В отличии от других своих миниатюр, рожденных на одном дыхании, я довольно долго думал, перед тем как написать об этом. Тема очень индивидуальна, а переживания настолько субъективны, что я не надеялся на понимание читателей. Кроме того я сам для себя не мог до конца вербализовать. Но, даже несмотря на это, попробую. Впрочем, напишу в третьем лице.
Простой Русский Человек.
Больше всех от того, что никак не удавалось бросить курить, страдал сам Александр. Ни жена, ни тем более дочка и коллеги по работе - все те, кому он давал обещания, и, в отличии от других своих обещаний, постоянно нарушал. Но его страдания были иного рода, чем их. Его не беспокоил запах табачного дыма или лишняя трата денег и времени, дело было в другом. В отличии от них, он смотрел на ситуацию словно со стороны. Это странно, потому что курил он, а не они - как раз и являвшиеся сторонними наблюдателями. Но это было так. Впрочем, они наблюдали со стороны за ним, а он - за всеми, в том числе и за собой, поэтому его "сторонность" была на порядок выше.
Ситуация была нелепой. Он, претендовавший на самое глубокое понимание жизни, на видение первоисточника проблем, всегда утверждавший, что борется с причиной, а не со следствиями. Достигший не то чтобы больших, но всем заметных успехов, не мог сделать элементарного. Это было глупо и стыдно.
А еще было страшно. Уже несколько раз, просыпаясь ранним утром еще до будильника, он ярко и просто осознавал, что каждая выкуренная сигарета сокращает его жизнь. Его жизнь. Не чью-то, а именно его собственную. А жизнь - она не бесконечна. Сейчас еще нет тридцати, но уже скоро. А разве давно ему не было и двадцати? Как успели пройти эти годы! И следующие пройдут, и вдруг ему будет не хватать пары лет для завершения чего-то очень важного, и как горько будет осознавать, что если в молодости не курил бы, то успел... Тогда в старости - вдруг. И было страшно болеть. В сознании всплывали напоминания о разных болезнях с пачек сигарет и до боли лаконичная фраза "курение убивает". Он не мог заснуть, и все ворочался и видел все так ясно, а утром снова курил...
Морозило. Он стоял у подъезда в шлепанцах и накинутой на плечи куртке. Белый дым выдыхался легко и густо, целым облаком поднимаясь в черное небо с яркой полной луной. Он любил вечер и свой подъезд, от которого видно угол супермаркета и всё идущих и идущих оттуда людей. Они шли домой.
Он сильно изменился за последние несколько лет, с тех пор, как закончилась юность. Какие разные годы, и один не похож на другой, но их роднило что-то... Что-то такое, для обозначения чего он никак не мог найти подходящих слов. В них, в этих разных годах, не было бесконечности.
Он любил вечер за его размеренность, и всегда выходил курить перед сном. Даже если не хотелось, даже если хотелось спать. Выходил, когда все дела были закончены. В это время мир вокруг воспринимался совсем не так, как утром или днем, он никогда не воспринимался так, как в эти пять минут. За годы это стало некой отправной точкой, подведением черты под днем прошедшим и определением с грядущим днем. Вечером Александр очень хорошо понимал слова великих людей прошлого о том, что курение помогает мыслительному процессу и концентрации ума.
"Только это не курение помогает, - думал он, - не обязательно курить, можно выйти к подъезду с секундомером. Главное здесь - эти пять минут, которые ты должен простоять на крыльце, пока не догорит сигарета. Если бы я не курил, я не выходил бы сюда, а ложился в постель. Секундомер нужен и немного силы воли".
Вечером он не торопился, потому что торопиться было уже некуда. В постель - спать. Но, даже если было очень поздно, и тем более если было поздно, какое это блаженство - позволить себе лишние пять минут. Они успокаивали ум, не давали сознанию попасть в петлю жуткого цейтнота. Потому что каждый день, даже если приходилось работать по четырнадцать или шестнадцать часов, он словно говорил себе "это не предел, потому что даже сегодня у меня есть лишние пять минут".
В эти пять минут, когда все дела были завершены, и не нужно никуда торопиться, он думал не о чем-то конкретном, а о своей жизни в целом. Иногда становилось страшно, что он - верующий человек - делает это не перед иконой, а с сигаретой в руке. Но, в отличии от раннего утра, это не было критичным. Он вспоминал прошедший день, все свои дела и заботы и видел не слово "как", которое каждый видит перед собой всю жизнь, он видел слово "зачем".
И видел бесконечность. Может быть вернее будет сказать, что он видел цель или даже смысл своей жизни. Так принято говорить, это общеупотребительная терминология. Но в его случае это и не совсем верно. Он видел бесконечность. Точнее не видел. Он не видел себя в сорок или в пятьдесят лет. Он чувствовал, что в эти годы его нет. Что они не для него, и что его жизнь закончится раньше.
"Возможно, мало кто из моих сверстников видит себя в эти годы, - думал он, - может и никто не видит. Но это не о чем не говорит. Они могут не видеть себя, но для них этот возраст придет, потому что они просто плывут по течению. У них есть ясный ориентир - инстинкт. Что нравится и хочется - нужно и полезно, что не нравится и не хочется - вредно и не нужно. Неважно, что желания не абсолютный эталон, и что многое из того что хочется вредно, и наоборот полезного не хочется. Что лекарство зачастую горько. Для них это абсолютно неважно, потому что они не думают об этом".
Он не видел себя в сорок и пятьдесят лет. Каким он должен быть, где, как. Он не видел для себя идеала, и для него это означало одно - он не доживет. Это иррациональное знание, но жизнь доказала ему, что оно и есть самое верное. Это не было страшно или наоборот приятно, это был факт. Довольно давно он сознательно стал выбирать путь, не опираясь на собственные желания, а - на заповеди Бога. На то, каким он видел Бога и Его замысел о человеке. Прошли годы, и он привык. Окружающие не могли понять его логики и предугадать поступки, тогда как ему самому все было очевидно и ясно. Впрочем, были, и довольно много, друзья, понимавшие жизнь так же как он, и они понимали друг друга с полуслова и знали, как каждый из них поступит в определенной ситуации. Это могли быть и не друзья, а просто разные православные люди в разных городах, с которыми он еще вчера был не знаком, но понимания с которыми было не меньше. Верующие не на словах, а на деле.
"Наверное, именно этот смысл скрывается в словах "брат во Христе", - думал он, - когда ты знаешь, что другой строит жизнь на камне веры, и вы понятны друг другу и близки, и можете вместе что-то делать и жить, хотя росли в разных условиях, разных семьях, зачастую далеки по возрасту и уровню жизни, но более похожи, чем родные братья".
За годы он привык следовать не за желаниями, а за своим пониманием, что правильно, а что нет по замыслу Бога. Насколько он мог знать замысел Бога и правильно понимать Его законы для людей. Это помогало быть более последовательным, а значит, более успешным, чем окружающие, которые его логики не понимали. Зачастую гораздо более успешным. Иногда в разы. Иногда на порядок.
Но эта привычка влияла не только на успех, она меняла всю жизнь, все отношение к ней. Оценки, приоритеты, модель выбора, действия, мысли, логику. И то, что он не видел себя в сорок лет, и то, что думал об этом. Даже не думал, оно само приходило. Не словами, а в ощущениях. И главным было ощущение бесконечности, а вернее его отсутствие.
Делая серьезный выбор, люди просили совета, анализировали, ходили к гадалке, кидали монетку. Он смотрел в бесконечность. На самом деле он всегда выбирал доли секунды, остальное было, как он называл это, "подгонкой под результат". В ходе такой подгонки решение крепло или уверенность таяла, но основным фактором была бесконечность. Если он ощущал ее на выбранном пути, он говорил "да", если не ощущал - "нет".
Плохо было другое. В неполные тридцать он перестал чувствовать ее где бы то ни было. Бесконечности не было. Он не видел себя в ней. Любой из возможных вариантов развития его жизни не вел к ней, а заканчивался тупиком. И он не видел себя в сорок лет, а тем более в пятьдесят.
"Может быть поэтому у меня нет настоящего страха, и я не могу бросить курить, - думал он, - потому что в сорок лет меня нет, а до сорока здоровья хватит".
Полгода назад, "прощупывая" очередной вариант, он с ужасом и одновременно сладким замиранием сердца вновь увидел ее. И прошедшее время лишь укрепило его в сознании правильности выбранного тогда пути. Выбранного как всегда мгновенно. Выбранного потому, что он увидел свои сорок и свои пятьдесят. Выбранного по многим причинам, первой из которых стала она - его бесконечность. Страшная в своей огромности, абсолютной новизне, масштабности перемен жизни. Но бесконечно прекрасная.