ДПМ и для великих проблема

Уладзимир Траццякоу
Смотреть не значит видеть.
Народная мудрость.

Очень хорошо понимаю, как непросто будет довести до сознания многих положение о врожденной, эволюционно обусловленной недостаточности человеческого мышления -- дефиците панорамного мышления (ДПМ) -- и необходимости перехода в системе образования на приоритет развития панорамного мышления.  Ну ладно еще -- дефицит; а если прямолинейно сказать, без эвфемизмов -- узкоумие, -- так тут уж  вовсе никаких шансов. Ведь даже если какому-то человеку то и дело намекают или даже прямым текстом говорят о его недотёпистости, недомыслии, то он всегда или почти всегда задним числом находит для себя оправдывающие обстоятельства. (Срабатывает общечеловеческая психология: не очень-то мы верим в истинность нежелательного!). Тем не менее надо как-то смиряться с этим задевающим человеческое самолюбие качеством, хотя бы потому, что в нем скрыта угроза самому существованию человеческого рода (см. об этом в статье "Создание системы цивилизационной безопасности в 3-м тысячелетии".
 
А что если подсластить пилюлю под названием "ДПМ"? Ведь если показать, по возможности убедительно, что и великие тоже попадали впросак, то тогда и нам, кто себя к великим не причисляет, допустить мысль о своем собственном ДПМ будет много легче.

Проанализируем с этой целью отношение к ошибкам двух великих людей -- Иоганна Вольфганга Гете и Михаила Васильевича Ломоносова.

И.В.Гете: "Гораздо легче найти ошибку, чем истину. Ошибка лежит на поверхности, и ее замечают сразу, а истина скрыта в глубине, и не всякий сможет ее отыскать".

Учтем, что Гете -- не только великий поэт, но еще и теоретик естествознания, и к его высказыванию мы имеем право подойти "по всей строгости закона" --  логического, разумеется.  Итак, И.В. утверждает, что ошибку найти гораздо легче, чем истину, -- и не замечает, что совершает при этом ошибку противопоставления, которое неявно при этом подразумевается: "или--или". В самом деле,  сравниваются действия "найти ошибку" или "найти истину". Но ведь истина может как раз и заключаться в осознании или в доказательстве того, что положение, считавшееся истинным, на самом деле ошибочно.

И.В. дальше продолжает: "Ошибка лежит на поверхности, и ее замечаешь сразу". Увы, этот аргумент, извините за тавтологию, оказывается поверхностным, поскольку в нем не учитываются известные уже во времена жизни поэта (XVIII--XIX вв.) факты социального наследования заблуждений. Имеется в виду, что ошибка вполне может годами (веками) "лежать на поверхности" и не замечаться -- как было, например, с ошибочным положением Аристотеля о пропорциональности скорости тела действующей на него силе, которое продержалось как истинное больше 20 веков. О мощи парадигмального сопротивления, выражаясь современным языком, которое испытывали мозги думающих людей (еще бы -- двухтысячелетний авторитет Аристотеля, да еще поддержанный церковью!), свидетельствует то, что Галилео Галилей, размышляя о падении тел под действием силы тяжести, смог выявить --"для себя" -- ошибочность аристотелевского положения путем... логического рассуждения (подтвердив затем свой вывод "для других" в экспериментах по сбрасыванию тел с Пизанской башни). Это значит, что любой логически мыслящий человек по существу мог сделать то же, но -- до Галилея покуситься на авторитет смельчаков на протяжении двух тысячелетий так и не нашлось. Т.е. Гете в общем не прав и в том, что ошибка замечается сразу. Если "сразу" -- то скорее всего уже до вас кто-то другой эту лежащую на поверхности ошибку обнаружил. Но это же тривиальный случай.

В общем же случае неверна и 1-я часть аргументации, о том, что "ошибка лежит на поверхности". Для того, чтобы опровергнуть общее положение, достаточно указать всего лишь на один опровергающий его довод. Вот он. Никак не лежала на поверхности ошибка Птоломея, разработавшего во 2-м веке нашей эры геоцентрическую теорию строения вселенной, если обнаружить эту ошибку удалось (Копернику, обосновавшему гелиоцентрическую картину мира) лишь 13 веков спустя. И это еще не все. В научном мире окончательно поверили, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, лишь когда Ньютон, еще 2 века спустя, разработал классическую механику и открыл закон всемирного тяготения. Кстати, это произошло задолго до рождения И.В.Гете, так что он мог этот контрдовод вполне и сам себе выставить.

Лишь с поправкой "как правило" можно согласиться с Гете, что "истина скрыта в глубине". Ведь она иногда может быть у всех на виду -- и все-таки быть не замечаемой,  поскольку смотреть не значит видеть. Обратите внимание на то, как терминологически близки в языке процессы мышления, понимания, осознавания явлений и зрительное их восприятие. В английском языке дело дошло даже до того, что переносное значение реплики "I see" ("понимаю") используется чаще, чем буквальное ("я смотрю").

Наверняка Гете, как исследователю природы, были известны примеры одновременых открытий в науке, которые "глубинному залеганию" истины явно противоречат. Неявно противоречат этому и запоздалые открытия. Это когда все готово для того, чтобы сделать решающий вывод, все факты и промежуточные положения известны, "лежат на поверхности", остается только ухватить их обобщающей мыслью, но -- обобщающая идея озарит кого-то лишь спустя (многие) годы. Гете мог бы, не располагая фактологией из истории науки, прийти к тому же выводу с помощью того, что век спустя Альберт Эйнштейн назовет Gedankenexperiment (мысленным экспериментом). Например, представил бы, что какие-то его собственые результаты по дисперсии света им не были бы опубликованы. И спросил бы себя: "И что же, наука оптика так никогда и не дойдет до моих выводов в отношении цветоразделения?"

С точки зрения проявлений ДПМ не так-то просто проанализировать высказывание М.В.Ломоносова:

"Ошибки примечать -- немногого стоит. Дать нечто лучшее -- вот что приличествует достойному человеку".

В самом деле, человек обнаруживает ДПМ не тогда, когда он в своих рассуждениях не использует того, что ему неизвестно (недоинформированность), а именно тогда, когда что-то из виду упускает или делает неверный вывод на основании верных предпосылок (недомыслие). "Немногого стоит" -- очень уж это категорически звучит. Конечно, во времена Ломоносова, когда наука как профессиональный вид деятельности только начинала формироваться и даже Московского университета имени Ломоносова еще не было, обнаруживать ошибки в чужих работах (если это имеется в виду) было занятием значительно менее достойным, чем самому создавать новое научное направление (чем М.В. и стал славен!). В науке только значительно позже, когда она превратилась в массовую профессию, стало практически невозможно выступить с новой теорией или радикальной идеей, не нанеся ущерба творческому самолюбию  какого-то другого ученого. А если этот ученый был еще и признанным корифеем, то тому, кто его брался опровергать, это могло стоить как раз "очень многого". Например, фактического отлучения на десятки лет от научной деятельности,  как это случилось с "зубром" -- генетиком Тимофеевым-Рессовским, -- выступавшим против "самого Лысенко". Правда, бывали будто бы случаи и с позитивным подкреплением: говорят, что некий аспирант, обнаруживший ошибку в монографии "Теория поля" Л.Д.Ландау и Е.М.Лифшица, сразу же был поощрен званием кандидата физико-математических наук без защиты диссертации.

Понятно, что ученый Ломоносов, живший в XVIII в., о науке XX в. ничего знать не мог, и сказанное никак не может быть поставлено ему в упрек. Упрекнуть его можно, однако, в том, что он не напряг фантазию и не увидел (в обоих смыслах), что наука -- это динамический процесс становления, метафорически -- строящееся (миро)здание, в "фундамент" и "стены" которого, чтобы все "здание" позже не обрушилось, очень важно закладывать прочные, надежные, доброкачественные "материалы"-- факты, законы, принципы, теории. См. разработку этой метафоры в юмореске "Подкоп, или История, случившаяся на строительстве фундаментальной теории".

P.S. Gedankenexperiment в действии

"Непоколебимость" авторитета, освященного церковью, может быть сравнима лишь с "непоколебимостью" авторитета, поддерживаемого государством. К 1947 г., когда состоялась печально знаменитая сессия АН СССР, все генетики -- идейные противники академика Т.Д.Лысенко были или устранены, или отстранены от дел, или деморализованы. Легенда гласит, что на каком-то академическом собрании с хорошо подготовленым "подрывным" контр-аргументом под теорию Лысенко о наследовании приобретеных признаков, теорию, позволявшую путем хорошего ухода за посевом превращать рожь в пшеницу, задумал выступить не генетик, а физик, академик И.Е.Тамм.
-- С большим интересом, Трофим Денисович, я выслушал ваш доклад, -- так начал он будто бы свой публичный допрос с пристрастием.  -- У меня возник ряд вопросов по ходу. Могу ли я рассчитывать, что вы удовлетворите мое любопытство неспециалиста?
-- Конечно, Игорь Евгеньевич, спрашивайте, -- милостиво согласился Лысенко.
-- Предположим, я вам верю не до конца и намереваюсь вашу теорию проверить экспериментально. И выбираю для этого, может, не слишком удачный метод -- я отрубаю себе мизинец. Но мои дети, я так понимаю, все-таки будут рождаться с мизинцами?
-- Ну да, конечно.
-- А если и дети мои, желая поддержать вашу теорию с помощью столь критического эксперимента, тоже произведут элиминацию своих мизинцев, то на их детях это также не отразится?
-- Ну да, срок срабатывания еще недостаточный.
-- Другое дело, если целая череда поколений так будет со своими мизинцами расправляться, то тогда -- правильно ли я понимаю? -- в конце-концов "безмизинцевость" как свойство будет закреплено генетически?
-- Да-да, конечно! Благодарю вас за столь удачный, неожиданный мысленный эксперимент.
-- Пожалуйста, чего там. Но мне вот только все равно непонятно: а как же быть с девственной плеврой? 

Тут, по легенде, ученое собрание разразилось таким взрывом хохота, что... Тут хотелось бы сказать, что "с лысенковщиной враз было покончено". Но партия и правительство в Лысенко верили и не дали пропасть ему еще в течение нескольких лет. Во всяком случае в 1953 или 1954 г. изданный в Москве "Краткий философский словарь" еще определял генетику как буржуазную лженауку...