Разом стихли все разговоры, люди как-то внутренне напряглись, сжались и потихоньку, не хлопая дверями, просочились из машины. Было еще темно, небо, усыпанное звездами, было черно и непроглядно. До рассвета оставалось время, сколько - точно не знал никто. Стали расчехляться и собирать ружья. Вдруг, ветер донес отдаленное гоготание гусиной стаи. Охотники замерли, вслушиваясь. Гогот повторился, и уже без труда можно было определить направление.
- Пасутся на озимых, - тихо, но выразительно прошептал Толя. Все согласно кивнули и продолжили копошиться: кто снаряжал патронташ из коробки, кто надевал "сбрую", а кто никак в темноте не мог найти злополучную защелку цевья. Голоса гусей снова пролетели над машиной, на этот раз донеслись они с другой стороны. А вот и с третьей и с четвертой... со всех сторон летели тревожные перекликания гусиных стай.
- Они везде! - шепнул кто-то восторженно.
- Окружили! - хохотнул потихоньку Григорий.
- Вот накинутся на тебя Гриша, со всех сторон, и съедят! - подколол Пилипенко в отместку за храп.
- Съедят то полбеды, а если обгадят всей стаей! - поддержал товарища проснувшийся, наконец, Федор.
- Довеку не отмоешься! - кинул из темноты Толя, - зато маскироваться легче будет.
- Тихо вы, не на базар приехали! - пресек все поползновения к шуму Михалыч, наш старший.
Поутру крепко подмораживало, и хоть снег не смерзся коржом, все же стоять в резиновых сапогах на нем было холодновато. Начинало светать, тут и там уже виднелись проталины на снегу, чернела, расквашенная в грязь, земля. На востоке появилась узкая полоска нестабильного свечения, и небо над головой потихоньку стало яснеть.
Александр Михайлович призвал всех к себе поближе и разделил на отряды, в каждом из которых был человек хорошо знающий эту местность. Мне выпало идти с Толей-бородачом и дядей Федором. Двинули, в принципе, в темень. Толя хорошо знал местность и даже в полной темноте уверенно вел нас к цели. Гуси гоготали все ближе, и казалось, что птицы вот уже совсем рядом, хотя до них, как, оказалось, было еще достаточно далеко. Однако, не зная этого, мы подсознательно старались ступать тише, не разговаривать и не кашлять.
Вышли к реке, небольшому извилистому лесному ручью, коих много в нашей местности. Меня оставили у стены камыша, а сами двинули дальше. Толя указал рукой направление вероятного движения птицы и повел Федора на "номер". Только теперь, остановившись, я услышал, как сильно скрипит слежавшийся и подмерзший снег под ногами охотников. Я выбрал себе место по вкусу, на небольшом холмике, со всех сторон густо утыканном прошлогодней крапивой. Вокруг холма круто заворачивала речушка, а между ее руслом и мной возвышался частокол из засохшего камыша. Я разгреб ногами скрипучий, и хрустящий снег примял с трех сторон крапиву, и устроил себе довольно таки удобное сиденье. Подо мной была копна сухой травы, сквозь редкие верхушки я видел вокруг почти все, а ноги установил на естественную ступеньку-карниз, чтоб легче и быстрее при случае встать. Стоя во весь рост, я увеличивал обзор и имел возможность уверенно стрелять во все стороны поверх прошлогодней растительности.
На том мои приготовления закончились и теперь, в ожидании охотничьего действа, я имел возможность полюбоваться окружающей меня красотой. А любоваться было чем. Медленно, и как-то даже сонливо, светало. На востоке в серебряно-стылой полосе, загоралась огненная лента рассвета. Из-под золотого одеяла, раскинутого на полгоризонта, томно потягиваясь, лениво выкатывалось солнце. По небу легкими перышками на ветру летели куда-то вдаль высокие невесомые облачка.
В полосе камыша под берегом что-то хлюпнуло, заполоскало. Ондатра. Решил я - их много здесь должно быть. Движение в речушке продолжалось, как тут, вдруг, отчетливо послышалось утиное "кряк". Я привстал из своего укрытия, кинув взором поверх камыша. На разливе, прямо у речного поворота, деловито копошилась под берегом стайка красноголовых нырков. Птицы меня еще не заметили, отчего совершенно беззаботно плавали и ныряли в реке. Я невольно залюбовался и в который раз пожалел о том, что не взял с собой фотоаппарат. Все, решил я, пришью таки к своей охотничьей робе дополнительный карман - ну не простительно такие моменты пропускать! Утки, занятые своим, совершенно не обращали на меня никакого внимания, я же не обращал никакого внимания ни на что кроме уток. И как оказалось зря.
Га-гак! Раздалось в утреннем небе прямо над головой. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности - надо мной, медленно, но только на вид, разгребала крыльями небо огромная гусиная стая. Птицы, очевидно, уже хотели было садиться, так как сбились в нестройную бесформенную кучу, далекую от правильного клина, но заметили меня, торчащего из прошлогодних трав. Стая испуганно взмыла в воздух, свистя крыльями, и загоготав, наконец, всем своим многоголосым хором. Лихорадочно вскинув ружье, я пытался поймать на прицел отставшего гуся! Наконец поймал, вынес стволы наперед и дал беглый дуплет. Дробь захлопала по перу, не причиняя птице никакого вреда, моя мишень после выстрелов даже не качнулась в воздухе... Далеко! Раздосадовался я, и стал вспоминать, видел ли я рисунок на груди и цвет лап. Конечно же нет! Тут же, прервав мои размышления, что-то пролетело над самой головой, едва не сбив с меня шапку. Это прошли на взлет мои знакомые нырки, черти их понесли на меня - неужто и впрямь так здорово замаскировался? Желая перевести дух от всех пережитых мной за эти несколько секунд событий, я уселся в свое крапивное кресло и стал прислушиваться к стрельбе, которая открылась сразу вослед моему залпу. Ружья грохотали повсюду. Гуси, поднявшиеся многотысячными стаями на крыло, закрыли собою полнеба. Птиц было так много, и летали они так беспорядочно, что все это напоминало живой воздушный водоворот. На разной высоте, устремившиеся в разных направлениях гуси, а меж них стайки уток, чирков, нырков и даже чаек, нашли, наконец, свои направления и разлетелись кто куда.
Вместе с ярким, солнечным утром, в угодья пришла тишина. Смолкли выстрелы самых отчаянных, или отчаявшихся стреляк, стих гогот и посвист крыльев, и даже жаворонки, пытавшиеся было насвистывать свои песенки, притихли. Пригрело солнышко, и в убежище моем сладко запахло сухими травами, речкой и весной. Стихло, казалось, замерло само время. И задремал бы я даже, но, несмотря на теплые весенние лучи, воздух был все же зябковат.
Вдруг, отдаленной, разорванной песней донесся желанный гогот гусей, и тут же команда Толи:
- Не стрелять почем зря! Пусть спустятся!
На противоположном берегу реки, я узрел нашего егеря, привстал и махнул ему рукой. Бородач в ответ поднял в руке гуся, затем махнул ружьем в сторону неубранной соломы и плюхнувшись туда, скрылся из виду. Прошлогодний полусгнивший стожок оказался неплохим укрытием, во всяком случае, я Толю разглядеть не мог. На краю громадной лужи с одной стороны да поворотного разлива на реке с другой, место егерь выбрал действительно умно. Гуси тянули прямо на нас, важно и неспешно. Я присел в своем укрытии. Сердце неровно колотнуло, когда вожак, а за ним и весь клин, дернулся и пошел на снижение. Подсознательно, я весь сжался, стараясь даже не дышать. Словно вторя мне, сама природа стихла, на время стих ветер, и замерло все. Одними глазами я провожал птиц в их стремительном полете. Вот, уже различимы силуэты, видно, как дрожат растопыренные пальцами перья на крыльях гусей. А звук, этот неповторимый, резковатый шорох с присвистом, рвущегося под крылом воздуха, заставил вздрогнуть изнутри все мое естество. Но, далеко...
Клин, вдруг стушевался, сбился в кучу, и птицы резко стали снижаться, заворачивая от меня. Только б никто не выстрелил!.. Гуси шли по дуге, еще каких-нибудь полкруга и я смогу выстрелить! Да не тут то было. Один за другим, бегло грянули несколько выстрелов и одна из птиц выпала из стаи. Остальная часть гусей как-то стушевалась, и бесформенной кучей стала набирать высоту, наворачивая таки на меня. Я вдохнул поглубже, выдохнул - волнение вопреки всему наростало. Вот, уже близко! Еще чуточку... Бах! Бах! Грянул Толя из своей копны, окончательно загнав гусей на меня. Я тоже прицелился и лупанул, по конкретно выбранному гусю, тот только качнулся в воздухе из стороны в сторону. Я провел его взглядом и хотел было уже отвернуться, как угловым зрением засек, что птица пошла таки на снижение по той же дуге. Стая набрала высоту и полетела искать другой водоем, а мой гусь зашел на второй круг, неуклонно снижаясь и гогоча. Еще одна птица, словно упала с неба и потянулась следом за первым гусем по кругу. Так перегогатываясь они и долетели до стрелков. Залп! И подраненный мной гусь упал вне пределов видимости, а его спутник снова налетел на нас. Но стрелять ни я, ни Толя не стали - высоко.
Когда птица показала нам хвост, Толя выскочил из копны и живой пантомимой изобразил: не стреляем, мол, пока гусь не снизится. Я кивнул в знак того, что понял. Постепенно волнение улегалось, я отдышался и уже почти был уверен, что выстрелю получше. Однако птица, вдруг, круто завернула за моей спиной и не пошла по старому кругу, а стала заходить из-за спины на меня. Пролетев надо мной на порядочной высоте, гусь, вдруг, нырнул вниз прямо на Толю. Выстрелов не последовало... Я удивился и приподнялся из крапивы. Теперь наша птица заворачивала сбоку, и вновь мне стрелять далеко, а над Толей в самый раз, и снова егерь не стреляет... Что случилось-то? Гусь зашел на очередной круг, выровнялся и попер на Толю на той высоте, на которой его уже палкой сбить можно. У меня уже сдавали нервы, у егеря тоже, он вскочил на ноги прямо перед гусем и заорал благим матом:
- Да достал ты меня уже! - поднял ружье и выстрелил. Птица упала прямо к его ногам. Бородач с недовольной миной на лице подошел к гусю, поднял его и, повернувшись ко мне, крикнул с досадой:
- Я ж хотел, чтоб он на тебя налетел! А ему тут, как медом помазано, вот и не выдержал! Все, пошли к машине, здесь больше лета не будет!
Сошлись на шлюзовом мостке реки.
- Ну ты даешь, Толя! Надо было сразу стрелять,- выдохнул я, - как тебе там, в стогу терпелось-то столько раз?!
- Видишь - недотерпелось! А думал на тебя налетит, у меня ж гусь уже есть! Ну, идем, бог с ними с гусями - день еще длинный.
- Дай хоть гляну, каков он из себя этот гусь? - протянул я руку к трофеям.
- Во-во, хоть нести поможешь, а то тяжеленные, черти! - ответил Толя, передавая мне свой груз.
Действительно - два гуся в сумме весили порядочно. Это были два гуменника, больших серых птаха. Мощный клюв, сильная шея, могучее тело, да два огромных крыла - все это вкупе поражало и создавало впечатление дикой необузданной силы и мощи, а перепончатые лапы вообще походили на весла. Пораженный размерами гусей, я вдруг особенно остро возжелал непременно добыть такого же самому.
Под разноголосый шум и гам собрались все у машины. Кто-то бурно радовался успеху, кто-то тихо улыбался весомому трофею, а кто досадовал на неудачу да сетовал на патроны.
С трофеями были трое - отличились кроме Толи еще Сережа - он тихо радовался и скромно принимал поздравления товарищей да дядя Федор - тот с громогласностью гусиной стаи возвещал все тонкости и моменты своей стрельбы. Особенный акцент он делал на удивительных чоках своей курковки, благодаря которым "у гуся просто не было шансов"...