Жил да был один человек. Жил в говне, спал с говном, ходил по говну. И вот однажды он прозрел, оглянулся вокруг и возопил: «Господи! Я полжизни прожил в говне! И рядом говно, и под ногами оно! А я молод и еще ничего хорошего не видел! Открой мне глаза, Господи, и дай силы что-то изменить!»
Не успел он закончить, как на тропинке, что возле навозной кучи, появился путник в черном пальто, с сумкой через плечо. Остановился человек, поправил широкополую шляпу и обратился к мужчине:
- Добрый вечер, - снял перчатки, морщась, обозрел окрестности и сказал: – Ой, смотрю, хижина у тебя развалилась, а я по поручению сельсовета: ваш поселок подлежит сносу, всем жителям выделили квартиры в соседнем городке.
- Соседний городок – это в сутках ходьбы?
- Да.
- Квартиру?
- Именно.
- Так это ж столько идти… И квартира – не дом. Я саженцы посадил. Может, хоть в этом году примутся…
Тогда путник расстегнул сумку и вынул два золотых слитка:
- Поменяешь свое говно на золото?
Мужик сверкнул глазам, облизнулся и потянулся к слиткам, но путник отступил на шаг и покачал головой:
- Но с одним условием – навсегда. Твоя жизнь кардинально изменится в лучшую сторону. По рукам?
- То есть, назад дороги не будет?
- Не будет.
Мужик оглядел свои владения: покосившаяся хижина с черепичной крышей, где проросла трава, бурая жижа под ногами. Если сделать шаг – будет «чвак», надуется пузырь и пойдет запах. Почесал мужик в затылке и мотнул головой:
- Чур меня, лукавый! Кто знает, настоящее твое золото или нет? Это говно родное, привычное, а кто знает, что от того золота ожидать? Вдруг развоняется оно пуще говна? Да и золото – это огромная ответственность, им владеть опасно: и убить могут, и ограбить, а так я по крайней мере живой. Нет ситуации, которая не могла бы стать еще хуже. Не пытайся сбить меня с пути, ступай себе!
Улыбнулся путник и уронил напоследок:
- Эх, болезный, у тебя ведь даже пути нет. Что ж, твое право.
Проводил мужик странного человека взглядом, прихлопнул муху на щеке и возопил: «Господи, мало того что я плохо живу, так еще и на жизнь мою, ценность единственную, покушаются! За что мне это, господи?»
Воздел руки к небу и пошел к своей хижине. А грязь, перемешанная с дерьмом, под его кирзовыми сапогами делала так: «Чвак-чвак, чвак-чвак».