Я помню тётя Нина варила щи на своей коммунальной кухне, а я с моей младшей сестрой Наташкой просила дядю Володю показать нам своих кроликов.
У дяди Володи было много кроликов, самых разных: больших и маленьких, белых и черных, даже малюсеньких сереньких. А ещё были клетка, где сидела мамаша-крольчиха со своими новорожденными почти без шерстки детками.
Дядя Володя вел меня с моей младшей сестрой смотреть на это богатство. Наташка любила гладить кроликов. Он открывал клетку и доставал самого красивого и пушистого. Наташка протягивала ручонки и получала пушистый комочек в подарок. Потом она возилась с ним, кормила травой. Рвала лютики и подносила их кролику, тот смешно дергал носом, как-будто и впрямь их нюхал.
Прибегали соседские ребятишки, для них это тоже была забава. Дядя Володя и им мог выдать по кролику – пусть поиграют.
Потом мы все усаживались за стол обедать. На столе были щи, винегрет, капуста квашеная и картошка жареная с грибами, которые смешно назывались «лисичками». А соленые грибы – это же вообще сказка. У тёти Нины были самые разные заготовки лесных даров: грузди, маслята, подберезовики, подосиновики, опята.
Дядя Володя всегда начинал угощать моего отца «клюквенкой». Я видела, что в бутылке плавают красивые красные ягодки. А нам тётя Нина наливала клюквенный морс. Ни с какими напитками его не сравнить. Это было лучше любых нынешних соков. А во времена моего детства уже был «Лимонад», «Крюшон», «Крем-сода», «Саяны». Такие я запомнила названия наших сладких, бьющих в нос пузырьками напитков.
Хоть у тёти Нины - старшей сестры моей Мамы и была большая семья, но все равно тарелок на всех не хватало. Дядя Володя с моим отцом и Гешей хлебали щи из мисок. Остальным давали разные тарелки с цветочками, зверушками, птичками...
Как же весело у нас тогда было за столом. Дядя Володя вспоминал интересные истории о морской службе, мой отец рассказывал рыбацкие байки…
Мама с тётей Ниной старались накормить всю детвору – пятеро смешных мордочек.
Геша вспоминал, как год назад он уступил мне свой уголок за шкафом. Там стояла узенькая кровать, вся задняя стенка шкафа была обклеена открытками и вырезками из журнала «Советский экран». Я хотела забраться на спинку кровати и посмотреть поближе всё это, а моя Наташка залезла быстрее и ещё ухватила меня за руку, чтоб я туда не лезла да ещё умудрилась до меня зубками дотянуться. У Наташки еще даже не все зубы тогда были в наличии. Но потом у меня на руке ещё долго оставались синие отметины от каждого её зуба. И слёзы, и смех, и крики тогда были. Геша изображал все это действие в ролях.
Но самое интересное начиналось, когда наши папаши, сидя за столом, начинали петь. После «клюквенки» им пелось очень дружно и громко. Когда забывались слова песни: «Вот мчится тройка почтовая по Волге-матушке зимой…» они для восстановления памяти наливали ещё по одной стопочке бело-розовой. И снова: «Вот мчится тройка…» Дядя Володя за столом сидел уже в майке, худой: одни глаза голубые да копна русых волос.
Он служил во флоте и оттуда привез тельняшку и брюки-клеш. Еще и фуражку кто-то подарил списанную.
Эту капитанскую фуражку мы все одевали по очереди. Особенно она шла Геньке – так его называла тётя Нина. У него были голубые глаза отца и черные волосы, как у тёти Нины. Красавец!
Саша - младший Гены брат, уже тогда в детстве пытался рисовать с натуры. Как-то он срисовал бюст Пушкина и мне подарил. Этот рисунок хранится у меня до сих пор.
Саша пытался и Геннадия в фуражке нарисовать, но куда там... Брат не мог долго сидеть в одной позе. Он хохотал, глядя на отца, который уже затягивал: «Раскинулось море широко и волны бушуют вдали…»
Саша пробовал нарисовать и мой портрет, но все время мешала Наташка. Она постоянно лезла ко мне на руки, дергала за косы и развязывала ленточки, которые мама вплетала мне каждое утро. Я начинала кукситься, а Саша говорил: «Ладно, Тань. Вот в следующий раз убежим от всех, и я тебя нарисую». Я успокаивалась и начинала разглядывать фотографии или листала журнал «Советский экран».
Какое же было золотое время - наше детство!