Я ее прощаю...

Елена Катрич Торчинская
Газета "Секрет", 13.12.15      

Первое сентября в украинской школе с английским уклоном, куда отбирали детей по конкурсу, со школьного двора шумно перекатилось в классы. Выстроив учеников, чтобы рассадить по партам, пожилая учительница не уставала восхищаться:
  – Ой, яки ж уси гарнэсэньки!
   Ну, наконец-то сбылась Олина мечта надеть школьную форму с белым фартуком, пышными бантами и стать первклассницей! Да и учительница казалась доброй... 
               
   Оля Ирлинская не помнит, с какого момента она вдруг почувствовала, что ее одноклассники – это одно, а она – нечто другое. Учительница охотно хвалила любого, только не Олю. Дети тоже вели себя недружелюбно. Отчего? Это было загадкой. Может, Оля и правда была странной девочкой?  То один мальчишка вдруг пройдется дурацкой походкой, заявляя, что так ходит Ирлинская, то другой дернет за косу, которая у Оли была самой толстой в классе. А однажды Оля не успела додраться с мальчишками до конца перемены, и тогда учительница, заставшая окончание потасовки, сказала:
 – Дети, Ирлинская – плохая девочка, не дружите с ней.
  Можно подумать, кто-то дружил! Нет, была в классе пара девчонок, с которыми было по пути из школы. Но одной из низ кто-то бросил на улице:
– Рыженко, ты что, уже с Ирлинской ходишь?
   А крупная, румяная блондинка Щербанова однажды, зайдя за Олей в  парадное, почему-то без всякой причины напала на нее и молча стала дубасить портфелем. От здоровенной Щербановой с трудом удалось отбиться, но так и осталось непонятным, с чего та вдруг сбесилась? А еще Олю считают ненормальной. Да сами они ненормальные!
   Оля часто болела. За это ее тоже дразнили.
– Дохлая принцесса! Два дня учится, потом неделю болеет!
  Как-то раз по какой-то уважительной причине Оле пришлось опаздать на первый урок и она спросила маму, что сказать учительнице, ведь та будет ругаться.
– А ты много не объясняй, просто скажи, что у тебя был приступ.
  В спешке Оля не стала выяснять, что такое приступ. Но когда учительница недовольно поинтересовалась, почему Ирлинская является почти к середине урока, Оля, панически вспоминая незнакомое слово, выпалила первое, что пришло на ум и казалось похожим:
– У меня был припадок!
Учительница, поджав губы, велела сесть на место, и тут же кто-то засмеялся:
– О, она еще и припадочная!
  И прозвище немедленно приклеилось.
  В школу ходить не хотелось. Как-то, наблюдая на перемене за шумно возившимися одноклассниками, Оля невольно позавидовала их оживлению. Здорово, наверное, чувствовать себя равноправной частью коллектива, вместе со всеми баловаться и смеяться... А она вот где-то в стороне, как будто на задворках. Тогда Оля еще не была знакома с таким понятием, как изгой. 
  Почему же она изгой? Что не так? Может, она и правда хуже других, глупее других? В первом классе не было русского, и все уроки велись на украинском. Но Оля прекрасно понимала этот язык, хоть он и не был родным. Однажды, когда закончили по арифметике учить цифры до сотни, им задали самим придумать упражнения, пользуясь числами до ста, и учительница потом издевательски разбирала примеры, придуманные Олей:
– Все дети, как дети, но это же Ирлинская! Сто минус девяносто девять! Девяносто девять плюс один!
  Оля и сама не знала, почему выбрала именно эти сочетания. Наверное, на радостях, что можно пользоваться такими большими числами. Но ведь сама же учительница велела придумать, кто что хочет.
  По утрам ученики толпились у школьных дверей, а когда их открывали, начиналась давка. В этой заварухе одна девчонка сильно толкнула Олю и заняла ее место. Можно было сделать вид, что ничего не произошло, но Оля уже давно решила для себя, что раз они так, то пусть не думают, будто им самим не достанется, и в ответ так двинула девчонку, что та повалилась на стоявших впереди. Девчонка обернулась и вдруг прошипела:
– Жидовка!
– А ты – корова безрогая! – обругала ее Оля, не слишком хорошо представляя, что такое жидовка и почему это плохо.
  Со временем Оля перестала хотеть не только ходить в школу, но и делать уроки. К чему стараться, если все равно всегда будет что-то не так? А если даже все хорошо и правильно, похвалят кого угодно, только не ее.
   Оля с неприязнью оглядывала класс. Какие все чужие и противные! Вот эта Эммка такая толстуха, а ее никто не дразнит. А отличница Жугало? Уж такая хорошая девочка, всем пример! Однажды бросилась к учительнице и выхватила у той сумку из рук, чтобы помочь донести. Ах, ты господи! Да не знала, что в сумке стояла плохо закрытая бутылка сока, вот он и пролился. Как эта подлиза потом рыдала от огорчения! А нечего было лезть, куда не просят! Да и на саму учелу эту посмотреть – вот что в ней хорошего? Низкорослая, старая толстая жаба с золотыми зубами. И так противно чмокает, что-то высасывая из них!
  Иногда Оля упивалась мечтами отдубасить сразу половину класса. Вот этой очкастой паиньке как заехать по конопатому носу! Так ведь жаловаться сразу побежит, визгу не оберешься! А по этому придурку и вовсе булыжник плачет. Дать бы по мозгам и посмотреть, как запоет!
– Да что с ней разговаривать, она ведь припадочная, и отец у нее еврей! – как-то услышала Оля о себе в школьном дворе и передала этот разговор маме.
– Отец-то еврей, зато мать донская казачка!  – с угрозой промолвила мама, и Оля догадалась, что, наверное, поэтому родители не особенно ругали ее за драки.
  А дралась Оля все чаще и чаще. В своем дворе она сначала неладила с одним мальчишкой. Потом он привел еще двоих, и они подкараулили Олю все вместе. Повисли со всех сторон,  а самый маленький бросился в ноги. Что делать? Невозможно двинуться. Но, видимо, в изгоях накапливается немеряное количество ярости.
– Убью! – захлебнулась от злости Оля и, вцепившись зубами в волосы того, кто неосторожно подставил макушку, с силой рванула и выплюнула целый клок.
   Раздался дикий вой, и хватка распалась. Обескураженный воплем товарища, второй мальчишка тоже выпустил Олю, а третьего она просто пнула изо всех сил и бросилась бежать.
   А что, если после этого случая мальчишки придут нападать уже вдесятером? Оля нашла в буфете распавшиеся ножницы и взяла себе половинку. Решила без нее на улицу не выходить. Можно хотя бы напугать. Правда, иногда казалось, что она бы и убить смогла. Но никто больше не лез. Зато часто кричали издали:
– Психичка бешеная! Идиотка припадочная!
 
  Неизвестно, чем бы кончилась учеба в создавшихся условиях, но в третий класс Оля пошла уже на Дальнем Востоке. В этом краю не было ни жидов, ни хохлов, на кацапов. И не было учителей, диктовавших, кому с кем дружить.
   Оля училась в маленькой начальной школе, представлявшей из себя старый деревянный барак без удобств, но он казался очень уютным. В классе была печка, и в угол за ней иногда отправляли  нарушителей порядка. Оля не попадала туда ни разу. Сначала она даже побаивалась учительницу, которая, сердясь, выкрикивала незнакомое слово:
– Ротозеи!
  Но как-то так уж повелось, что Олю к ротозеям не причисляли. И – удивительное дело – Анастасия Михайловна относилась к Оле с уважением.         
   Первый свой диктант Оля написала на жирную двойку. Вся ее работа состояла из мешанины русских и украинских букв и слов. Но уже следующий был написан без единой ошибки, и учительница торжественно заявила:
– Я не хотела верить своим глазам и дважды прочитала, но пришлось поставить пятерку. Оля, ты меня поразила!
  С первого же родительского собрания мама прибежала почти вприпрыжку:
– Нет, это же надо! Я еле туда приползла с тяжелыми сумками, уставшая, и уже заранее готовилась выслушивать претензии, и вдруг нашу Ольку хвалить начали! Да как!... Просто сижу и ушам своим не верю. И послушная, и умная, и в коллектив сразу влилась... Потрясающе! И все-таки странно...
  Драться тоже как-то не приходилось. Правда, одну девчонку мальчишки регулярно подкарауливали после уроков, чтобы закидать снежками и избить портфелями. Обзывали ябедой. Может, так оно и было. Но услышав, как очередной раз кто-то крикнул: «Коробкина, из школы сегодня не выходи!», Оля с раздражением сказала:
– Неужели эта Коробкина так и будет все время бояться выйти из школы? И не надоело ей это?
– А что ей остается делать? – тут же прозвучал вполне логичный вопрос.
– Да отлупить их самой так, чтобы не лезли больше! – не задумываясь, ответила Оля, н тут же вспомнив, как ей самой, будучи изгоем, приходилось вечно сражаться.
– Конечно, тебе легко говорить! Вот пойдем сегодня с Коробкиной из школы, тогда узнаешь!
– Ну и пойду, а что? Разве они лезут, когда она не одна?
– Еще как лезут!
  На самом деле ввязываться в потасовку вовсе не хотелось. Да и не верилось в такую наглость, чтобы на Коробкину прямо в толпе кто-то напал. Но вышло иначе. Не успели девчонки немного отойти от школы, как  метившие в Коробкину снежки посыпались на кого попало. Мальчишек пытались отогнать криками, но это нисколько не помогало. Они упорно обстреливали девчонок снегом и орали:
  – Эй, вы! А ну, отойдите от этой мамси! Что, Коробкина, любишь фискалить? Вот нажрешься снега и закроешь свою пасть! Вали ее!
   Толька Кузнецов, расталкивая всех, бросился на Коробкину, та завизжала, а девчонки... Они почему-то застыли, как вкопанные. Да что тут происходит? Это всего лишь увалень Кузнецов и его дружок Витька Склянкин! Оля попыталась оттащить мальчишку от съежившейся Коробкиной:
– Эй, Кузнецов, а ну вали сам отсюда! Чего привязался?
  Но кто бы слушал? Кузнецов, конечно, отмахнулся и тут же получил портфелем по башке. Забыв про Коробкину, мальчишка повернулся к Оле и так ударил ее портфелем, что она еле удержалась на ногах. Ах, так!.. Знакомое бешенство поднялось и сейчас же захлестнуло. Оля уже начала про него забывать, а оно просто притаилось, как муть на дне озера, и теперь вот взметнулось драконом, да так, что в глазах потемнело. И откуда только силы взялись? Бешеной кошкой налетела на мальчишку, и обычный школьный портфель превратился в разящий молот. Может, Кузнецов тоже бил ее? А, может, еще и Склянкин не зевал? Ничего не чувствовуя, кроме своих ударов, Оля упивалась дракой.
    Склянкин уже давно «отсеялся» из бурной потасовки и вяло побрасывал снежки на изрядном расстоянии от дерущихся. Кузнецов, однако, продолжал сопротивляться, но нападать уже не успевал. Никакая это не Оля, а взбеленившаяся фурия, исходящая недетской ненавистью.
– Эй, Толян, беги, она же псих! – крикнул издали Склянкин.
– Убью! – рычала фурия, изливая на противника фонтаны злости, пока тот не предпочел отступить.
   Девчонки, все это время завороженно следившие за происходящим, немо таращились на Олю.
  Вот дуры! И правильно их дубасят. Да чтобы она еще раз из-за таких квочек ввязалась в драку!.. Хорошо, сама как-то справилась, а если бы нет? Oни что, так и стояли бы истуканшами? Пусть эту их Коробкину хоть каждый день снегом кормят. Так ей и надо!
  Сказать по правде, жизнь теперь совсем не требовала от Оли всегда быть начеку, чтобы успеть от кого-то удрать или дать сдачи. Возможно,  дети были здесь другими, или сама Оля стала другой. И вдруг произошел ужасный случай. Причем, без всякой ссоры. Мирно играя во дворе, дети решили разбить на дороге лед. Оля нашла тяжелую железную палку, и дело пошло быстрее. Но тут подошел первоклассник Женька и начал мешать. Он скакал и баловался, а Оля взяла палку, как берут указку, и помахала ею в воздухе. Как это произошло, никто не успел заметить. Палка вдруг вывернулась и, падая, стукнула мальчика в лицо. Оля потрясенно смотрела, как широкая струя крови быстро льется на пальто, а на нежном лице маленького Женьки стремительно раздувается огромный синий волдырь. Мальчишка запищал и заплакал. Почему, зачем это?! Никто не хотел его бить!
  А потом все происходило, как в страшном сне. Нет, хуже. Ведь сон когда-нибудь да кончается, а этот ужас длился и длился. Сбежались соседи. На Олю смотрели так, будто она специально решила стукнуть мальчика по глазу и взяла для этого тяжеленную палку. В ожидании «скорой» Женькина мама пыталась наложить повязку на жутко раздувшийся глаз. Как страшно дрожали ее руки!
– Женя, Женечка! Потерпи, сейчас поедем в больницу. А ты...ты за все ответишь! Бандитка!
– Мама, я ее прощаю...
– Зато я не прощаю! Запомни, дрянь: если он останется без глаза – ты останешься без двух!
  Как объяснить, что это же не нарочно! Просто несчастный случай! Но никто ничего не хотел знать, и они, наверно, были правы. Не окажись у Оли в руках этой страшной палки,  ничего бы и не случилось. Все как один твердили:
– Нормальные дети не играют с такими палками!
  Что тут скажешь? Рана оказалась серьезной, и пока было не ясно, что с глазом. А если он поврежден? Какой ужас! Несколько дней Оля не ходила в школу, мама решила брать ее с собой на работу. От греха подальше.
– Оля, эта женщина ведь и правда может исполнить свою угрозу! Ты не знаешь, что такое разъяренная мать.
  А Оля вдруг почувствовала, что сплошное переживание стало  ее обычным состоянием. Может, если бы вместо этого мальчика оказался какой-нибудь хулиган, было бы легче? Но Женя не заслуживал такого. С ним можно было бы дружить. Надо же, истекает кровью, не знает, что еще будет с глазом, а говорит: «Я ее прощаю»! И откуда взялась эта проклятая палка?! Оля вспомнила, как когда-то носила с собой ножницы... Какое счастье, что никто ей в то время не подвернулся! А ведь если бы она специально целилась этой палкой в глаз, то глаза бы, наверное, уже не было…
  Оказывается, Женина мама даже ходила в школу, где учится Оля, и что-то пыталась там выяснить. Но ей сказали, что этого не может быть. Такая хорошая девочка не смогла бы никого специально стукнуть палкой.
  Прошла целая вечность, когда, наконец, стало известно, что глаз не пострадал. Но синяк держался еще очень долго. А Женя оказался таким мальчиком, что с ним легко было играть не только без драк, но даже и без ссор. Вдобавок выяснилось, что он – чистокровный еврей. Но никому и в голову не приходило попрекать его этим. А если бы попробовали, уж Оля не стояла бы пнем.  «Я ее прощаю»... разве такое забудешь?
   
   Той же зимой случилось необъяснимое. На имя Оли вдруг пришла бандероль, а в ней сразу очень много писем. И от кого?.. От бывших одноклассников! Но они же считали Олю припадочной и не хотели с ней дружить! Разве не с ними она чувствовала себя изгоем?! Что за история? Как это понимать? Но, наверное, раз уж так, надо им ответить...
   В письмах были еще и рисунки. Разглядывая их, Оля рассмеялась. На одном была нарисована трава,  по ней ползали какие-то рогатые существа, а внизу пояснительная надпись: «Цэ нэ чорты, а муравьи».