«Это нога, — подумал Артём и, спотыкнувшись о деревяшку, приземлился в траву. — Твою мать, нога!»
Он не закричал лишь потому, что сердце колотилось в бешенном темпе, не давая воздуху из лёгких вырваться наружу. Оно словно подкатило к горлу, загородив проход.
— Джек! — прохрипел он едва слышно. — Уйди оттуда!
Пёс не слушал. Опустив лапы в яму посреди газона, он увлеченно выгребал землю. Несколько комков очутились у Артёма на лице. Он тут же стёр их и, проплевавшись, закрыл рот ладонью. Едкий смрад разлагающегося мяса заполнил собой всё пространство.
— Джек! Я кому говорю! Тупая псина.
Встав на колени, Артём подполз к собаке и потянул за поводок. Джек рычал и сопротивлялся, однако же отступил, бросив на хозяина невинный взгляд. «Я не причем, ты ж понимаешь», — говорили эти глазки.
— Стой тут и не дёргайся.
Он заглянул в яму. Не то чтобы сильно хотелось. Да и с глазами пока всё в порядке. Так, чтобы убедиться.
Нога лежала там. Серо-зеленая, волосатая. Мужская. Он видел ступню и кусок голени, присыпанные землей. Между пальцами с прогнившими черными ногтями ползали червяки. Голень кончалась обрубком, и там их гнездилось целое стадо. Маслянистые белые опарыши выползали из мёртвого мяса, как фарш из мясорубки.
— Фу, гадость-то какая.
Люди вокруг ничего не замечали. Они ходили по аллейкам возле психбольницы, стараясь не ступать на газон. Словно он заколдованный. К главному входу подкатила скорая. Из машины выскочили два санитара и потащили на носилках какого-то мужика. Синяя спортивная куртка, черные брюки, седые волосы. Обычный тип.
«Может, «белку» поймал», — подумал Артем.
Кто-то наблюдал за ним из окна. Кажется, это была женщина в белом халате. Она курила сигарету и просто глядела. Где-то на территории учреждения орали психи. Репертуар особыми изысками не баловал. Либо «Миллион алых роз», либо дикие вопли.
«Что же делать? Звонить в ментовку? Да ну на фиг».
Будто читая мысли, забренчал телефон. Он посмотрел на дисплей. Катя.
— Привет, кицюня, — сказал Артём, стараясь произносить каждое слово как можно жизнерадостней.
— Привет! А что у тебя с голосом?
Только тут он сообразил, что по-прежнему зажимает нос.
— Ничего. Это так, автобус навонял.
— А. Слушай, ты не зайдешь ко мне? Ноут заглючил, а мне надо к понедельнику дипломную дописать. Не могу ничего поделать с этой заразой. Может, ты разберешься.
— Хорошо, буду через полчаса.
— Ой, спасибо! Ты мой рыцарь в сияющих доспехах!
— Ага, давай. Целую.
Он засунул мобильный в карман и огляделся по сторонам. Надо сваливать отсюда, пока никто не застукал.
— Джек, рядом!
Взяв овчарку на короткий поводок, он отряхнул шорты и направился к дому. Подальше от этой серой громадной больницы. Подальше от безумных криков. Подальше от обрубка человеческой плоти, разрытого его собакой.
* * *
— Мам, еще будешь смотреть?
Свесив голову на плечо, она храпела в кресле. Очки съехали на край носа, на лице мерцало разноцветное зарево телевизора.
— Мам, я пошел к себе. Спать. Завтра на халтуру рано вставать.
— Ага.
— Может, выключить?
— Нет, нет, я смотрю.
— Как хочешь.
Он запер дверь своей комнаты и рухнул на кровать. Веки налились свинцом от усталости, казалось, он отключится, едва прикоснувшись к постели. За окном сияла луна. Яркий свет пробивался сквозь стекло и слепил глаза. Артём поглядел на часы — полпервого — и, накинув одеяло, отвернулся к стенке. Старый ковёр, висевший еще с советских времен, попахивал чем-то затхлым. Он давно собирался снять эту ерунду, да мать была против. Никак не может изжить совковые замашки. Даже Катя, которая, в общем-то, скромняжка, смеялась над красной занавесочкой на телевизоре и коврами на стенах. Про сервант, напичканный хрусталем и книгами, и говорить нечего.
Целый час он прокрутился без толку. Как ни странно, сон не шел и всё тут. В голову ломилась всякая чушь про работу, Катю и серванты. Самое ужасное, о чем он не хотел вспоминать даже, туда прокралась нога. Каким-то загадочным образом ему удавалось избегать размышлений о ней весь день. Но сейчас, при свете луны, когда тени на стене выплясывали странный танец, она снова возникла в мозгу. Грязная, червивая, разлагающаяся. Оторванная или отпиленная конечность неизвестного мужчины, которую кто-то зарыл на газоне, аккурат перед психбольницей. Как подобное вообще могло произойти? Он не знал.
Артём поднялся с постели. Подрочить, что ли? Или покурить? Или поесть? Черт его знает. Наверное, последнее. Это беспроигрышный вариант, всегда помогает заснуть.
Он пошел на кухню, вытащил из холодильника кастрюлю, подогрел суп. Поел. Что ни говори, а Катя так готовить не умеет. Она, разумеется, хороша в другом, но не в кулинарии.
Артём взял сигареты и потопал на балкон. Оказалось, в трусах там довольно свежо. Он раскурил сигарету и посмотрел на газон. Они жили на четвертом этаже, верхушки деревьев почти не скрывали обзор. Улица лежала перед ним, как на ладони, и он отчетливо мог рассмотреть всё, что происходит на другой стороне.
Два санитара копали землю лопатами. Поверх белых халатов они нацепили полиэтиленовые плащи. На руки напялили мешковатые рукавицы. Чуть поодаль, возле фонарного столба, в островке желтого света стоял третий. Судя по всему, врач. Он внимательно наблюдал за процессом и тоже курил.
«Бля, — подумал Артём, присев на корточки, — они меня видели?
Видели?»
Сердце пронзила иголка страха. Но еще больше его разбирало любопытство. Какого хрена они творят? Что вообще происходит в этой больнице?
Артёму никогда не нравилось это здание. Оно было огромным, серым, зловещим. Там, внутри, словно в камере пыток нацистов, всегда кричали люди. Они страдали и умирали в стенах этой богадельни, а она, будто гигантский каменный динозавр, проглотивший их, ухмылялась. Он всегда чувствовал пристальный взгляд её зарешеченных окон. В коридоре, соединявшем правый корпус с главным входом, по ночам горел свет. Белый, холодный, мертвый. Это свет загубленных душ, подумал он и содрогнулся, ощутив, как от здания летят волны негативных флюидов. Красный бетонный заборчик, обрамляющий территорию больницы, представлялся таким низким, что Артём изумился, как через него никто до сих пор не перелез.
— Закругляйтесь, — сказал неожиданно врач. — Хватит. Он худой, влезет.
Санитары бросили лопаты и вернулись в больницу. Через мгновенье они уже тащили на носилках мужика. Артём выставил голову чуть выше и затянулся. Это он. Сомнений быть не могло. Тот тип в синей спортивке с седыми волосами, которого привезли днём. Санитары донесли его до ямы и, без всяких церемоний, бросили в землю. Тело плюхнулось с глухим стуком, точно мешок картошки.
— Кожа да кости, а тяжелый, как слон, — сказал один.
— Блин, я себе туфли запачкал, — пожаловался второй. — Жена прибьет.
— Давайте, ребята, живее, — поторопил врач. — Не на танцы пришли.
Он докурил сигарету и бросил окурок в свежевырытую могилу.
— Короче, кончайте с ним, а я пойду чаю поставлю.
— Юрий Витальевич, мне с лимончиком, хорошо? — сказал господин Запачканные Ботинки.
Врач ничего не ответил. Он направился уверенным шагом к больнице и остановился лишь у самого входа. Обернулся и посмотрел прямо на Артёма.
— Твою за ногу, — выругался Артём, пригнувшись. Он выждал пару минут и выглянул опять. Врач ушел. Санитары почти закопали труп. Притоптав землю ногами и присыпав травой, отбыли и они.
Он отдышался и тихо прокрался в дом. Ночь обещала быть долгой. Дай Бог заснуть и не видеть кошмаров.
* * *
Полтретьего.
Он принял маминых таблеток. Феназепам или фена… какая разница. Главное, удалось заснуть. Не сразу. Какое-то время ему казалось, что теперь он вообще никогда не сможет спать. Воображение вновь и вновь рисовали картину, увиденную ночью. Совсем близко. Через дорогу. За теми стенами сейчас сидят они, и, может быть, пьют чай или играют в карты. Кто знает. Возможно, обсуждают новости или женщин. А может…
Нет, об этом думать не стоит. Они не видели его. Не могли.
Закутавшись поглубже в одеяло, Артём снова погрузился в беспокойный сон.
* * *
Плум! Плум!
Где-то капала вода. Ледяной язык лизнул поясницу. Открывать глаза не хотелось. Артём пошарил рукой в поисках одеяла. Оно куда-то запропастилось. Черт, наверно, крутился во сне, вот и слетело на пол.
Плум! Плум!
Он открыл глаза. Грязные стены, облицованные кафельной плиткой, встретили его молчаливым равнодушием. По периметру тянулась ржавая труба. Из неё и капало. Слева по трубе пробежала крыса и, спрыгнув вниз, юркнула в распахнутую дверь. Несло канализацией и хлоркой. На потолке мигала одна-единственная флуоресцентная лампа.
Плум! Плум!
Артём лежал на металлическом столике. Грудь и ноги перетянуты кожаным ремнём. Руки, что удивительно, болтались в свободном полёте. Он приподнял голову, дабы получше рассмотреть помещение. Комната поплыла. Похоже, они что-то вкололи ему, поэтому не стали завязывать руки. Он слышал голоса. Кто-то шел сюда.
Плум! Плум!
— Юрий Витальевич! Он оклемался.
Санитар.
— Что… — Артём не смог вымолвить и слова. Язык словно распух во рту, губы не подчинялись. — Что…
— Тихо там. — Он подошел к Артёму и отдёрнул веки ко лбу. Он таращился в его глаза, закрыв своей физиономией весь обзор. Изо рта санитара воняло перегаром. На лбу красовалась большая, как смородина, бородавка.
Шаги.
— Что там?
Другой голос. Более взрослый.
— Нормально, —¬ сказал санитар. — Можно работать.
— Вадим, вези мамочку!
Наконец санитар отпрянул от него, и Артём опознал того, кому принадлежит другой голос. Ну да, этого следовало ожидать. Юрий Витальевич — врач. Кто же еще.
— Здравствуй, — сказал он мягким, вкрадчивым голосом. Это был высокий, худощавый мужчина лет сорока пяти. Пышная шевелюра с проседью зачесана назад. Тонкий прямой нос торчит вперед, нависая над губой, краешек которой рассекает небольшой шрам. — Как себя чувствуешь?
— Где я?
— Где? — Юрий Витальевич улыбнулся. — Не беспокойся, это специальная палата. Для специальных пациентов.
— Почему я здесь?
— Мы хотим тебе помочь.
— Не надо. Я хочу домой. К маме.
— К маме хочешь? — Он опять ухмыльнулся. — Её привезут, не нервничай. Мамочка уже едет.
— Я хочу к моей маме.
— Лариса Эдуардовна — замечательная, чуткая женщина, — продолжал врач, будто не слыша. — Она печется о нашей больнице, как о доме родном. Все пациенты — её дети. Понимаешь?
— Не знаю никакой Ларисы Эд…
— Зря, — перебил санитар. — Она действительно чудо.
— Золотой главврач, — проворковал Юрий Витальевич. И тут же неожиданно заорал: — Ты опять не закрепил руки? Ну что ты за человек такой, а? Учишь их, дураков…
— Да чо вы орете, — оправдывался санитар с родинкой на лбу, — дел на копейку.
Он стянул запястья Артёма кожаными ремнями. Сопротивляться не было сил. Мышцы сковала непонятная слабость. Как при температуре 39. Его лихорадило.
Плум! Плум!
Вода всё капала. Что ей сделается?
— Лежи смирно, — сказал Юрий Витальевич и покосился на дверь.
Что-то тарахтело в коридоре. Артём слышал скрип колёс. То ли кресло волокут, то ли целую тачку.
— А вот и она, — пропел санитар.
Артём был готов перегрызть ему горло за эти слова. В них было столько приторного восхищения, что оно было омерзительным. Однако когда он приподнял голову, все мысли и эмоции покинули его разум.
Другой санитар, не менее высокий, чем Юрий Витальевич, ввёз в помещение кресло-каталку. В нём громоздилось расплывчатое месиво. Оно походило на исполинский кусок теста, развалившийся по спинке, седушке и подлокотникам. Нечеткими контурами в бесформенной туше вырисовывались слоновьи лапы, пара дряблых грудей без сосков, и маленькая, затерянная в слоях подбородков, голова. У неё не было ни ушей, ни носа, ни волос. Лишь две черные ягодки глаз и кислородная маска в области рта. Прозрачная трубка тянулась из маски за спинку кресла. Что-то громко бурлило там, словно кипящая вода.
— Вадим, Саша, помогите Ларисе Эдуардовной подняться.
Подкатив кресло впритык к металлическому столику, санитары ухватили тушу за необъятные подмышки и, с трудом подняв, перенесли на тело Артёма. Она растеклась по нему, как тонна тёплого пластилина. Резкая боль в костях заставила кричать, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Лариса Эдуардовна, источая кисловатый запах застарело пота, передавила горло Артёма.
— Ну что, ребята, пойдём? — сказал Юрий Витальевич. — Не будем мешать мамочке обследовать пациента.
— Не будем, — согласились санитары.
Артём просмотрел, как они вышли. Теперь это было неважно. Правая беспалая лапа главврача стянула маску. Что-то белое, вязкое и липкое заползло ему в рот. Оно ласкало небо, пробовало на вкус язык. Оно забилось в носоглотку и потекло из ноздрей. Оно скользнуло дальше, в трахею, не встретив и там никаких препятствий.
Плум! Плум!
Из трубы по-прежнему капала вода. А санитары пили чай с лимоном, или, может быть, водку.
Интересно, чья собака найдёт его ногу?
3 марта, 2012 года