----------------
Жил я тогда у родственников на 2-ой Бутырской улице, которые начали в том году строительство дома. Придешь бывало с работы, а там тебя ждёт гора камней, которые нужно перетаскать с дороги в укромное место, или куча цемента, и, реже - пиломатериала. Юра работал водителем самосвала, на строительстве туббольницы, и частенько сваливал стройматериалы, не по предписанию в накладной, а у себя дома.
Сам он приходил с работы поздно, частенько «навеселе», после каждой удачно проведенной «операции», а точнее сказать воровства. Брат его Николай, трудился на базе Морфлота крановщиком и не имел возможности что-либо «спереть», для строительства общего дома. Приходил он с работы, как правило, раньше брата. Впрочем, он имел более уравновешенный характер – не был таким авантюрным и рисковым человеком.
Иными словами он был более совестливым и порядочным человеком, и воровство не приветствовал, но не возражал против Юриных действий. Короче, без Юриных «художеств», дом вряд ли был построен, да ещё в такое короткое время - практически за два года.
И вот мы с Николаем, частенько таскали доски, цемент и камни после работы и прятали их в сарае и на задворках. Некоторые камни, были очень большие и неподъемные, и нам приходилось их сначала разбивать кувалдой, на более мелкие фракции, и только потом перетаскивать, чтобы использовать их для закладки фундамента.
Каждая такая трудоёмкая работа поощрялась тетей Сашей спиртным. Она постоянно, как и прежде, гнала самогонку и нас с «тезкой», после выполненной работы, угощала ей, восполняя затраченную нами энергию…
Николай был женат и воспитывал дочь Ларису. Но это не мешало ему «погуливать» на стороне. У него, в деревни Бутырки, имелась зазноба, которая, в свою очередь тоже была замужем. Иногда Николай там у неё «застревал» и, тетя Саша, чтобы избежать скандала в семье, посылала за ним меня.
Как-то, когда я пришел в дом его любовницы, за столом, уставленным выпивкой и закуской, сидели трое: объект вожделения Николая, сам Николай и муж, тоже Николай, который по какой-то причине оказался дома. Что за разговор шел между ними, я не знаю, но, по моему мнению – не совсем приятный. Когда я позвал Николая домой, он, как мне показалось, облегченно вздохнул и пригласил меня к столу:
- Садись, тёска, выпей с нами на дорожку – сейчас пойдём... Случилось что, или Юрка что-нибудь привез?- напряженно спросил он, боясь авральной работенки, которую частенько «подбрасывал» братишка.
- Юра уже пришел домой – ожидать больше нечего,- успокоил я его.
- Ну, тогда и торопиться не будем, - вздохнул он
Видимо, не желая продолжать прерванный разговор, при постороннем человеке, хозяин потянулся за гармонью, а, рванув её меха, запел отчаянно, с надрывом, во всю глотку: «Маменька родная, сердце, разбитое – милый не хочет любить!».
Он пел и плакал, и по щекам его текли горькие слезы. Я подумал, что здесь состоялся не очень приятный, но откровенный разговор, и все участники этого застолья (кроме меня), поняли, что в будущем ничего не изменится, и отношения между ними останутся прежними.
Не ожидая окончания песни, брат поднялся, со словами: «Ну, пора идти!», направился к двери. Я последовал за ним, и, прикрывая за собой дверь, посмотрел на хозяина дома. Тот продолжал играть и петь, а по его щекам все также текли обильные слезы: «Брось моя девочка, брось, моя милая, брось моя радость грустить!», - обреченно пел Николай, а мне подумалось, что всё это добром не кончится…
Я осторожно прикрыл дверь и догнал брата:
- Оставил бы ты её – жалко смотреть, как мужик мучается,- негромко посоветовал я ему.
- Да у нас с ней давно только товарищеские отношения. Просто вместе работаем – вот и встречаемся иногда,- соврал он.
- Коль, я же не в первый раз прихожу сюда за тобой, и как всегда ты остаешься у неё, когда нет дома её мужа, а твоя жена Валентина работает во вторую смену.
- Ладно, теска, замнем для ясности... Дело в том, что мы с ней встречались до армии. Когда меня призвали, мы сначала переписывались, а потом я встретил в Кандалакше (где проходил службу) девчонку и переписка прекратилась. А когда вернулся из армии, то узнал, что старая зазноба вышла замуж. Может быть назло мне. Потом получилось так, что стали с ней работать в одной организации. Вот тогда–то старая любовь и ожила,- сказал он, как бы подытоживая нашу беседу.
- Как хочешь, но я за тобой больше не пойду. Жалко парня…
- Жалко у пчёлке, - пытался выказать мне свою обиду Николай, но замолчал, видимо, подумав, что я прав и пора прекратить эти затянувшиеся «походы».
Больше тетя Саша не посылала меня за ним. Не знаю, может быть, они перестали встречаться, или Николай предупредил мать, чтобы меня больше не посылала за ним, но вскоре я узнал, что обманутый муж покончил с собой.
Он повесился прямо дома, на прочном крюке в потолке, на котором висела люстра, в большой комнате. Предсмертной записки Николай не оставил, но народу и без неё было ясно, что он совершил самоубийство от неразделенной любви и вероломного обмана своей любимой женщины…
Зная всю подноготную этой истории, мне было жаль этого человека, да и Николай ходил мрачнее тучи, чувствуя свою вину. Упрекать его я считал неуместным, по его лицу и без меня было видно, что он сильно переживает.
Несколько дней он напивался « в стельку», правда после работы, а потом успокоился, и жизнь пошла своим прежним накатом...
«Отряд не заметил потерю бойца».
-----------------