Ранней весной в начале марта мужчине особенно хочется какой-то поступок совершить по соображениям рыцарского преклонения перед украшением нашей планеты – перед женщинами. Только у нас в С-Петербурге совершить поступок ради женщины затруднительно. У нас женщины в некотором смысле сами рыцари. Недавно на Васильевском острове преступник на велосипеде вырвал из рук одной гражданки сумку, где была её пенсия, и попытался скрыться. Однако пенсионерка его... догнала и вернула своё имущество. А сам преступник, как сообщает пресса, сейчас в больнице.
Словом, повод для поступка у нас ещё и поискать надо, как приключение на свою голову. Но я всё же решился. И начал с малого – вызвался мусорное ведро вынести. Жена с дочкой удивились. Жена даже попросила меня дыхнуть на неё. Я дыхнул на жену, поцеловал дочку, взял ведро и пошёл.
И вот иду я с ведром по улице и природой любуюсь. Небо синее. Солнце ярко отражается в новых водосточных трубах. Снег плавится в лужах, обнажая стеклянную тару, хранящуюся на газонах ещё с новогодних праздников. В таре тоже бликует солнце. Птички чирикают вокруг кормушек, сделанных из молочных пакетов и развешанных на деревьях наподобие ёлочных игрушек.
Так вот иду я по улице неспешно, покачиваюсь, шаркаю по проталинам, вдыхаю ароматы городской весны, по сторонам головой верчу, глазами хлопаю на красоту, так сказать, пробуждения природы. И от всего этого великолепия у меня в душе даже ландыши расцветают.
Но иду я не просто по какой-то улице. А по улицы имени товарища Пинегина – героического исследователя Арктики, друга самого полярника Седова. И это обстоятельство ещё больше настраивает меня на рыцарский лад. Хочется совершить какое-то героическое действие или, может быть, даже какой-нибудь там подвиг.
Дойдя до перекрёстка улицы Пинегина с улицей имени другой исключительной личности – народника Ольминского, я свернул в проулок, где расположена квартальная свалка с мусорными ящиками, живописно окружённая низкорослыми деревьями, торчащими из снега, точно веники. И вот, что я вижу.
Возле одного разлапого дерева, на ветках которого раскачивается очередная кормушка из картонного пакета, стоят три представительницы прекрасного пола: дама в возрасте, солидная, с причёской в виде хала, рядом мадам средних лет, брюнетка в модном полушубке, и девочка с косичками, в клетчатой куртке и в клетчатых же брюках. И стоят они все возле дерева, задравши головы. Но не потому, что любуются пакетом-кормушкой, этим оригинальным изобретением урбанистической мысли, а совсем по другой причине.
На той самой ветке, где кормушка, сидит кот – чёрно-белый, с жёлто-зелёными глазами. Вцепился кот в ветку, съёжился весь, глазами ошалело таращится на мир и орёт протяжно, нараспев. Ну точно – Лукоморье!
– Барсик, слезай, Барсик! – хнычет «клетчатая» девочка, размазывая ручонками слёзы.
Подхожу, интересуюсь обстоятельствами происшествия.
– Вот, – говорит дама с халом на голове, – забрался, а теперь ему не слезть.
Мадам в полушубке повела бровочкой:
– Да я и сама его сняла бы, просто не дотянуться.
Я сразу понял – это мой звёздный час. Ставлю ведро на землю. Чуть расстёгиваю куртку. Двигаю плечами, разминаюсь. Кот продолжает выть. Девочка всхлипывает. Женщины нервно переминаются, топчутся на месте, не отрывая тревожных взглядов от терпящего бедствие животного. Словом, волнуются.
– Сейчас мы его, голубчика, снимем, – говорю я и подмигиваю девочке.
Оцениваю диспозицию, прикидываю что и как. Надо мною кот. Подо мною лужа и талый лёд, в общем, сыро и скользко. Поднимаю руку, силюсь привстать на цыпочки. Но до кота не дотянуться – высоковато.
– Сейчас мы его, сейчас…
Подпрыгиваю, но, не достигнув кота, грузно приземляюсь в лужу. Грязными брызгами обдаю окружающих. Женщины недовольно хмурятся, отряхивают одежду. Девочка «в клетку» ревёт ещё громче. Ей подвывает кот.
– Вы, – говорю женщинам, – в сторонку отойдите, сейчас я ещё попробую.
Перед стартом размахиваю руками. Сам на кота гляжу – прицеливаюсь. Кот на меня смотрит, воет. Приседаю. Отталкиваюсь что есть мочи. Лечу вверх. Вижу кота совсем близко, но не успеваю его схватить. Лечу вниз и, поскользнувшись, бухаюсь в лужу задом, локтями ломаю лёд. Страшно больно, но стонать и чертыхаться как-то неудобно.
– Неловкий вы какой-то, – говорят женщины чуть с раздражением, но дружно помогают мне подняться.
Кот при этом перестал орать и даже как будто заинтересовался всем происходящим внизу. Девочка тоже успокоилась, не плачет, только носиком шмыгает.
Отряхиваться мне уже бесполезно: куртка заляпана чёрной жижей, а мокрые насквозь брюки плотно прилипли к телу. От моего героического порыва не осталось и следа. Как бы теперь, думаю, увильнуть достойно, не ударив, так сказать, в грязь лицом.
– Нет, – говорю, – снять этого кота невозможно.
Прихрамывая, ковыляю к ведру.
– А вот и возможно! – зазвенел голосок «клетчатой» девочки. – Если на большой сук встать, то можно за самую толстую ветку ухватиться, там и до Барсика недалеко.
Все поглядели на большой сук, отходящий от ствола дерева.
– Какая у вас девочка умная, – умиляюсь я, – очень сообразительная.
Когда я опёрся о проклятый сук и схватился руками за толстую ветку, мадам в полушубке заволновалась:
– Только вы дерево не сильно трясите, а то кот свалится.
Черти бы, думаю, его забрали, кота вашего! Но отступать уже некуда. Да и стыдно. Словом, хоть плачь, а лезь.
Лезу. Карабкаюсь, цепляясь за всё подряд. В одном месте повис параллельно земле, в другом почти вниз головой. Но ничего – изловчился, перевернулся, и двигаюсь дальше, выбирая ощупью опоры покрепче. Даже привыкать стал к этому новому положению. И даже какой-то азарт во мне занялся, что я совсем не расстроился, когда куртку порвал. Да леший с ней! Только бы, думаю, кота теперь достать!
А кот уже совсем близко. Глядит на меня внимательно. Верно, прикидывает, арап этакий, достанут его или нет. Упираюсь коленом в разветвление, левой рукой держусь за ветку, на которой кот сидит, а правой к нему тянусь. Дерево вдруг сильно качнулась и внизу что-то треснуло. Хватаю кота за что попало – кажется, за брюхо. Рывком тащу его к себе. Кот с перепугу вцепился когтями в моё запястье. Чую – кожу мне дерёт! Верчу головой – куда прыгать? В глаза ветки колют. Жмурюсь, чтобы зрения не лишиться. А, думаю, пропади этот кот пропадом! И бросаю его вниз. Сам тоже прыгаю вниз. Не глядя.
– Что вы по коту ходите! – прикрикнула на меня дама с халом на голове, когда я, поднявшись с земли, принялся топтаться, как конь, вокруг дерева, отыскивая свою шапку.
Меж тем кот задрал хвост трубой и дал такого тигаля во дворы, что аж пятки засверкали. Только его и видели!
– Уж извините, но ловить я вашего кота не стану, – пробурчал я, берясь за ведро. – У меня нога болит, и в глаз что-то попало.
– Да это вовсе и не наш кот, – пожала плечиками мадам в полушубке. – Он, видно, дворовый.
– Мы его в первый раз видим, – подтвердила дама.
Я оторопел: как же так, спрашиваю, ведь вы кота даже по кличке звали – Барсиком.
– Ну а как же его ещё называть? – хмыкнула «клетчатая» девочка. – Просто жалко нам стало котика, вот мы и решили ему помочь.
Признаюсь, я едва не заплакал от умиления – не пустил чуть было, как говориться, скупую мужскую слезу. Всё-таки сердобольные у нас женщины. Уважаю.