Этот рассказ написан в соавторстве с Натальей Галич
http://www.proza.ru/avtor/whitelotos9
Очень рекомендую прочесть у неё "Ночной разговор" - http://www.proza.ru/2009/06/07/878
и "Соленые новеллы".
Сивый спустился домой и близоруко высматривал напарника в темноте подземелья.
Домом служил обыкновенный колодец теплотрассы. Проходящие по обеим стенам кирпичной ямы тёплые трубы помогали спасаться от холода. Матрасы, собранные на ближайшей помойке и заваленные невразумительным тряпьём, служили постелью. Туалет был тут же - в другом углу «квартиры». Кухня - обычный раскладной стол - совмещалась со спальней.
Одним словом, жить было можно. По сравнению с теми, кто остался в летних шалашах или скрывался по подвалам и чердакам - здесь было куда как свободнее. Вонь, конечно, была невыносимая, но после часа-другого она как-то сама собой забывалась. А со временем о ней и не думалось.
…………………………………………..
Люк отодвинулся, и немного морозного свежего воздуха спустилось белым облачком, заставив вынырнуть из ощущения непрерывной, разрывающей всё внутри боли. Кривой крякнул, попытался сесть. Внутренности отозвались противным бульканьем и очередным спазмом.
Вообще-то, он был никакой не Кривой. Александр Петрович Горчишников до сих пор хранил затертый, уже вонючий паспорт. Пригодиться в этой жизни он мог только в одном случае: при облавах. Штамп с московской пропиской не раз спасал его почки от милицейской дубинки. А вот от морозов не спас.
Началось всё, вроде, и не страшно: небольшая температура, немного побаливала поясница, да мочиться, пардон, было как-то некомфортно. Через полгода Саня Кривой понял, что его мужская песенка спета. Но это было уже десятым делом. Он слёг. Хотелось лишь одного: пару часов ничего не чувствовать. Водка помогала немного забыться, но такая удача случалась очень редко.
……………………………………….......
- Ну, ты как?
- Да ни че, полегче.
- На-ка вот, я на “пушнине” был, - Сивый протянул товарищу пакет с хлебом и объедками с общего стола.
- А подлечиться нету?
-Какой тебе подлечиться! Кони двинешь - останусь я тута один. И не думай даже.
«Пушниной» назывались пустые бутылки, которые свозили на базу. Там можно было за день немного заработать. Вдобавок ко всему, кормили и не спрашивали документов. И всего-то делов - отсортировать бутылки по размеру и цвету, разложить по пустым ящикам и загрузить в фуру, увозившую стеклотару на водочный или пивзавод.
И если бы не болезнь Кривого - всё было бы просто замечательно: жить было где, и какой-никакой стабильный доход присутствовал.
Покушались на их квартиру соплеменники, но они отбили нашествие, да и авторитет у Сивого был не слабый.
Когда-то он работал в ритуальных услугах. А это мафия, что ни говори. Именно в той, почти уже прошлой, сытой катафалочной жизни Николай Васильевич оставил всё, кроме фамилии и непосредственно желания жить. Фамилия была уж очень подходящей для теперешнего полу-крысиного существования: Сивый.
Эх, как он жил, бывалочи!
Приехал из Кунеево - деревушки за сотню верст от города. Бросил там пьющую-гулящую жену. Хотел пришибить, да сидеть за чумичку было глупо – пусть, значит, дышит.
И сразу фортануло несказанно: попал в крепкое бюро ритуальных услуг “Благодать” – жмуриков закапывать. А там водила, что на катафалке по городу катался, пьяный снес ларек рядом со школой. Ездить стало некому - и Сивого, так сказать, повысили в звании, по причине имеющегося водительского удостоверения со всеми открытыми категориями и прилежного отношения к прежней – копательской - должности.
И любовь у него случилась там же, в ритуалке - Маруська. Баба что надо! Он такую фигуру у женщин редко встречал: все развито, не к чему и придраться.
Слово за слово – начали разговаривать о любви, о жизни. Как-то он её к дому подвез после работы, да зашел на чай. С тех пор и на работу отвозил, и с работы забирал. И жили они, можно сказать, припеваючи. О моральных качествах избранницы мешала думать упругость маруськиных ягодиц, и покрывавшиеся мурашками при малейшем прикосновении удивительно правильной формы груди с тёмно-коричневыми твёрдыми сосками.
А как стрельба началась, так за покойников все больше и больше давали. Братки на это дело отстегивали, как положено. Ещё и сверху накидывали.
Николай Васильевич Сивый уже и денег отложил, и свой катафалк справил, а покойников не убавлялось: то стрельба какая - одна банда вторую начинает валить, то деньги обесценятся - старики мрут как мухи, только успевай поворачиваться, то кризис - тоже хорошо.
А когда теракт какой, так вообще жуть - круглосуточная смена: пока гроб да могилку выберут, пока туда землекопов привезешь, рыдания - отпевания – поминания, а тут и новый заказ.
Как говорится, кому война, а кому – мать родна.
Всё было хорошо, вот только водки у Сивого всегда было навалом: то ящик останется - братва недопьёт, то родня за бабульку пол-литровочку поднесет, а то и литр. А после того, как насмотришься на людские горести-страдания, святое дело - успокоить душу вечерком, глядя на ловко снующую по кухне Маруську.
- Так дай подлечиться! - подал голос Кривой.
- Дурень! Мне жалко, что ли? Загнешься ведь….
- Скорей бы уже,- проворчал Кривой хрипло.
Николай Васильевич достал бутылку водки. Налил полстакана.
-На, держи. Сегодня разгружали машину, там смирновки две бутылки осталось - недоглядел кто-то.
- Ух ты, - обрадовался Саня.
Взял в дрожащие руки стакан, понюхал, прищурился от удовольствия. Не спеша выпил, почмокал.
Сивый разворачивал жирную газетку с добытой снедью, что-то рассказывал, пытался шутить, в глаза старательно не смотрел. Знал, что съесть товарищ почти ничего не сможет.
Кривой после выпитой водки начал соображать яснее. Настолько ясно, что решение пришло само собой, будто давно уже сформировалось в этой невыносимой, почти осязаемой вони. В последнее время амбре их тёплой ямы причиняло Кривому мучения не меньшие, чем физические страдания.
- Слышь, Колян, мож, ты меня того…
Сивый только слегка вздрогнул – даже головы не поднял.
- Колян, я серьёзно. Долго ты со мной возиться будешь? Ну, сдохну я через пару месяцев сам. А так – и мне доброе дело, и ты к ментам с чистосердечкой. Всё ж крыша да хавчик , а?
Кривой начал говорить медленно, но сейчас торопился, будто боялся, что друг обвинит его в чем-то корыстном, неприличном, недостойном настоящего мужика.
- Ты не подумай, я не подставить тебя, я бы сам, да грех! Бабка говорила - самоубийц даже поп не отпевает. А сил же нет терпеть у меня больше, Колян, ну просто – нет! С ранением в госпитале было легче, веришь? Даже когда домой пришёл, а эта сука с лощеным этим хлыщем… и улыбается вся… И то было легче! А сейчас…
Кривой захлебнулся в страхе, что ему откажут.
- Ну, Колян! Ты же нормальный мужик! Мне ж больше просить некого. Ты ж не одного жмурика пристроил, ты ж знаешь: кто, как сдохнет - не важно. Главное, что всё закончится, понимаешь?! Всё! Наконец-то! Закончится!! Нож у нас,помнишь - собаку разделывали? Как раз подходящий нож-то, Колян, ну?!
Кривой свалился на тряпьё, затих, только дышал тяжело, и глаза стали безнадёжно–пустыми.
- Не нукай, не запрягал… - Сивый всё так же не поднимал головы.
“Что с ним делать? Бросить – сдохнет, только долго и мучительно. Лечить - денег нет. На дворе зима. Эх, к Маруське бы сходить...”
Мысль была глупой. Маруська упёрлась как каменная. Сивый устраивал её только когда деньги чинно и непрерывно, словно воды Стикса, лились в припудренное декольте.
Он разлил водку по стаканам, один протянул другу.
Николай Васильевич Сивый не боялся смерти. Рано или поздно приходит в жизнь каждого из нас это бесстрашие. Он уже столько покойников отправил в мир иной... И всегда думал, что там ничуть не хуже чем здесь: вон их как собирают. А у кого деньги есть, так и гробы за тысячи долларов...
- А там не будешь вспоминать меня лихом? – почему-то именно этот вопрос больше всего не давал Сивому покоя.
- Ты че, Колян? Мне чего здесь жалеть-то? Невмоготу уже. Пора и честь знать.
- Честь, твою мать! Когда она у тебя появилась?
- Всегда при мне...
- Ладно, подумать надо,- Сивый сунул пустую бутылку в пакет и снова замер на матрасе, опустив голову чуть не до колен.
Продолжение следует - http://www.proza.ru/2012/03/10/816