Возле столика летнего кафе сидела бродячая собака. Она вытянула морду к столу и крутила носом, пыталась разобраться с содержимым стола и одновременно поворачивала глаза то на одного, то на другого человека, сидящие за столом. Ветки деревьев, под легким ветром, слегка раскачивались и шумели листвой, тронутой дыханием осени.
Петрович, человек лет шестидесяти пяти, спокойно разливал пиво в разовые стаканчики. Пиво пенилось, он ждал, когда пена сядет, и тогда снова подливал. Волосы у мужчины седые, на лице застыла легкая, загадочная улыбка. Глубокие морщины легли у рта, на лбу. Наконец он закончил процедуру разлива:
– Давай, Кузьмич, пей. Пиво хорошее, пенится как моя сваха да невестка.
Кузьмич взял стакан, и они стали пить спокойно, не торопясь. Видно решили провести несколько часов отдыха.
Кузьмич такого же возраста, как и Петрович. Только лобная часть головы совсем лысая, и негустые, еще не седые волосы, подстриженные, обрамляли затылок головы. Кузьмич, смотревший на собаку, которая всем видом показывала готовность принять гостинец, перевел взгляд на Петровича:
– Петрович, а что это ты так на свою сваху да невестку? Не угодили чем?
– Да ненавижу я их. Жадные да лицемерные. Сын мой для них – товарная собственность, обеспечивающая их деньгами да подарками. Ненавижу! – Ответил Петрович, откинувшись на спинку стула.
При слове «Ненавижу», собака гавкнула, затем тихонько завизжала и опустила голову.
– Видишь, Петрович, даже собака понимает твое слово: – сказал Кузьмич, и продолжил, – неужели так вот просто – ненавидишь. Это серьезное слово. Сильное и злое, из Аидова царства это слово. Оно, это слово, мертвит сознание, жизнь губит, душу сатанит. Неужели и вправду ненавидишь?
Петрович оторвал от губ стакан с пивом, внимательно посмотрел на Кузьмича, затем на собаку, которая припала на передние лапы, и с усмешкой заговорил:
– Это так!… Для красного словца. Наверное, во мне нет такого чувства как ненависть. Думаю, что я не испытывал ненависти в своей жизни. Неприязнь есть,… может быть обидно за сына Вадима, хотя это его дело – быть в новой семье равным и любимым, или быть подчиненным, слугой – «Примаком».
Петрович умолк, задумался и ушел сам в себя, попивая пиво, смотрел мимо Кузьмича куда то вдаль. Кузьмич его не тревожил, тоже пил пиво, и ждал продолжения разговора.
Собака вновь гавкнула и вывела Петровича из задумчивости:
– Видел я ненависть, Кузьмич, совсем недавно, до приезда в казачий Ростов.
Петрович сделал паузу и продолжал:
– В Чечне. Я тебе говорил, что там пережил войну. В ее самом центре. У меня квартира была в доме против президентского дворца. Пули прошивали окна, я и жена лежали на полу. Я видел смерть, сам ее чувствовал, я видел людей, остервенело стрелявших друг в друга, чеченец в русского, а русский в чеченца. Даже не верилось, что это реальность. После дружбы и мира на тебе, готовы порвать друг друга как взбешенные собаки. Вот там я видел ненависть!
Петрович вздохнул, налил себе пива в стакан, пригубил и продолжил:
– Зашли ко мне в квартиру четыре чеченца обвешанные оружием, молодые, в возрасте моего сына. Лица обросшие, глаза углями горят. Все четверо направили на меня и жену автоматы Калашникова. Сына не было дома, он работал на севере в Уренгое. Говорит нам один чеченец, видно главный: – «Вы, свиньи русские, чтобы вас через четыре дня в этой квартире не было. Не уйдете, – кончим». И поверх наших голов пустили несколько очередей. Штукатурка посыпалась нам на головы….. Вот в их глазах перекошенных, вспененных губах, я видел ненависть. Настоящую ненависть, горящую адским огнем. Я всем телом и душой это почувствовал. Мертвенный холод струился из их глаз и разливался по душе. Жена, Люда, не выдержала. Случился обморок…
Замолчал Петрович, вздохнул, глаза наполнились пережитым, стакан с пивом в руке заметно дрожал:
– Обморок жены развеселил «героев Кавказа», засмеялись звериным рыком и ушли. Уходящий последним, уже за порогом, развернулся, наставил на меня ствол автомата, щелкнул затвор, громко щелкнул, холодок подобрался к моему сердцу, но выстрела не последовало. Видно чечен предварительно разрядил автомат. Он зло усмехался, и сказал: – « Жывы пока. Прыду скоро – прыкончу». Затем скрылся за дверью. Вот и пришлось сбежать в Ростов вольный. А ведь в Грозном всю жизнь прожил….
Замолчал. Тяжело задумался. Допил стакан пива. Погладил собаку по голове:
– Вот так, Кузьмич. Люди бывают злее собак. А ненависть к свахе, так, – для красного словца. Обидно за сына – они в нем видят только кошелек. Нет у сына своей семьи – есть семья жены, которой он служит! Умеют они его душой манипулировать. Даже стал кричать на мать, от злости сверкает глазами и с пеной на губах. У меня всплывает образ чеченца, который щелкнул затвором. Но я от себя отгоняю мысль о том, что это сыновья ненависть ко мне и матери. Убеждаю себя, что это не так. Но печаль в душе висит как петля на шее – ненависть это, или это психический срыв? Не знаю.…Жена по ночам в подушку плачет… Не могу понять его гнева.
Порыв ветра качнул ветки и несколько листьев, пожелтевших и скрученных, упали на стол. «Вот так и человек, молодой и сильный шумит по жизни как листва в дубраве, а приходит срок или время – падает как лист с дерева. Зачем человек ты живешь?» – подумал Кузьмич. Не для того же, чтобы выслушать слова ненависти от детей своих!?
Мысли Кузьмича ушли в свою семью:
«Что-то похожее творится и у меня, или вернее в семье сына Алексея. Отдалился он от своего семейного, родового гнезда. Примак… Ненависть выказал матери! Ненависть, которую еще не видел и не чувствовал по настоящему. Горько конечно на душе. Но время, мудрое время придет и к нему и задаст свои вопросы. И эта его «ненависть» ему самому будет укором, и будет жечь его душу. Время как Страшный суд, спросит: – «Ты чтил свою мать и своего отца? Свою семью?». А исправить уже нельзя будет ничего. Жаль сына – сам себя ранит ненавистью и не сможет он себя в будущем простит за это….. А меня с женой уже не будет в живых. И останется его душа и мысли в одиночестве во всей вселенной. А, может, ищу себе утешение?». А мысли продолжали течь: «А меня мучают все мои поступки, в которых я обидел близких. Да и маму свою, царство ей небесное, обижал. Кается и перед своей женой есть за что….
Петрович прервал думы Кузьмича:
– Кузьмич, слышишь, Кузьмич. Я вот думаю. Не зря в человеческом обществе неписаные законы для семейных отношений. Женился молодой мужчина, жену приводит в свое родовое гнездо. В дом своего отца и матери. Невестка называет отцом и матерью родителей мужа. Зачем так называет?… Думаю, что тем самым, она соглашается жить по традициям семьи мужа, а значит по образу мужа. Тем самым становится дочерью для родителей мужа. Вот и называет их – папа и мама. Иначе будет распад молодой семьи. А если мужчина уходит в семью жены, он будет вынужден принять все привычки и традиции семьи жены. В этом случае мужчина перестает быть носителем традиций своего родового гнезда, – своего рода. Примаками в народе таких молодых мужчин назвали. Презирали этот поступок. Считали как за измену роду своему. Ведь сын в первую очередь наследник духовной сути семьи – их продолжение. Вот и ушел мой сын, и стал примаком, да еще сваха с невесткой всякие выдумки строят да нам в упрек высказывают. Как будто с умыслом ссорят нас с сыном. Побеседуешь с ними, как с близкими людьми, назад получаешь уже информацию с упреками во лжи и недостаточной нашей любви к невестке.
Помолчал Петрович, налил пива, продолжил:
– Примак есть примак. Любовь многих лишает разума. Какие сыны у Тараса Бульбы были! А, поди, Андрей Бульба изменил роду своему, поднял даже оружие против отца и рода своего в угоду новой семье. Примак!
Петрович, опустил руки на колени, задумался. Ветер шевелил его белые волосы. Бездомная собака подошла к нему и лизнула ему руку, отошла на прежнее место и вновь села в заученной позе.
Кузьмич не прерывал молчание Петровича. Изучал его лицо, глаза, загадочную улыбку и думал: « Горько ему на душе. Извечные проблемы отцов и детей. Единство двух противоположностей. Чем сильнее трения между ними, тем больнее обоим становится. Но почему молодые, а порой и старые противоборствуют! Неужели для того, чтобы обоим было больно, а ведь со временем душевные раны сильней болят. Получается, что при жизни сами себе ад устраивают. Зачем… Порою из-за пустяков…. Вот и мой сын из-за пустяковой бытовой сплетни разжигает в себе ненависть, зачем и для кого. Ему то самому эта ненависть нужна?... Удалился от рода своего. Забыл кто его предки, прадеды, и прапрадеды. Талантлив он. Мог бы стать поэтом, писателем, ученым, заниматься творческим трудом. Так нет – главное деньги, которых всегда мало его жене. Заехал в гости к сватам перед сыновым приездом. В конце сентября. Сваха – Мария Семеновна, говорит: « Сват, Алеша совсем стал мало получать денег. У Алеши денег нет приехать к жене в отпуск. Пришлось ему у друзей занимать на поездку. А чем отдавать будет, ума не приложим! А ведь доченька моя еле-еле концы с концами сводит. Алешиной зарплаты только на продукты и хватает!». Интересно, когда-нибудь они вспомнят о зарплате дочери?…. Нет, не вспомнят!… Муж обязан за любовь служить дочери безропотно. По мнению свахи, ее дочь должна иметь мужа, любимого или не любимого, но обязательно богатого! А иначе - зачем муж? В пример всегда приводит своих некоторых учеников – «мультимилардэров». Видно у свахи в душе живет идея «малоимущих» - сколько ни есть, и сколько не дай, всегда будет мало».
Собака вдруг залаяла, как будто упрекала в затянувшемся молчании, или требовала очередного гостинца.
– Что, собачка, тебе скучно с нами? За что ты на нас гавкаешь?! – прервал молчания Петровичи, обратился к Кузьмичу:
– Кузьмич, нынче сын с невесткой в отпуск приехал, у свахи с женой остановился. Не приходят, не звонят…. – Сделал Петрович паузу, собаке кинул кусочек хлеба, и продолжал, – противно, тоскливо и тяжко ждать внимания от сына, как этот пес бездомный – подачки. Не хочу принимать от сына благодарности и восхваления за заботу, воспитание да за учебу, да за свои бессонные ночи, но бездушия к себе, особенно к матери, душе моей тяжко воспринимать. А лицемерие свахи на меня действует как зубная боль. Не могу терпеть, когда встречает с улыбкой, как солнце на восходе, а за спиной – в грязь выкатывает как котлету в муке! Но думаю, что это у меня не ненависть, а обычная неприязнь к лицемерию и лжи….
Кузьмич вздохнул, заговорил:
– Но уж в этом лицемерии, нам обоим повезло. Лицемерие…. Есть такое!, бытует, и трудно это объяснить и трудно в этом любого винить. Порой легко воспринимать лицемерие за внимание и любовь, а в последствие очень горько разочаровываться.
– Услышала бы это сваха!…–прервал Петрович Кузьмича.
– Да это так. Оказывать зятю особое внимание, да если еще и из-за корыстных интересов своей дочери, в то время, когда чувств уважения, не говоря уже о любви, нет, это и есть лицемерие. Да и должна же сваха понимать, что и родители зятя имеют свою душу и сердце. Раз их дети в семью объединились, то тепло от семейных очагов нужно объединить. А! нет, не получается. А если к очагу долго не приходят, да еще и воды подливают, погаснет тепло.
Кузьмич допил из стаканчика пиво и свое слово вставил:
- А сваха, то сваха мря!… Меня учила: «Кузьмич, я молодым нашим говорю, надо дружить с теми от кого можно что-либо взять». Каково!? Вот я с женой сейчас пенсионеры, вот и не дружат они с нами. Взять то от нас нечего. Что это, случайность? А вот от сына им пока взять есть что. Да есть и по серьезней вещи!
Замолчал Кузьмич. Листья деревьев шумели, и шумели над головой. Стало вечереть. Собака лежала и преданно смотрела на беседующих.
Петрович задумчиво смотрел вдаль. Его невестка любит на сына кричать: «Придурок, недоносок, семью даже не можешь обеспечить, нищей меня делаешь…». Амбиций и запросов у нее – под стать царственному роду. А теща Вадика учит сына: «Надо, Вадик, все время дорогими подарками доказывать свою любовь к жене, надо ее желания исполнять. Домработница должна ей прислуживать, гувернантка нужна детям, голубая спальня и розовый зал нужен. Надо уметь деньги добывать. Тогда и отношение к тебе будет другое. Вон, напротив, живут миллионеры – уважаемые люди! Пример с них надо брать. Тянут живым и мертвым домой». А где границы, желаний, запросов и где граница удовлетворений запросов? Где границы богатства, и что такое богатство. Среди нищих есть богатый, а среди миллионеров есть бедный.
После паузы снова заговорил Петрович:
– Получается, Кузьмич, что у нас одинаковые проблемки. А может у всех родителей такие проблемы, а? Да,… Кузьмич, надо нам узнать у кого намного хуже, чем у нас – нам легчебудет! Кузьмич засмеялся, поерзал на стуле:
– Зачем худшее искать? Жалко ведь человека в беде. Лишняя нагрузка душе в чужом несчастье утешение искать. А вот исповедоваться можно. Может легче будет.
Вылил Кузьмич в стакан остатки пива, пригубил. Погладил бездомную собаку. Та благодарно лизнула ему руку.
– Вот послушай Петрович, – заговорил Кузьмич. – Мне казалось, что сваха и сват будут поддерживать учебу сына в университете. Сын, после женитьбы, на последнем курсе учился. Ведь для их же дочери это важно. Невестка на год раньше сына закончила ВУЗ. А потом выясняется, что постепенно, постепенно склонили его работать. На автотрассу стал ездить шашлыками торговать в ущерб учебе. Решил перейти на вечернее отделение – мол, женился, семью надо содержать! А мне врали, что у сына по учебе все хорошо! Сваты от меня скрывали. Затем устроился охранником в воровскую организацию «ТЕМРОВ». Там под видом металлолома сплавляли металлы за рубеж, да спиртным и другим товарами торговали. Сын брал из этой организации товары, а сваха их на рынке продавала, да новый дом строить начали. Не думаю, что она не понимала, что это воровство. Чуть учебу сыну не загубили. Фирма эта попала под суд! Так знаешь, Петрович, вместо того, что бы мне позвонить, или как-то кинулись бы выручать сына из беды, чтоб не попал за решетку, так они автомашину, которую я сыну подарил, быстренько переоформили на невестку. Сына миновал суд. Все это я узнал уже позже. Вот и суди, все это на фоне любви, ласки и заботы к моему сыну, а практика говорит, что им он как человек чужой, главное – он должен добывать рубли. Не окончит институт – все равно будет зарабатывать, посадят в тюрьму – и то польза, у дочери автомашина останется. Разве это не лицемерие и обман. Был в гостях, так сват меня часа два убеждал, – «Алешику мы стремились машину уберечь, мы его любим». А я думаю, если бы посадили за решетку сына, так на этом его и семейная жизнь закончилась. Зачем свату, кандидату наук, и свахе, учительнице, иметь зятя – бывшего заключенного.
Каково!? И это говорил мне - отцу, не стесняясь. Намекал, что сын мой осчастливлен их дочерью, и за это свою жизнь должен положить на алтарь служения их дочери, на ее благо!
– Кузьмич, а как же сын на это смотрит? – прервал Петрович Кузьмича.
– А что сын, верит в их добродетель, следует их советам и убеждениям. Была у меня попытка с ним поговорить, так я теперь с невесткой ему враг. Видно сын лесть любит и не замечает, что за этим стоит. Не получается пока у него доверия к нам.
– Да…., Кузьмич, - промолвил Петрович, – все это чувствуешь, душой видишь, душе больно, но это другим не видно. Да и упрекнуть нельзя, не лежит это на поверхности – только чувствуешь. Вот сын мой Вадик, тоже на севере, под Уренгоем, в Тюменской области, у газовиков работает. Вадик не контролирует семейные расходы, доверяет жене. В Ростове квартиру купил, сейчас ремонтирует ее. Трудно ремонт идет. А вот мой сват строит себе дом успешно, на свое пенсионное жалование строит. Как думаешь? Разве на пенсию можно строить двух этажный дом? Меня поучает, что уметь надо экономить. Вадик мол, мало получает, и экономить не может, дополнительным заработком не занимается, его дочь – жена Вадика, еле концы с концами сводит. А я думаю, что невестка помогает строить, а чтоб незаметно было, создают иллюзию трудностей из-за дороговизны продуктов. Ведь если человеку долго говорить: – «Ты свинья», – так человек и хрюкать начнет. Вот и Вадик уже нам говорит, что еле-еле его зарплаты хватает на еду. Повторяет слова жены. А что тут поделаешь. Раз я с женой не могу противостоять, приходится терпеть. А сына мы, видать, таким воспитали. Жадности, подозрительности и хитрости в нем мы точно не воспитывали. Эту плотину лицемерия когда-нибудь прорвет, сложно потом будет брешь залатать! Но, как говорится: «Что сваты посеют, то и пожнут».
– А, что, Петрович, ты против того, чтобы молодая семья помогала родителям строить? Может сын с невесткой дом строят для себя, – спросил Кузьмич.
– Дом на сваху оформлен. Я с женой не против строительства. Сын на мой вопрос отрицает их участие в стройке. Может и так. Но почему насаждается мысль о нищенской зарплате сына. Думаю, что невестка помогает, только зачем это делать скрытно. Зачем?… Ответ напрашивается один. Сын не должен стать участником строительства, а значит, и не будет иметь свою долю в новом доме. А в случае размолвки Вадика с женой, труд Вадика, вложенный в этом доме, достанется сватам и их дочери. Вот и получается – к Вадику с распростертыми руками, но с камнем за пазухой. Вот так я думаю.
Помолчал Петрович и добавил:
– Так душа подсказывает. Вадику ничего не говорю. Жене и свахе сын очень верит. Время –судья, если это так как я думаю, осудит сполна.
Собака лежала на прежнем месте, виляла хвостом и переводила глаза то на одного собеседника, то на другого. За соседними столиками разгорались жаркие разговоры. Слева молодой мужчина, выражаясь крепким словом, не переводимым ни на один язык мира, критиковал свою жену Нину. Собеседники кивали головами, поддакивали. А слева, подвыпивший, крупный пожилой мужчина, с расстегнутой рубахой до пояса, хвастался своей мудростью утаивать от жены деньги, и что это его делает независимым человеком. Доверительно объяснял: «У нас теперь свобода, демократия, у нее свои деньги, а мои, это мои деньги – и… каждый за себя. Моя рубаха ближе к телу! Сколько не заработай – моей су….. все мало да мало…. Я и так ей на жратву даю! Хватит совдепа – наше…, обще.., справедливость!.. К черту все! Все мое!.. По конституции РФ право на собственность – святое. Вот так мужики!.. Пусть бабы нам платят за предоставляемые им удовольствия! .. – Мужчина громко и самодовольно засмеялся, почесал волосатую грудь пальцами с грязью под ногтями, подмигивал собеседникам, – Выпьем за нашу свободу».
Кузьмич повернул голову в сторону Петровича:
– Видно у нас не получилось со сватами семьи.
– Да… Не получилось. Жаль. – Ответил Петрович и продолжил , – казалось бы, образовались молодые семьи, и родители молодых объединились в семью. Ведь семья, это совместное хозяйствование, честное и открытое отношение друг к другу, и решение хозяйственных отношений в интересах обоих сторон, в том числе и молодых. Так нет…, сваты тянут одеяло в свою сторону. Сын и я с женой стали вечными должниками перед невесткой и свахой: «Вадик обязан, Вадик должен, а если не может – так вы, родители, должны помогать…», – вот их мнение и требование. Мы пенсионеры и нам нечего дать, вот и стали мы плохими. Нет выгоды им с нами дружить…. Вот зять и есть для них плохой зять, раз нельзя с него сколько хочется взять….
Петрович замолчал. Опустил голову. Кузьмичу даже показалось, что его загадочная улыбка сошла с лица. Все разговоры и встречи со сватами, с невесткой, с сыном, хорошие и плохие слова и мысли бродили в душе его как не переигранное пиво, пенились и горчили в душе. «До чего же «жизненная горчица» горькая! Чем больше лет, тем она становится крепче» – подумал Кузьмич, наблюдая за Петровичем.
– Петрович, а Петрович, подыми голову, – обратился Кузьмич – давай-ка, еще возьмем пива. Зальем горячие угли. Только давай возьмем «Толстяка». Проверим задушевное ли пиво, как его рекламируют.
– Давай, – согласился Петрович.
– Вот и хорошо! Я сам схожу и принесу. – Предложил Кузьмич.
Кузьмич пошел за пивом, а Петрович наклонился над собакой. Гладил ее по голове, мысленно обращаясь к ней: «Сабача, вы бываете вернее и мудрее человека. Ударишь, так отойдете, перетерпите и вновь подойдет, ибо понимает – не от злобы человек грубость проявил. Умеете вы, собачи, прощать, понимать и быть верными. Верности вашей и доверию у вас учиться надо. Кто-то сказал: – Чем больше познаешь человека, тем с большим уважением относишься к собакам».
Собака виляла хвостом и старалась лизнуть руку Петровича.
Вернулся Кузьмич с пивом. Поставил открытую бутылку перед Петровичем:
– Давай, Петрович, выпьем да пойдем домой. Задушевная беседа получилась.
За соседним столиком прежний «оратор» читал проповеди о своей свободной, независимой жизни, почесывая свою волосатую грудь. Слушатели его за столиком тоже принимали участие и поддакивали: « Вот-вот, и моя зараза дудит, что мало ей даю денег», « А моя кур… жрать мне не дает. Пенится – где пил туда и иди жрать». А неказистый, рыжий, невысокий вставлял: «Слышь, ты слышь, моя потаскуха спать не хочет со мной. Говорит - противный. Так я ей фонарь поставил под глаз и сказал, выгоню бля…вон из дому …»! Вдруг, рыжий на полуслове покачнулся на стуле и упал. Зашевелился у стола, укладываясь поудобнее, и заснул. Мужик с волосатой грудью махнул рукой:
– Нехай спит! Вот, братва! Жизнь стала свободная. Путем жить будем, путем гулять и пить будем. Красивая жизнь, е.. м…, никому не запрещена! А, что раньше? Разве бы позволили так культурно отдыхать! Не хе…., не позволили бы! Замели бы менты в момент в вытрезвиловку. А так,…. культурно пьем, культурно отдыхаем, и ни какая чиновничья б… не беспокоит. Свобода! За Путина выпьем! Путин наш человек! А, мужики? Выпьем за счастливую жизнь!»
И счастливые глотки приняли следующую порцию огненной воды.
– Да - а.. – Промолвил Кузьмич, – у каждого свое понятие о жизни и счастье. А ведь мы живем в некотором общем сознании как рыбы в воде. И чем больше будем это сознание пакостить, тем пакостнее будет и среда сознания, в которой мы живем. Тем пакостнее будем и мы. Чем больше зла мы сделаем, тем оно к нам через общее сознание и вернется. Нельзя так жить. Не зря существует заповедь: «Люби ближнего как самого себя». Двадцать столетий прошло со дня рождения Христа, а люди становятся все хуже. Христианский проповедник бы сказал: «Сатана землей нашей правит».
– Кузьмич пошли домой, – предложил Петрович, – пиво то задушевное, только на душе не спокойно от такой душевной беседы. Пошли.
Путь их лежал через небольшой парк. Шли молча. Собака шла за ними, то догоняя их, то отставая. Она плохо понимала этих двуногих существ, и все же провожала их, может быть из-за жалости к этим двум пожилым людям.
На небе уже зажглись яркие звезды. Кузьмич посмотрел на них, подумал: «Где-то среди этих звезд и наши есть, так и не ставшие большими и яркими. Где они? Скоро уже,… скоро…. они сорвутся и упадут с неба, прочертив на нем яркие линии – как последние и прощальные росписи жизни. И померкнут их яркие следы навсегда вместе с человеком. Что ты есть жизнь? Жизнь, – это смерть? Или смерть – начало жизни?!
А кругом шумел и играл листьями ветер. Сновали туда-сюда люди. Шумели автомашины на дорогах. Загорелись уличные фонари. Эфир заполнял пространство невидимой живо-творительной силой. Кругом еще бурлила жизнь, звучала своими молодыми голосами и детским смехом! Жизнь смеялась! Звезды засияли на небе, соревнуясь между собой яркостью света....