Вехи Сварожьих Колов
Религиозно-философские пророчества Владимира Соловьева и Данилы Андреева о Софии и Звенте-Свентане, женщине нового поколения с русской душой, стали сбываться в 1997 году, когда вышли в свет первые книги В.Мегре об Анастасии и покончила жизнь самоубийством Третьего Сентября умная и красивая 18-летняя девочка Юля, выброшенная из окна жуткой средой гоблинизма. Перемена жизни, мировоззрения и всего сущего, вызванные во мне ее гибелью, повлекли за собой перестройку не только моих жизненно важных стереотипов поведения и мышления. Я начал меняться, а фактически закрепил за мной эту динамику День Преодоления 27 октября. Возможно не у каждого в этой жизни наблюдались такие важные переломы в тот год, однако это далеко не случайность. Я попытаюсь проанализировать произошедшие со мной и вокруг меня события 1997 и 2000 гг. и спрогнозировать некую перспективу на основе ретроспективного анализа. Конечно, с годами, может быть, я и отшлифую мастерство изложения материала да и значительно пополню последний глубокими мемуарными размышлениями, может, напишу художественную книгу, но сейчас уже тем не менее с высоты прожитых лет хотелось бы подытожить и систематизировать прошлое. Почему для анализа выбраны именно эти годы, потому что они составили и, может, составят в дальнейшем выбранный темп периодичности (который я буду называть Малым Кругом Сварога в отличие от древнеславянского годичного). Эти годы спиралью раскручивают передо мной некий высший смысл, который теперь я пытаюсь постичь. Начну с 1997 года.
1997 год. Год, стоящий в современном календаре гордым особняком, год, в течение которого в пространстве витало тревожное ощущение рубежа, что так тонко схватывало мое поэтическое сознание. Я приведу здесь несколько цитат из своих стихов и дневниковых записей того периода, чтобы подчеркнуть напряженную яркость момента предугадывания чего-то таинственного и запредельного.
1) «Жизнь вызывает клыков оскал – я устал».
2) «Мир замер, как зверь перед прыжком. Последние дни достаивала тишина. 29.05.97».
3) «А вдали, где белеют просторы, тишину нарушая, галдят, за опущенными черными шторами люди гадят, а гады людят».
4) «Тебя, которая нужна мне, здесь нет и нет тебя нигде… Мне часто видится сиянье о, ястребиных твоих глаз».
5) «Я живу на Голгофе XX века».
6) «Город весенний без туч и без ливней, город весенний смешной и наивный. Синее небо, романтика юга. В городе этом все любят друг друга».
Ну и достаточно здесь цитат, я думаю. Итак видно, насколько эпохально и интуитивно глубоко отображены переживания. Может быть, излишне все это и субъективно, но я на своем примере спешу разбудить ваше сонное национальное сознание и заставить вспомнить и в жизни каждого какие-либо штрихи и нюансы, способные поколебать вековую нашу обломовщину и ленность духа.
«»
Я искал могилу девочки Юли, о которой я упомянул в начале повествования. На кладбище было пасмурно, но тепло. Август на Кавминводах развернулся на треть в полях ядовитой пыльцой амброзии и заветной ботвой канопли. Место на кладбище очень красивое. Вдали, на Западе, четко выделяясь в волшебной синеве, принимая причудливые, хоть и давно уже знакомые формы, курятся контуры гор. Машук за Лысой спрятался, как разбойник. Змейка все также по-прежнему дремлет в стороне международного аэропорта. Но самая чудная красавица Бештау расположилась царевной в центре экспозиции. А слева и справа от курортного комплекса вздымаются и тлеют от влажности воздуха в фиолетовой дымке далекие плоскогорья и в сторону Буденновска, и за Георгиевск в сторону Кабарды. В самом углу кладбища выделенная на начало осени 97 клетка земли. Рядом чахлая лесополка акациями неприхотливыми на ветру чуть колышется. Тут где-то ЕЕ могила, Юли. Не подписана, не обозначена, заросла вся бурьяном. Когда ее хоронили, был ветер холодный. Сюда, к лесополосе, должно быть, привез тогда пазик 6 сентября и Любовь Николаевну Гробову, и Галину Ивановну Бычкову, и мать погибшей. Там они выходили из автобуса, там бросали сухую глину на ее красный скромный гроб. И все. И ветер рвал облака, и плакали то всего два человека на этой планете, когда она ушла, - ее мама и классная руководитель в колледже. А теперь ни фамилии, ни даты, ни места точного для пытливых потомков. Лишь репей да бурьян, обвалившийся сгнивающий крест, а то и его нет, ведь по православным канонам самоубийцу предавали анафеме. Но тут, првда, другое время было, постсоветское, когда с особенной яростью обнажились поганые клыки наглости и завистливой желчи, злобы и потребительской жадности, уродливого дебилизма и мракобесия недалеких догм. Все это уничтожило бедную девочку, беженку полукровку из Чечни, что лежит теперь брошенная всеми и забытая, одинокая под холодными звездами и плачет где-то ветерочком в акациях. Если рай ее не принял, то он и мне не нужен, такой рай. Если Бог ее не простил и не приласкал, то зачем он вообще тут нужен?! Бедная девочка. Ей было бы сейчас 24 года…
1
Двор был неказистый и маленький возле компактного общежития сельскохозяйственного техникума, ютился с синеглазыми ставнями в тишине тополей, шелест которых радетельски покрывал и шиферную крышу самого здания и гаражи механиков и еще один, семейный корпус. Ее глаза все это видели, останавливались, пробегая, каждый день. Открывается на пружинах деревянно-паркетная бордовая дверь с табличкой 115, налево коридор, у окна сидит вахтерша, старая бабка Ефрема, почившая давно свои похоти в сутолоке обыденных склок. Поет ветер о девичьей нежности здесь в тополях зеленых. Белое здание общежития… Я не волшебник, не маг, чтобы время вернуть вспять. Часики тикают неумолимо. Темный пустой коридор, выбеленные потолки на лестнице, перманентный запах хлорки. Какой этаж? Пойди, отыщи ее комнату, где она хоронила свои мечты. Одиночество, как душить ты умеешь людей, как безжалостно и чудовищно несправедливо выбираешь своих жертв!! Одиночество… Не продукт ли ты коммуникативного банкротства и несостоятельности, ущербности и тупика? Как в титановой клетке душило ты молодую душу, так рвавшуюся на свободу. Она в легком полете весеннего солнца опускается по лестнице. На сердце осадок, в светло-карих, кофейных персидских глазах огонек занозы. Цвет лица землисто-зеленоватый, смуглый. Угловатые черты, тонкие дугообразные брови, длинноволнистые волосы. Куда стремится эта девчушка? Напротив двора чертит радугу решеток учебный корпус техникума с бесконечными ребристыми переходами и тупиками. Там старые арийцы в шахматы играют в спортзале или жирки-алкоголики устало тупят в переходах лестничных клетей. Август бархатно-жаркий щекотит кожу ресницами солнца. Серое платье на ней до колен, на босую ногу сандалии. Девочка выходит на улицу. Ласково к ней тянутся зеленые листочки. И зеленые, словно кошачьи глаза, блестят ей вслед, в спину, почти из-под шиферной крыши пронзают кинжалами ее хрупкое тело чьи-то острые взгляды: завистника, похотника, негодяя или то незримое око палестинской босоты, контролирующей всеобщее невыпячивание. Так в другом общежитии, лапшака 23, в марте 1999 года держателями ростовского общака обласканные мажоры-хачи зажали одну девчонку, Танечку, и автор этой прозы оказался лохом и трусом, ничего не противопоставив им, как лишь маневры ухода без пафоса и бравад. Вообще Палестиной зовется в Георгиевске микрорайон, где живут богатые люди. Однако влияние их уголовно-блатных законов и понятий распространяется на весь город.
В конце августа в Георгиевске в легких ситцевых и льняных платьях девушки с мягкими попками сдают документы в техникумы. Шелестят тополя над «Гигеей», старики с ржавым загаром понуро косят траву вдоль спортплощадки. Десять лет назад Юля Ковалева поступила в ГТМСХ. Она не шла тогда мягкая и расслабленная в прозрачном платье Гиеродулы Анаитис – южной армянской экзотики, она была на половину чеченкой, поэтому строгие тона платья должны были якобы усмирять буйный ее восточный нрав. О, Бог ты мой! Да кто знал, какой у девочки нрав? Масластая мать что- ли, сермяга славянская, или пархатый нохча, чабан вонючий?! Никто не знал. Жили с ней и не знали. Да, лелеяли, холили юное тело, но зато она тренировала свой дух, что летал высоко над предгорьями Кавказа, подобный лермонтовскому Демону. Отец – партийный чиновник, принимал гостей, как это принято на юге, подлизываясь и ублажая услугами малейшие прихоти скупых до радостей жизни северных начальников. По-горбачевски завоевывал политический капитал. Связи его пригодились, когда он с гранатометом бежал на кашары от федералов в отряде боевиков. Перевертыши понятий, судеб, нравов и устоев особенно забурлили в кавказских республиках в конце 80-х годов прошлого века. Забурлило и вспенилось в ответ море. Каспий завакханалил содой. И, что воровали, мытарили чеченские патриции и плебеи, все в их капилку складывалось, все умножалось достатком и южным благом. Такие, как он, рубили голову соседу какой-то неприхотливой старушки, что охраняет теперь на станции «Дебри» кизил, пинали потом, как мяч, и на кол воткнули. Стреляли по окнам, мародерствовали, издевались, били стекла и грабили электрички, самолеты угоняли, заложников брали и рабов в станицах и воинских частях. А Буденновск в прикумских степях? А беспредел Басаева в Москве, где он учился? Да что там говорить! Пухнут от долготерпения люди, скрываясь и от нового государства, и от олигархов-бандитов, и от террористов. Так вся жизнь пройдет и ничего не будет. Будем винить других, что у нас ничего нет. Ведь не дали же сволочи развернуться талантам! И жизнь приведет, словно ариаднов клубок, в чахлую Запрудню, в дощицынский домик без окон, без дверей. Тупик. Но Юля нашла выход. Она, словно Евпраксия от монголов, выпрыгнула гордо из окна. Русская женщина. Никто не знал глубоко ее нрав! Нрав Юлии Ковалевой. Что ей было по нраву, нравилось? Читать художественную литературу. Бедная девочка! Наличие богатого внутреннего мира при отсутствии минимальной нормы участия в реальной жизни. Все проходило стороной, перед глазами, травя душу желчью тщедушной зависти, не свойственной этому благородному сердцу. Накапливались стрессы, а релаксации не было. Ну уж, ребята, все это похоже на июнь 2002 года, когда в Черкесском водохранилище плавали кверх копытами утонувшие коровы. А потом его слили в Подкумок и Куму.
Смотрю на ее образ с позиции прожитых лет и не перестаю сожалеть о случившейся трагедии. У нее так и не стало никакого другого образования, кроме среднего. И то, девять классов она закончила, видимо, еще в Грозном, два года училась в ГТМСХ, параллельно в вечерней школе экстерном сдала экзамены по тем общеобразовательным дисциплинам, которые не вошли в учебные планы сельскохозяйственного техникума. И два года штудировала экономику в георгиевском индустриально-педагогическом колледже (ГИПК). Прожила всего восемнадцать лет семь месяцев и три недели.
Между прочим, она поступила не только смело, гордо и вызывающе, но и правильно. Как мы живем? Где мы живем? С кем мы живем? Зачем мы живем? Люди, оглянитесь по сторонам. Что за отстой потребления, что за маразмы карабчений, вещевых суеты и мытарств?! Ненавижу! По этому поводу все грешил я на Юг, южный крахоборный менталитет. Ан нет. Видимо, сейчас все так живут, а главное, и стремятся, хотят жить. Боже! Да я лучше всю жизнь буду один влачить жалкое существование в дощицынской тине, чем постоянно мытарить и карабчить вечный скарб и барахло. К черту все эти обозы жизни! Вездесущий аръергард духа – скарб! Жилье. Надо же! Бесконечные ремонты, недвижимость, трубы, сантехника, обои, электронная техника, а иже с ними рыхлая женщина, вялая любовь через поликлиннику и виагру к детям. На кой хрен мне эти дети? Такие же лымаря и колдыри, как все вокруг, с гоблинским прищуром и ухмылкой дебильной, со слащавенькими губками магарычовых котенякиных и прочая нечисть. Я не хочу, чтобы такие, современные были у меня дети! Я не желаю, чтобы современная потребушка и «зайчиха» была у меня жена! Мир основан на женских гениталиях. Женская вагина есть вселенная, видимо, для них всех. Ненавижу! Женщины, как гниды, заводятся там, где есть деньги, достаток, уют и комфорт. И расчленяются-плодятся там же. Упрелые лахудры.
Она была не такой. А какой? Девочка. Юлечка. Юленька. «Юленьке от 45-э», - трепыхалась надпись на траурном черном венке шестого сентября в субботу. А в Москве в это время был День города, 850 лет… Я шел тогда один, трусливо, по-шакальи, клацая нервами опухшими в те дни. Весь колледж, как улей, жужжал о Юле. «Какая она смелая!», - говорили девчонки. У меня сжималось сердце от такого позднего осознания резонансной, родной души, уже вылетевшей из разбитого тела. Нам объявили о трагедии утром четвертого. Плакала наша классная, Галина Ивановна, траур держали Ленчик и Дроздовская. Директор Поспелов оплатил похороны и охровый гроб. Моя ровесница лежала в нем субботним утром, словно невеста. Длинные гиацинтовые волосы, сомкнутые газельи глаза, мохнатые эбеновые ресницы…
Нужно обратить внимание еще и на тот факт, что у этой девушки еще задолго до самоубийства начались психические расстройства и отклонения, раз группа ее считала ненормальной (и не только неадекватной всеобщему блатному поведению, но и общепринятым консервативным нормам, на которых поставлена вся работа всемирной психиатрии). Эти срывы нотками воспоминаний на следующий день после трагедии заколыхались в мозгах педсостава ГИПКа. Ага, стали вспоминать ее замкнутость и общение только с преподавателями и техничками: даже материнские опасения насчет того, что Юля перестала себя контролировать. Суицидальная эйфория, сумасшествие. В чем оно проявлялось? Видимо, уже в конце третьего курса, весной 1997 года, психология и нервная система студентки стали давать некоторые сбои, которые преподаватели видели в падении успеваемости и желания учиться, а родная мать наблюдала в исчезновении интереса к собственной персоне, в отсутствии, отмирании мечты, в нежелании жить. Видимо, были такие разговоры в семье, после которых девушку отправили на лето в Ростовскую область к родственникам в деревню. Первый вопрос. Почему Ковалевы не уехали туда жить, а застряли в Георгиевске? Есть, конечно, и объективные причины. Тяжело ладить с родственниками в наш век, век нищенства, лакейства и гоблинизма. Гордость не позволяла виснуть кому-то на шею, да и зацепиться там, видимо, было еще труднее, чем в городе.
Итак, Дроздовская, преподаватель в ГИПКе «Анализа хозяйственной деятельности», утром четвертого сентября вспоминала, что Юля хуже стала учиться на третьем курсе, чем на втором. Замечу, что к девочке ласково относились учителя. Так третьего она ведь пришла повидаться (попрощаться) с любимой преподавательницей, галиной Ивановной Бычковой.
Есть версия, что ее обидел (бросил) покровитель. Но ведь мать, родная мать, что на подносе конфеты давала коллегам по работе в ГТМСХ 12 сентября, «на девять дней Юли», - как она выразилась сама перед моим отцом, она-то ведь, замотанная в траур платка в холодный обед шестого числа в день похорон, она-то должна была знать или догадываться, что происходит в личной жизни одинокой и замкнутой, недавно ставшей совершеннолетней девушки.
Неужели ее сломала бесперспективность учебы для работы? А может, унижения от жалкого существования в студенческой общаге вместо хорошей квартиры в центре Грозного? Наврят ли, ведь пятый уже год пошел, как произошло это кощунство с огораживанием русских в Чечне. С учебой тоже что-то не так. Учиться еще год оставалось, потом можно было искать работу и поступить на заочное отделение, или бежать из этого ада учиться в Москву. Так-то оно так, но девочка сломалась, надорвалась еще раньше, в начале 1997 года, ставшего так символично последним для нее. Что ее надломило? Отсутствие денег в семье, лохмотья на занятиях? Мать работала в бухгалтерии ГТМСХ. Издевательства гоблинской группы, мажоров и отморозков? Она училась почти в такой же среде два года в сельскохозяйственном техникуме. Что же произошло тогда? Или вся совокупность факторов задушила ее сознание? Не знаю, основные мотивы перечислены. Повод, запал тоже сыскался. Ее обидели на линейке 1-го сентября. Второго она вообще не пришла на занятия.
Мне кажется все-таки, основную (главную) причину стоит искать не в ее сердце, не в ней, а вне ее. Не она себя убила (выпад из окна стал лишь формальным актом), ее убил город Георгиевск, который она не любила. Летом 1997 года Юля была в деревне, ей там понравилось, она даже Галине Ивановне делилась впечатлениями, говорила о желании там жить. Стоп. Здесь нужно остановиться и промотать хронологию событий назад. Когда она смогла поделиться впечатлениями о летних каникулах с преподавателем? Либо в конце августа, тогда Ковалева, значит, заходила в колледж еще летом (зачем ? – от одиночества, от нечего делать, узнать расписание занятий на пятый семестр и т.д.), либо первого сентября на линейке, либо Третьего Сентября на лекции. Одно из трех.
Чем же мог угнетать одинокую девушку южный провинциальный городок? Прежде всего он, Георгиевск, занимает хорошее место в воровской сетке населенных пунктов Юга России. Здесь находится часть ростовского и краснодарского общаков. Здесь роится среда воров в законе. Их дети, дети их друзей, друзья их детей обласканы воровскими привилегиями вседозволенности, наглости и беспредела. Молодежь бандитская и меркантильная на девушек накладывает табу, их занимают хулиганы и не дают ни с кем встречаться и общаться им и никому с ними, формируя блокаду коммуникабельности. Одиночество в купе со всеми их выходками, унижениями и издевательствами – вот тот фон, который формирует город Георгиевск. Это поле, конечно, сильно воздействует на болезненную и так незажившую после социальной трагедии в Чечне женскую психику. А мать, единственный ей родной и близкий человек в этом мире, в нужный момент не поддержала девочку, оставив один на один с проблемами, которые, словно многочисленные валы накатывались на нее.
Здесь я постараюсь без эмоций, которые все портят и уводят в сторону, на сколько позволяют рамки этой статьи проанализировать причины ее трагедии, из-за которых в большей степени она и погибла. Говорю так, потому что не знаю ее внутренних дрязгов и склоков души; меркантильно-потребительскую девичью мотивацию гордости и страдания теперь-то свожу к минимуму, тогда как в «Золотой топи» уделил ей, униженной гордости, большое внимание. Но, видимо, тогда сам пребывал в сходной ориентации ощущений воздействия на меня окружающего мира, теперь же, по прошествии ряда лет, долгих упорных и бурных, придаю этому меньше значения в своей жизни и субъективно ограничиваю эти качества в других.
Итак, по порядку, не спеша, тезисно. Предпосылки трагедии. Маргинализм, т.е. семья распавшаяся, неполная, сорвана с привычного ритма и характера жизни, бурей времени выброшена на отмель, обречена на жалкое существование в унижении и нищете. Гордость… Ее источники? Естественные, то есть то, что характеризуется в «Эйцехоре» как золотая середина между аскетизмом и развратом – духовность. Дочь теряет отца в том амплуа, каким его видит семейный кодекс. Мать вместе с ней с трудом поселяется в Георгиевске в общежитии ГТМСХ. Жизнь на грани нищеты. Это внешние причины. Теперь внутренний их букет. Темперамент открытости и естественного добродушия и любопытства вступает в антагонизм с гнилой средой завистливо-наглого и эгоистично-пренебрежительного характера южной российской молодежи, от Ростова до Волгограда, подобно свинорою, пустившего свои корни. Конечно же, наследственность, воспитание, самовоспитание. Здесь следует отметить наклонности развитого индивидуализма (вызова стадности и гоблинизму), увлечение экономикой и химией, складки правильности ботанической, т.е. зубрильной, недотрожной натуры. Все это блюдо остается приправить особенностью времени. Середина 90-х годов на постсоветском пространстве ознаменовалась обвалом нравственности и морали, и основная масса людей теперь без зазрения совести попирала останки былого сокровища духа, издеваясь и глумясь над его остаточными судорогами.
Повод трагедии. Закупорка коммуникабельности высоко интеллигентного и интеллектуально развитого коммуникативного существа, повлекшая за собой дефицит общения, который уже превратил естественную потребность в самовыражении и самоутверждении в сумасшествие и бред. В последний период жизни анализируемый нами объект претерпевал ярко выраженную тенденцию противопоставления себя всему миру в резкой враждебной форме, что привело в конечном счете к сужению кругозора цветовой гаммы настроений до черного и белого, где последний был пустотой и туманом, а первый банальным трауром. Замечу, девочка сфокусировала свою интуицию на типично атлантическом психологическом приеме: « или, или, третьего не дано». А сейчас ему подвержены все жертвы сектантского зомбирующего фанатического воздействия и т.д. Об этом последнем штрихе мировоззрения в ее судьбе, я, кстати, было спорил в дискуссионных дебатах и прениях в клубе «Литературный чердак» в институте им. Горького, что на Тверском бульваре, отстаивая исключительную правильность позиции автора «Золотой топи» в изображении последнего рубежа суицидальной мысли, поскольку сам лично оказался на грани такой же катастрофы во второй Малый Круг Сварога в 2000 году.
Теперь сам факт трагедии. 03.09.97 Юля выбросилась из окна общежития и разбилась насмерть об изъеденный корнями пиромидальных тополей асфальт. Шестого сентября ее похоронили. И теперь в неброской гектарной клетке кладбищенской земли под морем пахучих луговых трав и шелестом тальниковых гибридов стучит ее астральное сердце, если так можно выразиться, а всего правильнее, подвергаются энергетическому распаду высшие материальные оболочки. Через 40 дней разложилось эфирное тело, повторяющее все особенности ее девичьих контуров, далее астральное и ментальное тоже распались, словно ракетоносители космического корабля, а каузальное, будхическое и атмическое тела, как энергетические оболочки, улетели в космос, подобные кораблю, скафандру и человеку соответственно.
2
Юля прожила в Георгиевске около 4-х лет. Сегодня мне стали известны совершенно уникальные факты из ее биографии благодаря моему отцу, который в начале 90-х гг. прошлого века работал в техникуме механизации сельского хозяйства (ГТМСХ). Но чтобы приступить к анализу этих материалов, нужно поднять еще более ранний пласт из жизни моего родного города, и начать повествование можно с 1994 года, очертив в ретроспективе пунктиром еще один трехгодичный Малый Сварожий Кол. Итак, все начинается в 1994 году. Весной я веду дневник девятого класса, мнимо влюблен, увлекаясь пышностью форм, в одну сверстницу, Зину Града, пишу ей восторженные стихи, хотя, как теперь убеждаюсь, предчувствуя другую душу. Год 1994 – это еще и год приезда на Ставрополье в Предгорный район, в станицу Суворовскую, моей самой бурной первой любви – Дины Кокшеневой. Уж об этой звезде я замарал стихами и прозой не одну тетрадку. Итак, судьбою включен был незримый счетчик времени, запустив нас, одногодок-молодняк, в первые вихри жизни. В 1994 году на первом курсе ГТМСХ училась (15-тилетняя среди поколения стандарта – 16-тилетних) маленькая смуглая девочка с угловатыми чертами лица, Ковалева Юлия Анатольевна. Теперь передо мной лежит листок ее анкеты. Она своей рукой заполняла эти строчки девять лет назад! Какие уж сейчас, если верить новой эзотерической теории новосибирских ученых, торсионные поля витают над этим письменом, я не знаю, однако здесь на лицо частица ее мысли, почерка, слова. Теперь уж я узнаю, что ее мать вышла повторно замуж за Струговщика и живет в нашем подъезде. Мир тесен, товарищи. Тогда они с дочерью ютились в общежитии техникума, асфальт возле которого так равнодушно принял умную девочку в свои битумные объятия, проверив на прочность упругость ее тела. Она родилась 13 января 1979 года, на старый новый год. Восемь классов (один с перескоком) проучилась в средней школе 33 г. Грозного. В 93 году или раньше, отец по национальности чеченец, бросил их с матерью и вернулся к родоплеменным истокам. Конечно, в бытности своей он совершенно не был никаким Анатолием, а это русское имя с начальной буквой «А» просто копировало грубо и условно так любящее эту букву кавказское имя (Анвар, Анзор и т.п.) Вобщем нохча нана их бросил или выгнал из квартиры. Юля была одним ребенком в семье у обеспеченных родителей. Даже мать, работавшая в Грозном в каком-то НИИ, как выяснилось, устроилась в бухгалтерию техникума в Георгиевске довольно шустро. А что говорить об отце, народ которого привык жить красиво за чужой счет. Образованность ее в 14-15 летнем возрасте чувствуется сразу и уровень эрудиции своих георгиевских сверстников оставляет далеко позади. Судите сами. Она изучает английский язык, любимая ее книга «Собор Парижской Богоматери» В. Гюго, любит Толстого, Лермонтова, Баха, Моцарта и Чайковского; любимое занятие – чтение книг (художественная литература); уважает Петра I «как великого реформатора, Екатерину II – за ее покровительство искусству и образованию, Сталина за то, что он смог сделать Россию великой державой, Явлинского – как умного человека ( на ее взгляд), Кутузова – как талантливого полководца». Серой тенью теперь бродишь ты, бедная, по выгоревшим от жары полям и медовым чебрецом пахнешь, что доносится еле-еле ветром до пастухов или отдыхающего путника.
Оригинальная ее одаренность напомнила мне судьбу другой девушки, образ которой я пытался высветить в рассказе «Донская узница». Часть этой рукописи теперь похерена где-то в районе люблинского парка, а часть в общежитии у метро Академическая в Москве. Но это не важно, интересно другое, некая Оксана Орлова, 1978 года рождения, имела феноминально талантливое начало своей жизненной карьеры. В 14 лет она закончила школу экстерном и в 19 лет ей осталось прослушать один семестр 5-го курса лекций юридического факультета МГУ. Помешали этому наркотики. Там своя трагедия, бросавшая ее то в Испанию, то почти в тюрьму, то в монастырь, где она скрывалась от прокуратуры и наркологического диспансера. Но это золотая столичная молодежь, которая с жиру бесится по-своему. Детство на Кутузовском проспекте, дядя – завхоз метростроя и т.д.
Другое дело, Юля Ковалева, натура краевого, областного, а то и республиканского уровня и масштаба, осела в маленьком городке, как на безрыбье крупная рыба. Вы посмотрите, как радикально в сторону консервативной советской морали стереотипов и принципов осуществляет свой выпад ее откровенность анкеты. Ответы по интересам Юлии сравним с откровениями георгиевской молодежи.
Манжура Ольга Юрьевна, 12.12.75 – дата рождения, училась в с.ш. № 3 г. Георгиевска, изучала немецкий язык; интересы: А.Дюма «Граф Монтекристо», И. Аллегрова, «ДДТ», мечтает съездить на море в круиз.
Бородин Вячеслав Алексеевич, 1978 года рождения, с.ш. № 8 г. Ессентуки. «Планы рано составлять, мечты как таковой нет, все любил относительно, любимой книги, группы, писателя не имеет, хобби нет.
Абаев Алексей Владимирович, 16.08.78, «Агата Кристи», «Сектор Газа», хобби и мечты нет.
Шутко Олег Анатольевич, 02.04.77, любимой книги, писателя, группы не имеет, нравится тяжелая атлетика.
Косинец Александр Федорович, 07.12.77, группа «Мальчишник», Б. Ельцин, «петр Первый».
И далее народ серый с Аллегровой во главе списка интересов, книгой «Поцелуй в морге» и круизами на теплоходе.
Просматривая свои дневники и литературные дерзновения периода 1994-97 гг., я чувствую предвосхищение ее образом, будто незримо моя тонкая поэтическая чувствительность, которую отец наказал беречь, улавливала своими фибрами ее дыхание, присутствие, существование. Да, она была рядом, в двух кварталах от моего дома, а я в это время писал душе трепещущие откровения об одиночестве, о крике души, о молитве к Всевышнему за помощью во встрече с ней. Не услышал меня Отец Неба. У меня тогда была проблема, комплекс общения. В 16 лет я писал такие строки: «Прекрасное рядом, за окном, жизнь цветет, а ты? Я сижу в темноте… сижу целыми днями дома. У меня до сих пор нет друзей и подруги». Аналогично и в стихах: «Все нет девчонки, но, Боже, мне бы иметь подругу с ней был бы небом». Вкратце пробегусь по своему творчеству того периода, некоторые цитаты из которого я уже приводил выше, когда писал о 1997 годе. Цикл стихов: «Я люблю красивую деву», «Я очарован тобою», «Что значит иметь подругу» и еще одно без названия:
Мне трудно всю эту неделю
Не думать о ней без конца.
О ней, пред которой я млею,
Которой не знаю лица.
Все говорит о предчувствии ее появления и сожительства в одном городе. Мы уже дышали одним воздухом, но почему судьба не свела нас в 9-10 классах?! Эх! Все могло быть иначе у обоих. Теперь-то пустое, бередить душу поздним квартирным сближением с ее матерью, узнаванием ее фамилии и т.д. Все это сейчас никчему. Однако далее скользим по творчеству Ровного. «Русь, ты моя красавица!», «Родина Россия» через край наполнены девичьей сущностью нового времени, скромной, застенчивой, доброй. О, нет, здесь совершенно нет блоковского заблуждения, когда он в мутном кумаре спутал Свентану с Лилит и почил в воспевании телесных влечений. Я однозначно отделил вторую плотскую суть от священного образа стихотворением «Красивая, молодая». К последней я обращаюсь совсем другим штилем:
«Но ты пропила молодость,
Все прогуляла, проспала,
И заходила холодность
В плоской груди твоей впалой.»
Теперь же все больше убеждаюсь, что Юлия Ковалёва и была той Звентой-Свентаной, о которой поют трубодуры:
«Нежная улыбка твоя
К доброму побуждает меня».
Вот другой альбом, за 1996 год, и снова яркий образ.
Девушка в сером пальто,
Перчатки на нежных руках,
Хрусталь в твоих серых глазах
И венчик любви в волосах».
И тут меня озарило. А ведь реально я мог тогда видеть именно ее, живущую в городе с 1993 года!
«Я ехал на автобусе,
В автобусе толпа.
Народ тебя мне выбросил –
Такая толкотня.
Ты робко и застенчиво
Стоишь у моих ног
И ног твоих касается
Огромный мой сапог».
Другое дело, что поэт часто вдохновлялся чьим-нибудь миловидным молоденьким личиком, а этих девочек, словно воробьев, пролетало автобусом ли пёхом мимо меня – море. Очень характерное рабочее состояние таких встреч я описал в романе «Любовь поправшие», самом любимом и выстраданном, но не законченном детище автора этой статьи.
«… В конце аллеи увидел он вдруг девушку-гимназистку с зонтиком, в белой кофточке, в изящных туфлях на остром каблучке. Она шла навстречу в поисках сухой, не тронутой сыростью дождей и ветхостью тли и грибка лавочки. На удивление, проходя мимо него, несколько раз взволнованно качнулась из стороны в сторону ее сумочка («в ее сумочке красивой вместо помады и духов лежат презервативы для мальчишек-дураков», - цитата из стихотворения автора «Принцесса Весна»), висячая через плечо, и она присела рядом, не взглянув на него. Михаил на зло своей гордости вдруг стушевался, как мальчишка, и сидел, краснел, не зная, что делать, искоса разглядывая с любопытством ее гладкие колени, выдвинувшиеся из короткой юбки, поставленные друг к другу стройные ноги, белый бант на косичке, распиравшие кофточку молодые упругие груди и губы, жадно-сдержанные, припухлые. Михаил чувствовал, как загорается внутри него пламя, но тушевался все больше и не мог ничего придумать, чтобы сказать. Только отчаяние скакало в мозгу да кровью обливалось сердце от своей беспомощности в таких делах. «Не умею кадрить, сволочь!» - ругал и проклинал себя Михаил. А она, видимо, ждала с его стороны какой-то реакции, вызывала на действие, громко вздыхая, краснея иногда, в руках перебирая ремешок сумочки, запутывая из него чудные узлы. Они не смотрели в глаза друг другу, но видели искоса, пожирая их уголками своего соседа. А как только кто-либо из них поворачивал, как ни в чем не бывало, к другому голову, второй испуганно отворачивался. Так они сидели минут пять, молча разглядывая панораму округи. Наконец, ничего не дождавшись, девушка встала и робко пошла дальше, теребя в руках сумочку и оглядываясь еще на него. Он проглотил этот взгляд, краснея. «Что со мной происходит? – удивлялся он, - что такое?! Как мальчишка струхнул!» – негодовал он.
Рядом, напротив, на лавочке сидела супружеская чета каких-то интеллигентов.
- Эх! Мне бы сейчас лет на тридцать помолодеть, - встрепенулся пожилой человек в шляпе и солидном пальто, в руках, скрытых в перчатках, держа газету.
- А что такое? – подняла от книги на него глаза супруга.
- А ты смотри! – тот указал на девушку, оценивая ее в превосходной степени.
Потом перекинул свой взгляд на Михаила, говоря глазами: «Эх ты! Капуша! Упустил такую девушку! Даже не заговорил с ней». Жена его, тоже разглядывая Михаила, странно улыбнулась: «Что же ты, парень? Иди же! Познакомься с ней», - как бы говорил ее взгляд.
Михаил слышал их полушепот и ловил на себе упреки их лиц. Ему было не по себе. Ненавидя себя за свое смущение, проклиная себя и весь свет, он все-таки встал и пошел в ту же сторону. Девушка оторвалась далеко вперед. Он чуть не бегом, по-сумасшедшему топая сапогами, ее догонял. Помятая от сидения с ним и еще не оправленная девичья юбка щемила сердце. Он грыз себя и ругал морально… Михаил ее уже почти догнал, она дернулась, повернулась в его сторону и жадно всверлила в него свой изучающе-любопытный, нисколко не испуганный, а улыбающийся взгляд серых глаз. Выходит, она ждала его! Всем телом, чувствуя его приближение».
Я здесь привел наиболее яркий фрагмент романа, который мне больше всего нравится самому и написан в августе 1997 года. И уж если речь зашла о женских образах, то в своем творчестве лучшего, чем Маша Тухачева, мне создать не удалось. Это несомненно. Наверное в ней, как ни в ком другом, выразилась вся яркость и насыщенность эзотерических предчувствий. А сцены ожидания, ссоры и примерения с братом, а также его думы по случаю ее трагической гибели – представляют собой, пожалуй, психологический костяк романа, из-за которого его и хочется читать и перечитывать.
В те годы мною была предпринята попытка в художественном стиле описать, сформулировать, как я ее понимаю, нравственную борьбу со Злом во всех его проявлениях. Город Георгиевск представлялся мне эпицентром мрака, он разбухал и ширился до необъятных размеров в проявлениях наглости, ненависти, насилия и унижения. К этому периоду относятся рассказы «Дочь комиссара», «Тайны Калининской улицы», а также ряд дневниковых размышлений, цитаты из которых уместно было бы здесь привести. Вот некоторые из них.
«Раньше у нас была замкнутость. Мы не жили, мы только смотрели и слушали, как живут другие («Смотрю на этот мир, как на чужой, из-за решетки на чужое счастье», - цитата из стихотворения Ровного). В нас завелся червь зависти. Сами мы открыто жить не могли. Давлела над нами палестинская босотская сволочь, незримым оком всегда и неустанно следила она за нами, готовая в любой момент поставить на место. А место нам выделено было убогое».
«Хочется помочь таким же, как я, нуждающимся («Не за себя среди полночи, а за людей душа болит. И в ночь без сна глядятся очи. И месяц подвиги сулит», - Ровный). Их много, но они бессильны. Это люди моего мира, который мне ближе и родней. Пусть он немножечко консервативен и сер, т.е. небросок, простоват и скучноват, но он мой. Я никуда не денусь от него, хотя, не скрою, пытался, но, как блудный сын, вернулся к нему опять. Я восхищался миром другим, ярким, приспособленным к любым изменениям жизни, расточительным и потребительским, уже развращенным блатным миром. Я искренне обожествлял громкие его имена, хотя и ненавидел их. Но сколько уже даже на моем веку сменилось этих блестящих имен. Много. Сколько их кануло в небытие, превратившись в пыль».
Когда я прощался с симпатией к Зиноиде Града, то в дневнике за 25.05.94 оставил такую запись: «Мы люди разных миров, между которыми в новом веке разгорится смертельная борьба». Тогда я еще смутно представлял всю глубину отличия этих миров, ведь все относительно. Однако XXI век развеял все мои сомнения, показав атлантический образ жизни и древнерусский духовный. Теперь же всю мою неспособность стать адекватным современному потребительству и уголовно-блатному имиджу я определяю не аръергардным недостатком неудачника, а первородным достоинством руса, которого не смогли сломить и отравить все ухищрения атлантизма. Хотя не спорю, мысли мои были ведомы этим злом в тумане долго, годы глупых страданий и зависти омрачали мое чело, но теперь я осознал всю их пошлость, чему способствовали на века закаленные против соблазна мои захваткинские гены. Другое дело, когда хрупкая душа и в то же время сильный дух Юли Ковалёвой вступили в смертельные противоречия между собой из-за того, что астральное и ментальное ее тела были поражены атлантическим ядом эйцехоре, последствиями воздействия которого на человека являются либо крепкий психологический иммунитет, его закаливание, либо деградация и суицид. Юля погибла в вечной борьбе двух антагонистических миров с мыслью о том, что она не адекватна окружающим ее людям, которые ее не понимали и презирали, как она думала. А это для нее было больнее всего, так как внутренняя суть ее была – любовь к людям. И молодой организм не справился с парадоксом житейской головоломки. Законы ментальной физики в ее жизни явно не соблюдались. Она делала людям добро, ей отвечали преимущественно злом. Не раз и не два, а постоянно. К такому исключению торсионной теории она не была готова, не понимала, что сбои эти есть как раз проявление борьбы «+» и «–», а не их взаимопритяжения и единства. Борьбы страшной, древней, борьбы не на жизнь, а на смерть.
Почему же так бывает? Одни девушки имеют бесчисленное множество поклонников, избалованы разнообразными знаками внимания, другие, напротив, незаметны, невостребованы, никому не нужны. Проблема стара, как мир, и я не скажу ничего нового или интересного, разбирая ее, но во мне откликается боль чужого одиночества, не дает покоя. Я маюсь душой и не нахожу себе места. Естественно, статус «серой мышки» получает, как клеймо, тот, кто себя не проявляет в силу ли своего темперамента меланхоличного, привычек и интересов, сложившихся с детства, воспитания, социальной, этнической и этической среды, первого знакомства, соприкосновения чуткого, легко ранимого детского восприятия насилия или ласки, смотря что из них господствует с раннего возраста в окружающей индивида среде. Конечно же, влияют на это наклонности и способности, заложенные в генах и передаваемые по наследству, ну и т.д. Психологи более тонко могут разобрать эту проблему, что-то посоветовать нуждающимся, как-то помочь отчаявшимся. Меня же заставляет садиться и писать, сопереживать и откликаться на чужую боль мой гражданский долг. Пусть никуда не пойдут эти записки, мне нужно излить на бумагу свои мысли по этому вопросу хотя бы для того, чтобы крепче сжимались потом кулаки от ненависти к существующему усредненному и модному теперь тусовочному типу мышления и потакающим ему интеллектуальному болоту и элитарной пустоте. Сволочи! («Нет им пощады и нет им прощенья, мертвое сердце взывает к отмщенью!»). Мне совершенно не безразлично, каков современный стандарт молодого человека, каково лицо моего поколения, вступившего в третье тысячелетие. Позорно его лицо. Я уж не буду здесь приводить цитат из лермонтовской «Думы», а хочу все-таки сфокусировать внимание на теме одиночества особенно в девичьей среде. Проблема эта серьезна, так как последствия нерешения ее скверны – суицид. Наверно, это покажется странным для Москвы, говорить о таких вещах, когда вокруг столько возможностей карьерного роста, компанейства по интересам, самым разным, от красно-шарфного спартаковского фанатства, до диско-барного тусовочного братства. Однако все это неуместно и вычурно лишь на первый взгляд. Да, возможностей проявить себя в столице очень много, но и даже здесь существует беда блокадности и беловоронства, коллективного отчуждения, неприятия индивида, а будем более высоко называть его личностью, по крайней мере это позволю себе я, автор, так как вижу именно в неудачности, ненужности, отчуждении, невостребованности потенциальную страшную силу, если хотите, ницшеанскую волю у власти, которая обуздывается, как китайская тяга к расселению на чужие территории воспитанием, уважением к другим народам или страхом перед ними, а то и всем этим вместе с добавлением еще прочих штрихов и случайностей, субъективных и не очень факторов, словом, всего того (не будем уходить от найденной аллегории), что сдерживает китайцев в лице древних заповедей Конфуция и современных коммунистических норм, киновистической этики и нравственности (киновий – община, греч.). Но ведь помимо столицы существуют огромные территории родной земли, множество населенных пунктов, где за минусом московских пятнадцати миллионов в десять раз больший этнос подвержен рассматриваемой беде куда более сильно, так как не подмазан экстерьером богатой инфраструктуры постсоветских социальных благ и возможностей.
Да что там говорить! Куда мы пришли?! У нашего поколения нет будущего («задушенное поколение», как назвал его один молодой драматург, автор «Воздуха»). Оно – дите мертвой культуры развала СССР, западного порно-индустриального вторжения и гегемонии вместо постиндустриального, как того хотелось. И на фоне глобального обвала общечеловеческих ценностей до маленьких ли чьих-то трагедий и катастроф несложившихся судеб?
Бедная Юля Ковалёва, так нежно отмечавшая точки над буквой «ё» в своем почерке. Девушка от природы и самовоспитания очень одаренная, была она чуткой к чужой беде и нужде, тогда как своя беда бросалась в глаза все заметнее. Рэкет в юношеской среде и свои золушечьи отрепья терзали ее мягкое сердце. Окружающая атмосфера, пронизанная духом эгоизма и бессердечности, злобной насмешливости и словесного издевательства, заставляла невыносимо ее страдать. У нее не было ни друзей, ни подруг. Вела она затворнический образ жизни. Нет бы, кому-нибудь помочь ей, ситуация все более осложнялась. В результате всеобщей апатии и равнодушия, морального унижения и пренебрежения, неудовлетворенные девичьи инстинкты и амбициозная возрастная потребность в ухаживаниях; социальное унижение; ущемленность в нищей, некрасивой одежде; отсутствие возможности использования даже дешевой косметики и парфюмерии; недружелюбность окружения; вероятно, еще и самоунижение и прочие комплексы, что развиваются у умных натур в такой ситуации, - все это привело к трагедии.
Был сентябрь, и еще зеленая кавказская листва тихо шелестела над изголовьем гроба.
Она бросала людям вызов,
Ловила встречные глаза,
Любовью сладостных капризов
Мечтала сердце истязать.
Когда во тьме, играя соло,
Во мне струна ее звенит,
С ультромариновым подолом
Восходит солнца диск в зенит.
Или так:
Она была ничья,
Ни в шубе, ни в беретке,
Как с чистого ручья,
Такие люди редки…
В звон легкие шаги
Из подземелья медны,
То хищника прыжки,
То львицы взгляд победный.
В моем творчестве есть два стихотворения, посвященных Юлии Ковалёвой. Приведу из них некоторые цитаты.
«Прости меня, за то что прозевал,
Не слышал крик, так рвавшийся к спасенью,
Прости, что вовремя руки тебе не дал,
И сам теперь в таком же положеньи.
(«К Юле»)
Все, портрет закроют ночью,
Подлецов шептанье в гроб.
Встречей первой нашей очной
Я тебя целую в лоб.
(«Взглядом мутного ткемале»)
Оставлю панихиду и уйду.
Не верю я тому, что говорили.
Я в руки меч возмездия беру
И отомщу за всех, кого убили.
(«К Юле»)
Вот и все. Банальность, когда кругом убивают, похищают, насилуют. Объективно, может быть, да. Но ведь это же была личность, в будущем, возможно, чья-то мама, подруга, жена. Как просто вычеркнуть эту девушку из общественной памяти и не возможно вернуть. Группа студентов, которая ее затравила, откупилась роскошным венком. Все. Заросла могилка и не родятся чьи-то дети, быть может, мои. Мне почему-то все больше кажется, что это моя вторая половинка разбилась тогда о камни, что Богородица, Матушка Земля, сама Любовь привела ее в мой город и свивала ей гнездо рядом с моим, что Провиденциальные Силы готовили и мечтали о нашей встрече, но кто-то помешал, как помешал всем людям, раскидав их половинки по разным странам, обрекая на духовное одиночество большинство из них и вытесняя настоящую любовь в разряд сказок и вымыслов человеческих, примиряя людей с примитивной плотской потребностью, которая сама есть эйцехоре тоже.
Конечно же, жизнь продолжается, но что-то внутри как-будто оборвалось в тот сентябрьский день и зашевелилось…
3
Судьба не позволила нам встретиться с Юлей (я видел ее единственный раз на похоронах), зато на моем пути появилась не менее глобальная фигура, Дина Кокшенева. Она способствовала моему раскрепощению в общении и явила собой пятилетний этап доминанты в моей жизни. Дина принадлежит к атлантическому миру своими славянскими корнями, но русская душа в ней тоже проявляется. «Просто современная эпоха закапывала внутрь души все хорошее, выставляя на показ лишь плохое», - цитата из «Белой птицы». Я противопоставлял всегда наши интересы, писал восторженные речи, хвалебные гимны ее семье, свой мир считая тупиковым и мрачным. «Они сохранили традиции, корни своих родов… дом их никогда не будет пустой. Друзья, знакомые, гости бесконечные, вобщем жизнь бьет ключом, живой родник души и жизни». А у меня вроде как все плохо. «Здесь нет любви. Что-то похожее отдаленно на нее своими уродливыми формами пугает нас, заставляя ошибаться и страдать в который раз. Проблемы моей семьи я не берусь описывать. Но скажу только, что с некоторых пор в семье моей нас всех стало угнетать уныние и отчаяние. Как будто злой рок или наговор стал преследовать нас».
О роли Дины в моей жизни я точно написал в письме к ее матери в 1999 году и в смежной статье о своем становлении как личности. Здесь приведу наиболее яркие выдержки из этих работ. Первая, «Исповедь друга».
«Впервые я увидел ее 3 сентября 1996 года. Это было время беззаботного иждивенчества. Хотя уже тогда мои акселератство и интровертивность не давали мне покоя, но приходилось, страдая, терпеть нерушимый, нетленный, непреходящий такой статус «Кво». Та робкая юношеская влюбленность, которой задавался я временами, вовсе не являла собой невыносимые муки, неприятные мне до сих пор, однако же косвенно способствовала им. Мои увлечения Таней Бойко, девушкой из вокально-инструментальной группы, девушкой из танцевального коллектива, Ритой Зелениной, Зиной Града, Леной Шестаковой, Ирой Шнайдер не получили какого-либо развития и продолжения из-за моей трусости признаться им хотя бы в том, что я испытываю к ним симпатии. Тяжело было эти первые чувства влюбленности носить в себе одному, но еще тяжелее было заставить себя открыться. Поэтому приходилось нести наименьший груз. Все мое общение с девочками складывалось в переходную эпоху развала старых советских правил поведения и этических норм, эпоху опьянения, болезни американским образом жизни и поведения, навеянном нам с экранов телевизоров через их видео-фильмы. Добавим к этому стадность инстинктов подростковой среды, в которой я рос, где царил произвол и культ хамских интересов. В той среде считалось позорным общаться с девочками. И мы не общались. Закономерными и логически объяснимыми были поэтому итоги моей детской влюбленности. Однако эти отнюдь не гибкие постулаты и принципы общения и коммуникабельности болезненно и тяжело переходили со мной и в юношеский возраст. Плюс мои индивидуальные способности и особенности моего воспитания, склонность к замкнутости, дефицит общения, враждебная расположенность окружающей среды и в то же время попытки противопоставить себя всему миру, юношеский максимализм, чрезмерная поэтическая чувствительность, наивность и романтичность тепличного воспитания, городская малоподвижность и обломовская ленность, - все это в большей степени и составляло мой образ, физический и моральный облик 17-летнего юноши. И вот терзаемый противоречиями реальности и мечты, потребностями и возможностями, я встретил ее, Дину Кокшеневу. Признаться честно, я надеялся где-то в глубине души, закончив школу и распрощавшись с неприятной мне средой общения, раскрепоститься в новой среде, приятность которой мне смутно обещал ГИПК, учебное заведение, в которое я поступил сразу же после школы.
Какой же именно предстала передо мной моя будущая любовь? У меня есть фотография групповая, сделанная любительски в сентябре 1996 года, по ней я и попытаюсь восстановить ее образ. Это была хрупкая девушка, показавшаяся мне очень худой, на вид болезненная, белая с мелкими собачьими чертами лица. Сразу же бросалась в глаза ее уверенность в своих действиях, легкая избалованность от патакания в принципе неплохим поступкам. Она пригласила меня сесть третьим человеком рядом с собой, потеснившись с подругой. Причем это было сделано решительно еще в тот момент, когда вся группа только «обнюхивалась», привыкая друг к другу. Я, в сердце обожая решительные действия и открытые поступки, боялся циничной иронии их восприятия окружающими и избегал их. В том было главное противоречие моей жизни. Георгиевский синдром оцепенения и пассивности давлел над всеми местными людьми. Потому, может, так ярко вспыхивали на небосклоне моей души звезды экстровертивных маргиналов, волею судьбы заброшенных к нам в город с Дальнего Востока, Сибири, Казахстана и Закавказья. Вся моя семья, приехавшая на Северный Кавказ из Западной Сибири в 1982 году и столкнувшись с затхлостью, прелостью местных нравов (блата, воровства, обмана, хитрости), гордо хранила свои сибирские традиции.
Одной из таких маргиналов была в некотором роде и Дина, светловолосая девушка с голубыми глазами. Нельзя не отметить тот факт, что своим поведением, интересами и взглядами на жизнь она повлияла на меня во сто крат больше всех доброжелателей и недругов вместе взятых, что соприкосновение с ее миром, с миром ее семьи, стало для меня явлением целебным и благоприятным.
Счастливец, кому будут сниться
Обрывы снежные Кумы,
Туман крещенский над станицей
В купанья час среди зимы,
Приют родительских симпатий,
Гостеприимный русский двор,
Хозяйка стройная в халате
И милый сердцу разговор. («Станица», июнь 1999 года)
Письмо к Наталье Николаевне Кокшеневой.
«Здравствуйте, дорогая Н.Н.! Может быть вам и покажется странным сам факт, что я пишу именно вам, но я просто хочу откровенно побеседовать с вами, как с другом. Как же все-таки неожиданно-приятно тронуло меня знакомство с вами!… Простите меня за мои сентиментальности, однако перейду к сути своего письма. Заранее спешу просить вас не быть слишком строгой при анализе и разборе моих следующих откровений, так как открываю я перед вами свою душу, какая она бы уродливая не была, в ней все же есть (я смею, грешник, надеяться) божественные оттенки и потому вы, как христианка, то есть глубоко верующий и знающий чувство милосердия человек, просто не можете холодно отнестись к излияниям моей души. Я взываю к вашим материнским чувствам, чувствам женщины и порядочного человека и прошу вас выслушать меня внимательно, без иронии и словесных или мысленных насмешек и издевательств. Я доверяюсь вам, так как верю и люблю вас.
Впрочем, ничего предосудительного и страшного нет в моих откровениях. Я просто хочу поделиться с вами своими печалями и услышать от вас поддержку и понимание. Однако, судите сами.
Я люблю вашу дочь. Полюбил ее в первые месяцы знакомства… Теперь же, когда она во многом определилась в будущем своем замужестве, найдя и выбрав себе жениха, о моих чувствах говорить нелепо и смешно. Я знаю это. И все же я открываю вам свою тайну. Она изменила мой мир, мои взгляды, и я не смогу забыть ее никогда. Другое дело, что ее счастье превыше всего и для меня. Расстояние и время – лучший лекарь, конечно же, и моя болезнь Диной со временем должна пройти, но я безмерно счастлив, что случилось мне повстречать ее и полюбить. Это непередаваемое чувство, и за него, пусть безответное и потраченное впустую, спасибо огромное ей…» (август 1999 года).
Далее приведу отрывок из рассказа «Тайны Калининской улицы », где описан День Преодоления, 27.10.97, мой шаг в «открытое окно» - проявление себя.
«В тот день, в октябре, Дина получила двойку (английский язык – прим.автора). Обычная студенческая история – не выучила урок. И чтобы как-то успокоить ее, Руслан решил предложить свои стихи. Она, правда, к этому его сама подтолкнула. С ин.яза они собирались идти на физ-ру. Она ему кивнула.
- Русик, пошли, - нежная просьба сквознула в ее словах.
По дороге в УСК он начал издалека.
- Дина, - слова медленно выдавливал из себя. – Можно тебе задать один вопрос?
- Конечно, задавай!
- Как ты относишься к стихам?
Он не видел в тот миг ее лица, он вообще во время того разговора боялся посмотреть ей в глаза, но всю дорогу чувствовал, что нежная смущенность связывала их сердца. Только он, Руслан, мог вызвать в ней такую смущенность. Никогда до этого и после Динка так не краснела и глупо не улыбалась. То ли наивность Руслана, то ли его робость, слабые эти человеческие качества, ставшие в конце XX века смешными пороками, делали революцию в ее таинственной душе. Она, Дина, задерживая дыхание, полупрошептала: «Положительно».
- А как ты относишься к стихам, посвященным тебе?
Руслан не услышал ее ответа, его понесло вдохновение. Главное, он получил от нее положительный ответ, заинтересованность прочесть его стихи.
- Я был увлечен тобой, - продолжал он свою мысль.
- Да?! А я и не знала! – в ответе ее он почувствовал что-то необъяснимое, но такое, что ему, глубцу, показалось предлогом к их любовному роману.
Никогда он не был так счастлив, как в тот день. Пожалуй, только через неделю, когда Руслан все-таки отдал ей свои наивные стихи, он еще раз почувствовал в себе какое-то радостное блаженство. Все играло в нем, заставляя его улыбаться во весь рот, глупо и влюбленно, и идти, не замечая ничего, и только думать, непрестанно думать о своей королеве. Он решил, что эта неделя станет неделей радости в его жизни, она же стала неделей испытаний. От вторника и до субботы он пытался поговорить с ней с глазу на глаз, как дурак, носил стихи в папке с собой на занятия, она же его словно не замечала. В воскресенье он был взбешен и зол на себя и ее. А в понедельник она сама с нежным и наивным взглядом подошла к нему и напомнила о стихах. Она всегда его бросала от бешенства к умилению. Так начался их смехотворный роман. Вернее, это он так думал. Что думала Дина – Бог весть!
Однажды, как-то в субботу, он решил ее навестить. Зашел к ней в подъезд, позвонил в дверь. Она открыла – смутилась.
- Руслан?! Проходи, раз пришел.
Он зашел весь красный от смущения.
- Понимаешь, Дин, решил просто так зайти.
Она позволила ему раздеться, пригласила пить чай, выключив свет, оставив только включенной настольную лампу. Руслан медленно отхлебывал горячий чай, блаженно глядя на ее профиль. Дина что-то писала. Весь вечер они мило беседовали, смущенно краснея. Он, когда шел сюда, решил, что наконец-то признается ей в любви, но теперь, сидя перед ней и заглядывая в ее такие родные, чистые глаза, он почему-то испугался не самого признания, а тех последствий, которые сразу после него наступят, испугался, что не выдержит ее взгляда после своих слов. А так как гордость и щепетильность по отношению к своей особе была у него в некоторых случаях превыше всего, он промолчал. Я говорю, в некоторых случаях, потому что иногда нерешительность и слабость духа со многими ошибками привитые ему при воспитании, побеждали его львиную щепетильность в вопросах чести. Он унижал себя сам, давая возможность или даже заставляя унижать себя и другим. Это его качество было настолько странным и нелепым в глазах окружающих, что они останавливались в нерешительности перед его беспомощностью.»
А непосредственно под преодолением в своей жизни я понимаю в первую очередь избавление от комплексов неполноценности, дефицита общения и проблем коммуникабельности.
О Дине у меня написано больше всего стихов, цикл рассказов «Белая птица», а цитаты из ее писем гармонично вошли в «Золотую топь».
Первое вдохновение ее образом датировано у меня 06.11.96:
А завтра снова будет бой.
Я в ожиданьи сам не свой.
Да, я как будто бы герой,
Но не твой…
«Ты святая и лукавая одновременно, блондинка с голубыми глазами. Ты никогда не будешь моей, но я, глупец, влюбился в тебя. Боль в душе. Ты первая, кто отнесся ко мне с нежным вниманием, теплотой своих слов и глаз».
Далее плеяда стихов. «Мне не хватает этой девы», «Как нечестно говорить на «Вы», «Полный скорби и полный горя».
«Я отдам себя на растерзание
Глупых мыслей и седых страстей.
Нет милее девушки создания
И любви на свете нет нежней».
«Горит окно на пятом этаже», «Моя богиня», «Теперь ты на меня уже не смотришь», «Где-то далеко за Машуком», «К Дине», «Ты весна», «Розовый закат и огней глаза», «Геракл и Афродита», «Я приду к тебе один».
«Мне не забыть лица ее овал
И алых губ, что я не целовал,
И синих глаз бездонные ручьи,
И чистых фраз, и песен о любви».
«Меня вдруг охватило вдохновение», «29 июля».
Ты само блаженство и желанье,
Ты отрада вздорного поэта,
Ты причина всех моих страданий,
Только я люблю тебя за это».
«Вот будет твой день рождения», «Зажигай свои окна, Арбат» и множество других.
Да, Дина меня раскрепостила. Я как-то спросил у нее, почему она меня тащит в свет. «И буду тащить! - резко ответила она, горя глазами, - потому что я твой духовный наставник». О ней у меня написана очень красивая проза «Веселитесь, пойте, небеса».
«Великая любовь рождается неизвестно как. Откуда она возникает? Из чего? За окном прекрасный день. Май. Лужайка перед турниками… Трава ковром расстелилась зеленым. Я стою стриженый, смотрю на небо голубое. Вижу зал, алый занавес и твое розовое платье. Как ты прекрасна в нем, девочка! Светлорусые локоны слегка касаются твоих изящных плеч, глаза голубые азартные. Они могут быть грустные, хмурые, и тогда в них океан неспокойный темень своей сути поднимает из глубин своих, могут быть и лучезарные, тогда блестят они, как на солнце небеса. Ты стоишь, прихлопываешь в такт мелодии в ладоши, ножки стройные меняя в опоре. За ними движутся бедра, талия, так элегантно упакованная в корсет платья. Ты вся в этом движении. И слышно из уст твоих, манящих поцелуй: «Веселитесь, пойте, небеса! Ангел в пути, ангел добра» (весна 1997 года).
Благодаря тому, что я раскрепостился, я стал пробовать общаться и с другими девочками. Это Лена Полякова, Лена Щербакова, Оксана Комарова, Оксана Куцаева. Последняя написала мне два письма. Приведу из них цитаты.
«У меня такое ощущение, что все твои любовные увлечения не были успешными. И от этого тебе плохо. Как будто ты злишься на весь женский пол за то, что тебе не отвечали взаимностью на твои чувства. Еще у меня такое чувство, что ты и на меня в какой-то степени злишься. Я пишу это, так как почувствовала это в твоих стихотворениях, особенно в последнем. Я не пойму, чего именно ты ждешь от меня. Ты скажи мне, что надо, чтоб я тебя поняла, если тебе это надо? Как я должна вести себя, чтоб понять тебя?
Мне интересно с тобой общаться, и я бы хотела узнать тебя поближе, но в то же время ты меня пугаешь. И я все время нахожусь в каком-то напряжении, общаясь с тобой… Еще я не пойму одну вещь. Может, ты мне объяснишь. Получается, что мне пишут письмо два человека. У них одинаковые имена, но фамилии разные (Захваткин и Ровный). Может, они и относятся ко мне по-разному? А как мне реагировать на это? И как мне их различать, когда один из них говорит, за кого мне его принимать, за Ровного или же Захваткина? Объясни мне, ладно. Или же это все глупо? Март 1999».
Отношения мои складывались с девушками неудачно. Успехов не было из-за социальных проблем моего материального неблагополучия и отсутствия сильных чувств к ним. Если взять всю мою жизнь, то эмоционально- чувственная искра пробивала меня от немногих представительниц прекрасного пола. Это Таня Бойко, Зина Града, Дина Кокшенева, Катя Скачкова, Оксана Лебедева. Пятиконечная звезда этих звездочек до сих пор ярко горит на моем небосклоне. К ним я отношусь красиво и благородно, как завещал Яков Семенович Шейнкман своему сыну Эмилю.
И еще одна девочка сыграла в моей жизни огромную роль. Но почему я не включил ее в свою элиту симпатий, отдельный вопрос. Это Олеся Фоменко, козельская дева, спасшая меня от самоубийства в сентябре 2000 года. Этот трудный узел социально-коммуникативных противоречий стал душить меня в том году не шуточно. Очень ярко я описал свою психику того периода в «Золотой топи» в образе Антона Тюнина. Так что же случилось тогда? Я буду краток, ибо любопытство читателей вполне может удовлетворить вышеназванный рассказ, победитель конкурса студенческой литературы в МГГУ в 2002 году.
В 1997 году я был на Черном море с отцом и младшим братом в Анапе. В сентябре погибла Юля Ковалёва. В 2000 году я отдыхал в Адлере по путевке из профкома студентов МГГУ. А в начале осени последнего года второго тысячелетия со мной случилась самая страшная в моей жизни депрессия. Все те стрессы, которые я накапливал в себе за предыдущий год, не нашли энергетического выхода летом 2000 года и взорвались вулканом в первых числах сентября. Что это за стрессы в двух словах? Перечислю. Дефицит общения, непонимание моих интересов окружающими, самобичевание от впустую прожитых лет, комплекс неполноценности, усталость от жизни, нежелание ничего делать, отсутствие денег, девушки, навыков к труду. Психологический срыв бросил меня в некоторые поездки. Питер, Ярославль, Козельск… Я молил у Богородицы о спасении, помощи, чтобы она остановила эту чудовищно набирающую скорость инерцию суицидального движения в пропасть. Это была судорога, агония жизни, или как писал Бердяев в статье «Духи русской революции» «иступленное вихревое кружение». В моей поэзии это описано следующим образом:
«В моей душе бесился бал,
Все город-призрак вышибал
И буйство трепетной поры
На чумовые гнал дворы.
Я шел сквозь пелену тревог
На тени серые дорог,
На дали синие тайги
По шрамам-рукавам Оки».
Меня остановила девичья улыбка 14 сентября. Это были глаза Богородицы, которой я так иступленно молился, особенно в Санкт-Петербурге у египетских сфинксов на набережной, ночью в экскурсионном автобусе. Да, это была Она. Ту, которую называют Мать Сыра Земля. Она просто вселилась в обыкновенную девушку, потребительскую хохлушку, которая бросила меня сама, сущность которой Гнойный Эзотерик называет «Зайчиха». А пятиконечная звезда моих симпатий – это уже проявление богини любви Лады (Лели). Вот некоторые цитаты из писем Олеси.
«Руслан, я много думала о нашем с тобой знакомстве. Мы встретились так неожиданно, как в сказке. Кто бы мог подумать, что в нашем городе проездом может появиться такой замечательный человек, все-таки хорошо, что ты решил посетить наш маленький городок… Руслан, я очень рада, что смогла тебя спасти от самоубийства. Я надеюсь, что больше тебе в голову не придет эта ужасная мысль. Я по тебе тоже очень соскучилась, нас разделяют километры, но это не страшно, главное, чтобы ты был рядом со мной: в моем сердце, в моих мыслях, в моих красивых снах… Я очень благодарна судьбе за то, что встретила тебя. Мы ведь с тобой могли бы и не встретиться. Странно как-то все получилось, я до сих пор не могу в это поверить… Ты прав, Руслан, и одним днем можно изменить всю свою жизнь, если захочешь, можно и судьбу изменить» (Осень 2000 года).
Мне крещенское гадание 1999 года пророчествует, что я должен встретить свою половинку под именем, начинающимся на букву «О». Я давно жду этого. Хоть В.Цой и пел, что «любовь стоит того, чтобы ждать», чувство это приятнее испытать наяву, чем в грезах. Другое дело, а умею ли я любить по-настоящему? Сам клевещу на других, что они неадекватно реагируют на проявления любви и кичусь своим первородством духа. Но если человек никого не любит у него врят ли будет иная, чем половая любовь к женщине. Поэтому моя теория об избавлении от друзей прошлого (стирание из памяти) в данном контексте настораживает. Но я все-таки думаю, что встретив хорошую девушку, духовные мотивы в нашей взаимной симпатии будут преобладать.
Женщина более материальна, чем мужчина, уже потому, что она дает новую жизнь в материальном мире, рождает новую материю. Однако подвластность ее физическому миру должна ограничиваться этим, а все ухаживания за телом компенсироваться духовными любовными переживаниями. Иначе это перерастет в потребство и плотскую скверну, что портит и является псевдоосновой семьи.
Но вот и подошли к концу мои размышления о Малых Кругах Сварога. Для некомпетентных поясню, в русской ведической религии так обозначались календарные годы. Я анализировал 1997, 2000 и 2003 годы. Из всего пережитого меня касался более всего 2000 год. Год, когда я стоял перед выбором: жить или нет. Навеянные благодарностью Пресвятой Богородице стихи легли после случившегося на бумагу.
О, Мудрость, к тебе я взываю!
Зачем, как каштаны цветут,
Я падаю и погибаю
От мук, а другие поют?
Зачем же лиловые ночи
И шепот трехлистных цветов,
И белые ватные клочья
Разорванных облаков?
Зачем среди вихрей вокзала,
Момент этот не уяснен,
Ты мне юный лик показала
И был я от смерти спасен?
Не знаю, совсем непонятно,
Зачем я тобою храним,
Но чувствовать это приятно
И знать, что со мной Херувим.
Ожидание Звенты-Свентаны в моей жизни затянулось на долгие годы. Спускаясь на землю с высоких облаков, я окунался иной раз в рутину суеты и потребительской жизни. Так живет весь Юг России, Украина и Кавказ. Они по-другому не умеют и не знают, как жить. Их ценности мне противны и желчно смотреть на мерзость их карабчений. В Москве, где у всех глаза горят об атлантической мечте, очень трудно найти хорошую девушку, не потребушку и не зараженную американским образом жизни, менталитетом атлантов. Я пытался это делать, сожительствуя с коллегами по работе: Любой Кургузовой и Аней Фромешкиной. Однако, увы, я еще раз убедился, что на одном сексе семью не построить. Теперь придется начинать все с самого начала, с нуля.
PS. Сегодня первое сентября. Шесть лет назад Юля Ковалёва шла на линейку на улицу Калинина, 152. Я мог ее там видеть… Теперь я уезжаю 3-го сентября в Москву. Это мой шаг в «окно неизвестности». Но этот день стал новым началом отсчета в моей жизни. Теперь я время буду мерить трехгодичными этапами – Колами Сварога. Послезавтра закончится второй. На ум приходят слова из песни Шуфутинского:
«Я календарь переверну,
И снова Третье Сентября…
На фото я твое взгляну,
И снова Третье Сентября.
Георгиевск. 01.09.03