Стена

Валентина Скворцова 2
       Поднимался день как всегла без солнца, без неба. Светлая стена с выцветшими обоями мозолила мне глаза. Слова, созревая, лопались как перезревшая ягода, обливая мою душу горьким вяжущим соком. Голос мой умер, раздавленный навалившейся на меня болезнью. Тишина, вросшая в меня корнями, как плющ обвивала комнату.
       Я лежала неподвижно на металлической кровати с панцирной сеткой, которую дочь откуда-то принесла. Кровать была повёрнута к двери и я не видела окна, а только стены и дверь, котоя всегда была плотно закрыта. Я не знаю сколько времени прошло после того, как умер мой муж и меня разбил паралич. Я потеряла счёт времени. И вот я, никакая, дурно пахнущая, лежала на кровати, взирая на потрескавшийся потолок и стены. Когда любовь единственной дочери ко мне угасла, стена ожила. Она, холодная, бездушная, глухонемая стала мне подругой. Я молча могла разговаривать с ней, а она молча могла отвечать мне. Этот молчаливый диалог никто не мог слышать, оттого  я могла быть вольна в словах и высказываниях.
        Дочь заходила в комнату, чтобы накормить меня и проветрить комнату, а остальное она делать брезговала. Я лежала немытая, в грязных простынях, которые стали сгнившими лохмотьями, издавая резкий вонючий запах.
        Вот и сегодня, войдя в комнату, она молча открыла форточку и, присев на крашенный табурет, стала кормить меня куриным бульоном с протёртой курицей. Она не разговаривала со мной. Я по лицу видела, как ей неприятно заходить ко мне в комнату, возиться со мной, а ещё неприятней касаться меня. Увидев испарину на лбу, она спросила:
- Мам, ты что, заболела? - и сама себе ответила,- Вижу, что заболела. Ладно, врача на дом вызову.
Покормив меня, она молча вышла, не сказав ни единого тёплого слова, будто не мать перед ней, а бесчувственная надоевшая кукла, которая только и может, что открывать и закрывать глаза. Я проводила её глазами и душа, взбунтовавшись, взорвалась слезами. Я не знаю, за что судьба так наказала меня! Печаль застелила мои глаза. Был бы жив Коленька,всё было бы иначе. А с его смертью всё пошло наперекосяк. Болезнь ко мне прицепилась. Вон как ручонками обняла меня, не оторвать, лучше бы задушила меня в своих объятьях, иль я не выпила свою горькую чашу! Оборвав мои мысли, в комнату вошла медсестра.
- Боже, почему у вас так дурно пахнет?- спросила она дочь.
- Я форточку открыла, сейчас запах выветрится,- ответила она, не смутившись.
- А постель когда меняли?- спросила строго медсестра, глядя на грязные лохмотья, торчащие из-под меня.
- Да я вроде меняла недавно,- сморщившись нерешительно промямлила дочь.
- Давайте я вас послушая. Сейчас приподниму вас, и мы посмотрим, что у нас там,- сказала, обращаясь ко мне медсестра.
Она попыталась повернуть меня на бок, но моё тело не слушалось. Она с ужасом увидела, что, лежавшие подо мной матрац и простынь сгнили,а спина вросла в панцирную сетку.
- Как вы так можете обращаться со своей родной матерью!- закричала она.
Крик полосонул по спине молчавшей стены, и я почувствовала как, обезумев, она молча завопила, упав на плечо тёплому весеннему дню. Я молча заплакала и слёзы, скатились в раздробленную тишину, оставив мокрый солёный след. Медсестра куда-то позвонила и вскоре приехала машина. Четверо санитаров вошли в комнату и меня вместе с кроватью вынесли на улицу.
        Я вдохнула свежий воздух. Я забыла как пахнут улицы, как пахнет небо, а оно было таким синим и глубоким, а солнце таким ярким, что у меня закружилась голова. Зелень листвы покачивалась на деревьях. Этот пьянящий весенний воздух обволакивал меня. Я увидела черёмуху - блондинку. В белом дыму её пропала моя тоска, лишь горькая обида сидела в своей норке и не хотела уходить из подвала моей души.
         Меня на кровати занесли в больницу, потом в операционную. Старенький хирург, осмотрел меня, всё больше удивляясь и негодуя.
- Сколько лет работаю, а такого ещё не видел,- сказал он обречённо.
Операцию решили делать в несколько этапов. Я умерла при первой же попытке. Сердце не выдержало. Меня разделили, как делят сиамских близнецов, только близнецом была кровать. Кровать выбросили на помойку, а меня похоронили на кладбище.
          Весна купалась в море сирени. Весенний дождь пробежался по крышам, спрыгнув, он помчался по вздохнувшим улицам, и скрылся за смеющейся речкой. Жизнь продолжалась. Со спин стен моей комнаты содрали старую кожу, похоронив под новой холод одиночества, обиду и горечь ушедших дней.