Разъезд

      
    – Разъезд твой скоро, – растолкала меня проводница, – собирайся.
    Я сдала бельё, запихнула всякую мелочь в сумку, сшитую из плащёвки, одела рюкзак, взяла гитару  и пошла в тамбур.
    – Как же ты спустишься? Обе руки заняты, да рюкзак ещё… Рюкзак то тяжёлый у тебя?
    – Тяжёлый.
    – Давай мне сумку и гитару, спустишься, я тебе подам… Ты поосторожней, но и поспешай, две минуты стоим.
    Проводница подняла металлический откидной люк, под которым пряталась крутая лестница:
    – Ну всё, давай спускайся. Не поскользнись смотри… Встретит кто?      
    – Не знаю. Спасибо вам. Всего вам самого хорошего.
    – И тебе не кашлять, бывай.
    Поезд дёрнулся. Я отошла от вагона и огляделась. Белое поле и снежная пелена, подсвеченная фонарём, таяли в темноте. Поезд тоже растаял. Никто меня не встретил. Куда идти – я не знала. Рюкзак, набитый банками с краской и едой, был о-о-чень тяжёлым. А ещё сумка и гитара. Когда рюкзак тяжёлый, а руки заняты, даже и лёгкими вещами, – это ещё тяжелей. Я побрела к стрелочнице, стоящей на пороге своей будки. Видимо, она догадалась, что я иду к ней, и не уходила.
    – Здравствуйте, извините, пожалуйста, подскажите, как добраться до Родников?
    – Семь километров до Родников то. Чего же тебя, не встретят?
    – Нет никого, – я огляделась и развела руками с гитарой и сумкой.
    Наверное, это было смешно, потому что стрелочница прыснула.
    – Смотри: видишь фонарь горит? – она показала на далёкий огонёк, тускло мерцающий между двумя чёрными полосками леса.
    – Ага.
    – Вот тебе на этот фонарь надо идти. Видишь, дорога?
    – Ага.
    – Ну вот и топай. До этого фонаря километра три будет. Там первый дом, обмазанный, белый такой. Пока до него дойдешь, они как раз и встанут. Ты попросись к ним. И сама отдохнёшь, и вещи у них оставишь. А там уж по свету налегке до Родников дойдёшь и за вещами съездишь с кем-нибудь.
    – Спасибо вам большое. Всего вам самого доброго.
    – Да не за что. Счастливо.
    Я пошла. Вроде и фонарь этот не так уж далеко. Вроде и три километра – не так уж много. Тяжёлый, конечно, рюкзак… Ну отдыхать буду. Ветер свищет в чистом поле… Ветер. Да ещё и с колючим снегом. И гитара всё время хочет улететь. Дёрнуло меня её взять! Если бы ещё двумя руками её держать, так нет, сумка эта… Интересно, сколько я уже прошла? Я оглянулась. Ох, как мало…
    На середине пути мне совсем поплохело. Что же мне делать? Господи, помоги мне, пожалуйста, дойти. Пусть ветер не вырывает из рук гитару. Пусть не будет так скользко. Пусть не давят так сильно лямки на плечи. Пусть не хлещет мне по морде этот колючий снег. Пожалуйста, Господи…
    Вот я бормотала всё это и шла, шла… И вдруг совсем близко увидела фонарь. И пришла.
    Уже рассвело. Белые стены крайнего домика будто бы засветились. И в окне вспыхнул тёплый, жёлтый свет. Я прислонила к перильцам крыльца гитару, пристроила на ступеньку сумку и сняла рюкзак. Так сразу стало легко, что я аж взлетела на крыльцо. И постучалась в выкрашенную синей краской дверь.
    – Я иду от разъезда, меня не встретили, можно я у вас передохну?
    – Ой, бедняжка! Рюкзак то у тебя какой здоровенный! Проходи, проходи… Как звать то тебя?
    Меня напоили чаем и уложили на топчан возле печки.
    Я засыпала и в голове медленно кружилось: как тепло, как легко, какие хорошие добрые люди, как всё прекрасно… Ты помог мне, Господи… А когда проснусь, я пойду без рюкзака и без гитары, и пусть они сами…
    Прощаясь, я пыталась отблагодарить моих благодетелей, но они ничего не взяли.
    Дай, Господи, и на том, и на этом свете всего-всего самого доброго всем этим хорошим людям, которые всегда встречались на моём пути.