Мать не сразу заметила, что средний из ее ребят, Борис, не ест мясо.Да и как было заметить, если мясо было редким гостем на их столе? Обнаружилось это на Пасху, когда даже в самой бедной семье старались приготовить что-то вкусное, разговеться. Вот и приготовила мать, что смогла: холодца наварила, и борщ получился на славу.
За большим столом сидели степенно, все ожидали, когда мать разрежет на кусочки пасочку и яйца, принесенные бабушкой из церкви. Отдали дань традиции и принялись за еду. Борис вышел из-за стола.
-- Чего ты? Ничего не съел, может, заболел?- встревожилась мать.
Потрогала лоб: нет, вроде не горячий.
-- Я потом,- успокоил ее сын. – Сейчас не хочу.
Не стал есть ни в обед, ни вечером. Поел винегрета немного и все.
-- Что-то тут не то,- подумала мать.
Он вообще какой-то странный стал, на себя не похож. Куда девались веселое озорство, выдумки, которые смешили всех? Насупится и сидит. Спросишь – огрызнется. То ли растет, то ли что-то на уме. Был бы отец, а тут попробуй: некогда в гору глянуть, с одной работы на другую бегать приходится. Такую ораву и накормить, и одеть нужно. Привыкла вертеться как белка в колесе. Может, чего и проглядела.
А все дело было в Миньке. Борис с соседским теленком Минькой были неразлучные друзья. Весело было смотреть на них, когда мальчишка, сам бредивший футболом, гордившийся прозвищем Хомич (так звали известного всем голкипера) наряжал своего друга в майку, гетры, на голову, где только-только обозначились рожки, надевал кепку вратаря.
И пошла потеха! Минька, казалось, тоже был прирожденный футболист, бегал за мячом, пытался боднуть его. Длинная веревка, которой был привязан бычок, натягивалась. Когда Миньке удавалось отбить мяч, он успокаивался и возвращался на место. Борька заливался смехом и снова подкатывал мяч дружку. Посмотреть на спектакль сбегались все соседи.
Набегавшись вволю, Борька подходил к телку, снимал с него вратарскую экипировку. Тот доверчиво тянулся мордочкой к фантазеру. После «матча», как положено, были водные процедуры. Мальчишка старательно обмывал Миньку, вытирал, бросал на ходу:
-Все, Минька, хватит, у меня еще дела есть. Пока!
А на следующий день снова какая-нибудь выдумка. Фантазия у мальчишки была отменная. Но бывало и так, что присмиревший подросток мог подолгу сидеть около своего любимца: то ли думал о чем-то, то ли что-то вспоминал. Ну, например, о том, что опять влетело от матери: чуть ли не последнюю картошку из дома отнес, кого-то подкормить надо было. А что больше всего обижало мать, так это то, что подкармливал он мальчишек из семьи, где отец есть, от себя, сироты, отрывая, у самих каждая картофелина на счету была.Но долго мать сердиться не могла. Озорник нет-нет да и вызовет улыбку на строгом и озабоченном лице матери.
Все изменилось с гибелью Миньки, тем злосчастным днем, когда соседка принесла мяса.
-- Отбегался Минька. На, Леля, свари ребятишкам, только Борису не говори.
Он все равно узнал, и детство кончилось. Появилось прозвище – «вегетарианец».