Итак, Москва - продувная стерва, многодетная мать, не успевающая следить за своими пронырливыми детьми, внуками и правнуками, потому что сама все время где-то пьет и что-то проворачивает. Всюду огромные красивые дома - гораздо выше нашей Амары - но постоянно все ненадежно: и погода, и дела, и люди... Единственное, что не изменилось - это ни одной новой автомагистрали, но и машин было раз в десять меньше, чем в Багдаде. Многочисленный почти бесплатный общественный транспорт, где народ еще думал, бросать ли три копейки в кассу, или оторвать билет так - легко управлялся со всем движущимся населением. И не было этих ужасных багдадских пробок, когда весь пыл города уходил в работу моторов на одном месте.
Солнце еле грело, будто за время моего отсутствия прошел миллион лет, и люди от холода быстро двигались, а я расхаживал походкой верблюда, удивляясь и оглядываясь, откуда дует такой холодный ветер – это в конце-то июня! Пришлось ходить в зимнем – майка, джинсовые рубашка и брюки. Я чувствовал, что просиди в Ираке еще пару лет, и я бы здесь уже не прижился.
Надо было как-то начинать жить в Москве, и с утра я поехал на первое свидание со своей машиной, которую здесь уже получил отчим. Я открыл створки какого-то гаража, и из мрачной темноты моя узница подслеповато моргнула фарами и широко улыбнулась никелем. Я сел в машину, «мою любовницу», как говорил Богатков, когда Лариски не было рядом, и почувствовал, что любовница шикарней меня: на нее смотрели с уважением, а на меня с укоризной.
Я подъехал к дому.
- Ну что, прокатимся? - сказала жена, выйдя посмотреть. Много лет я мечтал об этом - как мы впервые поедем на своей машине! А теперь мечта атрофировалась и болела. Я открыл дверцу, жена села рядом, и мы поехали по Москве, но смотрели в разные стороны. Мне не хотелось машины, не хотелось квартиры – мне хотелось уехать куда-нибудь в тепло. И я даже знал, куда.
Потом я сдал загранпаспорт, получил отпускные и какой-то процент своей инженерской зарплаты за два года. Как кому, а для меня это было много. Я даже не стал пересчитывать – хватило и цифры в ведомости. Все равно сейчас деньги будут розданы ожидающим кредиторам: мебели, холодильнику, люстре…
И, наконец, получив немного свободы, бурля от кипящих предчувствий, я позвонил в пятницу вечером Валерке Крыпаеву.
- Ты завтра свободен? – спросил я после первых радостных криков.
- Да, прямо с утра, - услужливо подсказал он.
- Так я подъеду?
- Подъезжай…
Как говорил нам в Мадине бывалый Байков, в отпуске ставишь у дверей мешок с деньгами, и каждый раз, перед встречей с друзьями, запускаешь туда руку и берешь, сколько ухватишь! Я еще собрал в цветастый пакет подарки и поехал. Без машины! Вышел у нашего старого, известного - благодаря моим рассказам - всему Ближнему Востоку гастронома на Октябрьском поле и посетил мемориал «Винно-водочный отдел». Откуда-то зазвучала тихая подвыпившая музыка шестидесятых годов. По углам зажглись факелы памяти, освещая скромные витрины с красивыми табличками. Я подошел к одной из них: «Здесь Соловьев и Крыпаев со товарищи в 1966 году, учась в девятом классе, впервые купили литровую бутылку ямайского рома крепостью 60 градусов. Дальнейшая память об этом событии отсутствует». Пробежав глазами другие таблички, я мысленно преклонил колена и степенно приобрел у несвежей церемониймейстерши две бутылки шампанского и бутылку коньяка. Это я решил еще по дороге. И торжественно вышел, провожаемый задумчивыми взглядами ветеранов и задорными - молодежи.
И неспеша пошел родными дворами, раскланиваясь со знакомыми домами, гаражами, помойками и заборами.
Дворы стареют – что делать! Дома меняются – куда деваться! Но подъезд с лестницей еще держался, и дверь на третьем этаже была! Вот она передо мной, и за это мгновение даже стало не жалко лет. И звонок звякнул, как звенел с детства, и я замер с бутылками в руках, как в юности, и огромный рюкзак рассказов давил на плечи… Эх, да что там!..
Раздалось знакомое шарканье тапок за дверью, щелканье замка - и дверь рас-пах-нулась!.. И упал с души страх, что она уже никогда передо мной не откроется.
Тапочки не изменились, а Крыпаев, чуть-чуть прихваченный временем и запаршивевший бородой, пришел в знакомый восторг прямо с порога:
- О! «Он, умница, шампанского привез!..» - мгновенно процитировал он наш любимый стишок, увидев мою добычу.
И я шагнул через порог, и поток прекрасных непрокисших чувств залил прихожую. Почему я так любил искренность?
Вышла Ирина. Как это приятно - чужая жена: сразу радость, приветствия, поцелуи...
Я вручил подарки, и меня, как деда Мороза, потащили на кухню. Там я достал Крыпаеву отдельный подарок - картину с изображением испившегося старика со стаканом вина в руке и сказал, смеясь:
- Вот твое будущее!..
Вышла Валеркина мама:
- Дима, Валера так тебя ждал!..
И мы сели за стол, и все немного выпили, а потом Ирка извинилась и ушла к ребенку. А мы с Валеркой, выпив коньяку для начала, для проверки памяти, пробежались по всему нашему прошлому от хвоста до головы – не забыли ли чего. Потом быстренько проанализировали результаты нашей совместной активности и сделали вывод, что зря столько метались впереди времени и мучались поперек еще не родившихся проблем, не вовремя восклицая «Что же делать!?» А потом решили, что все-таки это было нужно, потому что поглядите, какие мы стали сообразительные, и какая умница у Валерки Ирина, да и жена моя тоже была хорошая, разве она виновата, что попался ей я...
- Э-э! Стоп, Димыч! - сказал Валерка. - Давай чуть назад.
Моя жена не любила моих друзей. (Скажи, кого из друзей мужа ты не любишь, и я скажу, любишь ли ты его самого!) И чем друзья были мне ближе, тем больше они ей не нравились, а Валерку, как моего особого друга, она не любила отдельно.
Тогда я осторожно, будто разворачивая большую драгоценность, стал рассказывать про Эльхам. Валерка умел слушать.
- Нда-а, Димыч! – с удовольствием протянул он, когда я добрался до промежуточного конца. - Хорошо тебя скрутило... А ты не преувеличиваешь? Ты всегда был впечатлительным.
- А ты всегда был циником! – обиделся я и решил не говорить ему про ее приезд.
- Как тебя на все хватает!? – удивлялся Валерка. Тут с одной не разберешься, а ты уже вторую заводишь… Я теперь только с хохотушками дело имею - ничего серьезного! Они сами серьезного боятся!..
- Хохотушки хохотушками, но они же должны из себя что-то представлять!
- Представляют. А если нет, ну, тогда ты сам весь вечер хохочешь!.. А серьезных переживаний я стремлюсь избегать. Они скучные… А то как-то приснилось во сне, что знакомлюсь я в кабаке с красивой девушкой. Приятный разговор, тонкие манеры, ну, чудо!… Провожаю домой, долго напрашиваюсь на чашечку кофе. Потом поцелуи, объятия, и тут она мне шепчет: «Давай, чтобы быть друг к другу ближе, совсем разденемся…» «Давай!..» - шепчу я. «… Расцарапаем друг другу грудь, - продолжает, - и будем кровь пить!..» Вот с тех пор я на ночь, на всякий случай, стаканчик водки и выпиваю…
От любви друг к другу мы быстро захмелели. И вышли покурить на улицу, а точнее - во дворик.
- Маринку тут как-то встретил, - сказал Крыпаев.
- Ну? – спросил я.
- О тебе спрашивала…
Бедная Маринка! Все пять лет, что мы учились в институте, она периодически забегала ко мне и спрашивала, не надумал ли я жениться? И вдруг на последнем курсе, когда я уже стал начинать об этом думать, она загуляла! Ну, кто так может? Только Маринка!.. Потом позвонила по телефону и стала осторожно выяснять, не обиделся ли я случайно на нее за этот факт? Конечно, нет, сказал я, а сам думал, бедная ты моя дурочка... испортила себе всю анкету - в графе муж у тебя теперь будет стоять другая фамилия…
Но позвонить Маринке было надо – мы с ней давно не виделись. Даже перед своим отъездом я ей не звонил. И попрощавшись с Валеркой, я двинулся к знакомому телефону-автомату, который, бывало, выручал в любое время года, а в морозы даже звонил бесплатно.
Добрая была в то время техника, гуманная. Она только грозила, что куда-нибудь не пустит, а когда узнавала, что очень надо – о чем речь!..
Вместо Маринки мне все время отвечала какая-то злая старушка, которая что-то кричала и бросала трубку. Точь в точь такая же дежурила по ночам в маленькой сторожке на одном строительстве посередине большой базы «Сантехмонтажа». С вечера и до утра здоровенные мужики шарили в темноте по территории, ворочая и вынося, кому что нужно, а еле живая от страха старушка, запершись изнутри, периодически резко открывала форточку и диким голосом кричала в пугающую темноту: «Кто ходит! Кто ходит! Так вашу мать!..» И мгновенно захлопывала форточку.
На пятый раз я умолил бедную бабушку не бросать трубку – все равно ведь достану – а по-доброму ответить, в чем дело. И старушка, чуть остыв, тут же пришла в себя и сообщила мне новый номер. Записывать было нечем. «Семизначные числа надо запоминать в уме!» - сказал как-то Валерка одному грузину, который по-барски попросил у нас ручку, чтобы записать номер телефона. С тех пор я тоже без труда их запоминаю, правда, только легкие. И я позвонил:
- Здравствуй, это я.
- Я очень рада. А это я.
- Как дела? Все по-прежнему?
- Надо проверить по пунктам. Так… Снова вышла замуж. Он из Горького. От первого мужа растет сын. Все остальное, как было…
- Может, увидимся? – предложил я.
Мы встретились через несколько дней в парке, где еще школьниками занимались физкультурой. Не виделись мы долго, поэтому одних сухих фактов хватило на весь разговор.
- Ну, как ты там? - спросила она. – Ни в кого не влюбился? В какую-нибудь восточную красавицу.
- Да нет… - уже умело соврал я. Мне не хотелось ее расстраивать.
- Слушай, а почему ты тогда женился именно на той женщине?
- Ну, она была такая серьезная, положительная, сильная… - сказал я.
- А разве это хорошо? – тихо спросила Маринка.
Я вздохнул и задумался… Потом подарил ей набор косметики – сувенир из-за границы - и она сказала искренне, как прежде:
- Знаешь, я такая ****ь стала!..
Я постарался ее успокоить. Мол, не все ****и плохие, в них есть много хороших качеств. Это совсем не то, что ****и-мужчины…
Она усмехнулась:
- Что делать! Ведь это ты научил меня любить, не любя…
Ну вот! И здесь меня делают виноватым!..
Мы расстались, и Маринка растворилась среди Москвы, а я с легкой тревогой стал встречаться со своими остальными друзьями. И кто сломал ногу, кто развелся, а у кого болела душа…
Упустил я своих друзей. И сидя с кем-нибудь из них в ресторане, пытаясь все наверстать и выправить, я чувствовал, что два года времени, разошедшиеся между нами полыньей, стянуть будет трудно.
Продоложение:
http://www.proza.ru/2012/03/14/1813