Любовь была. Прости
– Мы пили на деревенских сушилах самогон, закусывали салом и смеялись, пытаясь обмануть смехом молодость, счастье и хмель. И вот спустя годы она заскучала, приехала. Разумеется, не обо мне, и не ко мне. Но встретиться пожелала. Я отказался. Пришел к тебе…
Слышать это было приятно. Но зачем рассказывал о другой, пусть и давней привязанности? Пытался убедить еще раз в ее всевластии в их последнюю ночь?! Так поверила! Он снова вдруг показался мальчишкой! А была игра с легковерной взрослой женщиной. Но все тогда были счастливы в этом обмане. Да и сегодня она не сожалела о нем.
Следующая встреча поразила не жестокостью, но удивлением – он никак не мог поверить, что к его словам относились серьезно, с надеждой! Разве она не подыгрывала ему? В его глазах все виделось недоразумением – на что им было рассчитывать?! Возможно, так все и было – не стоило искать виноватых. И ей удалось тогда найти силы согласиться с ним.
Но окончательно судьба не развела. Им нужно было встречаться по работе. Он благодарно улыбался. Задерживаться в его добрых непутевых глазах приходилось и ей. И постепенно чувство отмщения зародилось: скрываемое, становилось родным и необходимым. Чем только оно не оборачивалось по ночам, убыстряя биение сердца и наполняя спаленку жаром… Но воспоминания… почему они не терпят хронологии событий?
– Нет, Галина, ты даже не представляешь, что мне иногда снится. Вот, например, – как тебе это понравится? Ночь, огромная луна и бледные звезды вокруг. Вы с моей разлюбезной летаете на метлах, хватаете друг друга за волосы, и ругаетесь, но так вяло и скучно. А я, совсем маленький, плачу внизу в ступе и не знаю, почему вы деретесь: то ли причина во мне, то ли в этой вонючей деревянной колоде. И нашим девочкам на той же посеребренной лужайке до меня также нет дела. Они забавляются, глядя на вас, и хлопают в ладоши, громко и азартно заглушая мой плач. Я умолкаю и начинаю осознавать, что это не последняя встреча с безразличием и жестокостью.
– Похвально. Ты и во сне помнишь о нас. Только не понимаю, почему именно в таком негативе?
– Твой вопрос заканчивается ответом: в жизни негативы преобразуются и меняют цвета. Чувства вероятно тоже.
– А я боюсь, когда изменяются чувства. Даже добрый обман – это обман. Разве можно знать, когда и чем он обернется?
– Не глупи себя. Никому еще не удавалось прожить без его помощи. И потом, успокойся, я знаю, ничем твой благородный обман не лучше вселенского вранья. А доброта… она чаще всего и наказывается.
– Так и я о том же.
Наверное, у нее должно было появиться желание обернуться, сверкнуть насмешливым взглядом, и победно продолжить свой путь, скрывая не женский – девичий румянец и влагу на лбу, предательски растянутые радостью вспухшие губы, чтобы не остаться незащищенной в его глазах. Она уже знала: они будут провожать ее до конца коридора! Но почувствовала совершенно другую тревогу – не за себя, а почему-то за дочь… Эта тревога сухим осенним ветром съежила кожу на щеках и холодным закатом прокралась и застыла в глазах, обозначив растерянность. И дальше шла с неловкостью и с трудом, будто с каждым шагом преодолевая невидимое сопротивление, забывая здороваться и не замечая удивления приветствовавших ее. Впрочем, работа помогла справиться с неожиданной напастью. Кажется, и мужчина, и тревога затерялись в бумагах и переговорах.
Снова встретились вечером, там же, в толчее покидавших помещение знакомых и посторонних людей. Он и теперь был в восхищении и не пытался уверить в новой случайности. А ей, удивляться было глупо. Она уже с нагловатой легкостью отвечала на улыбку поджидавшего незнакомца: то ли нового коллеги, то ли беззаботного клиента. Последнее нравилось больше.
Потом был теплый бесхитростный вечер в уличном кафе, где они пока больше доверяли глазам. Но слова, оспаривая несправедливость, складывались весело в красивые и забавные истории. Оказывается, они случались и в их прошлом. Интерес уже не скрывали. Он был рад видеть перед собой разрумянившуюся девчонку, а ей ударял в голову хмель от озорства мальчика. Они могли показаться тогда моложе своих лет. Хотя она еще не была готова на что-то совсем дерзкое. И вечер прервала неожиданно даже для себя, вызвав по телефону такси, коротко извинившись за спешку.
Он не удерживал, приняв как должное извинение и некрасиво ухмыльнувшись. Оставаясь за столиком, провожал ее неприятной неизвестностью.
Их дочери учились в одной школе. Только его Рита была на год старше Анастасии, Насты. И так случилось, что они подружились уже после их романа. Он не знал об этом. А она несколько раз принимала новую подружку у себя дома, поила чаем и расспрашивала о родителях. Девушка рассказывала. Но однажды ей показалось, что рассказывает она слишком подробно. В рассказах присутствовала не столько настоящая любовь, сколько желание убедить в ней посторонних. Возможно, только показалось. Хотя и этого хватило охолодить свою заинтересованность. После Рита стала заходить к ним реже, уже не задерживаясь надолго. У молодежи всегда свои места для встреч.
Но, наблюдая за дочерью, она почувствовала, что их дружба исходит больше с позиций соперничества, чем сопереживания. А это очень приятно увидеть в родном человеке союзника. И она обнимала Насту с нежностью и взаимной тайной тоской, хотя серьезных разговоров на эту тему не заводила. Да Анастасия на них бы уже и не пошла. Ей нетерпелось почувствовать себя самостоятельной. Но мозг каждой женщины лелеял общую ненависть.
Иногда раздражение к его воловьему упрямому убеждению, что в этой жизни им ничего менять уже не обязательно, переполняло ее, и кровь закипала, гневом выплескивалась ему в лицо, после чего обиженно замыкалась, и пыталась на время исчезнуть из жизни мужчины. Но победить его снисходительность не удавалось: здесь верховодила не смелость, а протаптывали тропинки возле глаз отчаяние и безысходность, за которые самой и приходилось себя после казнить.
Он надолго не пропадал – обязательно находил ее в одиночестве, и она согласно прижималась к нему. О плохом мужчина не напоминал. Но, вглядываясь в отсиявшие встречей глаза, ей снова хотелось понять его запредельные холодные мысли.
– Что ты ищешь в нас: развлечения, любви, теплоту тела, понимания?..
– Вот, а понимания человеку лучше опасаться: оно обязательно будет использовано против него.
– А, помнишь, в одном древнем фильме мальчик написал в сочинении: «Счастье – это когда тебя понимают».
– Мальчик еще не знал жизни. Молодость искушает вопросами, очаровывает красивыми и простыми ответами, но учит совсем не удачей, а обманами. Уж вы то женщины, знаете это лучше нас…
– Почему ты боишься быть счастливым? Для чего хочешь казаться таким серьезным и мудрым? Зачем тебе эта чужая маска разочарований?
– Ну, замолола. И ты туда же! Все пытаетесь приобщить меня к своей бабьей религии счастья, которого никто не видел, но которое почему-то должно обязательно быть. Это как с выдуманным образом идеального мужика, который давно вымер, но между вами девочками, и, слава богу. Вот только мужчины об этом знать не должны! Галина, мы уже взрослые люди. Оставь мечты детям.
– Я и не пытаюсь тебя переделать. Знаю, что поздно. Да и твоя Соня времени мне на это не отпустит. Хотя, начав делить тебя со мной, она как-то сразу повеселела. Это подметила не только я.
– Ух, ты, умничка! Вот такой мне нравишься больше. Ангелочкам на земле делать нечего. Зубками ее, зубками. Только, чур, в руки ничего не брать! И в грудь не бить!..
– Тьфу! Это, пожалуй, уже перебор. Тебе не кажется?..
Он проводил ее до подъезда, и внутри все замерло, сжалось, почувствовалась подзабытая тревога ожидания мужской просьбы. Она остановилась у двери, развернулась к нему заранее согласная!.. Левая рука оказалась в его горячей ладони. Но взгляд мужчины обратился в ночное осеннее небо, откуда неторопливо спускался холод, безмолвие и одиночество. И даже старый фонарь на той стороне улицы насторожился, почувствовал неладное в поведении странных людей.
И в этом неожиданном молчании, вспомнилась давняя история, похожая на сегодняшний вечер, уже однажды превратившая ее в маленького беззащитного зверька с перепуганными глазами. Она дернула его руку к себе, пожелав быть ближе… позабыв вцепиться в нее… Поэтому случилась очередная неловкость с пустотой. Он только немного наклонился и едва коснулся прохладной щеки губами. После чего миролюбиво улыбнулся, пожелал спокойной ночи, и зашагал по тротуару прочь. Ей хотелось окрикнуть его, показаться веселой, предложить посмеяться вместе над совместной непонятливостью, но вырвался только стон разочарования. У этого мужчины не было привычки оглядываться.
В середине лета девчата получили от нее предложение отдохнуть вместе в деревне у родственников. Молодежь удивленно переглянулась, поначалу не зная как реагировать на предложение. Но дочь когда-то уже там была. Юная память сохранила о том времени много положительного, и это решило исход их сомнений. Галина уже замечала, что Анастасия была сильнее старшей подруги. Впрочем, отдых не оговаривался сроком – в любой момент девчонки могли вернуться в привычную среду обитания: к скучающим ухажерам и волнующим милым сплетням подруг.
Ехать куда-то одной сейчас, для нее было пагубней любого наказания. Поэтому она не могла не испытывать благодарность к детям, устроив им поход по магазинам, не скупясь на покупки, с интересом и пониманием прислушиваясь к их пожеланиям и просьбам. И девчата, входя в азарт, беспощадно уничтожали ее накопления, подталкивая к обновкам и спонсора. А тот, нет-нет, да и задерживался возле мужского отдела, не замечая настороженные взгляды и беспокойный шепот чад. Но однажды, ей показалось, что Рита залезла в чужие мысли и подтвердила: «Да-да, это папин размерчик». И она, испугавшись, заспешила на улицу, стараясь не встречаться в тот момент с глазами девочек.
Они лежали, прижавшись спинами к теплой земле под огромным голубым небом июльского полдня широкого поля, и были счастливы в своем недвижении. И даже говорить о чем-нибудь им сейчас не хотелось. Но давнее желание, как бесцеремонное насекомое, возникло и помимо ее воли сорвалось с губ:
– Давай куда-нибудь съездим. Пусть ненадолго, но только подальше. Я давно нигде не была.
Он ответил знакомо и безучастно, от чего стало понятно и обидно – ее просьба ничего в нем не пробудила.
– Съездим. А, если подальше, то лучше слетаем. Вот решим куда, пошлем все к чертям, и слетаем. Что нам стоит свободным и счастливым?
– Почему ты такой жестокий?
– Разве тебе кто-то отказал?
– Но я же знаю, что ты никогда не решишься!..
– Не решусь на что: отказать тебе или по твоей команде тут же сорваться с места? Что плохого я тебе сделал? Я когда-нибудь ставил тебя в трудновыполнимые условия, подставляя как нож к горлу требование выполнить мою блажь в точности и сейчас по единственной причине – а вот мне так хочется!
– Я попросила о чем-то невозможном?
– Понятно. Тебе просто захотелось услышать от меня просьбу о прощения. Прости. Вот, только, за что?
– Прости и ты меня.
Постепенно она привыкала к коротким праздникам с ним. А понимание, что другие отношения для нее были бы невозможны, с каждой встречей становилось все убедительнее и осознанней. Слишком непредсказуем и свободолюбив был этот человек.
Она не знала: ожидал он ее или догнал, но тогда все произошло неожиданно. И тяжело опустившиеся сзади на плечи ладони напугали ее. Потом, узнав их, ей захотелось откинуться ему на грудь. И едва не упала. Он удержал свою глупышку уже со стороны, удивленно посмотрев в глаза. Затем почти потащил в подъезд, в лифт, где ошалело целовал лицо и мял тело. Ей быстро передалось его желание и нетерпение. И уже у двери долго не могла найти в сумочке ключи. А найдя, путалась с ними, не получалось вставить нужный ключ в скважину. Его это забавляло. Недолго. Сжалился. Отобрал прыгающий в руках брелок. Открыл дверь. Вошел первым, втягивая за собой хозяйку.
И дальше ожидаемое происходило в кошмарном натиске или в сумасшествии. Но нравилось. Возможно оттого, что такое с ней случилось впервые. Она уже сама торопила его, не замечая этого, все с той же неловкостью и неприятной откровенностью впиваясь в теплые губы и помогая снимать одежду, падая на неразобранный диван, принимая на себя тяжелое тело. Но, когда до наивысшей близости оставались мгновения, застыла, широко раскрыв глаза, почувствовав странное безразличие к продолжению. Она вдруг поняла, что именно этих последних мгновений желает меньше всего! И сама испугалась этого открытия! Да, нет же, мужчина ей был приятен и все что делал, не могло не нравиться!.. Вот только до определенного момента… Дальнейшему она и не думала противиться. Но оно вдруг превратилось во что-то необязательное. И это не осталось незамеченным.
Усаживаясь в ногах, он не скрывал разочарования. Непонимание было сильнее вопросов и не нуждалось в ответах. Он только безвольно позволил ей взять свою руку, не ощущая прежней нежности, предпочитая видеть в окне опустошенные осенью ветви на фоне серого неба. Темные влажные глаза женщины его больше не интересовали. А тишина по-хозяйски наполняла чужими запахами незнакомую комнату, удивляясь, как можно было с таким безрассудством ворваться сюда?
У двоюродного брата Дмитрия была небольшая молочная ферма. Деревенька еще не обезлюдела. Даже в сенокос рабочих рук хватало. Поэтому гости пропадали целыми днями на речке. Или отправлялись в лес лицезреть дикую природу и вдыхать свежайший воздух. Грибы и ягоды их интересовали мало: все это в изобилии им на кухню приносила соседская ребетня. То есть женщины просто отдыхали.
Когда девочки были рядом, она, о многом догадываясь, чего-то даже желая, уже не могла заметить в их поведении и намека на внутреннюю вражду. Это и пугало и радовало. Они были достойны друг друга и испытаний будущей жизни. И случайно перехватывая взгляд дочери, находила в нем всесокрушающую силу. Это открытие почему-то приносило ей здесь удовлетворение и радость. А вот вызов в глазах Риты настораживал немыслимым предопределением. Это пугало дикой мыслью, что девушка не только догадывается, но и хорошо осведомлена насчет их прошлых отношений с отцом, и никому той вольности прощать не собирается. Она могла поделиться нежелательной информацией с Анастасией. Дочь повзрослела и просто так уже не попросит развеять сомнения. Как воспримет неопытная душа свалившиеся откровения? Такие минуты портили настроение и заставляли дергаться плечи. Но курносый носик все же задирался вверх, освобождая на какое-то время от отвратительных домыслов, которые все чаще вламывались в ее расстроенную головку.
– Галина, знаешь, как горят торфяники? Гадко, едко, почти без пламени и воздуха. Часто невидимо, внутри почвы. И только по дыму и вони догадываешься, что где-то горит. А гореть может уже под твоими ногами, и до беды осталось совсем немного: одно движение. Вот так и ненависть, направленная против одних, случается, уничтожает или калечит совсем других, не испытывая при этом ни кусочка жалости, ни краешка виновности.
– Надеюсь, к нам это не относится?
– Кто знает, кто знает. И, наверное, пока этого лучше не знать. Прошлое и будущее для меня сегодня мало различимы: я не понимаю сейчас ни того, ни другого.
Тогда он заехал к ней после похорон матери, растерянный и озабоченный. Очевидно, там что-то произошло неожиданное и невозможное для него, но расспрашивать в тот вечер ни о чем не стала. А потом как-то и не пришлось. И теперь, вспоминая об этом, она почему-то испытывала что-то вроде вины, оставленной ей не случайно и не справедливо, как чужой долг.
Она не желала уходить. Не спешил в то утро и он. Только рассвет новой осени, несмотря на наступающий выходной, был убедительнее их желаний: расставание всегда предопределено. Но Николай снова и снова касался губами ее вспухших губ, влажных глаз, не успевающих остыть щек, привлекая к себе раскрепощенное, почти детское тело, заставляя руки опять обвивать ему шею, восхищенно вслушиваясь в долгие выдохи, почти стоны. И запотевшие окна машины создавали иллюзию отстраненности от окружающего мира, и внушали ощущение реальности только в этих объятьях.
Она уже привыкла подчиняться ему и предугадывать его желания. Но почему-то теперь казалось: это произошло быстро, незаметно, без всякой ломки. Хотя о многом вспоминать не хотелось, как и выбрасывать из жизни некоторые воспоминания, нет-нет да и обжигавшие ступни ног, и скручивавшие сухостью язык. Вот только глаза научились не выдавать встревожившуюся память.
Даже в то утро, она наслаждалась всем, кроме завершающей близости, будто за ней могло оборваться все: и их отношения, и их жизни, да и сама жизнь для которой рождены дети и должны появиться внуки. Да-да, однажды необязательность этого момента превратилась в страх, пусть скрываемый, преодолеваемый, но с трудом, и с жалостью к обоим участникам заинтригованных возникшим абсурдом. В сокрытии таилась печаль. В открытии ожидала обида.
То лето было засушливым и ветреным. Уже перед самым отъездом окрестности заволокло дымом лесных пожаров, возникших сразу в нескольких местах неподалеку от деревни. И в данной ситуации она не могла уехать, потому что теперь от помощи на ферме не отказывались. Людей приходилось отправлять на борьбу с приближающимся огнем. Поэтому Рита позвонила отцу, попросив приехать за ней. Это было правильным решением. Анастасия должна была уехать с ними.
В день предполагаемого отъезда она покинула девушек, когда те еще спали, рано утром, не попрощавшись, надеясь: те забегут к ней на работу. Они этого не сделали. Тогда в заботах решила, что Николай спешил. Беспокойство появилось вечером, когда узнала – он не приезжал, а девчонки исчезли. Тем временем огонь перерезал дорогу ведущую в город. Мобильники детей не отвечали.
Трагедия раскрылась на следующий день, после того, как к ним пробились пожарные. Они и обнаружили сгоревшие «Жигули» и неподалеку от дороги два обугленных трупа: мужчины и женщины. Возле этих тел она и увидела дочь, лицо которой поразило ее спокойствием. Поначалу даже подумалось, что погибли посторонние люди. Но когда участковый объявил о странных обстоятельствах смерти, все поняла и пришла в еще больший ужас.
– Ярким осенним утром я шел по лесной аллее и красивейший франт: бело-черный дятел в алой феске перелетал с березы на березу, косился с неудовольствием на меня и, наверное, полагал, что человек преследует бедную птицу. Почему-то вспомнилась и моя недавняя череда несправедливостей и несуразностей. Может, и я поступал не верно, не осознавая чужого пространства?
– Ты не говорил о своих проблемах, но я догадывалась.
– А нужно ли переносить свои неприятности на других, тем более, когда и помочь тебе не могут. В этом есть что-то гадкое. Да и опасаюсь людей, которым интересны чужие погрешности, болезни и неудачи. Когда-то мать говорила мне: «Чужая боль должна пройти через тебя, но бойся поделиться своей болью».
– Разве я чужая тебе и меня нужно бояться?
– Не чу-жа-я… И бояться нам друг друга, скорее всего, не нуж-но. Но, тогда ответь, что за страх сковывает тебя в момент близости? Ты никогда не задавалась вопросом, что может надумать себе мужчина пронаблюдавший за тобой?
– Прости. Но я не знаю что ответить. Причина не в тебе – это правда! Мне, кажется, все уже проходит. Должно скоро пройти. Это отголосок прошлой жизни, тех, уже моих неудач.
– Как видишь, и мне не стоило заводить этот разговор.
– Так вышло. Сама бы я на него не решилась. Ты хороший. Ты пытаешься понять даже то, что понять не можешь. А однажды все равно расстанемся. И мне снова будет плохо.
– Откуда знаешь, каким будет расставание? Не ищи его в своем прошлом. Хотя, конечно, кто мы без прошлого, без его, не всегда понятной нам нежности.
Он все-таки увез ее. И увез далеко. В Саксонию. Хотя это и была командировка, но ознакомительная, оставлявшая им уйму свободного времени. И они, минуя небольшие чистенькие городки и уютные деревеньки, отправлялись в горы, и уже оттуда, с высоты, любовались красными черепичными крышами, восхищались строгими серыми замками на вершинах, сходили с ума от повсеместного буйства весенней зелени, и наслаждались необыкновенной синевой чужого неба. Наверное, в горах оно было чуточку ближе к ним. А, заночевав в маленьких гостиничках, уже без остатка отдавались друг другу. Здесь их никто никуда не торопил, и нигде с особым нетерпением не ожидали. Время, которое им приходилось тратить на служебные дела, было милосердно к ним, отзываясь краткостью и неизменными удачами.
Именно здесь она, наконец, почувствовала странное очищение, обрела счастливое безразличие к будущему, сумела расстаться с неуверенностью и преследовавшими ее неудачами прошлого, обрела смелость никогда не знакомую прежде. И однажды выйдя обнаженной из ванны, набросилась с таким несвойственным ей нетерпением на скучавшего мужчину, никак не ожидавшего ярости атаки, и захваченного врасплох распластала на простынях, принуждая к молчаливому повиновению ее страсти. С каждым мгновением его замешательство только увеличивалось. А она просто воскрешала в себе женщину.
Даже когда дыхание их успокоилось, ему все еще не верилось, что рядом находится она, еще недавно всегда такая робкая и подвластная в его объятиях и желаниях. И он с недоверием искал в глазах победительницы подтверждения сегодняшнего открытия: откровения новой жизни. Наверное, тогда мужчина переживал новый шок, и, он еще не был уверен, нравится ли ему такой эта женщина! Но скоро замешательство пройдет. И медовый месяц в Саксонии они продолжат уже за свой счет. К счастью, на работе к их просьбе отнесутся с пониманием.
Женщины молча сидели на берегу речки отстраненно друг от друга. Вечерело. Сменившийся ветер отогнал дым от деревни, и дышать стало легче. Вот только на душе от этого легче не становилось. Поэтому она долго не решалась произнести те страшные слова, рвавшие внутрености:
– Наста… – она уже давно не называла повзрослевшую дочь таким именем, – Зачем ты это сделала?
– Что, мама, сделала?
– За что ты их убила?!
– Я никого не убивала, мама! Это Ритке пришла бредовая идея подшутить над отцом. Она попросила привязать ее к дереву, а ему сообщить по телефону, где нужно будет искать свое сокровище. Кто знал, что он попадет в этот злополучный забытый браконьерничий капкан. Откуда он только взялся? Мы же все вокруг истоптали! И как раз в этот момент поднялся ветер, и огненный вихрь окружил нас. Мама, я испугалась! Я никак не думала, что он не сможет освободиться от той железки. Чем я могла ему помочь? И что бы я ему сказала, выбегая из кустов? Что это всего только шутка, дядя Коля?!
– А разве она тебя не звала?! Ведь это ты привязывала подругу к дереву!..
– Я не собиралась уезжать с ними. Я могла не успеть вернуться в деревню! И ты не представляешь, как там было страшно!
– Наста, что же ты не пришла тогда ко мне? Кого ты хочешь обмануть – свою мать?! Как же ты будешь жить с этим дальше?! Как сможешь жить теперь со мной?..
– Мама, ты сумасшедшая! Почему тебе такое пришло в голову?
Она не ответила. Над рекой легко и беззаботно улыбались им Николай и Ритка. Они никого не обвиняли и ни о чем не спрашивали. Эта жизнь была им больше не интересна.
август – октябрь 2007г.
Из книги "Солнце в чужом окне" 2011год
ISBN 9878-5-904418-52-6