Покусывая кончик карандаша, Борис Иванович Бегунков склонился над листом бумаги. В голову приходили какие-то нелепые и не совсем трезвые мысли. Час назад он вернулся в гостиничный номер с открытия кинофестиваля, переполненный впечатлениями и еще больше шампанским. От спиртного у него кружилась голова. А лист бумаги по-прежнему сиял первозданной чистотой. Но журналист не собирался так легко сдаваться. В редакции газеты «Синяя утка», где он успешно служил вот уже десять лет, его уважали как раз за упрямство и недюжинное честолюбие.
В номере царил полумрак. Гобеленовые шторы на окнах были широко распахнуты, за окном разливалось цветное море фонарей, на стене громко шептались часы с шепелявой кукушкой. Эта кукушка появлялась каждый час на помосте, и чуть покачивая хвостом, три раза произносила «ку-ку». Журналист злобно посматривал на закрытые дверцы ее домика, где, как ему казалось, она затаилась для того, чтобы, припав глазком к щелке, с ехидством наблюдать за его творческими муками. Странно, что подобные кукушки вообще еще существуют на свете, подумал он, оглядывая комнату.
Он тяжело вздохнул и снова вернулся к брошенному листу. Репортаж не двигался с места, застряв на первой строчке. От припоминания деталей вечера лицо Бориса Ивановича пошло маковыми пятнами. Традиционная ковровая дорожка, щелканье фотоаппаратов, светские сплетни – все напоминало захватывающий аттракцион. Ну что ж, главное начать, а там уже потянет на буксире вдохновение… И вот, выводя мелким почерком следующую строчку, он уже уверенно углубился в репортерское повествование.
К трем часам ночи Борис Иванович закончил писать, потирая бока и широко зевая. Он бережно отложил рукопись, весьма довольный, что в очередной раз справился с поставленной задачей, после чего направился к бару, размещавшегося в дальнем правом углу комнаты. Журналист нажал кнопку в стене, дверцы распахнулись, и из темноты выдвинулся пластиковый столик, на котором позвякивал строй посуды. На переднем фланге выделялись две бутылки вина, приобретенные по праздничному случаю в небольшом магазине недалеко от гостиницы. Пока он раскупоривал бутылку, за хрустальным графином вдруг мелькнул рыжий таракан.
- Тьфу, черт! – вырвалось у журналиста.
В ту же секунду таракан подбежал к краю стола, пошевелил усами и шлепнулся на пол. Насекомое так быстро помчалось к кровати, что Борис Иванович, инстинктивно приподнявший подошву ботинка для расправы, махнул в его сторону рукой.
- Ну и тварь... - задумчиво процедил сквозь зубы репортер. Он опустился в кресло с потертыми подлокотниками и несколько минут провел в молчании.
Настольная лампа бросала на постель и стену красноватый отблеск. На стенах темнели пейзажи в рамах с расползающейся позолотой, шумно тикали часы с кукушкой, которая уже давно не давала о себе знать, будто бы погрузилась в ночной сон. И откуда в номере вообще могли появиться такие часы? Его размышления прервал странный звук, а вернее тоненький писк, который раздавался совсем близко. Журналист поднялся, медленно прошел по комнате, оглядывая углы, но ничего подозрительного не заметил кроме скрюченного окурка за шторой. Прошло немного времени и в непрекращающемся писке, слабом и неровном, Борис Иванович вдруг уловил осознанную мелодичность, будто кто-то напевал песню. Вскоре он убедился в правильности своей догадки – это действительно была песня и звучала она, что еще невероятнее, на английском языке! Тряхнув головой, репортер поплелся к бару, неловким движением открыл бутылку и, плеснув вино в бокал, сразу же его осушил. Сладкий вкус защекотал на губах, а слух его обострился настолько, что он уже мог безошибочно определить, откуда доносилась веселая песенка. Она, как ни странно рождалась под сводом кровати с резными ножками. Борис Иванович натянул на нос очки и, бесшумно опустившись на четвереньки, заглянул под кровать. Непроглядная чернота надвинулась на него. Писк оборвался, а затем кто-то недовольно произнес:
- Думаете снова меня убить?
- Кто это? – в изумлении спросил репортер, поймав себя на мысли, что наверняка сходит с ума.
- Предупреждаю, я ловчее вас, – послышался грозный ответ, - и поймать меня не так просто как кажется.
- То есть? – Борис Иванович от удивления чуть не потерял равновесие и не рухнул вперед. Его очки растерянно соскользнули на пол. – Что за…. По-моему, я сегодня здорово напился, раз такое мерещится, – он осенил грудь крестом.
- Не мерещится, будь покоен, – хмуро прозвучал голосок.
- Но кто ты в конце концов? Что за природная аномалия? – еще не отойдя от удивления вопрошал репортер.
- Таракан. Самый обыкновенный таракан, уже тысячелетия делящий кров с человеком...
- Не может быть!
- И это говорит газетчик, который то и дело сочиняет небылицы, чтобы увеличить тиражи издания? Знаем, мы вашего брата…. Может я одна из тех небылиц, которая превратилась в неопровержимый факт – отпарировал таракан, все еще скрытый темнотой.
Борис Иванович подхватил с пола брошенные очки.
- Может, ты покажешься на свет? – предложил репортер, поддаваясь любопытству.
- А вы точно не захотите меня хлопнуть? – опасливо уточнил собеседник под кроватью.
- Честное журналистское слово.
- Хм…. Лучше просто честное слово, – настаивал таракан.
- Хорошо, честь по чести, не буду тебя хлопать.
Таракан долго не выползал, а когда показались его усы, робко ощупывающие воздух, Борис Иванович в нервном напряжении затаил дыхание, следя за фигуркой насекомого с коричневым лаковым панцирем.
- И откуда ты знаешь нашего брата? – поинтересовался журналист.
- О, эта длинная история, – отмахнулся таракан, подняв одну из своих шести лапок – у меня был покровитель из мира искусства.
- Правда? И кто он?
Таракан хитро ухмыльнулся и покачал булавочной головкой:
- Разве я намеревался дать вам интервью? Хотя, – продолжил он, серьезно подумав, - если вы обо мне напишите статью, все равно вам никто не поверит. А мой покровитель слишком известная личность, чтобы упоминать его имя попусту. Тем более мы провели с ним три года …. – таракан деловито щелкнул по своему правому усу.
- И все же, я с большим удовольствием послушал бы … э-э-э…..вашу историю – немного смутившись, прошептал репортер.
- Кстати, меня зовут Афанасий, – сообщил таракан. – А вас?
- Борис... Иванович, – не смело проговорил он.
- Так вот Борис Иванович, я, пожалуй, посвящу вас в тайны своей биографии, слишком уж давно не доводилось мне общаться вот так просто по-человечески, – он выпучил глазки. Затем, озираясь в поиске подходящего места, он подбежал к резной ножке кровати и, привалившись крыльями к ее основанию, повел неторопливо рассказ.
- Родился я в зажиточной семье. Хозяева московской квартиры, где мы не раз справляли новоселье, были не очень чистоплотными, оставляли после себя грязные тарелки в раковине, на столе всегда скрипели хлебные крошки, а в холодильнике можно было поживиться картофелем с укропчиком. Пища была доступна в любое время суток, особенно ночью. Еще в раннем детстве я осознал свою непохожесть, если моих сородичей, как правило, отравляли бытовые проблемы в прямом смысле этого слова, то я всегда тянулся к чему-то большему, чем обычному насыщению желудка. Меня влекли сервизы, одеколоны, свернутые полотенца в шкафу. А однажды я забрался на полку с книгами и просто замер от восторга. Вокруг стоял запах типографской краски, и так приятно согревала бумага в зимние вечера. Благо хозяева не заглядывали в томики стихов Пушкина или Некрасова, а то бы они ужаснулись изъеденным страницам. Всю литературу, какая у них имелась в наличии, я вскоре перепробовал, но мой непомерно развившийся ум все продолжал требовать интеллектуальную пищу. Тогда, после долгих раздумий, я принял решение покинуть отчий дом. Как рыдала моя мать, провожая своего младшего сына за порог! До сих пор помню, как она подносила белый платочек к мокрым от слез глазам и корила меня за непослушание, а отец сначала пытавшийся сломить мое упрямство обыкновенной взбучкой, вскоре тоже отступился и лишь сдержанно поцеловал меня в лоб при прощании, пожелав мне не умереть на следующий же день. Они не верили, что я найду себе хорошее пристанище, обильный стол, добрых друзей….
И поначалу, опасения родителей сбывались. За время скитаний я не раз подвергался смертельной опасности, встречаясь с крысами и прожорливыми воробьями, но, однако же, мне посчастливилось попасть в библиотеку, где в залах соблюдалась благоговейная тишина, а знания пользовались привилегированным положением. Вы не поверите, моему счастью, когда, попав в хранилище, я обнаружил несметное количество книг в разных обложках. Это был нескончаемый пир. Помимо русских авторов, я стал зачитываться пьесами Шекспира, детективными историями Конан Дойла, а также прочел в подлиннике роман о злоключениях Джейн Эйр.
Недели складывались в месяцы и жизнь отшельника потихоньку стала меня тяготить. Все-таки тараканы любят общество, впрочем, как и человек. Мне не хватало собеседника, может даже юного ученика, который бы раскрыв рот, слушал мои зрелые размышления о жизни. В поисках друга я стал потихоньку выходить в свет. Первые попытки завязать знакомства окрасились неудачей, ведь сколько вокруг людей, живущих во власти предрассудков – тараканы для них всего лишь отвратительные создания, да еще стремящиеся пожить на чужой счет.
- Ну, это не удивительно, ваш внешний облик не совсем отвечает… канонам красоты, – вежливо отозвался репортер, расстегивая ворот рубашки.
- А кто тогда отвечает этим канонам? – рассказчик богатырски выпятил грудь вперед.
- К примеру, птички…. все дети любят держать попугайчиков, – нашелся газетчик и почему-то с ожиданием обратился в сторону кукушкиного дома.
- Хм… одна дама, по-видимому, тоже любила птичек, - сощурив глаза, пропищал он, - потому что, увидав меня на соседнем стуле в читальном зале, вдруг издала глухой вопль и ударила авторучкой по голове. На какой-то миг перед глазами весело затроилось, и я попятился назад, потирая ушибленное место на макушке. Когда она замахнулась еще раз, то я просто от страха сорвался вниз. Правда, встреча с диковатой женщиной меня больше расстроила, чем оскорбила. Отныне я стал более осторожным.
Однажды, прогуливаясь для вечернего моциона по верхней полке, где громоздились стопки старых журналов, я увидел внизу мужчину. Библиотекари, как и везде, попадаются разные, кто-то с рвением по вашей просьбе, бросится искать требуемую книгу, а кто-то без лишних слов отправит вас к полкам с плотно скученными корешками книг. Незнакомец попал именно к такому, судя по его озадаченному взгляду.
Пока он отыскивал нужный номер, выписанный из картотеки, приговаривая в полголоса «Ибсен…Ибсен….», я не знаю по какой причине, может оттого, что проникся симпатией к заплутавшему читателю, прокричал ему: «Норвежский драматург покоится на пятой полке с верху, десятая слева». Мужчина так и опешил. Он посмотрел наверх и конечно, не мог разглядеть своего услужливого подсказчика. Возможно, таинственное недоразумение он счел лишь игрой воображения, но, отыскав нужную книгу в указанном месте, он еще раз ощупал взглядом верхние полки. «Спасибо» – проговорил он тихо. Этот мужчина совсем не походил на экзальтированную даму в читальне и потому, набравшись смелости, я показал свои длинные, обсыпанные буквенной пылью усы. «Пожалуйста, – ответил я – всегда рад быть полезным!» Так произошло знакомство, перевернувшее мою жизнь.
- Это и был ваш будущий покровитель? Ловко же вы заводите приятелей…. – прервал журналист, налив себе еще вина.
- Как так? – рассказчик угрюмо покосился на слушателя.
- Просто мне понравилась ваша идея, никогда бы не додумался в поисках интересного интервью толкаться в коридорах библиотеки…
- Значит, все еще впереди, – язвительно отозвался таракан, скрестив на груди лапки. - Читатель оказался молодым, я бы сказал юным актером, - продолжил он, - блиставшим на сцене Московского театра, любимец публики и светской хроники. Как ни странно громкий успех совершенно не избаловал его характер, он по-прежнему жил в холостяцкой квартирке. По утрам выпивал чашку кофе с густыми сливками, а перед вечерними спектаклями разбивал пару яиц и со свистом проглатывал их для смягчения голосовых связок.
По ночам ему звонили рыдающие поклонницы, признавались в любви, однако он, растирая слипшиеся сном глаза, аккуратно оставлял трубку возле аппарата и ложился спать снова. При всех своих достоинствах, у него был один маленький недостаток – актер с трудом заучивал тексты и здесь я оказался как нельзя полезным. За месяцы, проведенные в библиотеке, я вырос в эрудированного, начитанного таракана. Потому все ответственные спектакли мы проводили вдвоем. Признаюсь, рукоплескания, скрип кресел, шуршание кулис за спиной крепко будоражили мои нервы. Я сидел у него в кармане, и внимательно следил за репликами, если он где-нибудь сбивался, я тот час подсказывал ему продолжение фразы, – таракан глотнул воздух и прикрыл глаза.
- Значит, вы вели богемный образ жизни? – спросил Борис Иванович.
- Я? – удивился таракан, – конечно, нет. Просто справлял свои прямые обязанности - штудировал тексты не хуже любого актера…
Моего патрона все чаще стали приглашать в кино, заметьте не в мыльные телевизионные сериалы, подобные предложения он категорически отклонял, а в большое художественное кино. Сериалы он не любил, полагая, что работа в них иссушает, выколачивает из актера всякий талант. А так как он был очень самолюбивый, то предпочитал играть за гроши в театре, чем околачиваться на сериальных площадках. Но так длилось недолго. Ему присылали сценарии, он прочитывал их по вечерам после спектаклей, сидя в глубоком кресле, я же обычно находился неподалеку – ужинал вареным яйцом на журнальном столике, и если, что-то поражало его в авторской мысли, то он, не раздумывая, зачитывал отрывки мне. Так мы сообща приняли несколько очень выгодных предложений, которые в одночасье сделали из него знаменитость. За три года содружества мы побывали на многих международных фестивалях, прошли по ковровой дорожке в Каннах, Берлине, Венеции, только вот на церемонии Оскара не посидели в первом ряду, что, кстати, его раздражало. В Европе он был признан подающим большие надежды артистом, а в Америке, известной своими полуграмотными Шварценеггером и Сталлоне, - о нем даже и не слыхивали. Большая несправедливость, правда? Чувствуя неудовлетворенность, он однажды спросил меня: «Афанасий, а не хотел бы ты заделаться американцем? У тебя и язык подходящий, читаешь английскую литературу в подлиннике?». Я в этот момент сидел на краешке пузатой рюмки и потягивал водку, так, для крепкого сна. Рядом лежали страницы пьесы «Три сестры», которую я начал изучать совсем недавно. «Мне и здесь нравится – ответил я с глубокой убежденностью, - Да и возраст у меня уже не тот, чтобы странствовать по свету. Американские тараканы совершенно другие, и я не смогу вписаться в местные рамки». Патрон на это лишь грустно усмехнулся: - «Ты и в наши-то рамки не очень вписываешься! Пьющий и читающий Чехова таракан, что может быть хуже?». Он пожал плечами и вышел из комнаты.
Что ж, растревоженное успехом тщеславие не давало ему покоя. Он не однократно встречался с приезжающими голливудскими артистами, обедая с ними в самых лучших ресторанах, а после возвращался домой с лицом страдающего влюбленного и саркастически тоном рассказывал об их наивных заблуждениях по поводу России. «Ты знаешь, Афанасий – нередко говорил он – эти голливудские воспитанники любимы публикой. Может в этом и заключается волшебная сила фабрики грез? Представляешь, если я буду сниматься там?». Я отрицательно качал головой. «Для них кино – это бизнес, а для тебя искусство. Вы несовместимы….» - увещевал я его, но он не слушал – таракан устало склонил голову на грудь.
Небо за окном, подернутое оранжевыми отблесками ночных фонарей, стало заметно светлеть. В номере все предметы потихоньку выступали из мрака, принимая будничные очертания. Борис Иванович после седьмого бокала вина и бессонной ночи лениво позевывал.
- Что же было дальше? Он уехал? – спросил он, взобравшись на кровать в одежде, не раздеваясь.
- Да, сейчас он в Голливуде, снимается в каком-то блокбастере, – Афанасий надул щеки. – Не понимаю, откуда этот комплекс неполноценности? Из интервью в газетах я узнал, что не обошлось без внутренних конфликтов. Американцы видели в нем типичного русского, и потому предлагали лишь роли шпионов, да тайных агентов, с которыми боролись главные герои. – таракан тоже зевнул, его длинные усы безнадежно повисли вдоль туловища.
- Ну а как же ты оказался здесь … - поинтересовался Борис Иванович, уже завернувшись в простыню и бессильно причмокивая.
- Это длинная история, – пробормотал он, рассеянно махнув лапкой – пожалуй, пора спать, – заключил он, заметив, что комната погрузилась в молчание, а с кровати доносилось еле уловимое сопенье.
– Приятных снов – пожелал он уже спящему журналисту, затем, тихо хихикнув, степенно уполз под тумбочку.