Касса

Владимир Мельников-Гесс
КАССА

Одного сумасшедшего направили на лечебные процедуры. И, как заведено, вместе с санитаром. Вышли они из корпуса, а на улице Весна! Тепло! Солнце в лужах сверкает! Ручьи в цветных бензиновых плёнках и всяком мусоре, как пассажиры на вокзале, со своими узлами и чемоданами суетятся, хламом и щепками толкаются. Зовут, одним словом, в путь-дорогу дальнюю. А тут ещё и санитар отлучился. «Ты постой! – говорит. – А я сейчас! Мигом обернусь!» – и исчез. Может, покурить пошёл, а может, опохмелиться. Наш больной проводил бегущий куда-то ручей взглядом и решил составить ему компанию. Поплыла его душа бумажным корабликом на блеск воды, как на свет маяка манящего! И на выходе из больницы его никто не задержал. Время было перестроечное, совсем непонятное – то ли полный бардак, то ли свобода такая!

А ручеёк знай себе бежит путеводной нитью ариадниной. Больного до трамвайной остановки мигом доставил. А тут – звонь! звонь! – и трамвай подтягивается. И двери гостеприимно распахивает. Больной кобениться  не привык, вошёл, раз приглашают. Сел на сиденье кожаное мягкое. В окошке вид вообще замечательный. Красота, одним словом, полная! И поехал больной по городу, как на экскурсию ознакомительную! Знай себе круги наматывает. Никто у него билета не требует! Сами помните, как без билета – зайцами!

Вдруг трамвай резко дёрнулся! Народ вяло так, но матюгается: «Не картошку везёте, ироды!» А сумасшедший совсем без опыта! О билетную кассу как трахнется! Только звон пошёл в голове его! Трёт больной шишку набитую и кассу легонько щупает. А она из нержавейки вся, нежно никелем поблёскивает! Вся такая стройная… Рожу его отражает смешно, с искажениями разными! Словно немного заигрывает. Повод даёт познакомиться! А народ со всего вагона к ней жадно тянется! С личными сбережениями расстаётся без жалости! Трыньк – три копейки, не меньше, падает! Брыньк – билет в одни руки! Пожалуйста! Касса как бы говорит пассажиру платящему: «Поезжай! Дорогой! Раз приспичило!» Ах! Как касса сумасшедшему нравится! Он хоть и больной на голову, но к деньгам имел уважение. «Сколько ж меди в тебе с серебром?! Немеряно!» –  так и эдак больной к ней ластится. И ручонкою шаловливою за бока её стройные лапает. Но она была явно холодная к притязаниям его назойливым. «А щель, щель какая шикарная! Да в неё и рублишко закатится, словно мячик в ворота футбольные! Да что рубль, тут и сотня единой бумажкою – влезет, даже ничуть не поморщится!» –  разгоралась симпатия пламенем, как костёр в голове его. Только искры из глаз во все стороны! На каком-то круге несчитанном он влюбился в неё окончательно. И красавица, и зажиточная, и работу имеет важную! Лучше сыщешь ли где в окрестности?! Говорить он стал ей признания! Громко прелести восхвалять её! А пассажирам что, перестройка в стране объявлена! Может, думают, есть решение! Вот и учат работать по-новому! И наглядно всем демонстрируют, как любить свой станок фрезерный или пресс гидравлический обихаживать!

Без помех покружил больной до ночи. Лишь в депо нашли его злые уборщицы и на улицу швабрами выгнали. Кемарнул он в подъезде, что рядышком. И чуть свет снова милой любуется. Говорит ей слова восхищения!
То ли снова вагон сильно дёрнулся, то ли что-то иное заклинило. Но больной закипел вдруг от ревности, как кастрюля, на газе забытая. «Что ж тебя мужики нагло лапают?! А ты радуешься, вся довольная?! И катаешь толпу за денежки! Может, ты проститутка валютная?!» – пар пускал он со свистом и руганью. Возводил не по делу напраслину! Где ж сыскать-то в трамвае с валютою?!
 
И решил укрепить кассе нравственность! Стал поэму писать злободневную. Убедить её силой поэзии отказаться от денег суетных, чтоб в покое мужчины оставили! Написал он всё очень жизненно. И концовка вышла ударная, призывала всем кассам дать вольную!

Тает ночь, зарёй стекая
В реку  будущего дня,
У билетных касс трамваев
Безбилетных толчея!

Но его прям из сердца творение впечатлило её не особенно. Она так же болтала угодливо – треньк! да бреньк! треньк! да бреньк! – с пассажирами.
Возмутился больной наш нешуточно: «Власть тогда применю свою жёсткую!!!»  Встал у кассы Илюшей Муромцем. Объявил, что билеты навеки закончились! Мол, катайтесь теперь забесплатно все! «Коммунизьма!!!» – трудящимся нравится. Касса тоже затихла испуганно, не перечила громко влюблённому. И затрясся трамвай по колдобинам, словно в светлое царство грядущее! Непорядок всё ж обнаружили. На стоянке водитель прислушался, как мужик не платить агитирует за проезд на общественном транспорте! И связался срочно с милицией!
И наряд прилетел, не заставил ждать. Хоть с трудом, но скрутили голубчика. Наш больной защищался отчаянно! И кричал кассе искренне, чтоб простила его и надеялась! Погубил, мол, всё глупой ревностью! Но вернётся он, не задержится! Но менты даже дело не стряпали, получили уже извещение. Угостили пинком на дороженьку, чтоб лечился он лучше прежнего, соблюдал дисциплину больничную! И обратно с конвоем отправили.

Годы минули незаметно так. Лет десять-то с хвостиком кануло. И больной ел микстуры старательно, процедуры  совсем не прогуливал. На успех медицины надеялся. Но случились в стране изменения. Перебои пошли с пропитанием. И врачи, посчитав всех здоровыми, отпустили гуртом на все стороны! Он пошёл по маршруту прежнему. На скамеечку сел деревянную, ждёт с любовью своей свидания.
И трамвай спешит, как прикормленный. Громко и весело тренькает! Дверь знакомая распахнулась лишь, он метнулся в вагон сизым голубем. Распахнул, словно крылья, объятия! Только кассы в вагоне не было! Продавала билеты в нём девушка! Она с очень милой улыбкою и выздоровевшего  обилетила. Ему денег немного-то выдали! Заплатил, как кутнул, не пожадничал! Осторожно он стал всё выведывать: «Где же касса моя нержавеющая? Где она, моя милая, прячется?! Мою ревность, как зуб, с корнем вырвали! Без опаски летит пусть голубушка! И прямёхонько на грудь мою!»
А девица в ответ улыбается.  Не иначе мужик прёт знакомиться! И с намерениями, и с серьёзными! «Да я вместо неё теперича!!! Не похожа разве ни капельки?!»

Выздоровевший так и сел на место освободившееся. «Чудеса, да и только! – думает. – Может, как из крутого яйца вылупляется скудный завтрак утренний, так, может, и из кассы произошла эта девушка!» Присмотрелся уже внимательней: «А похожа, похожа, негодница!»  Стал он к ней с разговорами клеиться. У кино сговорился встретиться. Та и на ночь его оставила. Ночь сомнений все крохи развеяла. Всё сыскал, всё нашёл, любознательный. Быстро свадьбу сыграли ладную. Вскоре выучился он на водителя, по маршруту стал ездить с супружницей. И, казалось бы, вот оно, счастье!

Но средь ночи трендякнет будильничек.  Как дуга в погоду дождливую, искру выкинет память дырявая и осветит забытое прошлое. Сразу вспомнит бочок её ласковый нержавеющий! Ясно-никелевый! И вздохнёт грустно-грустно так! Ведь недаром твердит пословица: «Не ржавеет любовь первая!»