История о том, как волгоградские оперативники пытались обвинить журналиста в умышленном убийстве его лучшего друга. 1996 год.
Вся моя вина состояла в том, что именно я был последним человеком, видевшим убитого живым. После совместной пьянки я проводил Серёгу до трамвайной остановки, а через пол-часа он был изрублен на куски. Негодяй вытащил у него 10 000 рублей, которые я одолжил ему на дорогу...
О случившемся я узнал на третий день. Купил бутылку водки и впервые в жизни выжрал её в олного. После чего на пороге моей квартиры возник опер Митрофанов с шофёром. Не предъявив никакого ордера на задержание, они повезли меня в Краснооктябрьский РОВД. Дело было ночью. На проспекте Ленина на полной скорости ментовской УАЗик внезапно протаранил нечто. Я услышал только стук пуговиц по стеклу. Остановились. На дороге лежала сбитая бабка. «****ый в рот, - сказал осмотревший труп Митрофанов. - Соседку задавили!» Тут же мои провожатые вызвали ГАИ, заявив по рации, что мол, де, видели, как белая «Нива» сбила бабку и уехала с места происшествия. Пока они проделывали всё это, я на****ил в машине у них сигарет и рассовал их в носки. Сбежать было проще простого, но зачем?
В РОВД меня попросили «сыграть на пианино» и объявили, что задерживают меня по подозрению в умышленном убийстве (ст. 103 УК) на трое суток. Итак, знаменитому репортёру представилась уникальная возможность понаблюдать жизнь непосредственно в качестве заключённого застенков доблестной волгоградской милиции.
В клоповник под названием Краснооктябрьская КПЗ это была моя вторая ходка. В предыдущем году я побывал там по обвинению в избиении четырёх трамвайных контролёров. После выхода я написал фельетон о нравах сотрудников этого заведения в газету «Вечерний Волгоград», ибо редактор моей «Новой газеты» являлся неописуемым трусом и никогда бы не допустил подобной публикации на свою жопу. Однако, в «Вечёрке» кто-то хорошо стучал, и уже на следующий день рукопись лежала на столе начальника областного УВД. Блюстители порядка получили от него «по шапке» за неправомерное задержание, и теперь мне оставалось ждать ответных репрессий с их стороны.
Что касается клопов, то количество оных в КПЗ за год осталось на прежнем уровне — по миллиону в каждой камере, и погрызли они всех основательно. Нравы охраны, однако. Были помягче. Наручниками к водопроводной трубе, как в прошлый раз, они никого не пристёгивали, а методы воздействия на задержанных не выходили за рамки угроз «пальнуть черёмухой». Каждый второй сокамерник сидел по подозрению на 103 статью. Из разговоров ментов выяснилось, что в районе за месяц было совершено уже шесть убийств, и поэтому было велено брать всех подряд. Для перестраховки. Между прочим, в камере со мной был один мальчик, очень интересовавшийся подробностями «совершённого» мною убийства. То что это ментовской стукач, я вычислил за пять секунд. Не понимаю таких людей. Кормить клопов в камере за деньги — да я бы сам приплатил, лишь бы не сидеть там!
В тот памятный вечер нас сторожил маленький прапорщик с лающим как у дворовой шавки голоском. Он забежал в камеру, вытянул палец и пересчитал всех: «раз, два, три, четыре, пять» (вышел прапор погулять). Сокамерники вытаращили глаза: «Ни хрена себе, мент считать не умеет!» Сменивший на следующее утро прапора сержант, вообще считать не умел. Поэтому он поступал по-другому — зайдя в камеру, даже если там было два человека, спрашивал: «Сколько вас здесь?» Этот зверствовал больше всех. Он пугал криком,причём орал так, как будто ему отрезали яйца без анестезии, при этом каждое второе слово у него начиналось на букву «ху». В туалет он выводил строго через каждые шесть часов и не давал воды.
К вечеру следующего дня старые «друзья» из РОВД всё-таки меня узнали. Гогочущая толпа ментов рассыпалась в издевательских насмешках: «Достукался, сука, по сто третьей попался!» «Дописался, козёл!» Менты предвкушали удовольствие подвергнуть меня пыткам ближайшей ночью. К их великому сожалению, приехал конвой и забрал меня в изолятор. Мои добрые «друзья» из РОВД были в полном расстройстве и долго не хотели отдавать меня конвойникам.
Тем временем, арестованных набили в воронок, как селёдок в бочку. Опытные зэки поведали дорогой, что изобретательные менты умудряются запихать в одну такую машину до 60 человек!
Ворошиловский ИВС, куда меня привезли. Вступил в строй несколко месяцев назад. Поэтому здесь, после КПЗ показалось довольно мило. Только вот охранницы-бабы визжади так, что становилось жутко как в комнате страха. Наверное, это свойство слабых людей — брать криком. Размазать по стенке сопровождащу бабу — дело нехитрое, но опять-таки, зачем? Остальная охрана в этот день получила зарплату и была пьяна и достаточно добродушна. Меня определили в 13 камеру. А в соседних, 12-ой и 11-ой сидели отцы «Русского Дома Селенга» Грузин и Саломадин. Сокамерники поведали, что через адвоката им передавали огромные баулы с провизией, только на проверку которых у охраны уходило добрых полчаса. Хотя по правилам временного задержания, передачи в изолятор не допускаются. А ещё паренёк, ранее сидевший с Саломадиным, рассказал, как тот хвастался своей зарплатой. Она у последнего достигала 300 миллионов рублей в месяц!
Среди обитателей 13 камеры выделялся сириец Якуб. Его перевели сюда из немецкой тюрьмы, куда он попал за незаконный переход польско-германской границы. То, что он рассказал про «их» тюрьму, было похоже на сказку: одиночные камеры, постель, горячая и холодная вода, мыло, шампунь, радио. Утром предлагают кофе или чай на выбор, а также дают молоко, творог, яйца и сыр. Заботясь о здоровье заключённых, разрешают курить только в коридоре. Русские тюрьмы, поведал сириец, по своим ужасным условиям находятся на третем месте в мире после турецких и таиландских. «Неужели в Сирии тюрьмы лучше?» - спросил я Якуба. «Лучше, - подтвердил он. И добавил: - Ваша милиция — это бандиты. Приеду домой, обязательно напишу об этом в газеты».
Ночь в ИВС прошла несравненно спокойнее — был обнаружен и казнён на месте только один клопю Утром принесли завтрак, он же обед и ужин: полтарелки горячего и довольно приличного бульона, мне даже удалось выловить микроскопическое волоконце мяса курицы и полкартофелины. Зато рисовая каша, сваренная только на воде без соли, напоминала клейстер, а чай заменили собой полкружки жжёнки. Но хлеба давали вволю.
Днём меня почему-то перевели в 8 камеру, где находился всего один сиделец — красивый джинсовый парень, как будто сошедший с экрана американского боевика. «Тебя-то за что сюда?» - поинтересовался я. «А-а-а, за угон тачки.» «Всего лишь?!» «Да они в гараже ещё ящик с автоматами откопали...»
К вечеру — опять мордой к стене, наручники, воронок «Рено» - подарок французской полиции. В заднее отделение воронка, рассчитанное на двоих французских задержанных, наши менты загнели шестерых. Русских. Естественно, когда тряхнуло на ближайшей выбоине, пластмассовая скамья для заключённых рухнула. Пришлось получать ****ы за поломку скамьи. Зато в первый раз в жизни прокатился на французской иномарке!
И снова — родная КПЗ. Трое дюжих молодцев в кожанных куртках долго и безуспешно пытались выжать из меня признание в пресс-хате. Пригрозили расстрелом и заодно выплеснули всё своё недовольство о журналистах. «Пишете, козлы, всякую ***ню про нас, а потом редактора ваши прибегают, извиняются, руку тянут. Борзописцы хуевы!» Особенно много эпитетов досталось редакции газеты «Городские вести». Пригрозили, что запустят «утку» в «Комсомольскую правду» и «тебе, Печёнкин, уже не видать карьеры. Если не признаешься. А так , дадим восемь лет и выйдешь.» «Ой, хорошо-то как, - ответил я. - в 32 сяду, в 40 выйду — вся жизнь впереди!» «Ну всё, - рассвирипели менты. - Продляем арест ещё на тридцать суток, пока не признаешься».
Однако, не придумав ни одной улики, в тот же вечер, меня выпустили на свободу, оставив себе часы, деньги и ключи от квартиры. А следователь Краснооктябрьской прокуратуры г-н Расстрыгин даже одолжил мне в дорогу свои собственные шнурки, ибо мои конфисковали ещё в ИВС.
А подлинного убийцу нашли только через полгода. Потому что тот потерял на месте преступления.... Догадайтесь, что может оставить преступник на месте преступления? Всё что угодно, кроме этого. Душегуб по фамилии Серкин оставил... собственный паспорт! Негодяй получил 8 лет. Его жертве — человеку с феноменальной памятью, умничке, главному редактору областной газеты «Трактиръ» Сергею Семисотову было 23 года.