и познакомились. Звали его Аисток, и путь его лежал от края до края мира, как он тогда сказал. Зашёл на денёк, а остался на всю зиму. Я тогда только поняла, как это хорошо, когда есть любимый мужчина. Он никогда не унывал. Поправил мне дом, сделал погреб, а когда понял, что припасов не хватит на двоих, добывал еду. Он чувствовал и понимал меня так, как я сама не понимала себя. Мог меня в любой момент рассмешить или заставить часто биться моё сердце. Я любила гладить его по каштановым, вьющимся волосам и просто тонула в его зелёных глазах, совсем, как у тебя доченька.
-Значит, я похожа на папу? – довольная Передариша обняла маму.
И вот сейчас взрослая я сидела и думала о том, по какой такой причине староста интересуется моим отцом. По отчеству что ли назвать собирается?
-Я никогда не знала отца, - ответила я чистую правду.
-Значит, Любомира ничего тебе не сказала, - расстроился Пересветиш Велетич. Добрый он мужик, зря я на него взъелась. Видно, что искренен.
-А что она должна была мне рассказать? – поинтересовалась я.
-Любили мы с ней друг друга по молодости, был грех. Хоть и женат я уже был и сын подрастал. Но мать твоя редкой красоты женщина. И я был, как сумасшедший, когда она изо всех меня выделила и ответила на любовь. Даже из семьи уйти хотел, она не позволила. Сказала, что ведьмы замуж не выходят, а мне не след жену бросать с дитём малым. В общем, полюбились да разбежались. А потом и ты родилась у неё. Я как месяцы посчитал, так всё и понял. Да ещё и имя она тебе похожее на моё дала, Чуешь, я то Пересветиш, а ты Передариша. Вот так-то, дочка…
Я не знала, плакать мне или смеяться. Староста явно ожидал, что я брошусь к нему на шею, осчастливленная обретённым отцом. Даже руки для этого раскинул и улыбался, будто неожиданный подарок получил. Хороший дядька, жаль его. Не мой он отец, я точно знаю, но как же я ему об этом скажу? Как я лишу его этой радости, что сделала его лицо таким добрым и глупым?
Видно я выглядела не менее растерянной и глупой. Он подождал и потихоньку поменял позу. Взял чашку с чаем и кренделёк, но ни есть ни пить не стал.
-Я понимаю, что это для тебя полная неожиданность, через столько лет, совсем взрослой девушкой узнать, кто твой отец. Да ещё и в столь горестный для тебя день. Смерть Любомиры и меня потрясла, - он действительно выглядел расстроенным. – И хотя она ни единого слова не сказала мне о том, что ты моя дочь, я готов признать тебя своей законной дочерью и наследницей. Отписать тебе содержание и принять тебя в своём доме, как родную.
Меня начал душить смех. Вот подарочек – дочка ведьма. Да ещё и наследница. Молодица с лисьим лицом уже, наверное, в глубоком обмороке валяется под дверью. А что скажет его жена? Она ещё хозяйка в этом доме. Упасть бы в обморок, в лучших бабьих традициях. Очень здорово, объяснять ничего не надо. Все вокруг суетятся, сами всё придумают, сами всему поверят. Да только я не из того теста. Я закрыла лицо руками и неожиданно разревелась…
Маму похоронили солнечным осенним днём у самой ограды кладбища, рядом с бабушкой. Как жила на отшибе, так и похоронили отдельно. Провожали её всем селом. И много хороших слов было сказано.
Старосте я сказала, что незачем ему принародно объявлять меня своей дочерью. Дом у меня есть, лечением заработаю себе на жизнь, а ему своё имя чернить нечего. Правда хозяйка его всё равно смотрела на меня колючими глазами. Видно доложила ей лисьелицая молодица о том, что подслушала. Да и сама молодица дорогу ко мне позабыла, что меня даже обрадовало.
По ночам становилось всё холоднее. Уже и снега недолго было ждать. Я перешивала мамины вещи на себя, и спать ложилась поздно. В ту ночь я уж и светец загасила, в одеяло закуталась и слушала, как ветер свистит в трубу. Дождь утих, вот ветер и разыгрался, как жеребёнок, то постучит, как копытом, то засвистит-заржёт, заиграется.
Раздался негромкий стук в дверь, потом в окно.
-Дариша, пусти, - послышался мужской голос. Я с дремоты не узнала, но раз мужчина, то может у кого жена рожает? Накинула на плечи шаль и засветила лучину.
-Уже иду, - крикнула я, отпирая дверь, и хотела уже взять сумку с инструментами для родовспоможения. Но мужчина вихрем ворвался в дверь, подхватил меня на руки, скомкал, смял и начал яростно целовать.
Я задохнулась, потом глотнула воздуха с крепким хмельным запахом и влепила прыткому мужику по его наглой морде. Рука-то у меня тяжёлая. Он меня не отпустил, мы так вместе и рухнули на пол. Я даже рассмотреть не могла, кто же это на меня напал. Но, судя по всему, знал моё имя, значит, свой. А ещё молодой и горячий.
-Жить без тебя не могу, ведьма проклятая, - как-то нечётко произнёс знакомый голос.
-Гардаш, - ахнула я и он, наконец, отпустил меня, разомкнул кольцо рук. Я откатилась от него, одёрнула ночную рубашку и сообразила, что этот нахал лежит на моей шали. Мне и прикрыть исподнее нечем.
-Что, опять напился, и на подвиги потянуло? – язвительно спросила я.
Он очумело засмеялся, снова пытаясь дотянуться до меня.
-Ну уж нет, - я залезла под стол.
-Люблю я тебя, Дарушка с того самого дня, как раздели мы тебя с ребятами.
-Ничего себе любовь, - присвистнула я, - больше на ненависть похоже.
-А недавно узнал, что ты мне сестра, - не обратил он внимания на моё замечание. – А ведь я тебя не братской любовью люблю. Я хочу тобой обладать целиком и безраздельно. Готов Нечаю с Федашем навешать каждый раз, как к тебе приближаются.
-Так у тебя невеста есть, вот женись и обладай. Делить ни с кем не прошу, - едко посоветовала я.
-Уже обладал, - усмехнулся Гардаш, - но ты же мне пообещала, что я никогда не женюсь.
-Вот… - выругалась я, - спортил девку и в кусты. Вину штанами расхлёбывать будешь?
-Вам ведьмам замуж выходить нельзя и я холостой останусь. Вот и будем любиться до самой смерти, правда, сестрёнка? – засмеялся пьяный мужик.
-Да пошёл ты, - разозлилась я, - и быстрее, а то все твои достоинства в недостатки переведу.
-Сладкая моя… - он нащупал мою ногу и вытащил меня из-под стола. Вот тут то от ослепляющей ярости у меня и проснулась та другая сила, которая не для лечения нужна. Ею и убить можно.
-Остановись, - попросила я, ощущая, как огонь моей ярости сменился ледяной стужей силы. И сила эта обжигающим холодом коснулась его чела, груди и чресел. Я сама испугалась, теперь моей задачей стало сдержать эту силу, не дать ей убить этого пьяного идиота.
-Ничего себе, - мигом протрезвел Гардаш, видно почувствовал. Он отпустил меня, поднялся с пола и я наконец увидела его бледное лицо.
-Что ты сделала? – тихо спросил он. Я поднялась следом.
-Пока ничего, - ответила я, - но лучше уйди. Я… боюсь за тебя, - неожиданно призналась я.
-Почему? – удивился он.
-Расскажу… может быть… позже, - я из последних сил держала этот холод. А этот дурак Гардаш играл со смертью.
-Я почувствовал холод, протрезвел и потерял все желания. Это сделала ты? – уточнил он. Я лишь кивнула.
-Что это за холод?
-Другая сила, - с трудом ответила я, подрагивая от напряжения, - и если ты, идиот несчастный, сейчас не уйдёшь, она вырвется и убьет тебя.
-Значит, я тебе дорог? – лукаво улыбнулся он. Я закивала с самым зверским видом. Что угодно скажу, только уходи.
-Как брат? – уточнил Гардаш, но ответа ждать не стал, вышел счастливый.
Сила отчаянно потянулась следом, рванулась и погасла. Разом, как задутая свеча. Я без сил опустилась на пол.
Не брат ты мне Гардаш Пересветич, но я тебе об этом не скажу, ни к чему мне это. Наверное, я любила его до сих пор. Любила, несмотря на все доводы рассудка. Во мне свивались, переплетались два желания, равновесных, равноценных. Одно – никогда его не видеть, другое – броситься за ним следом, рассказать, что мы не одной крови и целовать жарко до боли. Потом запустить пальцы в его пшеничные волосы и трепать этого гордеца до тех пор, пока он не скажет, что дороже меня никого на белом свете нет. Что никогда он не женится, только потому, что ведьмы замуж не выходят.
На поверку-то оказывается, что во мне ведьме ещё слишком много человеческого. И любовь вот угнездилась, змеюка подлая. Где же мне силы найти, чтобы спастись от любви этой дикой, глупой и никому не нужной? Как собака приблудная, как скотина бешенная, как нож из-за угла.
Чего уж тут говорить. Расстроилась свадьба Гардаша. Заплатили его родные виру и заставили работать, как вол. Думали, что это заставит его поумнеть. Парень заготавливал дрова, сеял озимые на дальних полях, в общем, был далеко от ведьмы. Я его долго не видела и успокоилась. С глаз долой, из сердца вон. Думала, что победила я любовь эту проклятую. Потом его отправили к тётке, сестре отца на всю зиму и обрадовалась. Там, глядишь, приглядит себе новую жену-красавицу. Ведь не осталось на нём печати силы. Это я ему тогда в сердцах наговорила, что не женится он. Если захочет, вполне может.
Выпал снег и совсем отрезал меня от людей. Редко я выходила, незачем было. Одежда была зимняя, обувь, а я пряла, ткала, шила, рецепты травяных сборов составляла и записывала. Дорого бумага стоила, редко её сюда завозили, вот и приходилось каждое слово трижды обдумывать, прежде чем перо в чернила обмакивать.
В канун зимоворота завьюжило, закружило, словно все силы мрака, зимы, смерти ополчились против Земли-матушки. Отца-Небо закрыли тучи колючие, запуржили, набросились. Ветер подхватил сухую крупу снега, начал бросать горстями, засвистел, словно плёткой-семихвосткой по лицу сёк. Погода не располагала к прогулкам на свежем воздухе. Сживёт тёмное воинство любого, кто бросит им вызов и выйдет на улицу.
Я уже сложила перья, бережно расправила листок бумаги с подсыхающими чернилами и уложила меж двух дощечек обложки. Это была моя книга: «собрание лекарских сборов». Пусть никто, кроме меня у нас читать не умеет, но я тоже рожу дочку и всему научу её. Пусть она прочтёт и мою книгу, и мамину, о распознании погоды, и бабушкину о ядовитых травах и лечениях при том или ином отравлении.
В наглухо закрытое ставнями окно что-то бухнуло.
-Пусти меня, - попросил будто знакомый голос.
Гардаш! Сердце застучало конским галопом. Кто ещё мог решиться в такую погоду прийти ко мне? Кто ещё мог оказаться настолько сумасшедшим? Жар ожёг мои щёки. Надо его скорее пустить, а то примёрзнет прямо на пороге моего дома.
Я бросилась в сени и распахнула дверь. А он упал на меня, повалил на пол своей тяжестью и замер. Я хотела закричать, возмутиться, но мне в рот попала длинная шерсть и я закашлялась. Отпихнула я лохматого гостя с себя и очень витиевато его обругала. Уже поняла, что это не Гардаш. Это чужак какой-то ввалился в мой дом и лежит, как мёртвый. А в открытую дверь летит снег. А ноги его мешают дверь закрыть.
Слабый свет, падающий через дверь из горницы освещал огромного косматого детину в странном полутулке мехом наружу, то ли волчьем, то ли из зверя какого-то неведомого. Сапоги кожаные тоже были украшены мехом. На руках перстни, на запястье браслет из шариков, чуть не упал. Эка невидаль. Я даже испугаться не успела, а теперь уж тем более бояться было нечего, - он не шевелился. Даже если мужик умер, дверь закрыть надо, а то я по такой стуже скоро к нему присоединюсь.
Я схватила его за шиворот и оттащила от двери. Он жалобно застонал, видно жив ещё. Закрылась от стужи лютой. Сходила за светом и принялась рассматривать свою неожиданную находку. Такого мужика я с роду не видела. Судя по всему, ростом чуть не в два раза выше меня. Уж точно повыше всех наших будет. Как я такого верзилу в горницу затащу? Или на улицу вытащу, если он совсем помрёт? Черноволос он был, ну прямо, как моя мама. И длинные волосы были, как у девицы простоволосой. Только это точно мужик был, на странно голых щеках проступала чёрная щетина, точь в точь, как у порося. И тёмный он был, не умывался что ли давно? Захотелось послюнить палец и потереть. И облик его и одёжа выдавали в нём чужеземца.
Полы его странного лохматого полутулка распахнулись, и я увидела окровавленную рубаху. Вот это уже плохо. Эдак у меня в сенях скоро будет валяться мёртвый чужак. И что я людям скажу? Каким ветром его сюда занесло?
Я поставила греться воду, осторожно разрезала одежду и осмотрела рану. Кто-то очень постарался убить моего незваного гостя. Что-то длинное и острое взрезало ему бок и, по-моему, попало в печёнку. Как он ещё оставался жив? Это просто чудо какое-то. Но на стуже чужак прожил бы чуточку дольше. А сейчас в тепле побежит кровушка по жилочкам и вытечет до самой смертушки. И ни одна травка, ни один цветочек не помешает этому.
Я чуть не разревелась от бессилия. Наверное, это было отчаяньем сильным и глубоким, как колодец. И холодным, как вода в этом колодце. Руки мои замёрзли, прямо таки заледенели. Я зябко поёжилась. Всё-таки выстудил избу этот залётный молодец. Я потёрла ладони друг о друга и тут поняла, откуда этот холод. Это проснулась моя другая сила и заискрилась на моих ладонях. Она словно предлагала, - используй меня. И я решилась. Полумёртвому телу уже нечего было терять, через недолгие мгновения оно стало бы мёртвым.
Голубая прохлада волнами омывала рану чужеземца, и я поначалу не увидела особой разницы. А потом поняла, что края раны смыкаются, тянуться друг к другу, как родственники после долгой разлуки, срастаются. Я не могла поверить своим глазам, у меня получилось.
Наконец о ране напоминали только окровавленная одежда и буреющие пятна на полу. Я опустила дрожащие руки и заметила, что незнакомец смотрит на меня своими чёрными глазами. Неотрывно смотрит, серьёзно, даже не понять с каким выражением.
-Ну и кто же ты такой? – раздражённо спросила я, - откуда свалился на мою голову?
-Ты волшебница? – спросил он вместо ответа.
-Я ведьма, - разозлилась я, - а тебя кто воспитывал, Приблуда? Это ты вошёл в мой дом, а не я в твой, ты первый отвечаешь на вопросы.
-Меня зовут Люциан. Приношу свои извинения, прекраснейшая целительница. Я был слишком поражён твоей несравненной красотой и забыл, на каком свете нахожусь. Мне казалось, что я увидел ангела.
Он улыбнулся. Эх, хорошо сказал. Я смутилась и всё ему простила. Наверное, увидеть ангела это здорово. Мне это должно льстить. Правда, я не знаю кто это. И ещё про тот свет я не поняла. Неужели после смерти можно увидеть что-то приятное? Я хотела ответить что-то подобающее в ответ на его витиеватую речь, но тут поняла, что помню только несколько корявых слов. Наподобие: «Я тебя не подниму, так что вставай и сам иди в горницу».
-Люциан, какое необычное имя, - вместо этого сказала я, - а меня зовут Передариша, можно просто Дариша.
-А ты зови меня Люцик, - от улыбки глаза моего гостя заблестели, как драгоценные камни.
-Лютик, - переиначила я и засмеялась. Он тоже засмеялся.
Он легко вошёл в мою жизнь и остался в ней, будто по-другому и не было. Поначалу он был слаб и с удовольствие принимал мою помощь. А я поражалась, насколько же этот высокий человек обладает искусством складно говорить. Он нанизывал слова, словно бусины на нить, сплетая их в красивые узоры. А ещё он умел слушать, как никто. Его интересовало во мне всё. Уже через несколько дней, он наизусть знал мою немудрёную историю, но всё продолжал расспрашивать. Сам в ответ рассказал мне о своей родине.
Это была солнечная страна далеко за морем. Там никогда не бывало снега и росли апельсины. Это были фрукты цвета солнца и вкуса пищи Богов. Я знала, что Боги едят нектар и мёд, но с ним не спорила. Пусть будут ещё и апельсины, для разнообразия.
Я никогда не видела море, а он рассказывал мне о нём. В море очень много воды, больше, чем в нашей реке, даже другого берега не видно. Мне было даже немного страшно слушать, но очень интересно.
Я ловила каждое его слово, я исполняла любое его желание. Я даже рассказала ему о том, как ребята раздели меня и о первом проявлении той, другой силы, которой я боялась, которая спасла Люцику жизнь.
А иногда Люциан смотрел на меня своими чёрными глазами, и я краснела, бледнела, запиналась под его взглядом. Он никогда не говорил о любви, но я-то видела всё в его взгляде. Рассудком я понимала, что со мной происходит. Мама довольно рано рассказала мне об этом. Я как обычная женщина, вошедшая в рассвет детородного возраста, желала черноволосого чужака. Но не могла же я ему об этом сказать. У меня совсем не было опыта подобного рода. Поцелуи Гардаша не в счёт, да и не вспоминала я о своей детской любви. А Лютик был до предела деликатен, он даже не намекнул на возможность близости между нами.
Правда, его уже заметили у нас, и молва намного опередила наши намерения. Мы жили вдвоём в одном доме, что было неслыханно для благонравной девицы. Правда, я ею не была. Я ведьма и мне моё мнение важнее.
Первой со мной заговорила Малаша. Она жила ближе всех к нам, дом был с этого края, часто забегала проведать, она-то первой и увидела моего любимого, а потом и заговорить решилась.
-Передариша, я всё могу понять, природа берёт своё. Каждой женщине мужчина нужен, даже ведьме. Но так же нельзя. Встречалась бы потихоньку с кем-то. Глупые бы не заметили, умные бы промолчали. Но вот так… - тётка укоризненно покачала головой, - покрываешь своё имя позором. Живёшь с чужаком приблудным, неизвестно откуда взявшимся.
-А что позорного в любви моей? – вскинулась я возмущённо, - все женятся, замуж выходят и любят друг друга. А ведьмы замуж не выходят. Да и кто меня за себя возьмёт? Меня же боятся. Ведьма не дева, ведьма злыдня, почти не человек. И не важно, что я многих вылечила, а кое-кому и жизнь спасла. Любить они меня за это не стали, только ещё больше боятся. Вот и приходится любить не по закону, во грехе. И не тебе меня судить соседка. У тебя и дети есть, и внуки вот-вот появятся.
Вот так отбрила я Малашу. И права была во всём, что говорила, и на душе муторно было. Обидела тётку, а ведь не со зла же она мне выговаривала. У неё одной душа за меня болела.
Впрочем, не у одной. Следующими пришли Нечай с Федашем, но они только рот успели открыть, как я их так послала, что на другом конце села было слышно.
А потом нашёлся ещё один всеобщий радетель сердобольный. Сам староста ко мне пожаловал, такую несусветную честь оказал. Вошёл в горницу, не раздеваясь, сел на лавку и заполнил половину комнаты своей фигурой.
-Здравствуй, доченька. И тебе благоденствия, добрый молодец, - степенно поздоровался хозяин большого дома.
-Знакомьтесь, Это Люциан, мой гость, а это наш староста, Пересветиш Велетич, - вынуждена я была представить их друг другу.
-Люциан. Имя какое-то нелюдское, - пожевал губами, словно попробовал его на вкус Пересветиш.
-На моей родине люди бы язык сломали, называя тебя Пересветиш Велетич, - нашёлся мой возлюбленный, старательно выговорив имя старосты.
-А где она, твоя родина? – полюбопытствовал староста.
-За морем, на большой земле. До неё не один день на большой лодке, называемой кораблём плыть. Там никогда не бывает снега, и зелёные деревья растут круглый год.
-Надо же, - спокойно подивился Пересветиш Велетич, - и что же заставило тебя покинуть этот благословенный край и появиться в наших снежных местах?
-Жажда знаний, - без колебаний ответил Люциан, - захотел увидеть весь мир, если хватит на то жизни моей.
-Много ли ты уже увидел?
-Много, но ещё больше не видел, а только слышал о том, - ответил Люцик.
-Означает ли это, что как только кончится зима, ты уйдёшь? – прямо спросил староста.
И тут Люциан посмотрел на меня. Я словно в холодную воду нырнула. Знала, что ответит. Нет у меня с ним будущего.
-Да, - сказал он серьёзно, прекрасно понимая, что это прозвучит для меня приговором.
-Вот так-то, дочка, - повернулся Пересветиш ко мне, - этот молодец только что сказал, что как только сможет, уйдёт от тебя, оставив тебя без поддержки и доброго имени. Ты ему не нужна…
Он меня ещё и поучать будет! Знала я об этом. Лютик никогда меня не обманывал, ничего мне не обещал. Только гнала я от себя эти мысли.
-Я как отец должен был открыть тебе глаза, - между тем продолжил староста, - ты совсем не знаешь, кого ввела в свой дом…
-Не отец ты мне! – закричала я, - не твоя кровь во мне! Не смей меня учить.
Из глаз моих брызнули слёзы ярости и я, как ошпаренная выскочила из дома.
Там за домом меня и нашёл позже Люциан и привёл домой греть. Он растирал мои холодные руки, обогревал их своим дыханием, поил меня тёплым чаем. Я потянулась к нему, прижалась и замерла.
Почему-то после прихода старосты я, вместо того, чтобы отвернуться от своего возлюбленного, который меня оставит, ощутила, как быстротечна зима и как много я бы хотела успеть. Пусть несколько мгновений счастья подарит мне судьба, но я не хочу упустить ни одного. Люциан, ну пойми же, что я не опытна, научи меня любить.
-А ведь твой отец прав, - тихо и горько засмеялся Лютик. Я отстранилась.
-Не отец он мне, - упрямо возразила я.
-Не важно, просто он прав.
-В чём же?
-Ты действительно ничего обо мне не знаешь. И ты останешься одна, как только я смогу уйти.
-Почему не знаю? – возразила я, - ты мне всё о себе рассказал.
-И ты всему поверила? – спросил мой любимый, - а ты не знаешь, что такое ложь?
-Разве ты меня обманул? – я ощутила, что земля уплывает из-под ног.
-Нет. Не люблю врать, - гордо отказался Люциан, - правду говорить приятнее.
Я успокоилась. Наверное, он шутит со мной. Поддразнить захотелось.
-Но ты не знаешь обо мне самого главного, - грустно улыбнулся Лютик, - я ведь волшебник… - он внимательно ожидал моей реакции.
-Да? – удивилась я и обрадовалась, - так это же здорово! Мой отец тоже был волшебником. И я смогу родить от тебя дочку ведьму.
Он засмеялся с явным облегчением.
-И ты хочешь от меня дочку, даже не смотря на то, что я уйду?
-Да, - твёрдо ответила я, - только тебе придётся всему научить меня.
Он смотрел на меня с безграничной нежностью, и я была счастлива.
О, как же он меня учил. Эти упоительные уроки заставляли меня раз за разом умирать от счастья и снова воскресать. Он высоко ценил мою неискушённость, а я таяла под его опытными руками. Он дарил мне море наслаждения, другого берега не видно было.
Однажды я пошла за водой. Люциана я боялась отпускать к обледеневшему колодцу. Он из тёплых стран, у него совсем нет опыта для обращения с такими вещами, ещё соскользнёт туда. Уже обратно с водой шла, когда увидела, что навстречу мне молодица спешит. И ведро вверх дном держит, будто только воду вылила. Мы поравнялись, и она заговорила со мной.
-Ты теперь счастлива? – тихо спросила она. Я смотрела на смутно знакомое лицо и силилась вспомнить, кто это.
-Так может, и нам немного счастья позволишь? Прости моего мужа за ту давнюю историю. Пусть у нас детки появятся, - попросила она и тут я её вспомнила. Это жена Власиша бездетного. Он её из соседнего села взял, не знала она тогда о судьбе мной ему пообещанной. Но видно кто-то уже поведал ей об этом.
-А он сам-то детей хочет? – спросила я, - или языка лишился? Сам попросить прощения не может, тебя вот прислал.
-Гордый он, - вздохнула молодица и поникла.
Жалко мне её стало. Она-то передо мной ни в чём не виновата. Да и на него я уже зла не держала. И, правда, ведь по глупости по крайней молодости, во хмелю тогда мальчишки были. И все достаточно наказаны, даже Власиш.
-У тебя самой-то никаких препятствий для деторождения нет, - спокойно ответила я, - можешь родить.
-От другого? – без особого воодушевления спросила она, - он ведь не поверит.
-Даже если от него не поверит, - покачала я головой, - потому что знает, что пока он не попросит прощения, я не отворю его чресла. Пусть приходит, я прощу его. Зла на него не держу, скорее это он меня ненавидит. Образумь его, ты же мудрее.
-Хорошо, - сглотнула она слёзы и побрела обратно домой, позабыв о пустом ведре.
О, как прекрасен был мой Люциан: его гибкое смуглое тело, его жёсткие чёрные волосы. Он рассказал, что в жарких краях принято ходить с голыми лицами, потому что жарко, и они там бреются каждый день. Но с тех пор, как он остался со мной он ни разу не брился и теперь его подбородок покрывала чёрная борода. Вроде, как у всех, но совсем не похоже на наших мужиков.
Я радовалась каждому мгновению рядом с моим волшебником. Правда, он никогда не колдовал при мне, но и мне ведь не это было от него нужно.
-Малышка моя, ты просто чудесная. Я никогда не встречал такой чистоты и невинности в волшебницах.
-Но я же ведьма, - гордо возразила я.
-Да, - вроде согласился он, - простая лекарка и великая целительница, которая не умеет пользоваться своей «другой силой» и боится её, - тут же насмешничал он.
-Ну так научи меня, - потребовала я.
-Какой из меня учитель… - махал он руками.
-Очень хороший, - парировала я, имея в виду совсем другое.
Вот этому он учил меня с удовольствием. И каждый раз, когда речь заходила о волшебстве, мы как-то незаметно оказывались в объятиях друг друга. Это повторялось довольно часто, пока я однажды не остановила его.
-Почему же ты не хочешь учить меня волшебству? Ты считаешь меня недостойной Мастерства?
-Солнышко, никого достойнее тебя не видел, - с самым искренним видом заявил он, снова пытаясь меня обнять.
-Нет, подожди, - я снова отодвинулась, - значит, вполне достойна. Так что же тебе мешает научить меня хоть чему-то? Я же действительно боюсь этой «другой силы», хотя теперь я знаю, что с её помощью можно не только убивать, проклинать, калечить, но и исцелять, даже спасать жизнь.
-Понимаешь, - он задумался, стараясь подобрать слова, - ты же дикая волшебница, хоть и зовёшься ведьмой. Волшебниц учат с самого детства. Учат вызывать силу, а потом использовать её для того или иного, управлять ею. А тебя никто этому не учил. Ты как стихия, сильная, но не управляемая. Твоя сила проявляется изредка. Сама ты её не можешь вызвать. И, наконец, ты боишься собственной силы, а это означает, что ты не сможешь ничему научиться. Я даже не знаю, как тебя учить. Твоя и моя силы разные. Меня не учили ни на целителя, ни на волшебницу. Я строитель, воин, разрушитель, но не целитель.
-Ты с кем-то воевал в ту ночь, когда свалился на мою голову? – затронула я тему, которую долго из деликатности обходила. Его лицо стало жёстким, как уже бывало не раз, стоило мне заговорить о той ночи. Но на сей раз, я решила идти до конца и повторила свой вопрос по-другому.
-Кто тебя тогда чуть не зарезал? Это ведь было какое-то холодное оружие, волшебство здесь ни при чём.
-Ни при чём, - с досадой подтвердил он и надолго замолчал.
Я уже решила, что он мне ничего не расскажет, как он заговорил. Медленно, с трудом выдавливая из себя каждое слово, будто сомневаясь, что делает правильною
-Я родился у моря. Мой отец был простым рыбаком, а мать рожала одного ребёнка за другим. У меня было семеро братьев и четыре сестры. Еды не хватало, грязь, вонь. Апельсины действительно пища Богов, но они не насыщают. Мы дрались даже за корки от них. Я бегал в порт, как и многие дети рыбаков, в надежде стянуть что-нибудь съестное. Те, кто был постарше, зарабатывали себе на еду, если удавалось подрядиться на разгрузку. Быстроногие бегали с поручениями. Одного из моих старших братьев зарезали за то, что он оказался расторопнее других и получил работу на иностранном судне. Вот и пришлось мне волочь тело домой. Как я его домой донёс, сам сейчас не понимаю. И в тот день к нам впервые пришёл странный гость. Он был седой, хотя даже по моему скромному разумению, на его волосы слишком рано опустилась седина, не высокий, для взрослого человека, на лицо довольно молод. И несчастный, я ни у кого не видел таких глубоких, печальных глаз.
Он дал деньги на похороны брата, а потом отвёл меня в местную забегаловку и впервые досыта накормил. Много о чём спрашивал. Я отвечал и жевал, пока мог. Кажется, я заснул с куском во рту, а он понёс меня домой.
Меня впервые на моей памяти несли на руках. Я пошевелился, будто во сне и срезал кошелёк с пояса незнакомца.
Незнакомец поставил меня на ноги рядом с домом, засмеялся и потрепал меня по голове.
-Сразу много денег развращают, - заметил он поучительно, - чтобы получить столько, надо уметь не только их зарабатывать, но и распоряжаться. А ты пока не умеешь ни того, ни другого.
Он поправил пояс и я заметил, что кошелёк по-прежнему висит там, будто я его и не срезал. Больше я так не делал.
Однажды он рассказал мне, что он волшебник. Он искал учеников. Меня увидел случайно и долго колебался, брать ли меня в ученики. Оказалось, что у меня есть способности к волшебству, но очень мало своих сил. Такие, как я, учатся очень долго и становятся настоящими волшебниками, только достигнув вершин Мастерства. Волшебник решился предложить мне, стать его учеником, если я согласен долго и упорно учиться.
И он у меня ещё спрашивал о согласии. Волшебники в моих представлениях были подобны Богам, уж они точно не дрались друг с другом за корку хлеба. Пусть я даже буду плохоньким волшебником, пусть полволшебника или даже четверть, но это будет другая жизнь.
Получив моё согласие, волшебник поговорил с моими родителями. Они получили деньги и навсегда забыли обо мне. Хотя, я считал, что это лишнее, и имел наглость высказать свои соображения своему будущему учителю.
-Запомни, - обернулся он ко мне и пристально посмотрел мне в глаза, - за всё в этой жизни приходиться платить. Так или иначе, раньше или позже. И чем позже, тем больше долг перед судьбой.
Дорогой я узнал его имя. Луис привёл меня в огромное имение. Как оказалось, у него были ещё шестеро таких же, как я учеников, трое из них были девчонками. У Луиса была и хозяйка по имени Мария. Она отмыла меня и одела в новую, одежду. Потом накормила и выпустила к остальным. Поначалу я приготовился драться с другими учениками, как со своими братьями и сёстрами, но тут были совсем другие отношения.
Мария и подкармливала меня до завтрака, обеда и ужина. И только потому я смог вести себя за столом прилично. Не бросался на других детей, не вырывал у них изо рта хлеб, фрукты, молоко и сладости.
Именно тогда я узнал, что такое сытость.
Я во все глаза смотрел на девочек. Я таких никогда не видел. Все трое аккуратно одеты, длинные волосы заплетены в косы и всегда чисто умытые.
Одна особенно привлекла моё внимание. По моим понятиям она была пухленькой, хотя сейчас я понимаю, что она просто хорошо питалась. Её волосы были светлее, чем у других. Мы-то все были черноволосы, народ такой. А она была откуда-то с севера, там встречались люди с более светлой кожей и волосами. Она немного картавила, что меня поначалу рассмешило.
-Пусть смеётся, лишь бы не плакал, - улыбнулась она, и больше я никогда над ней не смеялся.
Звали её Лючия. Мы все оценили её неунывающий нрав и безграничную доброту. Она была из простой крестьянской семьи, но всегда чистой, одетой со вкусом и хорошо воспитана.
Другая девочка мне запомнилась, как что-то вечно печальное, холодное, отстранённое. Паола была крайне болезненной, простужалась на малейшем сквозняке, получала расстройство желудка вообще без повода и вечно плакала. За это мы её и прозвали за глаза плаксой. На ней было богатое платье, но я узнал только то, что она осталась круглой сиротой.
Третья же Энн была самой умной из нас, самой молчаливой, самой целеустремлённой. Иногда я восхищался ею, иногда просто ненавидел, но уважал и даже побаивался. Облик её был невыразителен, но острые, внимательные глаза привлекали внимание сразу.
Самым старшим из мальчишек был Франко. Он тоже из крестьян и это наложило на него свой отпечаток. Он никуда не торопился, всё делал обстоятельно. Его было трудно вывести из себя, но уж если получалось, в гневе он был страшен. Он не терпел ссор и раздоров, и его слово стало законом для нас. Словами он не разбрасывался, говорил всегда по-существу.
Второй, Давид, купеческий сын. Одет побогаче, несколько избалован и высокомерен. Купечик иногда сильно раздражал меня.
Но третий мальчик был ещё более заносчив, чем Давид и почти вытирал о того ноги. Этот был явно из родовитой семьи и не скрывал этого. За его содержание и обучение волшебнику платили столько, что хватало на всех. Он заявлял, что его должны все слушаться, потому что мы живём за его счёт. За это мы прозвали Шарля прынцем.
Франко никогда ему не возражал, но делал всегда по своему разумению. А я просто накостылял ему, чтобы много о себе не мнил. Он затаил злобу на многие годы, стал моим злейшим врагом. А я что? Накостылял и забыл. Так что хвост он распускал только перед купечиком. Девочки вообще не обращали на него внимания.
Седой Луис иногда учил нас всех вместе, но чаще всего девочек уводила Мария и учила будущих волшебниц отдельно. Тогда-то я и понял, что Мария дева, а вовсе не жена Луиса. Они просто друзья, наши учителя и немного соперники.
Начали мы все примерно одинаково, но где-то через год, я понял, что отстаю. Но я не отступил, пробовал раз за разом, пока не добивался своего. Я уходил в холмы, подальше от любопытных глаз, и тренировался до изнеможения, но отставал всё больше.
Первой это заметила Лючия, но промолчала. Она завела себе привычку встречать меня куском сладкого пирога каждый раз, когда я возвращался из холмов. Это была такая молчаливая поддержка.
Следующей была наша умница Энн. Она была настолько погружена в учёбу, что мне казалось, она не видит ничего вокруг. Я ошибался. Она подошла ко мне и сказала, что я «не тяну». Я тут же возненавидел её. Хотелось отмутузить её, как одну из моих сестрёнок. Ну чего она умничает? Зачем мне говорит то, что я и без сопливых знаю? Но она показала мне пару приёмов и я снова подтянулся. Хотя досада на то, что она заметила мою слабость, осталась.
Плакса наша даже если что-то заметила, не придала этому значения.
А потом и мальчишки, наконец, заметили. Шарль и Давид начали насмешничать, но за меня заступился Франко. Он увёл меня в холмы. Я даже сейчас не понимаю как, но он меня подтянул до своего немалого уровня. И я на полгода забыл о насмешках. На следующем же занятии я сделал и Шарля и Давида.
А потом мне исподволь начала помогать Лючия. Она делилась со мной своей силой потихоньку. Я и сам случайно заметил. Это продолжалось, пока это не увидел Луис.
Он пригласил меня в свою комнату. Надолго я запомнил тот разговор.
-Послушай, Люциан, - заговорил он очень мягко, - ты помнишь наш разговор перед тем, как я забрал тебя из дома? Именно тогда я рассказал тебе, что твои волшебные силы недостаточны для волшебника. И предупредил, что рано или поздно ты начнёшь отставать.
О том, что учиться мне дольше, я помнил, а вот про отставание не задумывался.
-Я заметил, что ты очень стараешься. И несколько раз выезжал на чистом упрямстве и собственном трудолюбии. Но это не могло продолжаться вечно. И сегодня я заметил, что с тобой делится силой Лючия. Ты понимаешь, что ты делаешь? – учитель строго посмотрел на меня.
Я задумался, потом поднял глаза и покачал головой. Луис улыбнулся с явным облегчением.
-Хорошо, тогда я объясню тебе. Она ведь неопытная волшебница, начинающая. Девочки только-только научились передавать силу и ещё плохо контролируют этот процесс. Дело в том, что каждый раз, когда она подпитывает тебя, она словно отрезает кусок от себя самой. И теряет сил больше, чем получаешь ты. Ты уже заметил, что она становится слабее тебя? Это может кончиться её смертью. С ней сейчас говорит Мария. Она тоже должна всё понять. А если будет упрямиться, тебе придётся закрыться от неё.
Это я умел, хотя раньше не понимал, зачем это нужно, - закрываться от притока сил извне.
-Ведь передача энергии существует для самых серьёзных ситуаций, когда речь идёт о спасении жизни. А это явно не тот случай. Лючия может и не умереть, но перестанет быть волшебницей. А я очень надеюсь, что девочка далеко пойдёт. И второй аспект, который вы оба не учитываете. Ты ведь тоже останешься топтаться на месте. Привыкнув к дарёной силе, ты не научишься использовать ту малую часть, что тебе дана. Не станешь настоящим Мастером.
-Да, учитель, я понял, - сказал я.
И в тот же день я твёрдо решил, что больше не буду пользоваться силой Лючии. Что буду работать, как проклятый и стану настоящим Мастером, чего бы мне это не стоило.
А стоило мне это дорого. Очень скоро они все меня обогнали и посматривали свысока. Я, стиснув зубы, терпел скрытые и явные насмешки. Я точно знал, что прошлые уроки выполняю намного лучше их, благодаря тренировкам. И сил на это трачу намного меньше. Но скоро я уже не мог сделать ни одного нового урока. Исправно бывал на занятиях, слушал, записывал, но сделать ничего не мог.
Все ученики волшебника были разной силы. Самой сильной была Плакса. Она не задирала нос, но ей не было дела ни до кого вокруг. Рядом, иногда вровень иногда отставая, шёл Франко. Потом Шарль, Прынц наш и Лючия. Следом умница Энн, благодаря трудолюбию оставляя далеко позади Давида. Тот совсем изленился, говорил, что ему многое не пригодится. Но даже этот лентяй на моём фоне выглядел птицей высокого полёта.
Когда-то я мечтал стать хоть полволшебником, хоть четвертью, только бы вырваться из грязной рыбачьей избы. И сейчас редко вспоминал о родном доме. Тогда я считал волшебников подобными Богам. А вот теперь я понял, как себя чувствуют полубоги в обществе Богов. Свинское, надо сказать ощущение. Но обратно не хочу.
Годы шли и постепенно новоиспечённые волшебники покидали школу, отправлялись во взрослую жизнь. Первой ушла Энн. Наша умница за годы учёбы как-то незаметно превратилась в симпатичную девушку. Резкую, прямую, честную. Она бралась за любую работу в городе и вскоре скопила некоторую сумму денег на дорогу, на одежду, на лошадь. И однажды пришла на занятия полностью экипированной.
-Луис, я зашла попрощаться, - сказала она учителю вместо приветствия.
Луис обнял свою ученицу на прощание и, махнув рукой, вышел. Наверное, хотел скрыть чувства или дать нам возможность попрощаться. Мы все гурьбой бросились к Энн и стали задавать дурацкие вопросы: куда она, да что собирается делать? Она же в ответ улыбалась и качала головой, не раскрыла свою тайну.
После ухода Энн будто что-то исчезло из нашей жизни, но мы продолжали учиться. Следом приехали за Давидом. Тот устроил настоящую истерику. Орал и топал ногами, разозлившись, что его не предупредили заранее. Даже наш прынц решил не связываться со своим прихлебателем, пока тот в ярости.
Потом уехала Плакса. За Паолой приехали в карете с закрытыми гербами, и мы не могли узнать, какого она рода. Поняли только, что самых изысканных кровей.
А Франко исчез без прощаний и прочих сантиментов. Просто однажды мы нашли под подушкой подарок от него. Он одарил каждого именно тем, что было нужно.
И остались мы втроём: Лючия, я и Шарль. Вот тут то наш прынц и начал доставать меня. Насмешничал, ставил ловушки, издевался. А я понял, что не могу, как в детстве, наброситься на него с кулаками. Во-первых, я стал старше и умнее. Во-вторых, это уронило бы меня в глазах Лючии. А я уже точно знал, что её мнение мне небезразлично. Конечно, я не мог претендовать на её внимание. Я ей не пара, полволшебника, даже четверть. А она красива, как Богиня и в тоже время своя, родная. Общаться с ней просто, но она была для меня недоступна, как небеса в плане мастерства. Если бы я ей предложил свою любовь, она бы могла ответить только жалостью. А жалость мне не нужна. Я решил ждать и учиться, и стать Мастером только для того, чтобы однажды взять её за руку и, как равный, предложить совместный жизненный путь.
Пусть каждый день я терпел насмешки и издевательства Шарля, один её восхищённый взгляд вознаграждал моё терпение и выдержку. Кажется, она действительно высоко оценила эти качества, и я ей немного нравился.
Однажды мой недруг очень сильно разозлился, я просто вывел его из себя своим невозмутимым видом. И он попытался ударить меня. Оказался на земле раньше, чем успел сообразить, в чём дело.
-Больше не смей поднимать на меня руку, - предупредил я его, - а то протянешь ноги.
После этого он решил извести меня с помощью волшебства. Не думал, что я не так слаб, как ему кажется. Дело в том, что защищаться нас учили раньше, чем нападать, выбираться из ловушек раньше, чем делать их. И хотя я вечно отставал от ребят, много тренировался позже. И научился распределять крупицы своей силы. Кроме того, я умел делать волшебные предметы с теми или иными свойствами. Этим умением не обладал ни один из наших. Возможно потому, что я был слабее их, а им вполне хватало собственных сил.
Когда дело дошло до открытых столкновений, я уверенно сводил наши поединки вничью. К тому времени Луис как раз ушёл на поиски новых учеников, и мы остались на попечение Марии. Она продолжала занятия с Лючией, а мы с Шарлем оставались наедине.
-Ты думаешь, я не вижу, как ты смотришь на Лючию! – сказал он как-то мне, - Но тебе не быть с ней никогда. Даже не думай встать с ней рядом, я убью тебя, чего бы мне это не стоило. Ты как был нищим оборванцем, так и остался им. Тебя Луис из жалости в школу взял. Хотя, на мой взгляд, таких как ты, убивать надо, чтобы не смердели на земле, не мешали жить, - злобно прошипел Шарль и пока я не ответил он ударил маревом, боевым заклинанием в полную силу. Оберег на моей цепочке рассыпался в прах, но уберёг меня от беды.
А я вместо того, чтобы тратить силы на страшные боевые заклинания, просто пожелал зимы земле под его ногами. Всего за секунду скользкий лёд перестал быть опорой его ногам. Когда они разъехались, лёд растаял и наш прынц приземлился прямо в мягкую грязь.
Тут мы оба услышали заливистый хохот нашей Лючии. Кажется, я впервые вышел победителем.
-Мы ещё встретимся!!! – завопил Шарль, густо задымился и исчез. Он первый покинул школу столь эффектным способом.
Лючия проводила его равнодушным взглядом.
-Теперь и мне пора уходить. Не хотела я оставлять вас наедине, поэтому и задержалась. А теперь прощай, Люцик…
-Но мы увидимся когда-нибудь? – взволнованно спросил я.
-Обязательно, - улыбнулась она и поцеловала меня. И пока я пытался обнять её, она истаяла в моих руках, разлетелась солнечными зайчиками.
-Я тоже ухожу, - услышал я за спиной голос Марии и обернулся. – Не грусти, милый. Надеюсь, ты обойдёшься некоторое время без нас? Я ухожу за ученицами. Не знаю, кто в этот раз первый придёт с учениками и сколько их будет. Тебе придётся подождать нас и пожить одному. Луис продолжит учить тебя отдельно…
Я заверил её, что всё будет в порядке, и она со спокойной душой ушла. Я действительно верил, что дождусь их и продолжу обучение. Я не скучал, занятий хватало. Я тренировался, придумывал лёгкие изящные заклинания, продумывал, как их можно использовать в сочетании друг с другом. Изготовил ещё несколько амулетов. В том числе, мне захотелось сделать артефакт на привлечение денег.
Так уж повелось, что последние годы учёбы каждый из учеников должен был опробовать свои силы в настоящем деле. И Луис сам решал, кому что поручить, когда к нему обращались за волшебной помощью. Каждая такая услуга неплохо оплачивалась. Часть, конечно, шла в школу, надо было поддерживать дом, сад, покупать одежду и изделия, что не производились в имении. Но часть оставалась тому, кто проделывал работу. Именно так умница Энн и скопила денег. На эти деньги плакса Паола покупала изысканные ткани для нарядов. Лючия отсылала деньги домой и занималась благотворительностью. Филипп тоже копил на одному ему известные цели. А наш прынц и его подпевала тратили их направо и налево.
Я крайне редко выполнял волшебные поручения, считался слабоват, но и у меня скопились кое-какие сбережения. Я ни в чём не нуждался, и они просто копились безо всякой цели. Я, наконец, понял цену деньгам и оценил слова Луиса, сказанные, когда он не дал мне стянуть у него кошелёк. Не представляю, что я мог в детстве сделать с такими деньжищами. Скорее всего, они стали бы причиной моей смерти.
Ту я остался в поместье один, и мне волей-неволей пришлось несколько раз откликнуться на просьбы людей из соседней деревни. Больше помогать им было некому. И, хотя я решал их проблемы не всегда так, как они ожидали, оговоренную плату я получал. Разделив на положенные части, я пополнял и свой запас, и школьную казну. То ли действительно мой амулет работал, то ли так сложились обстоятельства, но деньги прибывали быстро.
А потом в нашу волшебную школу пришли от самого городского головы. У того начались проблемы, и он повелевал срочно их решить. А решать-то, кроме меня было некому. Так что собрал я свои немудрёные пожитки, распорядился по хозяйству и отправился в путь…
-Ты не устала меня слушать? – спросил вдруг Люциан.
-Нет, мне очень интересно! – запротестовала я, - рассказывай дальше.
Я была просто зачарована его жизнью. Я плакала, когда он рассказывал о своём детстве, негодовала, когда его обижали, и оправдывала всё, что он делал. Я его понимала. Но он явно смутился, что так разоткровенничался и дальше рассказывал сжато, словно стремился скорее закончить.
-С трудом, но я выполнил поручение головы. А потом мне поступил ещё заказ и ещё. Я понял, что, даже не являясь Мастером, вполне могу работать волшебником. Поначалу я высылал часть денег школе Луиса, пока рассчитывал вернуться туда и продолжить обучение. А потом я встретил другого учителя, который открыл мне новые возможности. И я больше не вернулся туда.
Я много где побывал, многое увидел. Продолжал обучение самостоятельно, когда мой новый учитель покинул меня. Я всегда стремился получить знания, так что я не солгал твоему отцу, отвечая на его вопрос…
Я даже забыла уточнить, что наш староста мне не отец, так была захвачена рассказом.
-Составлял карты морякам и путешественникам, ведь мои возможности были больше, чем у обычных людей. Так я и оказался в вашей стране.
Представь моё потрясение, когда спустя много лет, в этом заснеженном крае я встретил Лючию. Она меня не узнала, или не захотела узнать. От любого волшебства я был надёжно защищён, а вот от стали, что она вонзила в мою печень, я не увернулся. Я был ошеломлён её поступком. И только чудом вспомнил об амулете, что сделал накануне. Он так и назывался «помощь». Я из последних сил сломал можжевеловую иглу, и он перенёс меня к твоему дому. А остальное ты знаешь…
-Это было здесь, недалеко? – взволнованно спросила я.
-Нет, довольно далеко. Я и сам удивился, когда расспросил тебя. Оказывается, меня занесло сюда из соседнего княжества. Но теперь это уже не имеет никакого значения. Главное, что помощь я получил, ведь правда?
Он лучисто улыбнулся мне, а я вдруг ощутила, как в груди моей ворочается ядовитая змея ревности. Он ведь до сих пор любил эту Лючию. Она чуть не убила его, предала, а он рассказывал о ней с такой нежностью, что сердце стыло.
-Что случилось? – почувствовал он перемену в моём настроении.
-Ничего, - покачала я головой, опуская глаза.
-Я же вижу, что ты грустная, на меня не смотришь, - он обнял меня, преодолевая вялое сопротивление, - объясни, чем я тебя так расстроил?
Я долго молчала, потом решилась, посмотрела на него испытующе и спросила:
-Я похожа на твою сказочную Лючию?
Он улыбнулся, потом задумался.
-Знаешь, малышка, до сих пор не думал об этом. А тебе бы хотелось быть на неё похожей?
Я закусила губу, пытаясь удержать слёзы. Вот хитрец и на вопрос не ответил и свой задал такой, что так сразу не ответишь. Конечно, я бы хотела, чтобы он и обо мне когда-нибудь говорил с таким же восхищением, с такой же нежностью, таким же трепетом. Но ведь светлее чёрных волос это же как у меня, каштановые. Он именно так её описывал, что она с севера и светлее их всех. А вдруг он во мне видел лишь её чёрточки? Вдруг он во мне по-прежнему любил её, предательницу? А ведь я отдала ему своё сердце, свою душу и тело… Он словно прочёл мои мысли.
-Когда я увидел тебя, колдующей надо мной, волшебное сияние озаряло твоё лицо. Ты была так прекрасна. И потом я преклонялся перед тобой, как перед Богиней. Сама помнишь, что я не смел даже прикасаться к тебе. А потом ты сама объяснила мне, что не холодная Богиня а настоящая земная женщина, умеющая чувствовать и любить. Такая милая, родная, желанная. И незачем ревновать меня к Лючии. Ты же знаешь, что я намного старше тебя. Не мог же я все эти годы жить без любви. Даже не считая Лючии, кто-то же должен научить меня искусству любви. Неужели, ты будешь ревновать меня ко всем женщинам, что были в моей жизни? Тогда тебе лучше любить юного, неиспорченного жизнью мальчика. Например, как твой Гардаш.
Я вздрогнула от этого имени. Неужели Люциан тоже меня ревнует? А ведь я сама проболталась о сыне старосты. Только не знаю, жалеть ли об этом. Наверное, я была бы рада, если бы он тоже ревновал.
-Поверь, малышка, - он нежно погладил меня по щеке, - мне так приятно, что ты меня ревнуешь. Но пока мы рядом, мы должны быть наедине. Никого больше нет, даже в мыслях.
-Только ты и я? – прошептала я, и мы забыли об окружающем мире…
Лютик мой, как же я его любила. Я, не задумываясь, отдала бы за него жизнь. Я не стану цепляться за него и умолять остаться. Он Мастер, он волшебник, его Дорога лежит дальше. И я отпущу его. Пусть моя любовь не станет для него цепями. Он гордый и свободный, как лебедь в полёте. Не буду подрезать ему крылья.
Но я хочу сделать ему сюрприз. Он объяснил мне, что я не умею пользоваться своей волшебной силой. Она является сама, когда нужна и не очень. Может быть, её причина моё душевное волнение? Сильные чувства? Я очень хотела приручить свою «другую силу». И напоследок сотворить для него какое-нибудь чудо. Показать ему, что, хотя я школ волшебства не кончала, не такая уж и дикая волшебница.
Лютик умел работать и руками. Он шил мне обувь, когда не был занят чем-то иным. Это был его подарок мне. Кожу купил сам и инструмент где-то достал. И вот пока он работал, я уходила, якобы к своим больным, а сама тренировалась. Уходила в лес и подолгу пыталась вызвать свою «другую силу». Пока пальцы не начинали неметь на морозе, пока перед глазами не начинали мелькать серые мухи. Только мороз этот был настоящий, а не волшебный. Даже плакала несколько раз, но ничего не получалось. Видно что-то я не правильно делала.
Однажды я стояла вот так, отогревала замёрзшие пальцы и плакала, когда послышался скрип снега под чьими-то шагами. Я обернулась.
-Прости меня, Дариша, - услышала я глухой голос и, прежде чем узнала его, на моих пальцах вспыхнул холодный огонь. От этого холода мне стало жарко, лицо словно опалило пламенем. Я узнала того, кто пришёл ко мне. Он неловко опустился на колени и поднял на меня взгляд.
-Дариша, прости меня. Глупый был, молодой. А теперь я понял, на какую муку ты меня обрекла. Нет мне жизни счастливой без детушек малых. И жена не в радость и родителей хочется порадовать внуками. Как пустоцветы живём, маемся. Простила же ты и безрукого и кривого. И меня прости, если сможешь. Распечатай ты мои чресла. А виру принесу немалую и хлебом и яйцами и кузнецовым издельем. Я же знаю, что не одна живёшь, не протянуть вам зиму с запасами на одну.
Ох и жарко мне стало от слов его. Или не от слов, а от того, что ощутила в себе ту «другую силу». И готова была засмеяться от нахлынувшего счастья.
-От всего сердца прощаю я тебя. И виру приму, - я увидела, как силушка моя холодом лизнула его, как исказилось его лицо, но тут же порозовели щёки, видно холод тот после себя жар оставил. А потом задумалась я. А не с ним ли связана моя волшебная сила? Вдруг уйдёт он и оставит она меня. Сердце моё страхом сжалось.
-Только знаешь что, - остановила я его, - может быть, попрошу тебя ещё раз сюда прийти.
Он вскинул на меня удивлённый взгляд. Я без труда прочла на его лице, о чём подумал.
-Губы-то закатай, - засмеялась я, - не любиться зову. А зачем не скажу. Не твоего ума дело. Вечером виру принесёшь и скажу приходить или нет завтра. А теперь иди, жена уж заждалась, переживает, наверное. Береги её, она у тебя хорошая…
Он поднялся с колен, отряхнул снег, нерешительно посмотрел на меня и пошёл домой.
А сила бурлила во мне, переливалась всеми цветами радуги. Я поняла, что могу ощутить её много, как ревущий водопад, а могу слегка, как тоненький ручеёк в тающем снегу. Одна проблема, а что с ней делать?
Печать с чресел Власиша сняла эта силища, а больше ей и делать было нечего. Наверное, я могла бы словами сказать любое своё желание, и волшебство исполнило бы его в тот же миг. Но я ничего не хотела. Вот бы прямо сейчас совершить какое-нибудь чудо для моего Лютика, но в голову ничего не приходило.
Сила поиграла и утихла. Я снова стояла среди заснеженных деревьев, одна без тропинки, без дорожки. Сугробы высились, как сахарные головы. Только тогда я поняла, что могла бы, хоть проталину сделать, не ради чуда, а чтобы силы опробовать. Пыталась опять её вызвать, да не тут то было. Не далась она, как птица лесная, дикая в руки не даётся.
Попыталась тогда вспомнить, что я почувствовала в тот миг, когда услышала сзади голос. И смятение, стыд, гнев смешались во мне. Закололо в пальцах силушкой окаянной. Миг и проталина, совсем, как весной открылась передо мной. А там травка зелёная и цветы проклюнулись голубенькие. А потом белая голубица опустилась мне на рукав. Откуда она взялась среди зимы? Холодно же. Пожалела я её, а она вспорхнула и улетела.
Посмотрела я на проталину, на цветы, которым было ещё не время, и пожалела, что всё это затеяла. Волшебство, волшебством, а голую землю морозом обожжёт и станет она неродяща, даже летом ничего на ней не вырастет. А цветы, что так радуют глаз, умрут не в свой срок… И спрятались подснежники снова в землю, а снег запорошил недавнюю проталину.
Я стояла и улыбалась. Вот так, Люцик. Ведьма я, пусть и дикая, неучёная, но тоже кое-что могу. И я ещё удивлю тебя…
А потом зима пошла на убыль. Сугробы посерели, осели. Началась распутица. Ни по одной дороге не пройти. Думала я, что есть у меня время долюбить Люциана. Куда же он по таким то дорогам? Старалась я не думать о расставании, будем расставаться, тогда и поплачу. Зачем вешать нос раньше времени? А он с каждым днём становился всё мрачнее. Видно, нелегко ему дастся расставание со мной. Это было приятно и больно. Как же мне облегчить его страдания? Я старалась казаться весёлой, старалась его растормошить, чтобы снова увидеть его ласковую улыбку. Я готовила ему сюрприз, радостно предвкушая его удивление. Пусть только в лесу немного подсохнет.
Я так всё замечательно придумала. Я приглашу его в лес за хворостом для растопки. А там подманю волшебством двух оленей, и они позволят одеть на себя узду, что я сплела из полос кожи и своих заклинаний-пожеланий. И мы поедем в соседнюю долину к озеру. И там я наколдую ложе среди цветущих кустов белого шиповника. И мы будем любить друг друга под зелёным пологом листьев. А потом я скажу ему главную новость. Что если он когда-нибудь захочет сюда вернуться, мы будем его ждать. Я и его дочка. Я рожу ему ещё одну маленькую дикую ведьмочку и научу всему, что сама умею.
Я продумала каждую мелочь. Олени уже не шарахались подо мной. Я съездила в ту долину и сотворила наше ложе и цветущие кусты. Оставила всего одно словечко, для того, чтобы запустить своё волшебство. То есть, одно для оленей, одно для ложа, ещё одно для цветущего шиповника и зелёной листвы, всё-таки листва была ещё жидковата, а шиповник вообще цветёт летом. Ещё одно для тепла в нашем месте для любви. А пятое оставила для быстрого возвращения. Всего пять слов для счастья. Пять слов…
-Пойдём за хворостом, - предложила я Люциану.
-У нас же дрова есть, - удивился он.
-А хворост на растопку совсем закончился. Я понимаю, что ты способен согреть меня даже в лютую стужу, но я, видно, с растопкой не рассчитала по осени. Ну растяпа я, растяпа… - улыбалась я игриво.
-Пойдём, - согласился он, одеваясь. Теперь, если не видеть цвета его волос, он совсем был похож на наших мужиков. Одет так же, бородой оброс. Не юноша, но муж.
Узду для оленей я взяла под видом верёвки для хвороста. Мы вышли на поляну и он прилежно подхватил первые сучья. Я засмеялась, а он удивлённо обернулся ко мне.
-Посмотри, какая красота вокруг, - попросила я.
Я наслаждалась напоённым ароматами весны воздухом, нежными, клейкими листиками на деревьях и его изумлением. Солнышко освещало лес, оживляя каждую травинку, каждый листик. Ветер шелестел в редкой листве и шевелил наши волосы. Лютику показалось, что он понял мою мысль и он, отбросив хворост, направился ко мне, намереваясь обнять и поцеловать меня.
-Не сейчас, - с улыбкой отстранилась я и вызвала свою «другую силу». Наполняя волшебством свою мечту, я произнесла своё первое Слово.
Олени, появившиеся на нашей полянке были настоящими красавцами. Рыжие, в пятнышках солнечных зайчиков, рослые. Один из них горделиво нёс развесистые рога. Сильный, гордый, быстрый, как ветер. Он уже понял, кто будет его наездником, и смиренно опустил голову, ожидая узды.
-Ты колдуешь? – спросил Люциан, и я удивилась ноткам враждебности в его голосе.
-Да, я тут немного научилась, - хотела я произнести небрежно, но получилось скорее жалобно, будто я оправдывалась. Я не понимала, чем он недоволен.
-И как давно? – припечатал он холодным, тяжёлым взглядом. Я растерялась.
-Около пары месяцев. Я готовила тебе сюрприз.
-Проклятая дура! – набросился он на меня, - ну кто тебя просил всё портить?!
-Что портить? – пролепетала я, но он меня не услышал.
-Куда тебе, деревенщине неотёсанной в Мастера лезть?! Сидела бы в своей дыре, да лечила людишек травками да припарками. А я бы к тебе ещё может быть, зашёл бы. Дура наивная, возомнившая себя волшебницей великой. Да тебе только по лесам шастать, да в навозе ковыряться.
Я замерла, не в силах вымолвить ни слова. Я думала, что он меня любит, а он вон как обо мне думает.
-Да, в постели хороша: чиста, неиспорченна, доверчива, да ещё и чувственна, просто клад. Я даже к тебе привязался по-своему. Но неужели ты думаешь, что станешь равной мне? Хочешь привязать меня к этой вонючей деревеньке? Хочешь, чтобы я – волшебник всю жизнь провёл в этой глуши? Женился на тебе, волшебнице недоделанной, детей настругал, да на печи лежал? Да посмотри на себя! Ни красотой, ни умом не отличаешься. Кормишь хорошо, да ноги раздвигаешь…
Не знаю, как долго я смогла бы слушать эту грязь о себе в полнейшем оцепенении, если бы не сила моя окаянная. Та, «другая сила», что заледенила моё сердце, разметала волосы, застила глаза. Будь моя воля, сгорел бы гость мой неблагодарный дотла, разметал бы тот пепел ветер по всему лесу, да смыл бы его дождь, чтобы даже памяти о нём не осталось. И сила у меня на это была, и желание ясное, как погода сегодня. Только ощутила я, как сила из меня выходит словно в прорву какую. А потом увидела я страшные глаза Люциана. Это он пил мою силу, впитывал, как старая тряпка воду и смеялся. Страшно смеялся, словно смерть врага видел. И я поняла, что он враг мой. Что он только затем сюда и пришёл. Змеёй вполз в мой дом, в моё сердце, в мою постель, только затем, чтобы отнять у меня мою «другую силу». Он же сам говорил, что своей силы у него мало, а я не поняла ничего, любовь глаза застила. Вот значит, как он Мастером стал. Мастером на чужой силе…
И он выпил меня до капли, ничто в его душе не дрогнуло. Я осталась лежать в оцепенении, ни жива, ни мертва. Он перекинул шарик на чётках в левой руке, удовлетворённо улыбнулся и спрятал их под одежду. Видно они-то и были для него хранилищем чужой силы, а я всё гадала, зачем они. Он мне о многих амулетах своих рассказал, только не об этом. Потом волшебник склонился надо мной, рассматривая с интересом, как букашку какую-то.
-Вот так-то, малышка, - сказал он с лёгкой грустью, словно действительно ему было жаль, - вижу, что поняла ты, почему я именно к тебе за помощью обратился. Мне надо было восстановить свои силы, а ты не только ими обладала, но и была слишком неопытна, чтобы воспротивиться этому. Мне действительно очень жаль, что это случилось именно с тобой, ты хорошая, - он погладил меня по щеке, а я даже закрыть глаза не могла, чтобы не видеть лица предателя. А он всё мучил меня разговором. Словно хотел оправдаться после того, что совершил. Словно это можно было оправдать. Я не могла заткнуть уши и не слышать его, мне пришлось испить эту чащу до дна.
-Ты сама приблизила наше расставание тем, что начала учиться пользоваться силой. Я хотел лишить тебя сил незаметно, чтобы ты и не поняла, слишком редко она у тебя появляется. Я бы уехал, а ты продолжала меня любить…
Он был прав. Мне было очень больно, но даже сейчас, обессиленная, растоптанная, я не могла его ненавидеть.
-Я был ошеломлён тем, что ты взялась сама осваивать Мастерство, и мне нужно было действовать очень быстро. Вот и пришлось тебя разозлить, чтобы ты, вызвав силу, не могла ей, как следует, управлять. Наговорил тебе кучу гадостей, если можешь, прости…
Я хотела закричать, заплакать, вцепиться в его красивое лицо ногтями и требовать, чтобы он перестал меня изводить. Неужели я смогу поверить, после того, что он со мной сделал, что он раскаялся? Что наговорил мне столько злых слов, чтобы меня позлить? И если уж он просит прощения, почему бы ему не вернуть мне силушку мою волшебную? Не надо мне от него ничего, пусть вернёт моё по праву!
-Но ты не расстраивайся. Станешь на десяток лет обычной женщиной. Замуж можешь выйти, детишек родить. Почувствуешь, что такое обычное женское счастье. Но ты же ведьма, колдовка лесная. Таких, как ты, до донышка не выскребешь, всей силы не лишишь. Как родник до дна не вычерпывай, соберётся вода по струйке, по капельке малой. И твоя сила потихоньку вернётся из природы, из травок да цветов, из зверушек, да людей…
Я смотрела в его лицо и думала: зачем же он меня утешает? Проявил свою натуру подлую, а теперь опять добренький. И не кается нисколько, по глазам видно, а будто жизни учит. И когда же он настоящий, тогда был, когда унижал меня, топтал, грязью поливал или теперь, когда смотрит на меня будто любящими глазами, слова утешения говорит?
Он на руках перенёс меня домой и, собрав вещи, поцеловал.
-Прощай, моя последняя радость. Жаль, что пришлось тебе кое-где соврать, но о большем умолчать. Одно правда, - это моя самая счастливая зима…
Я лежала с открытыми глазами в полном сознании и в одиночестве несколько часов, прежде чем смогла заплакать. И это уже было облегчение. Как же я могла быть такой дурой? Как могла ему поверить? Я не чувствовала такого унижения даже тогда, в детстве, когда мальчишки раздели меня.
И тут в избу ворвался Гардаш. Рубаха на нём была порвана, один глаз его заплыл, а костяшки правой руки были разбиты в кровь. Он бросился ко мне, увидел мои слёзы, упал на колени и принялся целовать моё лицо.
-Не плачь, маленькая моя, не плачь, жизнь моя, радость, единственная.
Я пока не могла пошевелиться и ответить. Да и плевать мне было на его признания. Мне казалось, что жизнь моя кончена. От меня не просто ушёл любимый, я этого давно ждала. Самым горьким было то, что мой любимый оказался подлецом, какого свет не видывал. И ему были не нужны ни мои чувства, ни моё тело, которое я, дура набитая, с таким трепетом дарила ему. Ему нужна была моя «другая сила», сила окаянная, сила волшебная. И он забрал её у меня, а меня выбросил, как ненужную вещь…
-Девочка моя, любимая моя, - повторял Гардаш, - я наказал его. Он теперь со сломанным носом ещё долго ходить будет. Жаль, что он волшебник, а то я бы его убил. Он посмел обидеть тебя. Да ещё и имел наглость смеяться над тобой. Прилюдно отрёкся от тебя…
Он бормотал, но смысл его слов не доходил до меня. А его участившееся дыхание показывало, что он готов утешать меня более активно. А мне уже было всё равно. Люциан же сказал, что я только на это и годна…
-Я люблю тебя. Я желаю тебя, как никого и никогда не желал. Ты будешь принадлежать мне? – спросил он. Я промолчала, и он овладел мной…
-Господи, что же я наделал?! – воскликнул он, когда всё было уже сделано, - это великий грех, ты же сестра мне! – он сидел, обхватив голову руками, и раскачивался из стороны в сторону. Он так страдал, что мне стало жаль его. После нашего соития, я словно ожила и вновь обрела способность чувствовать. Словно он снял с меня заклятье, выпустил из меня яд. В этот момент я могла бы ему рассказать, что не сестра ему. Что кровь у нас не одна и связь наша не была таким уж страшным грехом. Но…
-Почему ты меня не остановила? – он обвиняюще воззрился на меня. И меня обожгло гневом и презрением, оттолкнуло от него.
-А у меня бы получилось? – усмехнулась я. Уста мои замкнулись, зачем ему знать правду? Он готов обвинить меня во всех своих грехах. Я же ВЕДЬМА.
-Но ты могла бы попробовать, - упрямо сказал он.
-А ты бы заметил? – снова презрительно спросила я. Я не собиралась оправдываться, объяснять ему, что ничего не могла сделать, да и не хотела. Он же знал ответ на этот вопрос. Если бы честно присмотрелся к себе, понял, что остановить его было почти невозможно. Ему в тот момент приспичило так, что он никого не слушал. А теперь я в этом виновата. ОН не готов отвечать за свои желания и поступки, как младенец.
-Ведьма проклятая… - начал он.
-Уходи, - я смогла встать с кровати, чувствуя себя разбитой телегой, - уходи и больше никогда не возвращайся…
Мне хотелось подкрепить это своей «другой силой», но у меня её больше не было…
Я и не видела его. Весна самое напряжённое время, одно посеешь, другое подоспеет. Присесть некогда. Я тоже посадила кое-что в огороде, посадила клушку, высиживать цыплят, приводила в порядок дом. А люди приходили с порезами, кто-то спину потянул, у кого-то грыжа показалась. В общем, с обычными своими болячками. Я всё острее чувствовала, что я больше не ведьма. Обычная лекарка на подхвате.
Умаявшись, после напряжённого дня, засыпала быстро, спала без сновидений. Питалась хорошо. Знала, что это нужно не только мне, но и той маленькой жизни, что была во мне. Пусть отец её и предал меня, лишил силы, бросил, но она-то ни в чём не виновата. Моя маленькая ведьмочка, моя последняя радость в этой жизни, моя тоненькая ниточка, удерживающая меня на этом свете.
За весной пришло лето, пора сбора ягод и весёлых летних праздников. Все они были не для меня. Мой заметно округлившийся живот уже немного мешал мне наклоняться. Все вокруг заметили, но словно сговорились молчать об этом. Ни один нравоучитель не затронул эту тему. Да я и не стремилась говорить об этом. Я лечила их, но не была обязана выворачивать перед ними душу.
Вот как-то в конце лета он и постучал в мой дом.
-Любомира, - послышался голос за окном. Я вздрогнула. Давно уже в этих стенах не звучало имя моей матери. Скоро год будет.
Я отворила дверь и всмотрелась в мужчину за порогом. Он уже немало пожил на этом свете, немало пережил, судя по глубоким морщинам возле губ, но стариком не был. Худощавая фигура была облачена в зелёный дорожный плащ. У нас таких не носили. В правой руке его был дорожный посох, а глаза прятались в тени широкополой шляпы.
-Ты кто? – удивился чужак, словно имел право спрашивать.
-Любомиры здесь больше нет, - сказала я.
-А где она? – он тоже пристально рассматривал меня.
-Пойдём, я провожу, - я накинула шаль, всё же на улице вечерело, и проводила его к кладбищу. Всю дорогу мы молчали.
Возле маминой могилы он низко поклонился и проговорил.
-Вот я и вернулся к тебе, как обещал. А ты меня не дождалась. Эх, Любушка моя, - в его голосе звучала боль и упрёк, словно это могло тронуть мёртвую.
Он опустился на колени перед могилой и замер, словно мысленно разговаривал с мамой. Я чувствовала себя лишней в это время и в этом месте, словно вошла в комнату, а там сокровенное, что между мужем и женой бывает. Мне бы уйти, но одолело любопытство, кто же он, мой странный гость?
По мере того, как солнце опускалось всё ниже, тьма, прятавшаяся по оврагам и лощинам, расползалась по земле. И я и мой молчаливый спутник тоже оказались в плену тьмы. Пора нам было уходить. Ночью на кладбище живым делать нечего. Посох свой мой странный гость прислонил к ограде вокруг могилы. И вдруг я заметила, что этот инструмент усталого путника начал светиться в темноте. У меня мигом пересохло во рту от страха. Ещё один проклятый волшебник на мою голову. Никогда и ничего не боялась, а тут поняла, что ещё одного предательства не переживу. Ненавижу всех волшебников!
Я осторожно отошла на несколько шагов, потом ещё на несколько. Незваный гость не обратил на меня никакого внимания. И очень хорошо. Я развернулась и пошла прочь, всё убыстряя шаги, под конец я просто бежала. Прибежала домой, закрыла дверь и подпёрла её ларём. Теперь он сюда не войдёт…
Прошло не так уж много времени, как в окно постучали.
-Послушай, - послышался голос недавнего гостя, - я бы хотел, чтобы ты рассказала мне о Любомире. К сожалению, я не знаю, кто ты и как тебя зовут, но поверь это очень важно для меня.
-Уходи! – закричала я, даже не пытаясь подняться с лавки. Я была испугана, осознав, насколько жалкими выглядят мои попытки подпереть дверь. Настоящего волшебника не остановят ни засов, ни тяжёлый ларь.
-Я не причиню тебе зла, я просто хочу поговорить, - сделал он вторую попытку.
-Проваливай! – разозлилась я, - а то сейчас позову соседей, и они намнут тебе бока. А ещё у нас злые собаки, они разорвут тебя на части. Ты чужак, тебя никто не звал, вот и иди своей дорогой, а то вернётся мой муж волшебник и от тебя и кучки пепла не останется… - От страха я была готова пригрозить незнакомцу чем угодно, только бы он ушёл.
Я прислушалась, кажется, он действительно ушёл. Я слышала удаляющиеся шаги. Но выходить проверять не буду, вдруг он там притаился и как схватит меня!
Сначала я сидела напряжённая, как струна и прислушивалась к каждому шороху за окном. Потом почувствовала, как у меня устала спина и облокотилась на стол. Думала, всю ночь глаз не сомкну, но, видимо, природа взяла своё. Мне приснился удивительный сон.
Словно ветерок коснулся моих волос, и я подняла голову. Молодая и красивая мама, совсем как до болезни, стояла рядом со мной и улыбалась счастливой улыбкой. Я никогда не видела её такой сияющей.
-Мама, - обрадовалась я, - почему ты мне раньше не снилась?
-Извини, мешать не хотела, - повинилась она, - а теперь повод появился, вот я и пришла.
Из-за спины её вышел мой недавний незваный гость. Он тоже улыбался и с неохотой перевёл взгляд с мамы на меня. Я знала, как причудливы могут быть сны и совсем его не испугалась.
-Познакомься, это твой отец, - сказала мама, и я перевела на неё удивлённый взгляд.
-Извини, - сказал незнакомец, - я даже не знал, что у меня есть дочь, до сегодняшнего дня. И не думал, что могут быть какие-то причины для столь враждебной встречи. Ничто не предвещало такой перемены. Ведь сначала ты не испугалась отвести меня на кладбище. Я был сбит с толку. Мне пришлось вернуться и вызвать твою маму оттуда. Она-то и рассказала о тебе Передариша.
Я долго смотрела на него. Он ждал объяснений, но я не торопилась их давать. Это же всего лишь сон. Первой не выдержала мама.
-Боюсь, что моё время истекает, - печально сказала она, отвлекая наши взгляды друг от друга, - меня отпустили только до утра. День не время для мёртвых. А большая часть ночи уже минула. Скоро рассвет.
-Тебе уже пора? – расстроился волшебник, которого мама назвала моим отцом.
-К сожалению, - мама и сама огорчилась, - и больше меня не отпустят. Моё время кончилось. Но ты, дочка, - повернулась она ко мне, - всегда можешь рассчитывать на отца. Расскажи ему всё.
-Ты уже знаешь? – охнула я, со стыдом и болью, но уже далёкой, затаённой.
-Люциан, - кивнула она и поторопилась выбежать, даже не открывая двери. Где-то пропел петух.
-А теперь тебе лучше прилечь, - нахмурился волшебник, - а я уж тут на лавке расположусь. Тебе надо хоть немного поспать, уже утро.
И я послушалась его, как будто он был действительно моим отцом. И даже не подумала о том, что по-моему я уже сплю и мне сниться сон.
Самое удивительное, что я выспалась. Проснулась, когда солнце светило вовсю. Волшебник спал на лавке, положив под голову свой заплечный мешок. Вот и думай теперь, во сне ли ко мне мама приходила или это волшебник меня околдовал. Сама ли мама мне открыла, что он мой отец или это очередной обманщик силу отнимать пришёл и морок навёл. Так сразу и не распознаешь. У волшебника упала рука вниз, и он проснулся. Улыбка у него была хорошая, но я не купилась.
-Доброе утро, дочка, - сказал он мне. Сердце ёкнуло, мне так хотелось ему верить, но я не могла.
-Хочу сразу сказать, - заявила я, - силы у меня больше нет и тебе ничего не обломится.
У него удивлённо взлетели брови. Да как достоверно! Если бы не Люциан, сразу бы поверила.
-Я тебя не понимаю, но ты, наверное, мне всё объяснишь, когда сможешь, - наморщил он лоб.
Ну и о чём можно с ним говорить? Я его почти не знаю. Он утверждает, что мой отец, а я вполне взрослая женщина, вся жизнь прошла без него, чувствую себя очень глупо. Он посмотрел на меня и смущённо засмеялся.
-Не знаю, о чём можно говорить со взрослой дочерью, если только ночью узнал о её существовании.
Я невольно улыбнулась. Он, похоже, испытывал те же трудности, что и я. В этом мы похожи.
-Наверное, надо встать и позавтракать, а там и решим, - предложила я.
Вот за завтраком он и предложил:
-Если тебе пока трудно называть меня отцом, зови меня по имени, - Аисток.
-Хорошо, - согласилась я, припоминая, что именно так звали моего отца. Мама сказала мне это имя ещё при жизни, - а ты меня зови Дариша, так проще.
-Так ты, Дариша, объяснишь мне, почему встретила меня как врага, после кладбища?
-Может быть позже, - неохотно ответила я. Не была готова ему так вот сразу довериться.
Несколько дней мы привыкали друг к другу. От Аистока я получала столько обычной помощи, что даже стала сомневаться, что он волшебник, слишком ловко работал руками. Он починил мне курятник, поправил крыльцо, перестелил крышу. В общем, сделал столько мужской работы за пару дней, сколько мы с мамой и за год не осиливали.
Вот как раз он сидел на крыше, когда во двор ко мне заглянул староста, тоже рьяно претендующий на роль моего отца. Даже смешно, то ни одного, то сразу двое. Вот счастье-то привалило!
-Здравствуй, Передариша, - степенно поздоровался он.
-Здравствуйте, Пересветиш Велетич, - осторожно ответила я.
-Я слышал, что у тебя опять живёт мужчина, - порицающее покачал он головой, - что-то ты быстро забыла зимнего своего гостя.
Он был так трогателен в своей заботе обо мне, что я улыбнулась.
-Аисток, - позвала я, - спустись, пожалуйста, тут наш староста тобой интересуется.
Волшебник спрыгнул с крыши, не прибегая к волшебству, и взглянул на нашего старосту. Тот замер с открытым ртом и выпученными, как у рыбы глазами.
-Вижу, что узнал меня Светишка, - усмехнулся Аисток, - как твоё ухо? Слух вернулся или до сих пор звенит?
-А ты зубы тогда все собрал? – нашёлся Пересветиш Велетич.
Видно эти двое хорошо знали друг друга и когда-то не очень хорошо расстались. Волшебник белозубо улыбнулся, и вопрос стал излишним. Не только все зубы собрал, но и приладил их на место.
-А Любаша-то умерла, - закручинился староста.
-Дочка осталась, - заметил Аисток.
Пересветиш вскинул взгляд на его непроницаемое лицо.
-Ты прости, волшебник, - с достоинством произнёс хозяин большого дома, - но после твоего ухода Любомира места себе не находила. Утешал я её, так что дочка эта наша с ней.
-Как бы не так, - усмехнулся волшебник, - трудно Мире без меня стало, вот и уступила она твоим домогательствам. Она всё-таки слабая женщина, хоть и ведьма. А ты совсем стыд потерял, у самого жена и дети малые, а не постеснялся воспользоваться её слабостью. Влез и в душу и дальше. А она, когда поняла, что не уймёт своё сердце с нелюбимым, так и прогнала тебя. А когда родила, ты месяцы то посчитал и решил, что она раньше срока родила. Что, скажешь не так было? – волшебник насмешливо наблюдал за соперником. - Ты снова к ней наладился, да она тебя и на порог не пустила. А ты тогда уже уважение получил, вот и расстраиваться не стал. В старосты метил, не нужны тебе были разговоры. Так и жил всё это время, дочку своей считал да помалкивал. Ещё детей жене наделал, чтобы забылась та история.
-А ты, Приблуда, через столько лет пришёл у меня дочку отнять? – разозлился староста, - будто кормил, поил, растил её. Тогда у меня возлюбленную сманил, речами своими колдовскими, а теперь и дочери лишить хочешь?
-Да разуй ты глаза, старый дурень, - раздражённо осадил его Аисток, - если помнишь, каким я был, то и сам поймёшь, что Дариша моя копия. Не твоя в ней кровь жиденькая, а моя волшебная проявилась.
Аисток и Пересветиш ели друг друга глазами и уже были готовы разодраться, как мальчишки. Но тут появилась Малаша, соседка моя.
-Ой, ну точно два петуха друг у друга перья повыщипывали, - вплеснула она руками, заходя во двор. – Здравствуй, Аисток, - спокойно добавила она.
-Здравствуй, Малаша, - улыбнулся волшебник в ответ.
-Хоть бы постыдились имя моей подруги после смерти трепать. Она уж в земле, а вы всё её делите. Обоих она вас любила, только ни с одним остаться не могла. Один женат был, вот и выгнала, а второй сам ушёл Дорогу топтать. Видно милее и слаще женщины она тебе была.
Оба пристыжено опустили головы.
-Ну а ты, девонька, - взяла она меня за руку, - всю жизнь без отца росла, а тут сразу двое нашлось. Какой тебе милее?
Я опустила голову, сдерживая слёзы. Права была моя соседка, ну что ей скажешь?
-Вот и я говорю, два отца лучше, чем один, да толку с них, как с козла молока. Ты, Пересветиш, домой иди, а то жена все ногти изгрызёт. Молчит она, но душа то у неё есть, и болит она. И глаза у неё есть и уши, всё видит, всё слышит и чувствует. А сама не поймёт, так «добрые люди» втолкуют.
Староста подчинился, ушёл, опустив голову, как побитая собака. Обоим мужчинам Малаша правду высказала и оба предстали в неприглядном виде.
-Но ты-то, соседка, точно знаешь, кто отец Дариши, - обратился Аисток к Малаше, - и что я ничего не знал о дочери, когда уходил.
-Знаю, - спокойно признала соседка, - но кому от моего знания польза? Ты уйдёшь и девочка снова одна останется. От тебя ей ни поддержки, ни помощи. Так пусть он когда-никогда ей поможет. Пусть уж лучше у него душа за неё болит, как за родную. Он ведь неплохой, наш староста, разумный, дельный и добрый, что бы ты о нём не думал. Ну подрались бы вы с ним. Думаешь, я не знаю, что ты его побьёшь? Силой или волшебством, но осилишь. Ты-то здесь не останешься, побудешь и снова в Дорогу. А он здешний, ему здесь жить. Ты его унизишь, он уважение потеряет, переизберут его. А кто на его место придёт? Я ведь не вижу достойных. Или думаешь, что если ты волшебник, то тебе всё дозволено? И наплевать на всех?
Вот и мой отец склонил голову, признавая правоту моей соседки. Обоих она пожурила, оба задумались. Ею можно было только восхищаться.
И уже вечером, когда мы поужинали, я призналась ему:
-Знаешь, папа, я всё равно тебя люблю…
Он был молчалив, чем-то недоволен, печален, погружён в свои мысли, а тут встрепенулся.
-Я люблю тебя, - повторила я в ответ на его непонимающий взгляд, - всегда знала, что староста мне не отец. Мне мама рассказала о тебе. Говорила, что похожа я на тебя. И что ты не знал о моём рождении.
-Значит, в тот вечер, когда я пришёл, ты не узнала меня? – спросил он.
-Я же никогда тебя не видела, - пожала я плечами.
-И ничего в сердце не откликнулось, когда увидела меня? Даже там, у могилы матери? – он напряжённо ожидал ответа.
-Именно там я поняла, что ты волшебник и очень испугалась.
Я остановилась, но он не решился перебивать меня вопросом, внимательно слушал, ожидая продолжения. И пришлось рассказать ему о Люциане. Всё рассказала, как он появился, как мы любили друг друга, и как он предал меня. Как высосал всю волшебную силу и бросил. Аисток несколько раз порывался что-то сказать, хмурился, а под конец еле сдерживал свою ярость.
-Значит, это от него? – он смотрел на мой живот. Я кивнула.
-Я убью этого ублюдка! – отец поднялся из-за стола, - найду его и притащу сюда.
-Зачем? – я остановила его, коснувшись руки. Волшебник непонимающе смотрел на меня. Даже не мог ответить на вопрос, настолько ему казалось это очевидным. Как это «зачем?», чтобы отомстить за предательство. Наказать, чтобы впредь неповадно было.
-Я знаю, что ты найдёшь его. И убить сможешь, - тихо и размеренно проговорила я, - но я не хочу его смерти. Он подарил мне много счастья. У меня осталась от него дочь. Пусть он подлец, но я не могу желать смерти отцу моей дочери. Наконец… я всё ещё люблю его…
-Но он предал тебя! Он убил в тебе волшебницу! – возразил отец.
-Не убил. У меня было много времени, чтобы подумать. Я ведь никогда не была волшебницей. Редкие всплески силы, которой я не умела пользоваться не в счёт. Это он подтолкнул меня к тому, чтобы учиться. Но и тогда я не многому научилась. А мои знания он не мог у меня отнять. Я осталась лекаркой. Может быть, он даже сделал благое дело, избавив меня от этой окаянной силы. Теперь я могу стать обычной женщиной, выйти замуж, родить дочку. Как простую лекарку меня перестанут бояться. Может быть, это моё счастье.
-Но ты станешь такой же как все, обычной, - продолжал возмущаться волшебник, - а ведь могла бы стать настоящей волшебницей. Я научил бы тебя всему, что знаю сам. Мы же можем вместе уйти отсюда. Ты увидела бы мир, много интересных вещей. Тебя бы уважали, любили, ценили.
-Меня и здесь уважают, любят и ценят. Конечно, заманчиво увеличить границы своего мира, познать новое, ощутить неведомое. Но сейчас я как никогда близка к тому, чего была лишена изначально. Я сейчас могу выйти замуж, родить дочку-ведьмочку, как моя мама. Наверное, я очень на неё похожа. Ведь Люциан тоже не знает, что станет отцом. Он никогда не увидит, как его дочка взрослеет. Как тянется к нему руками и говорит: « я люблю тебя папочка» Это ведь тоже месть, не знать не чувствовать того, что мог бы.
Отец мрачнел от слова к слову. Ведь он тоже всё это упустил. Не видел, как я взрослею, не узнал моей безграничной и безоговорочной любви.
-Я ведь тоже, как он… - с горечью признал он.
-Нет, вы разные. Я не знаю, почему ты ушёл от мамы. Наверное, у тебя были на то свои причины, но ты не предал её, не унизил, не растоптал, не отнял у неё силы. И ты смог сюда вернуться. Пусть поздно, но тебе не было стыдно. Вот Люциан не осмелится снова прийти сюда, потому что совершил подлость.
-Я тоже немного виноват перед вами, - опустил голову отец, - я ведь слышал о таких, с позволения сказать «волшебниках». Маги, которые отнимают силу у волшебниц. Они презираемы нами, настоящими Мастерами. Только вот на лице у них не написано, откуда они берут свою силу. Мы все умеем и брать и отдавать, когда это жизненно необходимо, но всё это делается по воле обеих сторон, не насильно. Я очень жалею, что в своё время не рассказал Любомире о таких извергах. Может быть, она бы предостерегла тебя. Вы живёте вдалеке от всех сообществ волшебников, вы не могли об этом знать.
-Зато я теперь смогу рассказать об этом своей дочери, - спокойно улыбнулась я.
-Подожди, - Аисток вдруг разволновался, - я тут подумал… - он мучительно подбирал слова. Я ждала, не решаясь перебить его.
-Я ведь тоже могу передавать силу. Можно попробовать разделить между нами силу, если ты сможешь её воспринять.
-И я стану волшебницей? – я не верила, но холодок в животе предвестил всколыхнувшуюся надежду.
-Нет, - признал отец, опуская меня в бездну отчаяния, - ты получишь силы на время. Надолго их не хватит, но ты могла бы чему-нибудь научиться. Ведь твой Люциан, хоть и подлец, но на прощание сказал тебе правду. Это чистую волшебницу можно убить, отняв её силы. А ты ведьма и к тебе сила будет возвращаться. Медленно, постепенно, но обязательно будет. Не могу сказать, насколько ты была сильна до того, как тебя лишили сил, но, по-моему, очень сильна. Пройдёт десяток лет, прежде чем ты станешь настолько же сильной. Но, когда ты это ощутишь, будешь хоть немного готова. И не будешь больше беспомощной, не будешь бояться своей «другой силы».
Меня не пришлось долго уговаривать. Наверное, когда прикоснулся к этой силе, невозможно удержаться от искушения делать это ещё и ещё. Но меня постигло большое разочарование, у нас ничего не получилось. Видно, пока ко мне не вернётся хотя бы малая частица собственных сил, я не смогу воспринять чужую, так мне объяснил не менее разочарованный отец.
-Папа, скажи, а ты действительно не мог с нами остаться? – спросила я его как-то после ужина.
-Наверное, ты имеешь право это знать, - Аисток задумался. – Правда я не имею права тебе это рассказывать, - он снова сделал паузу, – всё же расскажу. Думаю, что тебе не с кем будет этим поделиться. Да и никто тебе не поверит…
И я услышала самую невероятную историю в своей жизни. Она совсем не укладывалась в мои представления о вселенной.
-Ваш мир, самый прекрасный из тех, что я видел. Самый большой и многообразный. Сожалею, что не могу увидеть всех его чудес, на это не хватит жизни. Но всё дело в том, что он не единственный из существующих. Миров очень много. Они разные. Одни безжизненны и пустынны, некоторые не населены разумными существами. Но даже разумные существа из других миров могут быть отличны друг от друга. Это не всегда люди. С ними вообще очень трудно. Есть миры, где нет магии, волшебства или есть, но очень мало. И даже волшебство бывает разным.
Я родился в старом мире, который уже и счёт времени потерял. Мы зовём его Первомир, хотя есть сказания о ещё более древних мирах. Я не буду тебе описывать свой родной мир, боюсь, что за всю свою жизнь я гораздо больше бывал в других мирах, чем в родном. Дело в том, что я прирождённый путешественник между мирами. Я могу по своей воле покидать тот или иной мир и попадать в другой, нужный мне.
Но жизнь моя была бы пуста, если бы я просто скитался между мирами, отдаваясь на откуп своим желаниям. Дело в том, что где бы я не был, я служу своему правительству. То есть тем людям, которые правят моим миром. Это мой долг, это моя честь и это моя цель в жизни. Не знаю, поймёшь ли ты меня, но именно поэтому я не волен в своих желаниях и не мог остаться с твоей мамой.
Знаю, что ведьма не может выйти замуж за обычного человека. Но даже мать Любомиры, твоя бабушка, признавала, что союз между ведьмой и волшебником имеет право на существование.
Аисток смолк, а я задумалась. Он рассказал мне так много и так мало. Наверное, о многом умолчал, но картины множества миров теснились в моей голове, мешали сосредоточиться. Воображение разыгралось не на шутку. Я поняла, что мне надо сосредоточиться на чём-нибудь близком и понятном. Например, бабушку я помнила смутно. Она вкусно пахла пирогами, была добрая и большая. А может быть, это я была маленькая, вот и не запомнила даже её лица. Звали её, кажется, Велимира.
-Скажи, - вдруг спросила я, - даже если бы ты знал, что у тебя появлюсь я, ты бы всё равно ушёл?
В его глазах отразилась боль, и я поняла ответ раньше, чем он заговорил.
-Тебе сладко солгать или горько сказать правду?
-Солги, - решила я, - мне будет приятно.
-Доченька, - он поцеловал мою руку, а я даже не взглянула на него, так было тяжело, - поверь, я далёк от идеала отца, но у меня есть все человеческие чувства. Я очень любил твою маму и хотел быть с ней. Сама понимаешь, что остаться я не мог. Но если бы она захотела, я бы взял её с собой.
Вот и гадай теперь, правду он сказал или сладко солгал, как я и просила. Я вскинула взгляд и увидела искренние глаза волшебника. Впрочем, Люциан тоже умел так смотреть.
-Но она отказалась идти со мной. Она была настоящей ведьмой, с невеликой силой, но чувствовала себя обязанной остаться здесь. Говорила, что, если уйдёт, некому будет лечить людей, помогать им. Может быть, мне стоило бы настоять, уговорить её, но я не осмелился заговорить об этом второй раз. Она была твёрдо убеждена, что у нас нет общей судьбы. Даже Велимира была поражена решением дочери. Каждый сам выбирает свою судьбу…
Он долго молчал, всматриваясь мне в глаза.
-А это ведь и к тебе относится. Я могу взять тебя с собой…
Я замерла. Вихрь противоречивых чувств захватил меня, разрывая на части. Язык отказывался мне повиноваться, да собственно и говорить членораздельно я бы не смогла.
-Ты подумай об этом, - попросил отец и отпустил мою руку.
Этот разговор надолго запал мне в душу. Он предлагал мне взять меня с собой и ждать, пока моя сила не восстановится. Он многому мог научить меня. Даже если я не стану настоящей волшебницей, я буду рядом с родным человеком. Ведь у мен я больше никого нет. Но я уже скоро разрешусь от бремени. Я не смогу путешествовать с маленькой дочкой на руках. Я ничего не умею, бессильна и ничего не знаю о тех мирах, которые лежат впереди. Мы тяжким грузом повиснем на моём отце, будем цепями на его руках. А тут у меня налаженный быт. Есть дом, еда, есть люди, которым я тоже нужна. Как они здесь без лекарки-то? Мама именно поэтому осталась здесь. А я смогу поставить свои желания выше их потребностей? Да и дочке сейчас нужен дом и постоянство, а не скачка по мирам. Кажется, я приняла нелёгкое и, может быть, не совсем разумное решение.
-Давай мы лучше будем ждать тебя здесь, - предложила я, - а ты, если сможешь, приходи.
-Я постараюсь, - отец с печалью смотрел на меня, - лет через десять ты снова ощутишь свою силу. Мне кажется, ты обманываешь себя, ты не сможешь стать обычной женщиной. Да и люди здесь не перестанут считать тебя ведьмой. Хорошо, если они окажутся достаточно терпимы и не сожгут тебя в один «прекрасный день» или не забросают камнями. Но я хотел бы быть рядом с тобой, когда твоя вернувшаяся сила развернётся в ответ на то или иное действие.
Он извлёк из одежды некий предмет, похожий на свисток, медальон и какой-то измерительный прибор одновременно.
-Тогда тебе надо будет просто подуть, и я услышу тебя через тысячи миров и приду. Это будет трудно, но я постараюсь.
-Спасибо, папа, - я приняла дар и благодарно поцеловала его руку, - я не буду этим злоупотреблять. Мы с дочкой просто будем тебя ждать.
Он как-то странно посмотрел на меня, но промолчал. Видно подумал о чём-то, но решил не посвящать меня в это.
Отец запрещал носить мне тяжести и сам ходил за водой. Вот этот момент и подловил Гардаш. Он вошёл без стука и остановился за спиной. Я обернулась. На его челе лежала туча.
-Ты знала об этом? – потребовал он ответа.
-О чём? – прищурилась я, уже догадываясь, о чём он.
-О том, что ты не сестра мне? Что мой отец тебе никто.
-Знала, - честно ответила я, ожидая от его тучи грозы или дождя.
-Почему же молчала? – он в упор смотрел на меня, а туча всё больше хмурилась.
-Потому что «проклятая ведьма», - ехидно усмехнулась я.
Он ждал продолжения, а я не собиралась ничего объяснять. Осадок презрения в душе заставлял гордость молчать. Он с трудом смирил гнев, обуздал себя и заговорил.
-Я люблю тебя больше жизни. Я хотел сделать тебя счастливой. Я терпел этого ублюдка, что жил у тебя, только потому что думал, что он дорог тебе. Только под конец от души врезал ему, он ведь тебя обидел, я знаю. И очнувшись первым делом побежал к тебе. Единственным препятствием для того, чтобы мы были вместе, считал родную кровь. Отец никогда бы не позволил, чтобы я женился на сестре.
Он буквально пронзал меня взглядом. Я не оставалась в долгу. Так и стояли супротив друг дружки, как заклятые враги.
-Когда-то ты назвала меня любимым. Потом призналась, что я дорог тебе, а теперь отталкиваешь, - обвинял он, - всегда знала, что не сестра мне и молчала. Не пожелала избавить меня от душевных мук…
-Да-да-да, - прервала я его, - вот такая я лживая, жестокая и подлая. И что дальше?
-Если я люб тебе, мы должны пожениться, - решительно сказал он, - теперь мой отец и сам видит, чья в тебе кровь. Очень уж ты на Аистока похожа.
-Ведьмы замуж не выходят, - гордо отказала я.
-Да не ведьма ты больше, - отмахнулся он, - мне этот твой… Люциан сказал.
Я разозлилась. Так что у них там произошло с этим подонком? Они дрались или по душам разговаривали?
-Лекарка простая. А дитю отец нужен, - Гардаш скользнул взглядом по моему животу.
-Мы с дочкой прекрасно и без тебя обойдёмся! – отрезала я.
-Дочка? – глупо улыбнулся он.
-И не смотри на меня так!!! – взвилась я, - не твоё это семя, Люциана! Уходи из моего дома, и чтобы ноги здесь твоей больше не было!
У него сжались кулаки, думала ударит. Но он выскочил на улицу, как ошпаренный. Чуть не сбил с ног Аистока с водой и помчался дальше, не разбирая дороги.
Отец поставил воду на лавочку в сенях, зачерпнул ковшичек ледяной воды, не торопясь напился и взошёл в горницу. У меня было несколько минут, чтобы остыть от гнева.
-Что у вас произошло? – тихо, будто между прочим, спросил волшебник.
Я задумалась. А ведь в чём-то Гардаш прав. Мучился он от сознания, что любит сестру грешною любовью. Я могла бы снять грех с его души, но молчала. Что же на меня нашло? За что я его так мучила? Что уж от самой себя скрывать, когда думала, что ударит, в коленях ослабела, а жаркая волна не только в голову ударила. Неужели люблю его до сих пор? Отец внимательно смотрел на меня, будто читая на лице все мои мысли.
-Выгнала? – сочувственно спросил он. Я кивнула.
-Жалеешь? – понял он.
-Да, - призналась я не только ему, но и самой себе. Тяжко было осознать, что сама себя не понимаю.
-Перепады настроения в твоём положении бывают. Это не страшно, - успокоил меня отец.
Ох, легко же мужикам говорить «не страшно». Сами бы попробовали. День за днём тело меняется, тяжелеет. Увеличивается живот, грудь. Любимая одежда становиться мала. И походка изменилась, теперь как утица вразвалочку хожу. Рождение новой жизни это великое чудо, жаль только, что день ото дня я теряю живость движений, прелесть лица и характер портится. То смеяться хочется, то плакать, то радоваться, то гневиться и всё без особого повода.
Гордый он, сын старосты. Выгнала я его и теперь он никогда не придёт. Плохо мне без него. Сама бы к нему побежала, только прогонит он меня. Видно было, как я ему больно сделала, когда сказала, что не его семя во мне. Он на меня теперь и не взглянет: мало того, что не девой ему досталась, так ещё и дитя во мне не его.
Ну и пусть! Я всё равно дочку люблю. Моя она будет и не нужно ей никаких отцов. Жила же я без отца и она как-нибудь проживёт. Вот только с отцом-то лучше. Как появился Аисток, такая у меня к нему любовь открылась, словно копилась где-то все эти годы, а теперь разом вся выливалась. Чувствовала, что и он меня любит. Заботится обо мне, переживает. Ни один мужчина до этого так ко мне не относился. Одно слово – отец. И понимал он меня лучше меня самой.
-Извелась вся, - покачал отец головой, - за дитя не боишься?
Я не смела поднять глаз от вязания. Сегодня с утра чувствовала себя плохо. Временами что-то во мне сжималось, болело, аж дыхание перехватывало, а потом отпускало. Сейчас я сидела за вязанием, слёзы капали на спицы и выдавали меня с головой. Я-то думала, что отец не заметит, даже носом не хлюпала.
-Пойду, приведу твоего Гардаша. Надоело на тебя такую смотреть, сил моих больше нет, - он поднялся из-за стола, оставляя недоделанную работу, и вышел.
-Не надо, - от удивления я не сразу вскочила и бросилась следом за ним, - не ходи к нему, пожалуйста! – закричала я вслед с крыльца. Но Аисток не слушал, он быстрыми шагами направлялся к большому дому.
Меня охватила тревога. Они же со старостой когда-то подрались из-за мамы. Как его там встретят? Не спустят ли там всех собак на моего отца? И что папа скажет Гардашу? Он же наверное, до сих пор на меня в обиде. Я же его выгнала и прямо заявила, что принадлежу другому. Ой, дура я дура!
И тут острая игла тревоги пронзила всё моё существо, я… ой, стыд-то какой. Кажется, я описалась…
-Дариша, что случилось? – встревоженное лицо Малаши неожиданно оказалось рядом. Я заплакала от стыда и боли.
-Не реви, - приказала соседка и внимательно меня осмотрела, - воды отошли, - заметила она, - рожаешь, девочка.
Стыд, страх, растерянность смешались в единый клубок. Явь воспринималась навью, нереальностью. Хорошо, что рядом оказалась Малаша. Она быстро распорядилась всем. Послала за помощью, завела меня в дом, поставила кипятиться воду. Заставляла меня ходить, выпроводила отца и Гардаша, что пришли так не вовремя.
Не буду вспоминать боль, лучше сразу о неимоверном счастье. Мокрое измученное тело не помешало воспарить моей душе, когда я услышала первый крик своего ребёнка.
-Дочка моя… - едва слышно шевельнулись губы.
-Радуйся, Дариша, сынок у тебя, - улыбнулась повитуха, протягивая мне омытое нежное тельце младенца. Он потянулся ко мне, и меня затопила новая волна счастья. Сыночек мой… кровиночка моя.
Потом глаза слипались неудержимо, я почти ничего не соображала. Гардаш стоял рядом, держал моего малыша и заявлял во всеуслышание:
-Это мой сын!
Отец держал меня за руку и улыбался. Значит, всё в порядке, успокоилась я и заснула…
То ли снилось мне, то ли виделось…
-Отец называется, пошёл куда-то, а дочка рожает. Ну, она-то откуда знает, а ты мужик взрослый, опытный, мог бы и заметить! – гневно выговаривал голос Малаши.
-Она молчала, вот я ничего и не понял, - оправдывался Аисток.
Я ощутила лёгкий налёт стыда. Я действительно ни слова не проронила о своём состоянии, а теперь Аистока ругают за меня.
-Сына я заберу! Зачем ведьме сын? Из него же ведьму не сделаешь, - говорил голос Гардаша.
-А это, уж извини, ей самой решать, - возражал отец. – Она моя дочь и я буду защищать её по мере сил и возможностей!
Правильно папа, раскомандовался тут. Теперь у меня есть защитник от любого произвола. Наступила пауза. Потом тихий голос грустного Гардаша прервал её:
-Я тоже хотел бы её защищать. Хотел быть рядом с ней, если бы она мне позволила…
-Хочешь забрать у неё сына и так привязать её к себе? – догадалась Малаша, - не стоит. Голубица, защищая детей, становится тигрицей. Она возненавидит тебя.
-Но я её так люблю, - возразил Гардаш, - и что бы она не говорила, это мой сын. И дочка у нас обязательно будет, а может, и не одна…
И даже в моём безвременье я ощутила нежность к моему дорогому упрямцу.
-Всё в твоих руках, - сказал отец, - она тоже тебя любит, просто сама себе не может простить, что увлеклась чужеземцем. Вот и мучает тебя и себя…
Я должна была признаться самой себе, что отец прав.
А потом я проснулась и сразу же увидела Гардаша. У него на руках сладко посапывал мой… сын. Я привыкла называть своё дитя дочерью и очень хотела дочку. Но сын это тоже хорошо. Может быть даже лучше чем дочка-ведьмочка. Ведь благодаря ему мы с Гардашем можем быть вместе.
-Не мучай меня больше, - попросил мужчина, - я люблю тебя, и только с тобой смогу быть счастливым. Выходи за меня замуж… хотя бы ради сына…
Он протянул мне спеленатого младенца. В его облике была мольба, любовь и тревога. Мой… сын проснулся и требовательно пискнул. Я потянулась к нему навстречу и пристроила его на сгибе локтя. Младенец затих сразу же, как только ухватил сосок и зачмокал. А я подняла глаза на любимого. Он с нарастающей тревогой ожидал моего ответа. Какой же он был беззащитный, ранимый, как ребёнок. Волна нежности окатила меня с макушки до кончиков пальцев на ногах.
-Я тоже тебя люблю, - улыбнулась я, - прав мой отец, кого люблю того и мучаю. Я согласна стать твоей женой…
Счастье осветило его лицо. Я поманила его к себе и поцеловала в губы.
-Вот уж и не думал, что мы со старостой сватьями станем, - растроганно усмехнулся Аисток от двери.
-А я свахой буду. Возьмёшь, Гардаш? – обрадовалась Малаша.
-Нет, соседушка, если папа не против, я бы хотела видеть тебя посажённой матерью, - улыбнулась я.
-Думаю, что даже Любава не сказала бы слова супротив, - мягко улыбнулся отец, - если не Малаша, то больше и некому.
Я и сама не ожидала, что соглашусь выйти за Гардаша замуж. Мы ведь с ним были в затяжной ссоре. Хотя, наверное, в голове что-то было. Иначе, зачем я отказалась идти с отцом? И всё это время я рассуждала о том, что, перестав быть ведьмой, я могу выйти замуж. А за кого ещё я могла бы выйти замуж? Больше и не за кого.
Наверное, тут можно было бы сказать, что жили мы долго и счастливо, пока не умерли. Вот только слишком многое осталось бы недосказанным.
Мне дали время, чтобы прийти в себя. Две недели я ничего не делала по дому. Хозяйствовали отец и Малаша. А я всё время посвящала сыну. Я решила назвать его Любодаром. Каждый раз, окликая сына, я буду вспоминать маму. К тому же он действительно был даром любви. Подарком моего горького, трудного счастья. Как же права была мама. Теперь я понимала её последние слова. И счастье может быть горьким…
-К тебе Гардаш, - окликнула меня Малаша.
Я встретила его улыбкой. Подошло время кормления, и сыночек уютно устроился в колыбели моих рук. Люльку мне тоже подарили, Нечай постарался. Мой жених с улыбкой смотрел на нас. В его лице отразилось столько нежности, что у меня защемило сердце. Я поняла, что он действительно считает сына своим.
-Черноволос, в твою маму, а глаза совсем как у меня, - обронил он любовно.
-Я думаю, ты не будешь против… - я сглотнула комок в горле, - я хочу назвать его Любодаром.
Его брови удивлённо взлетели вверх.
-Как-то не по-нашему это, - усомнился он, - не шипит это имя в конце. Будет белой вороной среди других детей.
Но я была готова отстаивать своё решение во что бы то ни стало. Я прижала сыночка к себе и недобро глянула на сына старосты. В конце-концов, я ещё даже не просватана, а он уже командует. По совести, его и женихом-то ещё рано звать. Да и что бы он там себе не думал, не его это кровь! Так что мне самой решать, как я буду звать своего сына.
-Хорошо, любимая, - улыбнулся Гардаш и я резко остановилась, как споткнулась, - ты же мать ему, ты и назовёшь. Но уж дочке я сам имя дам, тут ты меня не переупрямишь!
-Придётся уступить, - невольно улыбнулась я.
-Вот и ладушки, хорошо, что не подрались, - подала голос Малаша, наливая гостю травяной чай. Она незаметно для нас вошла в дом и захлопотала по хозяйству.
-Только я ведь не об имени сына пришёл спорить, - любимый отхлебнул чай и отставил чашку, - завтра свататься к тебе придут. Вот, предупредить зашёл.
-Ох, ты батюшки светы! – всплеснула руками Малаша, чуть не уронив тарелку с пирогом.
-Не бойтесь, - засмеялся жених, - мы решили обряд сватовства сократить. Мои родители прекрасно понимают, что вам с малышом трудно выдержать полный. Да и полный обряд рассчитан на людей незнакомых друг с другом. А мы с тобой уже были близки, - он кинул взгляд на Любодара, - да и родители тебя хорошо знают.
-Единственное о чём я прошу, - подал голос отец, - это о том, чтобы ты сам пришёл сюда жить. Не позволяй родителям распоряжаться ни её жизнью, ни её домом.
-Я думаю, что вы это обсудите после сватовства, когда будете обсуждать свадьбу, приданное, мою долю в наследстве и нашу дальнейшую жизнь. Я бы и сам не хотел, чтобы Дариша жила в нашем большом доме. Места-то нам хватит, только боюсь, что с моей мамой им будет сложно ужиться.
И это он ещё мягко сказал. На следующий день я убедилась в этом ещё раз. Отец и Малаша оделись в лучшую одежду. Мы с сынишкой скромно сидели в уголке за занавеской. Рядом притулился муж соседки Камыш Он пришёл ещё с утра и заявил, что дом там, где жена и он посидит у нас, мешать не будет. И мы действительно почти забыли о нём.
Я в очередной раз накормила Любодара, когда со двора донёсся звон колокольцев. Отец и посажёная мать Малаша провели сваху в дом, усадили за стол и налили чай.
-Ваш товар, наш купец, удалой молодец, - заговорила нараспев известная на три села сваха.
Я слушала их вполуха и ждала своего выхода. Мы решили, что не буду я три раза выходить перед его родителями в разных нарядах. Так положено, чтобы увидеть недостатки фигуры у невесты. А они мои недостатки и так видели. Так что мы остановились на одном наряде, не только красивом, но и удобном для малыша.
Там же за столом сидели Пересветиш Велетич с женой Аглашей Радичевной и сам Гардаш. Обряд предполагал мой выход с вёдрами или хлебом. Но я, подчиняясь позыву, взяла на руки Любодара и вышла к гостям раньше положенного. Они все замерли. Я совершила нечто неслыханное, вышла к ним, когда не ждали, да ещё и смела глаз не опускать. Я видела их лица, замершие, как на картинке. Восхищённые глаза мужчин, возмущённое матери моего возлюбленного и Малашу, закатившую глаза, в ожидании её реакции. Это надо было видеть!
-Вот посмотри, - аж прищёлкнул языком староста, может ли быть лучшая жена, чем Дариша? Нашему сыну просто повезёт, если нити их судеб совьются. Любая девка может оказаться пустоцветом, а с ней он точно продолжит род.
-Ага, чужими детьми, - ядовито сказала Аглаша.
-Это мой сын. Мой и никто у меня его не отнимет! - Гардаш вскочил, гневно глядя на мать.
-Да откуда ты знаешь? – тоже поднялась женщина, - вот вырастет, тогда и увидишь, на кого он похож. На тебя или того зимнего Приблуду. Да у вас хоть было что? Или ты думаешь, что ей семя от тебя ветром надуло?
Она, видно, решила, что её сын ещё недостаточно взрослый, чтобы знать, как делают детей.
-Представь себе, было!!! – крикнул Гардаш.
-А вы ведь в то время думали, что она твоя сестра, - прищурилась старостиха, - как же так?
-Я всегда знал, что она не сестра мне, сердцем чуял. А она это знала точно. Поэтому нас и бросило в объятия друг друга. И ничто на свете не заставит меня отказаться от неё. Так что договаривайтесь быстрее. Мне всё равно, как это произойдёт, главное побыстрее. А потом я приду сюда жить. И будет у нас много детей, и мы будем счастливы!
Я улыбнулась своему любимому мужчине. Он говорил так вдохновенно, что волей-неволей ему поверила не только я. По-моему Аглаша не досказала всего, что вертелось на языке. Она не обозвала меня ведьмой и не попеняла сыну, что я его с ума свела. Но моя будущая свекровь глянула на моего отца и промолчала.
-Свадьба будет после сбора урожая, - решил Пересветиш Велетич.
Аглаша вымученно улыбнулась перед тем, как начать обсуждать хозяйственные вопросы по устроению самой свадьбы с Малашей. Но время от времени она бросала на меня взгляды полные ненависти.
И я могла её понять. Когда-то моя мама чуть не увела её мужа. А потом она подозревала, что я незаконнорожденная дочь её мужа. Так считал и сам староста. А ещё совсем недавно он заявлял, что готов меня признать и даже наделить наследством. Как матери, ей было обидно, что добро достанется чужой девице, а не её собственным детям. Теперь выяснилось, что я старосте не дочь и наследства не получу. Но, видно, ей невыразимо обидно, что я всё-таки войду в семью, теперь уже как жена её старшего сына. А может быть, она считает, что я украла любовь её сына, как моя мама украла любовь мужа. Наладить с ней хотя бы подобие отношений будет ох как непросто.
Я с удивлением заметила, что мой отец всё более внимателен к Аглаше. Когда хотел, он мог нравиться. Та немного оттаяла перед его обаянием. Зато начал хмуриться староста, кажется, ревновал.
-Ладно, пойдёмте, - позвал он жену, отца и Малашу, - пусть молодые немного поговорят.
Как только они вышли за порог, в комнате будто дышать стало легче. Словно ненависть моей будущей свекрови выморозила всё. А ведь мне предстоит звать её мамой…
-Ох и не просто же тебе с ней будет, - подал голос мой будущий муж.
-Я за тебя замуж выхожу, не за неё, - улыбнулась я.
-А я уже боялся, что ты передумаешь…
-Ты ведь перед всеми признал моего сына, мне теперь нет пути назад, - очень серьёзно сказала я.
Я до сих пор не могла понять, действительно ли Гардаш верит, что Любодар от него или избрал моего сына средством для получения меня? Если второе, то сможет ли сын старосты полюбить его, как родного? Не сделаю ли я собственное дитя несчастным этим браком? А если он искренне заблуждается, то должна ли я развеять его заблуждение? С одной стороны, не годится начинать семью со лжи, пусть не прямой, но умолчания. А с другой стороны, не получится ли так, что моя правда сделает несчастными трёх человек: Гардаша, меня и Любодара? Но слова уже были произнесены. Я как будто забыла, что надо думать, перед тем как говорить, а не после. Рот бы мне зашить!
-Это мой сын и я от него не отступлюсь, - твёрдо сказал мой суженый.
-Значит, ты не поверил мне, когда я сказала, что моё дитя чужого семени? – уточнила я, словно сама себе пыталась сделать больно. Он это понял по-своему.
-Пойми, родная, - он осторожно приобнял меня, заглянул в глаза, - дело не в том, верю я тебе или нет. Твоя болезненная честность никому здесь не нужна. Ни нашим сплетникам, они и без нас найдут об кого языки почесать. Ни моим родителям. Отец так обрадовался внуку, что в доме только и разговоры о нём. А мама, как только поймёт, что обратно пути нет, сразу полюбит малыша. Она у меня детей очень любит, а своих больше не будет, вот и подарит Любодарке всю любовь и нежность, что скопилась в ней за эти годы. Тебе и мне эта правда тоже ни к чему, она может разрушить наше счастье. А уж о нашем сыне я совсем молчу. Зачем ему отец, который не просто предал его мать, а чуть не убил? Я же тебя буду оберегать от беды всегда, а его я уже люблю, у него такие умные глазки…
А я в ответ… расплакалась. Нет, он не был упёртым дураком, который вбил себе в голову, что сын его, только потому, что ему этого хотелось. И потому, что только в этом случае мы могли быть вместе. Он сознательно взял на себя ответственность за ребёнка. Вот только не обманывает ли он сам себя, решив, что сможет полюбить не свою кровь? Но именно сейчас он верит, что говорит правду, он так чувствует. И я была ему благодарна за это. Он осторожно обнимал меня, успокаивал, а Любодар спал на моих руках и даже не подозревал о той буре чувств, что разыгралась благодаря ему. Мой сыночек, родной мой, кровинка моя. Думаю, что ни одного мужчину я не смогу любить сильнее, чем это маленькое существо, плоть от плоти моей, кровь от крови моей.
Мы обнимались с Гардашем, стараясь не потревожить нашего сыночка. Нашего?... Кажется уже не только моего. Я начала это осознавать, когда наши объятия были прерваны.
-Давайте, хоть сына подержу, а вы пообнимаетесь в своё удовольствие, - услышали мы добродушный бас и удивлённо оглянулись. Перед нами стоял и улыбался муж Малаши Камыш. Я о нём совсем забыла, а он отоспался и вышел из-за занавески. Всклокоченные волосы торчали в разные стороны, как прутья у старой метлы, неаккуратная борода скрывала добродушную улыбку, а голубые, как у младенца глаза, светились неожиданной мудростью.
-Молодец парень, настоящий мужик, уважаю, - несколько косноязычно выразился сосед. Гардаш смутился. Мы оба поняли, что муж Малаши слышал и понял всё. Теперь по селу пойдут сплетни, как досадно! А ведь всё так хорошо начиналось.
-Да не беспокойтесь, у меня память плохая, я быстро забуду, что здесь услышал, - успокоил нас сосед, - давайте мальца подержу, все руки небось оттянул.
Камыш протянул руки, и я осторожно передала сына. Тот проснулся и ловко ухватил дядьку за бороду. Сосед засмеялся и принялся играть с малышом. Мой сыночек доверял соседу. И я почему-то была уверена, что не проговориться он даже жене.
-Ты ведь останешься на свадьбу? – спросила я отца пару недель спустя.
-А разве может быть иначе? – удивился Аисток.
-Тогда почему ты портишь отношения с Пересветиш Велечичем? – поинтересовалась я.
-В каком смысле? – не понял отец.
-Ты оказываешь его жене такие знаки внимания, что староста снова начинает испытывать к тебе не лучшие чувства, - пояснила я.
Отец недоумевал. И я почти поверила, что он не понимает, что творит. На днях они вместе заходили ко мне. Моя будущая свекровь решила рассмотреть внука, а мой отец решил сопровождать её. Я убедилась, что она любит детей, как и говорил Гардаш. Как только взгляд её упал на Любодара, глаза потеплели, черты лица смягчились, движения округлились, и даже ко мне она стала относиться добрее.
Это было просто замечательно. Вот только я заметила, что руки моего отца, как бы случайно соприкасаются с её руками. И он оделял её столь восхищённым взглядом, что она молодела на глазах. И что самое интересное совсем перестала замечать самого старосту. А тот кривился, как от зубной боли, но пока терпел. Вот только надолго его не хватит. Вскоре они опять с отцом разругаются, вплоть до расстройства свадьбы.
Всё это я и высказала отцу. Вот вроде волшебник, а не видит таких очевидных вещей. Он внимательно выслушал меня, не перебивал. А потом вдруг расхохотался. У меня даже мелькнула мысль, что он сошёл с ума.
-Девочка моя, ты умница, а я болван. Я ведь решил приручить твою дикую будущую свекровь. Хотел вызвать её симпатию и передать на тебя. И, по-моему, у меня получилось, она тебя ни разу ведьмой не назвала. Вот только о Светише действительно совсем забыл. Он, наверное, сейчас пыхтит, как кипящий котелок.
-Вот и поговори с ним о том, почему ты так нежен с его женой, а то ведь дождёшься, опять подерётесь с нашим старостой. А в вашем возрасте это уже не солидно, - строго выговорила я.
-Точно, - хихикнул отец.
И вот отгремела свадьба. Яркая, захватывающая, долгая, утомительная и опустошающая. Иногда мне кажется, что все свадьбы похожи и играются не для молодых, а для их родственников, которым просто нужен повод, чтобы повеселиться. Поэтому описывать её я не буду. Отец всё-таки помог мне наладить отношения со свекровью. Пусть не идеальные, но вполне терпимые. Гардаш переехал ко мне. А отец собрался покинуть нас.
-И куда же ты зимой? Уже ударили первые морозы, - предостерегла я отца, - может быть, перезимуешь?
-Нельзя, дочка. Я и так задержался дольше положенного. Мысли мои уже далеко от этих мест, пора и телу отправляться вслед за ними.
-И откроются перед тобой мириады миров… - вспомнила я его слова. Но голос предательски дрогнул, и я не смогла сдержать слёз.
-Ну-ну, - обнял меня отец, - я же не навсегда ухожу. Мы обязательно встретимся. И не забывай о моём подарке, - волшебник тронул пальцем цепочку с амулетом, с помощью которого я смогу связаться с ним через миры и расстояния.
-И зима мне не страшна, у путешественников сквозь миры свои пути, - успокоил он меня.
Ну, расцеловались мы с ним и пошёл он прочь по хрусткому утреннему ледку. А я следила за его фигурой в плаще и широкой шляпе, пока он не скрылся в лесу. Стояла и думала о раскрывшейся передо мной новой жизни, о которой не могла даже мечтать обычная ведьма. Дом, муж, дети, семья, любовь. Мне ли жаловаться? Но отчего-то было грустно…
17.12.07 140077знаков