Максим РУЗСКИЙ
Шведская стенка
1
На кухне сидели мать и дочь. Дочка поступила в институт в Москве и приехала на неделю домой, чтобы собраться.
- А где же ты будешь там жить? Тебе дали общежитие? – спросила мама.
- Нет, общежитие мне не надо, - ответил ее современный ребенок. - Мне эта студенческая жизнь не нужна. Я еду учиться, а не развлекаться. В общежитии слишком много времени уходит на общение.
По представлениям мамы именно тем и прекрасна была студенческая жизнь, что все жили вместе, вместе ходили на лекции, отдыхали, устраивали вечеринки.
- А что же ты сделаешь?
- Сниму комнату.
- На какие шиши? – вырвалось у матери.
- Заработаю, - просто ответила Лена.
Перед отъездом Лена по-тихому нашла в вещах матери единственное письмо своего отца и списала обратный адрес.
По семейной легенде Вадим, сержант срочной службы, двадцать лет назад зачал ее в кустах сирени, которая расцветает до сих пор. От него пришло единственное письмо из Москвы, но мама на него отвечать не стала, поскольку родила в шестнадцать лет и не хотела, чтобы Вадима посадили. Это письмо она хранила тайно в самом ненужном белье.
2
Вадим Петрович обедал в столовой недалеко от своей работы.
С некоторых пор напротив него стала садиться молодая девушка, видимо студентка. Она приносила с раздачи скромный обед, часто такой же, как и Вадим, и ела молча.
Девушка была очень хороша собой.
Он не выдержал этого испытания и представился ей первым.
- Лена, - ответила она просто и подняла на него глаза.
Вадим не сразу и с трудом отвел взгляд от ее васильковых глаз.
- А вы работаете или учитесь?
- Учусь.
- И живете в общежитии?
- Пока да.
Лика, его жена, уже год как умерла, но он не мог представить себя ни с какой новой женщиной. Не получалось. Не то, чтобы он так любил Лику. Но каждая, которую он встречал на работе или в других организациях,
при ближайшем рассмотрении казалась ему наказанием господним.
- Что значит, пока? – спросил он Лену.
- Пока не найду комнату.
Вадим подумал, что было бы неплохо поселить ее в маленькой комнате. Не один все же. Но согласится ли она? Жить в квартире со взрослым мужиком не очень прилично.
- А вам нужна комната в квартире с хозяйкой или можно с хозяином? – осмелел Вадим.
- Все равно.
Вадим еще раз помолчал, но девушка была так мила, что он продолжил:
- Тогда, может, вы посмотрите комнату у меня?
- А вы живете один, или у вас куча детей?
- Один.
- Тогда посмотрю.
Они доели свой обед.
- Когда вам удобно? – спросил Вадим, стараясь скрыть свое волнение.
- Сейчас, - просто ответила Лена.
Вадим привел девочку к себе.
- Вот здесь я живу, - сказал он.
- Нормально.
- Вот эта комната. Маленькая, но светлая. Батарея работает хорошо.
- Мне подходит, - произнесла Лена.
«Как все просто!" – подумал Вадим и замолчал.
Лена сама вывела его из неловкого положения:
- Сколько вы за нее хотите?
- Ну не знаю, сейчас сколько берут?
Лена назвала ему диапазон современных цен.
Вадим выбрал из него нижний предел.
- Я согласна, - ответила девочка, - но есть одно «но».
- Какое?
- У меня нет денег.
- Ну, тогда я не понял. Живите тогда в общежитии.
Вадим сам смутился от своего ответа. Он показался ему грубым.
- Но я могу заплатить собой.
- Как собой? – опешил Вадим Петрович.
- Я буду у вас жить, а по пятницам приходить к вам в постель на два часа.
Вадим остолбенел. Молодая девочка, явно первокурсница, так спокойно предлагает себя незнакомому мужчине, который сможет использовать свое положение хозяина квартиры. И он опять замолчал.
Лена продолжила:
- Вы мне понравились, Вадим, и я выбрала вас, чтобы предложить вам этот вариант. Тут не все так просто. Пойдемте, я расскажу вам, в чем дело.
Вадим Петрович пошел за ней на кухню и сел, куда она ему указала. Получилось, что ее лицо освещалось из окна, а он оставался в тени.
- Я приехала учиться, - начала она уже серьезным голосом. – Это сложно, поскольку мне надо выучиться не на пятерку, а на семерку. Постичь все изнутри. Выучить два языка досконально. Научиться программировать на СИ, ну и прочее. Для этого мне нужна спокойная обстановка, никаких девичников, дискотек, мальчиков и подруг.
- Но так вы лишите себя студенческой жизни, - вставил Вадим.
- Мне она не нужна. Я должна выучиться и через четыре с половиной года уехать из этой страны. Здесь жить нельзя. Слишком много рисков. Любое знакомство, танцы, послабление себе, поход в ресторанчик – все может привести к наркотикам, принуждению к сексу, зависимости от золотой молодежи, проституции. Вы же видите, как я красива! Это очень опасно.
Вадим непроизвольно кивнул.
- Ну вот, - продолжила Лена, - и подрабатывать, чтобы платить вам за комнату, мне некогда. Теперь о главном. При этой жизни, которую я вам описала, у меня не будет времени на романчики. И я на все четыре года останусь, как женщина, не удовлетворена. Это вредно. И это приведет к потере моей работоспособности. Вы, с другой стороны, тоже не имеете возможности вести регулярную половую жизнь, тоскуете по женскому телу, на меня смотрите, как волк на Красную Шапочку.
- Ну, уж вы хватили, Елена … - запротестовал Вадим.
- Елена Вадимовна, - помогла ему девочка.
- Ваш отец тоже Вадим?
- Тоже. Слушайте дальше, - Лена перевела дух, повертела в руках сахарницу.
- Теперь только выслушайте меня спокойно, прошу вас, - приказала она.
- Обещаю не прерывать, - тихо сказал Вадим.
- Я предлагаю нам с вами перелить друг в друга свои заряды. Обнулить их. Съем комнаты на секс – сейчас дело обычное. Но мое предложение не в этом. Мое предложение к вам, Вадим Петрович, заключается во взаимном, еженедельном доведении друг друга до изнеможения. Причем не диким насилием, а спокойным, медленным сожительством до второго оргазма. Как минимум. Я согласна на пассивную роль, но вы, обладая мной в течение двух, даже, если захотите, трех часов, полностью должны опустошить меня, чтобы я на всех однокурсников всю неделю смотрела совершенно равнодушно. Чтобы я знала, в пятницу к полуночи я снова дойду до кровати, держась за стены, и усну раньше, чем на нее лягу. Согласны?
Вадим не ответил. Он думал над тем, кто же перед ним сидит? Жесткая хищница, изысканная проститутка, дурочка?
Елена Вадимовна прервала его мысли.
- Я вам сказала все в такой грубой форме, чтобы не было никаких разночтений. В таких предложениях нет места ни кокетству, ни сентиментальности. Я понимаю, есть очень большая вероятность того, что мы полюбим друг друга или вы увлечетесь мной всерьез. Но это все равно не сможет состояться, поскольку я уеду очень далеко, практически умру для вас через пять лет.
- Все это очень проблематично, - ответил Вадим имея в виду моральные аспекты.
- Вам нет и сорока, у вас все получится. Вы еще этого просто не пробовали, Вадим Петрович. Все женщины после полового акта встают и уходят. Поэтому они так несчастны. Они быстро забывают, как это было после свадьбы. А мужчины хотят продолжения, но ленятся уговаривать подругу, или им не хочется до этого «опускаться». Все дело в темпе. Темп все берут слишком быстрый, будто боятся опоздать. Я же не собираюсь в этом деле никуда торопиться, обещаю подчиняться вам полностью, пока вы не шлепните меня по попке.
- Вы так опытны, - смутился Вадим.
- Ничуть, - возразила Лена, - я вообще ничего практически не знаю. Все это осколки рассказов подруг и статьи из интернета. Короче, нам надо попробовать.
- Когда? – непроизвольно спросил Вадим.
- Сегодня. Сейчас я должна уехать в институт. А с девяти часов я в вашем распоряжении.
Она встала, ушла, одела курточку, вернулась и, склонившись над Вадимом, который так и сидел на табуретке, сказала, распахнув на него свои васильковые глаза:
- И еще одна проблема. Вам придется сегодня потрудиться и лишить меня невинности.
- Лена! – вскричал Вадим.
Но она улыбнулась ему и ушла.
4
А Вадим Петрович остался один с этой новой проблемой.
«Она, конечно, не врет. Это ясно. Но и деваться ей, видимо, некуда, - рассуждал Вадим. - Не я, так другой, и еще неизвестно, кто?»
Поразмыслив, Вадим решил сделать, как она хочет.
В последствие он недоумевал, как эта девчонка овладела его волей. Но не было случая, чтобы он пожалел об этом.
А пока он весь отдался подготовке этой фантастической встречи.
Он что-то двигал у себя в большой комнате. Ненадолго выходил куда-то, потом мыл полы.
Вечером Вадим принял душ, употребил свой «выходной» одеколон, очень хороший, выбранный еще Ликой и постучал к Лене.
Она открыла дверь его же маленькой комнаты и просто спросила:
- Пора?
- Да, Лена, если вы готовы?
- Я готова.
Они вошли в большую комнату. В ней были закрыты жалюзи на окнах. Посередине стоял стул. Возле него горел торшер.
Вадим заметил, как Лена невольно сжалась от страха. Но она сама стала не торопясь раздеваться и вскоре, уже обнаженная, закинула волосы за плечи:
- Все, - сказала она тихо.
Вадим сел на стул к ней лицом, уже раздетый, и протянул ей руку.
Она протянула ему свою, и их руки соединились. Он продвинул свою ладонь по ее руке, притянул ее к себе поближе, и при этом ее бедро оказались у него между ног. В лице девочки снова мелькнула растерянность. Вадим наблюдал, как она осматривает его тело, как опасается увидеть самое главное, как боится расплакаться.
- Ничего не бойся, - услышал он свой бархатный голос. Этот голос просыпался в нем только для Лики. Но ее уже не было, и голос решил, что теперь можно вылезти из тайных глубин ради этой девочки, такой смелой и рассудительной.
- Я не боюсь, - прошептал полоненный ребенок.
Вадим подвел другую ладонь ей под попочку, потом взял ножку в две руки. Взял у самого ее основания так, что ребро ладони уперлось в пах, и скрестил пальцы. Оказалось, что пальцы его рук смогли еще соединиться и даже немного пройти друг в друга, хотя большие пальцы не разошлись.
Лена не понимала, что он делает. А он просто наслаждался ее бедром, запахами ее тела. Наконец его тонкие, постоянно шевелящиеся пальцы, стали переселяться от правой ноги к левой, Лена выгнулась и напряглась, как струна. Каждый палец каждой руки обязательно теребил ей там что-то, немного нажимал, блуждал по ее нежным бороздкам.
Лена старалась только ничего не говорить вслух потому, что в ее голове звенели маленькие колокольчики: «Папочка, дорогой! Я знаю, ты меня не обидишь!»
Потом он стал мять ее груди. Нежно, с какими-то случайными пожатиями, иногда приподнимая их.
Вдруг он сжал ее бедро и быстро вставил в нее снизу средний палец свободной руки. Только на мгновение ее успела пронзить неповторимая боль!
Но все уже было сделано.
Когда она поняла, что произошло, она расплакалась.
- Как я этого боялась, как боялась! Ты мастер, папка, мастер! – причитала Лена в слезах, обнимая Вадима, вытирая тряпкой его окровавленный палец.
- Ну не плач, - успокаивал ее Вадим.
Он дал ей отдохнуть, напоил чаем с пирожными, и только минут через пятнадцать, когда она окончательно все пережила и успокоилась, аккуратно надел презерватив, уложил ее на распахнутый диван, и навис над ней, держась на руках.
Еще несколько раз она назвала его папкой, но Вадим не придал этому значения.
«Пусть говорит, что хочет, - подумал он. - Ей действительно страшно».
Он медленно, как-то методично вел ее к оргазму. И когда она сама почувствовала какие-то непроизвольные биения в себе, то схватила руки отца и, не понимая, зачем это надо, стала умолять его:
- Сильней, сильней, сильней!
Только тогда он, уже не сдерживаясь, растерзал девушку.
Она, испугалась, что из нее выливается что-то навсегда.
- Что со мной! Спаси меня! – кричала она.
Опять он дал ей в дрожащие руки чашку с чаем, успокоил, укутал одеялом, прижал к себе, как ребенка.
- Ну как, хватит? – спросил он ее.
- А я смогу еще?
- Сможешь.
- Тогда еще, Вадим, надо дойти до конца, пока я не усну.
И она действительно уснула. Через час, после еще двух извержений. Он не нашел в себе силы покинуть ее и некоторое время еще медленно двигался в спящей девочке.
В полночь он отнес ее в маленькую комнату, на Ликину кровать, полюбовался ею, укрыл, как ребенка, и вышел.
5
Утром он приготовил завтрак и стал дожидаться.
В десять часов она вышла в халате, повозилась в ванне и пришла на кухню.
- Я приготовил завтрак, - сказал Вадим Петрович.
- Спасибо, - равнодушно сказала Лена.
- Ну, как?
Она подняла на него свои глаза.
Васильки в них еще не проснулись.
Наконец поняв, что он хотел узнать этим вопросом, она постаралась произнести твердо и осознанно:
- Я согласна.
Вадим Петрович помолчал и продолжил:
- Я уеду на два дня. На эту субботу, которая уже началась и на воскресенье. В понедельник я оформлю договор о поднайме помещения в ЖЭКе, и вы получите временную прописку.
- А без прописки нельзя? У меня есть прописка у мамы.
- Вам будет удобнее в городе. А та прописка никуда не денется.
- Вы оставляете меня одну на два дня?
- Вот ключ. Уходя, я скажу консьержке, чтобы вас пускали. Их смена в пять часов, но, будьте уверены, они уже о вас знают.
- Вы не боитесь оставить мне ключ?
- Лена, - произнес Вадим Петрович серьезно, - по возрасту, вы мне в дочери годитесь. Поэтому и вести себя должны как дочка, а дочкам нет причины не доверять.
Он не знал, что говорил. Лена закрыла лицо руками.
Оставшись одна, она могла только снова лечь. Болело там, где никогда не болело. Но через час все успокоилось. К ней постепенно вернулось хорошее настроение. Наконец она вскочила с постели, подпрыгнула, сжала перед собой маленькие кулачки, и тихо, чтобы не слышали соседи, шепотом закричала:
- ТЕПЕРЬ ПАПКА МОЙ! МОЙ! Я СДЕЛАЛА ЭТО!
6
Приехав в воскресенье вечером, Вадим Петрович нашел свою квартирантку спящей в маленькой комнате. Она ничем не была прикрыта, руки и ноги раскинуты, на лице была написана явная усталость.
- Чем она занималась? – проворчал Вадим.
Но это вскоре выяснилось.
Ванна сияла как новая. Действительно, как новая. Стены тоже. Все полочки были вычищены, как на лайнере. Кухня тоже была выскоблена. И не только снаружи, но и изнутри: все шкафы, ящики, полочки.
«Как это можно было сделать за полтора дня?» - подумал Вадим.
В его комнате ничего не было тронуто. Но это так казалось. Заметная разница между чистыми местами и неубранными не бросалась в глаза потому, что неубранных мест не было. Все тоже было протерто, вымыто, но не сияло, поскольку сиять в комнате было нечему. Старый торшер, диван пенсионного возраста, его письменный стол, расползающийся на детали.
Он снова обошел квартиру и увидел новые бельевые веревки на балконе. Сам балкон был чист, как перед приходом пожарников. Старые шкафы с барахлом были выброшены. Все, что можно, было постирано и развешено.
Вадим долго не мог уснуть.
«Правильно ли я поступил, что пустил к себе женщину?» - думал он.
Утром она дала ему чеки из магазинов, в которых были перечислены ее покупки, по преимуществу чистящие вещества. Они договорились о ее участии в хозяйстве, о его оплате всяких порошков.
- Так я вам буду должен, а не вы мне, - сказал Вадим.
- Нет, я буду только поддерживать порядок. Мне некогда, я приехала учиться. Просто пока у меня нет подработки и стипендии, я вынуждена просить вас об этих мелочах.
Вадим не смог бы брать с девочки еще и деньги, он сразу отрезал:
- Разумеется, все хозяйство останется за мой счет, но ваш труд?
- Тогда давайте вы возьмете на себя оплату продуктов на двоих, - подвела Лена.
- А что, вы будете и готовить на двоих? – удивился Вадим.
- Это все равно придется. Но мы минимизируем и расходы и меню. Чтобы все получалось между делом.
Вадим не представлял, как можно готовить между делом. Когда надо было есть, он бросал работу, даже важную и шел колдовать на кухне под московское радио.
Через несколько дней он увидел, как это возможно.
Дверь в маленькую комнату постоянно была открыта. Проходя мимо, можно было всегда видеть Лену, сидящую за столом в трусиках из джинсовой ткани, которые она называла шортами и в короткой маечке. На столе из доски и четырех ножек светился ее ноутбук, а под столом тоже, казалось, светились ее длинные ноги.
«Почему вы не закрываете дверь?» - удивился как-то Вадим.
«Я должна вам, Вадим Петрович, постоянно напоминать о своем существовании, чтобы вы всегда помнили о пятнице и ждали ее. Иначе я скоро вам надоем, и вы меня выгоните», - отвечала Лена.
Но это кокетство было наигранным.
Вадим очень скоро понял, насколько Лена серьезный человек.
До начала ее занятий в институте был еще месяц, а она познакомилась со всеми предметами первого курса по перечням вопросов к ним, по учебникам в сети, по книгам. В каждом предмете она считала своим долгом найти, как она выражалась, «нестыковки», то есть вопросы, которые сама эта наука не могла решить, которые трактовались традиционно, явно неверно при зрелом размышлении.
Вадим с удивлением наблюдал, как Лена печатает на клавиатуре компьютера. Он даже не понял сначала, откуда такие звуки? Это была тихая ровная барабанная дробь, причем неважно кириллицей или латиницей.
«Где вы научились так печатать?»
«Я сама написала программу, и она меня научила».
Все дни недели, кроме вечера пятницы, они обращались друг к другу на «вы».
Что касалось готовки, то Лена хронометрировала всю ее по секундам, а у нее в компьютере стал возникать специальный таймер, который подсказывал ей простыми словами, что нужно идти переключать конфорки.
Так же она обошлась и со стиральной машиной.
Казалось, что квартира стала сама подчиняться ей.
Вадим часто издали заглядывал в ее комнату и любовался ею.
Вскоре он купил ей маленькую отдельную клавиатуру и сделал полочку для ее ноутбука, чтобы экран всегда был на уровне ее глаз.
«Вам надо сидеть прямо», - пояснил он.
«Спасибо, так намного удобнее».
«Вот еще вам внешний дисковод, сам ноут может подвести. Записывайте все и на него тоже. Там хватит места».
«Спасибо».
Лена принимала эти заботы просто. Ей все равно было нечем заплатить Вадиму за эти девайсы, кроме как собой.
7
Началась учеба, все пришло в один раз заведенный порядок. Он заходил в магазин, чтобы купить доверенные ему продукты, по списку на каждый день недели. Она забегала купить то, что, как она считала, ему правильно никогда не выбрать. Готовила она вечером, после института, в промежутках между своими занятиями. Утренняя гречневая каша (замочить с вечера, вскипятить утром) полностью была на Вадиме. Еще ему доверялась варка яиц, поскольку кухонным таймером он пользоваться научился.
Уборку она производила тоже по кусочкам. «Это мои недостающие физические упражнения», - поясняла она.
К своим взаимным обязательствам они тоже привыкли. Уже без дрожи, без боязни они встречались на кухне в определенное время, пили чай, и потом шли в большую комнату, бросали халаты на спинку стула и долго занимались обнулением своих зарядов.
Однако со временем они не остывали друг к другу, а наоборот, находили в этом все новые и новые грани. Начали целоваться, что по мнению специалисток в этом древнем деле, было недопустимо. Она все чаще называла его папкой. Он уже действительно стал считать ее своей дочкой, которой помогал каждую неделю таким странным способом.
Их сближение привело к тому, что они физически не могли расстаться, пока не утомят друг друга до изнеможения. Они точно знали свои возможности, и оба коварно сберегали силы друг друга, чтобы все полтора часа не прерывать своей связи. Они так точно подводили себя к каждому следующему кульминационному моменту, что без слов и даже жестов одновременно срывались с высоты в эту пропасть чувственной смерти, ибо никаким другим словом нельзя было назвать их совместное падение, последние конвульсии и частое сердцебиение, одновременное, как гром священных барабанов.
Он помолодел, на работе женщины смотрели ему вслед, сам он перестал на них пялиться. Работа просто летела, делалась сама, хотя он уходил иногда даже пораньше минут на сорок.
После новогодних праздников, которые они также провели вместе, не расставаясь ни на час, Лена уехала к маме.
Вадим не находил себе места.
Никто не спрашивал его про интегралы, никто не дискутировал по всем предметам, известным ему и не известным. Никто не заставлял его учить английский язык, впечатывая незнакомые слова. Квартира как-то опустела. Из нее вылетел Ленкин голосок, ее васильковые глаза. Вадим потерял управление. Он уже не мог существовать в свободном одиночестве. Метался, не понимая происходящего.
Наконец, он впервые задумался о том, что, собственно, происходит.
Неужели именно эта тоска ждала его впереди?
Как-то он спросил об этом Лену. Спросил во время их встречи, тем самым голосом:
- Что же мне останется, когда ты уедешь?
- Не думай об этом. Я решу этот вопрос.
И он тогда успокоился.
Теперь он недоумевал, как юная девочка может это решить? Это что, она управляет всем течением жизни? Богиня она что ли?
Если бы он подумал, то понял бы, что она не богиня, но просто очень умная женщина. Их таких, на самом деле, всегда было очень мало, может быть даже меньше, чем богинь.
Вадим еле дождался ее возвращения.
Ничего не слушая, увлек ее к себе, стал целовать, заставил разрешить ему хотя бы короткую встречу.
- Ты с ума сошел, - смеялась Лена в его руках. - Стоит отъехать на неделю!
- С кем ты там была? Я весь изнервничался. Не звонила.
- С мамой я была. Я строго блюду наш договор. Это в моих интересах. Только ты можешь прикасаться ко мне. И то раз в неделю.
Только когда Вадим ослаб, он успокоился. Лена ушла в ванну, а он надел трусы и сел на стул в задумчивости.
«Я действительно не в себе. Как больно любить такого ребенка. Дочку».
«Вот оно!» - догадался он. - «Я люблю ее, я ее люблю!»
8
Но постепенно все успокоилось. Лена немного отстранилась от него, поняла, что теперь Вадим по-настоящему стал ее отцом. Отцом редким, таким, который действительно любит свою дочь. Любит ужасной, всепожирающей любовью. Другие такие отцы, соблюдая внутри себя древнее табу, не могли воплотить переполняющее их желание к дочери, не могли позволить себе прикоснуться к ней, обжечь ее своей страстью, дать ей первый урок, показать, как это делается. А Вадим уже далеко ушел за эту черту, уже всю ее, свою Лену, давно познал, и не уставал познавать и познавать, впитывать в себя жесты, мысли, запахи дочери, ее стоны и взгляды из-под ресниц, взгляды ничего не боящейся маленькой женщины, богини, распоряжающейся спящими людьми.
- Вы все просто спите, - говорила она. - А я не сплю.
Вадим долго не понимал этой фразы, считал ее бравадой. Но на поверку получалось, что она руководила им, как спящим. Он не мог ей возразить. Ему нечего было ей возразить. Он не хотел ничего возражать ей. Он спал. Основным его наслаждением было служить ей, подчиняться ей на уровне подсознания, спать.
Наконец он задумался о главном.
Уже давно он не принимал никаких самостоятельных бытовых решений, но тут он на время смог очнуться.
«А правда ли я ее отец?»
И он сам нашел решение этой проблемы.
Он договорился со своим приятелем, что тот заедет к нему на своей скорой помощи и возьмет у них, как бы просто так, от нечего делать, анализы крови.
И отвезет их в лабораторию ДНК.
Олег приехал с миловидной сестричкой, та взяла анализ у Вадима, потом, пока они пили коньяк, взяла и у Лены, уговорить которую на такое бесплатное мероприятие было просто. Еще немного поболтали, сестричка захлопнула свой огромный оранжевый пластмассовый саквояж, и их кровь уехала за вердиктом.
Вадим волновался.
Ему хотелось, чтобы все растаяло, чтобы выяснилось, что никакие они не родственники даже, но с другой стороны, он боялся потерять Лену, разрушить ее веру в него, как в отца.
Наконец все прояснилось, и он не стал ей ничего говорить.
Это знание неожиданно для него самого вернуло ему покой.
Теперь он точно знал, что это игра, что Лена не его дочь, что он просто на время является хранителем печати, а не преступником против Бога.
У него был на это официальный ответ. Непререкаемый анализ. Факт.
Простая мысль о том, что он лишил ее девственности, пользуется девочкой регулярно, поддался на ее рассуждения, далекие от морали – не приходила ему в голову. Да и не могла прийти.
Он любил ее.
А любовь слепа.
9
Проходили годы.
Прошел первый курс, второй, третий, пошел четвертый.
Лена выросла. Она уже не сидела в джинсовых трусиках. Бедра ее округлились. Появилась талия. Увеличилась грудь.
Она не засыпала теперь под ним. По-прежнему отдавая Вадиму себя раз в неделю на весь вечер, она научилась не изматываться, сохраняла силы, иногда думала о чем-то своем, пока он наслаждался ею.
- Может тебе это наскучило? – иногда спрашивал он ее.
- Что ты, папка, - смеялась она. - Просто мы с тобой взрослеем. Я разрешаю тебе сегодня десять ударов клинка. Когда ты их нанесешь мне?
- В конце, когда ты обессилишь.
- Хорошо. Сзади. Самые ужасные. Со всей силы.
- Конечно, доченька.
Лена улыбалась. Что он теперь сможет ей нанести? Она прошла с ним такую школу, что легко могла встретить его страсть, даже жестокость, потому, что знала все его повадки, все свойства отца, весь его мужской организм – машину для обладания женщиной.
Но все обрушилось в один день.
Вечером Лена сама вошла в комнату Вадима, обняла его и сказала:
- Сегодня у нас последняя встреча. Завтра я иду на операцию.
- Какую еще операцию. Что с тобой?
- Операцию по восстановлению невинности.
Вадим не мог ничего ответить. Он онемел.
- Не удивляйся, - продолжила она спокойно, - все идет по плану. Я нашла себе партнера, выйду замуж, уеду из страны.
- А я?
- А ты тоже один не останешься. Я это решу.
- Ты что, найдешь мне новую первокурсницу?
- Нет, намного лучше. Просто не думай об этом.
И она стала расстегивать его рубашку.
Он не сопротивлялся, все делал особенно нежно, но когда овладел ею, то, неожиданно для себя, встал с нее, упал на пол лицом вниз и разрыдался в голос, закрыв голову руками.
Лена, его дочка, села в кровати, поджав ноги по-турецки, и тоже плакала. Плакала молча, как плачут женщины в большом, настоящем горе.
Вадим даже не пытался ее отговаривать. Он знал, что прозревшие видят все вперед. Они делают эту жизнь. Свою и чужую. Не важно, кто они, дворники или магнаты. Они не подчиняются людским слабостям. Они живут так, как считают нужным.
Лена уехала к маме на три дня.
Там, на кухне, она включила свой ноутбук и сказала:
- Мама, выслушай меня внимательно.
- И не прерывай, так что ли? – засмеялась мать.
- Да, именно так. Все эти годы я жила у отца, у Вадима.
- Это я догадалась.
- Но я не только жила у него, я и жила с ним. Понимаешь?
- Не понимаю.
- Ложилась с ним в постель и жила.
- Лена, ты чудовище!
Мать даже не заплакала. Она представила, как какой-то чужой мужик ложится всей своей тяжестью на ее дочь, начинает елозить по ней в стремлении раздавить, унизить, сделать ребенку больно, заставить кричать.
Лена поняла состояние матери.
- Не все так страшно, - сказала она. - Мне тоже надо было как-то жить все эти годы. Я не могла себе позволить романчики, мне надо было быть вне подозрений. Потом, как можно было сделать папку своим? Он совсем ничего и не знал обо мне. А так он сразу полюбил меня по-настоящему. Я действительно стала его дочерью. За неделю.
- Какой-то странный способ, - прошептала мать.
- Зато быстрый и эффективный.
Когда мать постепенно отошла от шока, Лена продолжила.
- Вот. За это время я все в его квартире сделала как у нас. Все полочки, все коробочки в ящиках. Я знаю, для тебя главное – это твой порядок. Там все разложено точно, как здесь. Даже коробочки по цвету я подобрала такие же.
- Зачем? Ты что, еще и меня к вам зовешь?
- Нет, все сложнее. Я уезжаю из страны. Очень далеко. Вадим без меня не выдержит, он умрет. В лучшем случае, сначала сопьется, а потом умрет. Твоя задача резко заменить меня там на всю оставшуюся твою жизнь.
- Лена, что за идея! То ты с Вадимом спишь, теперь еще я должна с ним спать! Как ты жестока ко мне! За что! И уезжаешь зачем?
Но Лена сказала твердо, голосом, отсекающим все другие возможности:
- Здесь жить нельзя. И никакой жестокости здесь нет. Наоборот. Это и есть твое счастье. Ты просто сама еще не знаешь. А я знаю. Теперь слушай дальше.
И Лена изложила матери, как и когда ей надо появиться в Москве, куда прийти, что делать.
- Но это еще не все, - продолжила она. - Я сейчас покажу тебе кино, в котором собраны наши с ним некоторые встречи. Я специально записала, чтобы тебе показать.
- Это уже ты совсем офигела, Ленка, - взмолилась измученная разговором мать.
- Ничуть, - продолжила дочь. - Дело это тонкое, и если ты сразу неловко что-то сделаешь, то сломаешь жизнь и себе и ему. А он для меня главный человек. У меня только два таких главных.
- Как, еще один? – Лена старшая приготовилась к следующему удару.
- Да. Он и ты.
Лена старшая истерически рассмеялась. В ней взорвалась любовь к своей необычайно умной дочке:
- Ой, Ленка, все режиссеры отдыхают.
- Уже давно. Смотри внимательно и запоминай. Флешку с этим кино я при тебе завтра уничтожу молотком.
Она стала показывать на экране то картинки, то видео.
- Это Вадим. Запомнила?
- Да.
- Что ты запомнила? Мягкий подбородок запомнила? Добрые глаза запомнила? Улыбку? Вот улыбка на этой фотографии. Нравится? То-то.
- Ну, ничего.
- Ничего! Ей отдают редкий алмаз без оправы, а она «ничего». Ты будешь его оправой, поняла. Мне самой нельзя, я его дочь.
- А как же ты с ним…?- удивилась мама.
- Это на время. Потом мы просто помогали друг другу снять напряжение.
- Какое еще напряжение?
- Сексуальное. Вот смотри. Ни в коем случае нельзя ему мешать, говорить, если он не заговорит первым. Нужно только делать все, что он просит. Это дикая ошибка. Бабы не умеют подчиняться мужчине, выполнять его прихоти. Поэтому мужики нас не уважают. Когда он кладет руку вот сюда, то….
И Лена за полчаса показала матери в картинках все их условные знаки, касания, ласки.
- Ты меня готовишь в какие-то разведчики, - возмутилась мама. - Я не смогу так с чужим человеком.
- Мама! Какой это чужой человек? Это Вадим! Он тебя обрюхатил мной в сирени!
- Может и так, но я все равно не смогу.
Тогда Лена пошла другим путем. Она минуту помолчала, потом обняла мать, ласково прошептала ей на ухо:
- Мама, ради меня, спаси его. Он мой любимый, только тебя он сможет принять. По запаху, по этим движениям, по ласкам.
- Ну, и что будет?
- Как что? Тебя давно зовут в Москву. Ты ценный работник. Будете там приносить пользу обществу вместе.
- А он кто?
- Он в порядке! Не волнуйся, мой папка не простой.
Уезжая, Лена повторила:
- И главное, в первую же ночь ты должна отдаться ему. Полностью!
Лена старшая, с двадцать пятого числа – Алена, непроизвольно приложила ладонь ко рту и нетерпеливо отмахнулась от дочери другой рукой, чтобы та наконец ушла в вагон.
10
Лена уехала от Вадима утром. Сказала, чтобы он ее не провожал, и приказала ему до часу дня из дома не выходить.
- Это еще почему? – спросил он.
- Такая примета. Но это приказ, - ответила она серьезно.
Вадим закрыл дверь и вернулся в свой новый кабинет – большую комнату, в которой за три дня, пока она ездила к маме, сделали ремонт, завезли мебель и даже разложили по местам книги, пользуясь загодя отснятыми фотографиями. С годами он узнал, что фирму никакую не нанимали, а просто Лена попросила оказать ей такую услугу, и весь поток с энтузиазмом выполнил ее каприз.
Ничего не пропало, но безвозвратно канул в прошлое их диван, старый письменный стол, торшер – все, с чем у Вадима были связаны воспоминания о дочери.
Он сидел за новым блестящим и филенчатым письменным столом, когда в дверь позвонили.
Вадим открыл и увидел молодую женщину, приехавшую, видимо, издалека, поскольку ее цвет лица, весь живой и успокаивающий вид, говорили о здоровой загородной жизни. Она ему понравилась. Живые, не усталые и не погасшие глаза. Серые, чуть раскосые. Высокий рост, складная, сбитая фигурка.
- Мне бы увидеть Вадима Петровича, - спросила она несколько робко, но уверенно.
- Вы его и видите, - ответил он, потом понял и продолжил:
- Вы мама Лены? Убивать меня приехали?
Женщина улыбнулась.
- С чувством юмора, значит, у вас все в порядке. А с гостеприимством?
- О, этого навалом! – почти закричал он с горечью в голосе. - Проходите, живите, сколько хотите.
Лена Большая поняла, что он почти в истерике. Но она не стала ему подыгрывать. Спокойно прошла, сама сняла пальто, сама повесила на крючок, прошла на кухню.
Он не представлял, зачем она приперлась? Может проводить хотела?
Она сразу как-то молниеносно, будто жила здесь всю жизнь, все согрела, накрыла на стол, разложила ложки и вилки, и уже через три минуты громко позвала его:
- Вадим Петрович, идите обедать.
Он вышел из большой комнаты в кухню и обомлел:
- Ну, вы даете! Быстрее Лены. Как это так?
- Ну не быстрее Лены, она девушка у нас молодая, но еще могу, - ответила Лена Большая.
Поели они молча. Гостья к нему не присматривалась, не заводила разговоров. Просто подавала ему то, что он хотел. Хлеб. Масло.
Обед завершился крепким качественным чаем. Его Лена Большая принесла с собой.
Вадим решил не заговаривать первым, но и от Лены не дождался начала разговора.
Наконец он был вынужден сам разрушить стену молчания.
- Как вас зовут?
- Алена.
- По настоящему, как вас зовут? – уточнил он, зная, что ЕГО Лена могла и проинструктировать маму.
- По настоящему - Елена Борисовна. Дочь просила назваться Аленой, чтобы вы не путали.
Она помолчала и добавила:
- Нас с дочерью так и звали Лена Маленькая и Лена Большая.
- То есть Лена Большая и Лена Маленькая, - уточнил Вадим. - Вы все же родились пораньше.
Елена Борисовна посмотрела на Вадима и шутку решила не заметить.
- На четырнадцать лет, - ответила она, разливая чай.
Вадим замолчал.
Елена Борисовна тоже молчала.
Наконец Вадим поставил ближайшую задачу:
- Мы с вами допьем чай и пойдем, поговорим о нашем положении.
- Согласна.
Положение, в котором оказались сорокаоднолетний Вадим и тридцати восьмилетняя Лена, действительно было интересным. Лена Маленькая от них убежала, выполняя свои коварные замыслы, Вадим остался в неведении с кем и куда. Елена Борисовна тоже, наверное, ничего не знала. Но поговорить с ней хотелось.
Вадим поставил второй стул с другой стороны письменного стола, и они сели как в учреждении, лицом друг к другу.
- Вы, значит, мама Лены? – начал Вадим.
- Не совсем так, - ответила Елена Борисовна.
- Как это может быть «не совсем»? Или мама, или не мама.
- Она думает, что мама, но есть документы…
И тут Елена Борисовна достала из сумочки письмо самого Вадима и записку без конверта.
Свое письмо Вадим вспомнил и начал с записки:
«Уважаемая Оксана Прохоровна, пишет Вам племянница Катя, которая живет в … (и был указан городок на Волге). Я тут у бабы Натальи на левом берегу родила, чтобы никто не узнал. И Вас прошу обо мне никому не говорить, а то Андрей с флота скоро придет, убьет, если узнает. Прилагаю письмо от отца девочки. Он парень московский, но ничего. Если будет крайняя необходимость, то он поможет, не откажет. А так слабак, конечно. Он меня и не жарил по-настоящему. Все как-то пошевелится во мне, пошевелится, потом как стукнет изнутри. Не больно, но от этого я вскорости заходилась, тряслась вся, и из меня лилось что-то. Не испортил ли он чего? Но девочка хорошая. Баба Наталья сказала, что даже бойкая, всем, говорит, даст просраться. Передаю ее Вам с Лешкой-немым, что перевозчик на реке. Он принесет, он Ваш дом знает. Назовите ее как хотите. А мне, сами понимаете, нельзя ее воспитывать. Андреева я уже. А у Вас Ленка пусть будет ей мамой. Вот ей и подарок от меня, пока сама не привыкла, отдаю.
С уважением, ваша племянница Катя Сухорукова».
Свое письмо Вадим вспомнил и читать не стал. Он положил все эти бумаги в сканер и запустил его.
Пока сканер полз над давней запиской этой Кати, с которой они в маленькой комнате готовились к экзаменам, Вадим думал над тем, кто же отец этой безымянной девочки? Не он - это точно. Есть анализ. Но, кто же тогда?
Когда сканер остановился, Вадим сверил даты и все до дня сошлось. Получалось, что это они с Катькой нашалили.
Но анализ!
- Значит, Лена подкидыш?
- Как вы это, Вадим! – опешила Елена Борисовна. - Какой же она подкидыш? Вот и документы есть. Ну не мать я, конечно. Но я мать, я от девочки не отказываюсь. На меня и свидетельство о рождении. А вы - отец.
- А где это сказано, что я отец?
- Не отпирайтесь, Катька сама написала. И письмо ваше.
Вадим Петрович достал из ящика нового стола папку, открыл ее, передал Елене Борисовне бумаги с анализом. Гербовые печати, блестящие знаки, подписи.
Елена Борисовна изучила их взглядом, привыкшим к документам, не поверила своим глазам, перечитала.
- А Лена знает? – спросила она.
- Нет.
- Но анализ сделан очень давно, - удивилась Елена Борисовна. - Вы скрывали от дочери?
- Скрывал от дочери.
Лена наконец поняла парадокс в своем вопросе и в его ответе, непростую ситуацию. Поняла, что сворачивать он уже не хотел, не хотел разбить Ленкину мечту об отце.
А Вадим вспоминал ту далекую весну, их «занятия», которые так откровенно Катя описала своей родственнице, можно сказать на весь мир себя открыла. Она, наверное, действительно считала, что ребенок порченый, раз все шло не так, как представлялось ее девическому воображению.
- А кто же тогда Катю «жарил»? – спросил Вадим.
- Не знаю. Это уж вам тут виднее, простите, - смутилась Лена Большая.
Вадим встал, подошел к окну, посмотрел на свой старый диван, который еще не унесли с помойки.
Елена Борисовна тоже прошлась по комнате, остановилась у нового дивана, спросила:
- Это вы здесь Лену… ?
- Нет, - ответил Вадим просто, стараясь не задеть ее чувства, - вон там.
- Как, на улице?
- Вон на том моем диване, видите у свалки, а этот она велела купить. Ему полторы недели.
Елена Борисовна вздохнула.
«Моя девочка все продумала. Все предусмотрела».
Вдруг Вадим Петрович в голос закричал:
- Мишка! Это Мишка! Она к нему ходила, пока я ездил на консультации.
- Ну, конечно, он. Он и жарил. Он не умеет иначе, - почти кричал Вадим, захлебываясь какой-то необъяснимой радостью.
Хотя ничего не было радостного в том, что Катю грубо насиловал сосед. Какая Катька ни будь, человек все же.
- А где этот Мишка? - спросила Елена Борисовна.
- А, уже давно в Италии! Туда ему и дорога, к макаронникам, - опять счастливым голосом ответил Вадим.
- Ну вот, - продолжил он, когда успокоился, - садитесь Елена Борисовна, на новый диван. Будем теперь обсуждать наше с вами положение.
Лена Большая села на диван. При этом юбка поднялась, и показались ее коленки. В хороших чулках, приятных форм.
Вадим их заметил.
«Вот, что, оказывается, оставила мне Лена. Вот как она позаботилась о папке!»
Вадиму стало грустно, но он вдруг понял последний приказ своей дочери и, конечно, принял его.
- Значит, Лена наша и не наша вовсе, - констатировал он.
- Ну, я-то про себя знала, не обманывалась, - рассудила Елена Большая. - А вы, как ей поверили?
- А вы бы не поверили? Выгнали бы?
- Зачем выгонять? – смутилась Елена Борисовна.
- Елена Борисовна, - сказал Вадим уже серьезно. - Давайте договоримся. Лена – она и моя и ваша. Пусть Лена останется нашей с вами дочерью. Документы эти, может, и пригодятся когда-нибудь. Но пока не будем о них ей ничего говорить. Она делает свою жизнь сама. Строит ее по кирпичику. И пока ее здание не проседает. Ей нельзя мешать.
Он помолчал.
- И не будем, - продолжил он, - ревновать ее друг к другу, вспоминать, как она ко мне относилась, как к вам. Что ни говори, мы с вами родители не настойчивые. Она крутила и мной и вами, как хотела. Не знаю, как вы, а я подчинялся всем ее требованиям.
Он посмотрел на Лену Старшую:
- Всем требованиям. Починялся полностью. И хотел бы подчиняться впредь.
- Я поняла.
Вадим сел верхом на стул, но на большом расстоянии от дивана, чтобы Елена Борисовна не сочла это движение наступлением, и сказал тихо, своим тайным голосом:
- Теперь о нашем с вами будущем. Я не умею делать какие-то подходы, ухаживания. Да и Лена этого бы не одобрила. Скажите честно, что она вам велела сделать в этом доме? Зачем она направила вас сюда именно в этот день и час, когда вынуждена была уехать?
Елена Борисовна собралась с мыслями. «Ему лучше сказать правду. Выгонит, напишу Ленке, что сказала, а он выгнал», - подумала она.
Вслух она произнесла, нет, заставила себя произнести, и эту ее скованность Вадим хорошо почувствовал:
- Она приказала мне отдаться вам, Вадим. Этой ночью. Не позже.
- Я так и думал! – Вадим вскочил со стула, - Она все решила за нас! Решила правильно, потому, что все неверные пути ею уже продуманы и отвергнуты. Только в нас с вами она жива, в ее мамке и папке!
Он не сдержался, расплакался, ушел на кухню.
Лена за ним не пошла.
«Пусть сам остынет», - решила она и стала рассматривать корешки книг в шкафах.
Вадим вернулся не сразу, но когда вернулся, тут же спросил:
- А где я вас уже видел? Не могу понять.
- Вы лекцию читали. Я сидела во втором ряду.
Тут Вадим вспомнил. Лекцию эту для техучебы ему навязали, но Лена подправила подходы, все засияло, и он прочел ее с воодушевлением. Даже с каким-то апломбом. Ему хлопали.
Елена Борисовна указала на корешок книги.
- У вас тут даже … (и она назвала фамилию известного заграничного ученого).
- Теперь и у вас, Алена, - произнес Вадим специальным голосом, который вылезал из его глубин только для дочери.
- А вы умеете …
- Что умею? – спросил Вадим.
- Не знаю, что, - растерялась Алена.
Чтобы скоротать время до вечера, Вадим потащил Алену куда-то в парк, забрели в театр, потом посидели в кафе, но эта прогулка по загазованной, мерзкой, по сравнению с их юностью, Москве, слава Богу, не показалась им скучной.
Когда в полутемной комнате Вадим достал из ящика стола пачку презервативов, Алена остановила его руку своей рукой.
- Это не нужно.
- Почему? – удивился Вадим.
- Я не могу иметь детей. Это проверено, поэтому я и не выходила замуж. Поэтому мне и отдали Лену. Это было не просто. Мне было четырнадцать лет.
- Господи, еще один подарок!
- Вы так считаете? – усмехнулась Алена.
- Конечно! Какие нам еще дети! Здесь жить нельзя.
Алена поняла, что как бы хорошо им ни было, Лена постоянно будет вместе с ними. Во фразах, жестах, ласках. Это она все это поселила в Вадиме. Это она, еще в школе, внедрила в их неполную семью эти поговорки, принципы, мысли. И Елена Борисовна, немного подумав, произнесла:
- Вадим, не стесняйтесь, наша дочка все равно всегда будет вместе с нами. Представьте, что она и сейчас смотрит на нас.
- Да, - сказал Вадим. - Она не рассердится на нас, что бы мы ни сотворили.
Алена улыбнулась ему:
- Начинай, папка.
- Ладно, мать, я уже целый месяц ничего не ел.
- Вот и съешь меня, попробуй.
Она разделась и хотела нырнуть в кровать, но Вадим остановил ее.
- Не спеши, это мы успеем.
Он сел на стул, как в тот первый вечер с Леной. Также протянул к ней руку, также привлек ее к себе, также взял ее ногу двумя руками.
Но теперь в его руках была взрослая женщина. Руки не смогли соединиться, бедро было объемным, мягким и горячим. На Вадима пахнуло терпким запахом женской плоти, он уткнулся лицом ей в живот, задохнулся новыми ароматами.
Ничего не выдумывая, он пальцами стал возбуждать Алену, так же водить по ее бороздкам и складкам. Она, молча, терпела эти его издевательства. Отвела руки за спину, когда он взял ладонями ее груди. Развела руки в стороны, когда он медленно повел руками по ее спине. Он долго, терпеливо работал над ней. Только, когда он заметил под ней первую влагу, он незаметно смазал вазелином свой палец и уверенно ввел его.
Теперь и ее на мгновение пронзила эта неповторимая боль.
Она вскрикнула, изогнулась назад, но все прошло, не успев начаться, и Елена Борисовна, благодарная Вадиму за избавление от всех ее женских страхов, прошептала:
- Вы мастер, Вадим.
Они, молча, вместе вытерли кровь с его руки.
Молча выпили какой-то невинный напиток, съели по пирожку.
Он взял ее за руку, проводил к кровати, усадил, медленно уложил, подвинул на самую середину. Стал успокаивать:
«Теперь уже больно не будет. Ничего не бойся».
Не ложась на Алену, а нависая над ней на руках, он вошел в нее и затих.
Это было неописуемо! Без этих резинок!
- Ты что? – спросила она. - Тебе плохо?
- Я счастлив, - ответил Вадим. - Потом объясню.
И он сделал первые движения внутри своей новой женщины, которую ему подарила дочь.
Алена сначала терпела все это. Потом она стала понимать, чувствовать его труд. Вадим не наваливался на нее. Он ухитрялся висеть над ней в воздухе. Но одна его рука постоянно что-то делала с ней. Именно эта рука, казалось, дирижировала насилием над ней. Она неожиданно ласкала ее в разных местах. И за каждым ее прикосновением неизбежно следовало определенное движение того отвердевшего участника их встречи, которого она принимала своей глубиной. Вадим казался теперь ей целым оркестром.
Потом их оркестры постепенно начали звучать вместе, они объединили свои ритмы и стоны. Быть может, просто она стала подделываться под него, но оркестры соединились.
Наконец его прикосновения и удары после этих прикосновений, разбудили в ней еще новый оркестр, который, уже совсем изнутри, никем не управляемый кроме Бога, непроизвольно создал ниоткуда несколько сильных, бетховенских аккордов, и эта музыка превратилась вдруг в горячие крепкие струи и вывалилась из нее на чистые простыни несколькими пульсирующими фонтанами. И это было не стыдно!
Но последние громы, над ней, уже выпитой мужчиной и Богом женщиной, издал их с Ленкой Вадим, пронзив ее несколько раз резко и грубо, чтобы самому выстрелить в ее глубину своей тонкой струйкой, причиняющей особую, обидную боль.
Когда он уже лег на бок, а она еще ловила ртом воздух, стараясь отдышаться, Алена вдруг отчетливо поняла по его ласке, по шепоту, что он ласкает и успокаивает их обеих.
Она решила, что будет проще, если Вадим и ее тоже будет называть Леной. Проще и ему и ей.
11
Елену Борисовну в московском институте встретили с большой радостью. Особенно, когда оказалось, что вопрос с жильем ее не беспокоит.
За первый месяц их совместной жизни Елена Борисовна привыкла к Вадиму. Да и он привык к ней, ее спокойному восприятию всего на свете, мягкой податливости. Но Лена понимала, что для выполнения главного поручения дочери еще ничего не сделала.
«Твоя задача - резко заменить меня там на всю оставшуюся жизнь», - звенел у нее в голове Ленкин рыдающий голос.
Но она понимала, что не должна быть ее повторением. Она обязана чем-то так поразить Вадима, чтобы он не смог отринуть ее ни при каких обстоятельствах. Для выполнения Ленкиной просьбы ей придется победить саму Ленку, их дочь, которую Вадим, конечно, продолжает любить, как женщину.
Много раз Лена спрашивала себя, а надо ли это делать? Хочет ли она владеть Вадимом безраздельно? Не нанесет ли она Ленке еще более тяжелый удар, если заберет у нее папку?
Наконец, она поняла, что сдерживаться нельзя.
И она стала заниматься маленькой комнатой.
Вадим радостно разрешил ей делать с комнатой что угодно. Его раздражал прежний вид обиталища его дочери. Казалось, что девочка сейчас придет за этот письменный столик, что солнце снова осветит ее ножки своим оживляющим ярким пластовским светом.
К Елене Борисовне приходил какой-то дизайнер, больше похожий на инженера. Они подолгу сидели над эскизами, тихо, не споря, обсуждали интерьер. Вадим недоумевал.
- Что там обсуждать? По-моему ты все усложняешь, - говорил он.
- Чем меньше комната, тем труднее ее сделать удобной, - отвечала ему Лена.
Она вложила в нее значительную сумму, но то того стоило.
И она смело ввела в интерьер своей маленькой комнаты этот странный «спортивный» снаряд.
Именно его они так долго проектировали с инженером. Лена не за один день смогла убедить его в необходимости такого сооружения. А он, когда понял, чего от него хотят, постарался придать ему обыкновенный вид хотя бы в разобранном состоянии. Получилась шведская стенка.
Бедному конструктору пришлось замерить Лену во всех позах, вычертить ее в разных проекциях, короче, он в конце, получая достойные деньги, сказал:
- Больше за такую работу не возьмусь. Это кошмар.
На что Лена ему ответила:
- Вы просто первый в этой области в России. Вы еще не поняли. Вы – первый.
Когда ремонт, затянувшийся на целых два месяца, был закончен, Вадим предложил:
- Теперь тебе надо купить мебель. Я поучаствую.
- Нет, - ответила она, - мебель не нужна.
- Но там же пусто! Ничего нет.
- Почему нет. Все там есть, - хитро ответила Лена.
Вадим пошел в маленькую комнату. Лена за ним.
Он увидел строгое окно, без всяких бабских занавесок, между стеклами - жалюзи. Окно качественное, немецкое. Если закрыть форточку, то наступала странная тишина. Он заметил и шторку окна. Она опускалась сверху и совсем не пропускала свет. Вадим оглянулся. По обе стороны двери были пристроенные шкафы. От этого комната перестала быть длинным пеналом. На месте письменного столика ничего не было. Только на стене был привешен странный плоский шкаф. На другой стене, напротив, вместо мебели была смонтирована шведская стенка, немного странная, на небольшом отлете от стены.
- А где ты будешь спать, будешь приходить ко мне? - обрадовался Вадим.
- Как же! Вот, смотри, - и Лена легким движением открыла шкаф в торцовой стене и откинула из него узкую кровать, которая плавно опустилась на пол.
- Да, до чего же техника дошла! – удивился Вадим. - А письменный столик тебе все равно придется купить.
Лена подошла к странному навесному шкафу и открыла на себя его дверцу. Получился столик. В шкафу Вадим увидел и монитор, и небольшой системный блок, даже принтер, удивительно плоский. Потом она открыла дверцы всех остальных шкафов, смонтированных по обе стороны двери, и Вадим рассмеялся. Он обнял Лену, поцеловал, и резюмировал:
- Какая же ты у меня умная.
- Сегодня я приглашаю тебя к себе сюда на весь вечер.
- И что мы тут будем делать?
- То же, что и у тебя.
- Но эта кровать очень узкая.
- Что-нибудь придумаем, Вадим. Приходи.
Вечером она вытащила Вадима из-за письменного стола. Привела в маленькую комнату. Разделась перед ним.
Он тоже снял свой халат, огляделся. Окно было зашторено, кровать убрана в шкаф, письменный столик закрыт. Только шведская стенка, зачем-то подсвеченная неизвестно откуда, сияла на голой стене.
Лена подошла к ней, повернулась, отщелкнула от нее какие-то педали, закрепила на них высокие тапочки, вставила в них ноги. Потом не спеша продела руки назад, за перекладины и, взявшись за другую перекладину, что была пониже, сама зафиксировала себя в этом прокрустовом сооружении так, что не могла шевельнуться.
Вадим сначала ничего не понял.
- Зачем это ты?
- Для тебя. Теперь ты можешь меня ласкать со всех сторон. Даже если ты сделаешь мне больно, я не смогу тебе ничего ответить.
- Но ты висишь. Тебе неловко!
- Нет, мне хорошо.
Вадим подошел и постепенно понял все преимущества этого приспособления.
Закрепленную, обездвиженную в несколько неловкой позе женщину было легко возбуждать прикосновениями просто стоя перед ней. Можно было достать до любого места. Лена, чуть наклоненная вперед, с закинутой головой предстала перед Вадимом, как невиданный музыкальный инструмент, состоящий из нее самой.
Вадим взял пальцами ее чуть свисающие в этой позе груди и, приблизил к ее лицу свое лицо.
Он начал играть.
Сначала медленная мелодия из легких пожатий ее сосков вызвала у них обоих улыбку. Потом изредка стали слышны ее легкие стоны, когда он позволял себе что-то резкое.
Неожиданно он взял ее за внутреннюю часть бедра, и это вызвало в ней бурный порыв, напряжение, отозвавшееся дрожью во всем ее плененном теле.
Наблюдать воочию ее сладострастие, самому вызывать его в ней ритмично, специально делая паузы, отпускать ее совсем, заставляя ждать следующих прикосновений – все это было для Вадима воплощением его мечтаний.
Как будто он все время пытался играть на игрушечном пианино, и вдруг ему неожиданно подарили профессиональный инструмент.
Пятнадцать минут он мучил женщину.
Он так увлекся, что не заметил, как по лицу Лены потекла слеза. Она уже сама пожалела, что разрешила ему такое. Еще чуть-чуть и могло начаться бесконтрольное истязание ее распятого тела. Но тут она вспомнила, что инженер настоял на технике безопасности и нажала кнопку.
Свет не погас, но он резко изменился. Только два прожектора тускло освещали лицо Лены, а вся она осталась в такой глубокой тени, что Вадиму невозможно было прикоснуться к ней. Он просто перестал ее видеть.
- Прости, прости, я не почувствовал, - бормотал он, помогая ей выпутаться и встать.
Она повисла на нем, измученная, все еще задыхаясь.
Он не знал, куда ее уложить. Оглядывался вокруг.
Но она выпрямилась, достала из шкафа какую-то узкую доску с ногой, легко вставила ее в шведскую стенку, щелкнула фиксаторами, и в комнате появилась наклонная плоскость с упорами. Ее поверхность была из хорошей кожи, мягкая. В нижней части этой доски была видна горка, как потом выяснилось, точно под поясницу Лены.
Лена включила другой вариант освещения, легла на этот новый снаряд спиной и уперлась ногами в его крылья.
- Иди ко мне, – сказала она обомлевшему Вадиму.
Поза Лены, освещенной со всех сторон мягким светом, была настолько понятна, что Вадим не только подошел к ней, но и тут же, сам не заметив, оказался в ее глубине. Так удобно все было сделано.
Наклон ее тела позволял ему достать до ее лица, груди. Она тоже могла руками, если не обнять его, то взять за плечи или, наоборот, отодвинуть от себя. Ничто им не мешало. Ему не надо было висеть над ней на одной руке. Обе его руки безраздельно властвовали над Леной, обнимали ее, сжимали ее за талию, страстно тянулись к ее груди.
Его любимую окружал свет, падая на нее откуда-то сверху, подсвечивая снизу, создавая на ее родном упругом теле блики, рефлексы и, что еще там у них, у художников?
Лена заметила, что у Вадима появилась возможность проникновения в нее чуть глубже, чем в постели.
«Только бы он не понял этого!» - подумала она.
Но он именно это и понял.
«Господи, что же я наделала? - ужаснулась Лена. - Заказала станки, чтобы меня же и мучили!»
Но через несколько минут, когда Вадим уже подводил ее к первому извержению с присущей только ему дьявольской хитростью то наклоняя ее над пропастью, то снова отводя от края, обнимая, и даже покидая ее на время, она вспомнила все свои замыслы и, закрыв глаза, уже падая вместе с ним в бездонную пропасть, повторяла про себя как заклинание:
«Я СДЕЛАЛА ЭТО! Я СДЕЛАЛА ЭТО!»
После того, как они отдохнули, Лена что-то переставила в шведской стенке, и наклонилась перед ней, взявшись за перекладину. Вадим вошел в нее сзади. Теперь она висела в воздухе, послушная его рукам, и принимала, и принимала в себя его погружения с каким-то одним и тем же мычащим стоном.
Груди ее уже были мокрыми от его рук.
Голова качалась в такт его движениям.
Она уже не могла его догнать, и когда он начал заполнять ее своим счастьем, она опять повторяла про себя, уже почти неслышно даже для своего разума, то же самое заклинание: «Я сдела-ла, я сде-ла-ла это».
Он откинул для нее кровать, и она рухнула на нее. Вадим не ушел.
Сидел, гладил по руке, говорил ей какие-то слова восхищения.
Лена сквозь звон в ушах слышала его, руку не отнимала.
Постепенно к ней вернулись силы. Она смогла сесть в кровати. Он обнял ее, заговорил:
- Как я с тобой неосторожен! Нельзя было так! Прости меня!
- Это не ты, это я сама, - отвечала она слабым голосом.
- Но я в восторге! – срывался он почти на рыдания. - Мне так никто не отдавался. Ты сокровище!
- Да ладно, Вадим, - упрощала Лена. - Пойдем на кухню.
Она знала, чем все это должно кончиться сегодня. Она не торопясь вела его за собой. Уводила от Ленки. Готова была это сделать ценой своей жизни, здоровья. Ей было все равно. Только чтобы ее ребенка он больше не трогал, даже в мыслях не смел брать девочку своими руками.
Они медленно пошли на кухню. Он ее поддерживал, по-прежнему нагую, пахнущую его спермой.
Вадим сам приготовил чай, разлил его по чашкам, поставил чашку перед Еленой Борисовной.
Пока она пила, он склонился перед ней на одно колено и снизу смотрел на ее утомленное лицо, спрашивал вкрадчиво:
- Теперь лучше? Как ты, Леночка? Я больше так не буду.
Она пила чай, сидела неподвижно, не отстраняла его, пока он держал, гладил ее грудь. Потом обняла его голову, поцеловала. Тихо и ласково прошептала ему на ухо:
«Пойдем, Вадим».
Он послушно вернулся за ней в маленькую комнату.
Она вынула какие-то гнутые лопатки, повесила их на шведскую стенку, поставила по сторонам от этой стенки два стула.
- Мне так будет удобно. Так я не устану, - сказала она.
Потом она дотянулась руками до верхней перекладины шведской стенки, взялась за нее.
Подтянула ноги к животу, раздвинула их в стороны, встала ступнями на стулья, медленно опустилась на лопаточки.
- Привяжи мне руки, чтобы я не упала, - попросила она Вадима.
Вадим поддался ее просьбе, не сообразил, о чем она, собственно, его просит. Привязал ее запястья, на которых уже каким-то образом оказались кожаные наручники, к перекладине. Там оставалось только защелкнуть замки.
Лена посмотрела на Вадима ласковым, тихим взглядом.
-Теперь ноги привяжи, чтобы не сошлись.
Он привязал ее бедра к стойкам стенки. Неплотно.
- Теперь я твоя, пока не повисну в изнеможении, - определила она границы дозволенного, и закрыла глаза.
Вадим погладил ее, взял за груди, приласкал, как ему хотелось, поцеловал и медленно, снизу, овладел ею.
Лена принимала его спокойно, почти без стонов. Но при каждом его движении она немного извивалась всем телом, будто он делал ей больно.
«Только не переиграть, а то и вправду замучает», - думала она.
Когда он стал твердеть, Лена прибавила стонов.
И только после того, как он кончил, хотел уже выйти из нее, она повисла на шведской стенке как-то уж совсем театрально, с вывернутыми назад руками, свешенной с плеч головой.
Вадим подхватил ее, отстегнул, унес к себе на диван.
Долго ласкал, гладил, ворковал над ней целый час.
Наконец, Лена сама уже раздвинула ноги, и приняла его по-простому, от всей души, позволив ему растерзать ее.
Она уснула, обняв Вадима крепко-крепко.
12
Наутро они оба еле двигались.
Решили, что шведскую стенку будут позволять себе раз в месяц.
Это иногда получалось, а иногда и нет, потому, что Вадим просил хоть разок разрешить ему до «пока не повисну в изнеможении». Она упиралась, но потом соглашалась предоставить ему такую уникальную возможность.
У Вадима хватало ума не делиться своим счастьем с сотрудниками.
Его еще останавливало сознание некоторого беззакония, которое ему виделось в таких занятиях.
Постепенно определился порядок и их трудовой деятельности.
В своих институтах они занимали не последнее место. Их знали, как супругов. Каждый из них руководил небольшим коллективом, как раз таким, чтобы их не только уважали издалека, но и любили и считали своими. Они посещали схожие совещания, давали консультации, иногда даже вместе попадали на чей-нибудь юбилей.
Так прошло три года.
В этот вечер Лена решила приготовить что-то особенное, затеяла готовку и только все порезала и разложила для заправки, как в кухню как-то тихо вошел Вадим.
Он подошел к ней сзади, обнял и сказал:
- Зайди ко мне, как освободишься.
«Ленка!», - догадалась она.
Она вошла в большую комнату, вытирая руки кухонным полотенцем. С другой стороны стола, за которым сидел Вадим, для нее стоял чуть повернутый стул. Как в первый их разговор. На столе лежали два листа бумаги с явно одинаковым текстом.
Лена села, взяла листок, стала читать.
«Дорогие мои родители. Мы с Джоном живем хорошо. У нас свой дом, хорошая работа, две машины. Все фотографии приложены к этому письму в архиве.
О вас я знаю. Мне докладывают. Не хотела вообще вам о себе напоминать, но не удержалась, пишу.
Мамочка, я рада за тебя, за папку.
Единственная беда, Джон не может мне сделать ребеночка. Папка, если бы ты был не родной, если бы это было можно!
Но это уже никак нельзя.
Может быть, решусь на что-нибудь. Но так не хочется чужого.
Ваша дочь, Лена».
Елена Борисовна положила бумажку обратно на стол. Помолчала.
- Войдешь в нее? – спросила она тихо.
- Да я ради нее к нашему станку привяжусь канатами! – вдруг закричал Вадим.
Потом понял, что сказал.
Увидел слезы жены. Вдруг осознал ее бесконечное терпение, эти истязания, чтобы он был доволен, удовлетворен.
Вадим взял ее руку, прижался к ней губами.
- Милая, на что ты только не шла, ради меня!
Она молчала.
- Войдешь? – снова повторила она свой вопрос.
Вадим распрямился.
- Наша девочка сама найдет выход. Настал момент все ей рассказать. Остальное она решит за нас. Как всегда.
Лена поняла, что не только войдет, но и полетит к ней через океан.
Но он набил ответ на удивление краткий:
«Дорогая наша дочка!
Посылаем тебе все твои исходные данные.
К ним надо добавить, что настоящий твой отец, видимо, Михаил с пятого этажа, мой ровесник. Ты его не знаешь, он уехал в Италию пятнадцать лет назад. Ученый, известен.
Катерина к нему ходила, пока я уезжал на консультации. Это я знаю точно. Но не больше.
С уважением и любовью к тебе, мама и папа».
- Добавить хочешь что-нибудь? – спросил он Лену.
- Отправляй, - сказала она и ушла на кухню.
Плача, она заправила жаркое, суп, поставила все на огонь. Стала мастерить пирог.
«Зачем я это делаю? - плакала она. - Теперь уже все равно».
Именно когда надо было вынимать из духовки жаркое, в кухню вошел Вадим.
- Вот и ответ, - сказал он.
- Как ответ? Так скоро? – подняла Лена на него красные, заплаканные глаза.
- Читай.
Лена села на табуретку, стала читать печатные строки, явно вылезшие из их же принтера.
«Родненькие мои мамка и папка! Это такое счастье! Приеду к вам сама на недельку. Приеду, когда именно будет надо. Не ждите меня. Я должна все просчитать и продумать. Господи, какой подарок судьбы, какой подарок!
Лена».
- Что это значит? – спросила Лена Большая.
- Это значит, что сама приедет, - сказал Вадим, не в силах скрыть свою радость.
- Это, чтобы ты ей ребенка сделал? – почти в крик ударилась Лена.
- Это затем, что приедет. А что она захочет тут делать, это не наше с тобой дело. У нее муж есть теперь. Как ты не понимаешь разницы? – вырулил Вадим Петрович.
- У тебя горит что-то, – добавил он.
- Это я забыла! – воскликнула Лена, вынула жаркое, бросила его на крыло мойки.
Лене отправили только короткое письмецо, что ждут ее, что уверены, она все сделает так, как надо. Эту последнюю приписку придумала Лена Большая, и Вадим, недовольный этим ее намеком, молча, прямо при ней вбил текст в письмо и отправил его.
Ждали долго.
Наконец, через полгода она ворвалась к ним в квартиру вечером, без всяких вещей, с маленькой сумочкой.
Вадима еще не было, и ей открыла Лена.
- Мамка, ты все такая же! Даже помолодела! – закричала Ленка с порога. - Нет, не помолодела, а стала такой дамой! Такой дамой! Клевой!
Лена Большая была потрясена, все страхи куда-то провалились. К ней приехала ее девочка! Ленка, живая. Вот она какая! Красавица.
Они обнялись, поцеловались, пошли на кухню.
- Ну, рассказывай, как там в Канаде?
- Я вам все написала, - отсекла Ленка. – Побудешь недельку Аленой?
- А ты с Вадимом будешь жить? – спросила Лена уже с опаской.
- Мамочка, ну как я буду с ним жить? Как? Ведь у меня Джон! Все это мы сделаем с тобой по первому классу!
- Со мной?
- Ну, ты, как была, так и осталась! – взмахнула Ленка руками. - Не думай ты об этом. Все я устрою.
Алена не могла понять, как она все устроит.
Покормила дочку, и они пошли в маленькую комнату.
- Вот здесь я поживу недельку. Пустишь? – спросил ребенок.
- Конечно, конечно. А мне тогда можно с Вадимом спать?
- А с кем же еще? Поспите в большой комнате, на новом диване. А это что? – увидела она шведскую стенку.
Почти сразу Лена все поняла, повернулась к матери и произнесла уже серьезно:
- Станком взяла?
Алена встретила ее взгляд и тихо, но твердо ответила:
- Взяла.
Елена Вадимовна заставила себя убрать пронзившую ее на миг уже ржавую ревность.
- Какая же ты молодец, мамка! Я так боялась, что не получится.
Ленка даже подпрыгнула чуть-чуть, сжала кулачки перед собой:
- Ты сделала это!
Елена Борисовна обрадовалась похвале, пониманию, сколько ей пришлось пережить, тоже подняла кулак, засмеялась, крикнула вдруг громко, сама не ожидая от себя этой выходки:
- Я СДЕЛАЛА ЭТО!
- Кто это орет там? – спросил Вадим из прихожей.
Он увидел свою дочь, распахнул объятья, но Ленка вытянула вперед ладонь, остановила его непреклонным взглядом:
- Я уже замужем. Целовать, глазеть и щупать запрещается! – строго произнесла она.
Алена фыркнула, вспомнила, как в школе ее дочку называли «Сходу в глаз!».
Вадим не обиделся, пошел, положил портфель на стул, переоделся, вернулся к ним уже на кухню.
Там Лена излагала план действий.
- Все моемся. Очередность любая. Нет. Сначала папка. Иди, выполняй.
- А мы пойдем, все приготовим, - обратилась она уже к маме.
В маленькой комнате она продолжила:
- Мам, собери свой станок.
- Какой из пяти?
- Ну, чтобы я могла лечь перед папкой.
Алена присоединила доску к шведской стенке.
- Во, класс! – выдохнула Лена. - Где же такие продают?
- Нигде, я нанимала конструктора.
- Моя мамочка, родная, все из-за меня!
- Не расстраивайся, я не в обиде.
- Еще бы! – вырвалось у Ленки. – Ну, извини, теперь слушай, как сделаем.
И она в тонкостях рассказала о своем замысле.
Когда все помылись, то закрыли форточку в маленькой комнате. Ленка включила компьютер, чтобы две камеры, привезенные ею специально, могли бы сливать на диск картинку.
Вадим, уже в халате, ждал в коридоре особой команды.
Лена легла в станок, Алена укрыла ее простыней. Только ноги молодой женщины, разведенные в стороны, нарушали невинность происходящего. Но и они были вскоре прикрыты отдельной материей так, что ничего не было видно.
Призвали Вадима.
Алена сняла халат, подошла к мужу, сняла халат с него, стала поглаживать его везде, уж это она умела и знала где и как.
Когда он кивнул, оба родителя стали возиться руками под простынкой, что-то там прилаживая под своей дочерью. Лена Маленькая лежала спокойно, иногда подсказывая им, корректируя огонь, как она потом определила.
Наконец все там получилось, и Алена подошла к Лене.
Две Лены, Большая и Маленькая, взялись за руки, глядя друг другу в глаза, стали мысленно следить за происходящим под простынками. Вадим, скрестив руки на груди, как кентавр, ритмично двигался с гордо поднятой головой, будто бил копытом.
- Потише, я не успеваю за ним, - говорила Лена Алене.
- Помедленнее, - повторяла команду Алена уже для Вадима.
Так они делали Ленке ребенка, будто занимались ужасно серьезным делом.
Как Лене удалось заставить своих родителей выполнять такой идиотский замысел, потом никто из них не мог понять.
Елена Борисовна без смеха не могла вспоминать, как они под простыней направляли Вадима в дочку.
Вадим вообще, когда говорили слово «кентавр», молча уходил к себе, чтобы никто не видел, как он там давится от смеха.
Сама Лена, устроившая этот спектакль, вспоминала все это с мягким юмором. А когда ее спрашивали, зачем ты это устроила, она отвечала просто:
- Мне так хотелось.
В конце Алена подходила к Вадиму, отводила ему руки назад, и держала их, чтобы он не сорвался, и не взял Лену.
Лена Маленькая заставляла все это проделывать над ней не менее трех раз в день. Вадим, конечно, устал, но крепился. Однообразие этого процесса притупило его чувства, но в самый главный момент он все равно смотрел дочери в глаза и, как мог, посылал ей своим взглядом всю свою любовь, которая никуда не делась и по-прежнему горела в нем наравне с любовью к ее матери. Его девочка тоже смотрела ему в глаза.
13
Лена приезжала за ребенком три раза. Через каждые два года. Наконец она снова пропала.
Ей не писали. Она не любила пустых контактов. Все у нее было только «по делу».
Вадим уже давно не мучил Елену Борисовну в шведской стенке. Они нашли такой хитрый ход, что Елена, по-прежнему стройная и крепкая, сама руководила его действиями и, также полоненная станком, подавала ему знаки глазами, улыбками, стоном, а он с наслаждением делал ей немножко больно, немножко сладко.
Только иногда, в какую-нибудь пятницу, она с утра ставила на кухонный стол фарфоровую фигурку обнаженной девушки, и Вадим весь день ждал эту объявленную заранее ночь, когда ему будет разрешено истязать любимую до самого конца, до потери сознания – почти смертельного, обморочного момента: «когда повисну».
Не надо говорить, что о притворстве Елены Борисовны он не знал, принимая все за чистую монету. Его запоздалые извинения, ласки и слезы доставляли Лене больше удовольствия, чем сам процесс.
Шли годы.
Неумолимые годы.
Шведскую стенку, которую Вадим попробовал было использовать для занятий спортом, отдали случайно зашедшей к ним молодой паре.
От этого уникального станка остались только тени на обоях. Поначалу было больно на них смотреть, но потом как-то привыкли.
Елену Борисовну проводили на пенсию. Через два года и Вадим Петрович был с почетом выдворен из своего института, медленно растворяющегося в бурях нового для всех капитализма.
Она устроилась вахтершей. Он пробовал было работать по договорам, консультировать. Но его опыт и знания мешали молодым делать деньги. Они никак не могли взять в толк, зачем он сначала описывает проблему, когда они уже давно дали ему задание на половине странички.
Наконец он плюнул на них, оставил их одних строить, как он выразился, свой дурдиотизм и занялся мемуарами, потом программированием, даже попробовал составлять сайты – но ничего у него не вышло, и он пошел в сменщики своей жены, в ее аквариум при входе в подъезд.
Но за ними неустанно следила их Богиня – Лена Младшая. Она со своих заграничных небес замечала в московской печати то сообщение о банкете, то статью с упоминанием о родителях. То ей вдруг присылали короткую СМСку из Москвы.
Поэтому ничего удивительного не было в том, что однажды, заглянув в компьютер, Вадим Петрович увидел ее письма, повторяющиеся через каждые три дня.
Все они были одинаковые:
«Дорогие мои родители!
У нас все в порядке. Дети подросли: 15 – 13 – 11.
Мы с Джоном построили для вас маленький домик с удобствами – комната и увеличенная кухня. Он поставлен в глубине участка. В связи с кризисом нам было бы удобнее, если бы вы согласились приехать к нам в качестве садовника и помощницы по хозяйству.
Ваша дочь, Лена».
Вадим Петрович вывел этот текст на принтер и пошел вниз, в аквариум.
Елена Борисовна надела очки, прочитала Ленкину грамоту и сказала:
- Надо ей помочь, Вадим.
- Конечно надо, - согласился Вадим Петрович.
- Если ты, подлец, от меня к ней не сбежишь?
- Раз приглашает, значит у нее все это уже схвачено, - употребил Вадим современный термин.
- Вот я и боюсь, что схватит тебя Ленка, - уже улыбаясь, пошутила Алена.
Вадим махнул рукой, дескать и хватать не за что, но Лена сразу
поставила точки над «i»:
- Я тебя не отдам, Вадим. Даже и не надейся.
- Куда я от тебя денусь? Ну, куда? Там Джон хозяин.
Старикам не приходило в голову, что за домик с учетом налогов и электричества, даже такой и небольшой, можно было нанять прислугу на многие годы. Да и стариками они себя пока еще не считали.
- Не больно-то я сведущ в садоводстве, - недоумевал Вадим.
- Ленка знает, в чем ты сведущ. Научишься и цветы опылять, - подкидывала в костер по веточке Елена Борисовна.
Но Вадим Петрович ей не отвечал, поскольку не мог ее обижать, зная, что редко, но она все же подпускала его к себе.
Когда Лена встретила их в аэропорту, чемоданы понес к машине здоровый мужик. Он положил их в багажник, закрыл его, и вдруг столкнувшись с Вадимом, уставился на него в упор.
Потом полная растерянность на его открытом лице сменилась какой-то догадкой. Он ткнул Вадима пальцем в живот и сказал:
- Вадим!
- Вадим, - ответил Вадим.
- А я Джон, - и он рассмеялся так заразительно, что Вадим тоже стал улыбаться, отмечая про себя, что как-то сразу стал понимать по-английски.
Мужик сел за руль и всю дорогу, посматривая на Вадима в зеркало, неожиданно снова начинал смеяться.
- Что это он? – спросил Вадим у Лены Младшей.
- Приедем, увидишь.
Навстречу машине высыпали дети, и тут Вадим понял, что все они, как две капли воды, похожи на него самого.
- Вадим, - толкнул его Джон. – Ну, ты понял! Ты понял!
И он снова сел за руль, чтобы загнать машину в гараж.
Лена Маленькая на Вадима уже не произвела такого впечатления, как раньше. Что-то в ней изменилось. Здесь она вела себя ровно, по-хозяйски.
Им показали их последнее жилье.
Разложили по шкафам вещи. Но в шкафах и так все необходимое уже было.
Ящики на кухне и коробочки в ящиках – все было как у них в московской квартире.
- Как тебе это удалось, Лена, - спросила Елена Борисовна.
- Насобирала. По фотографиям, по памяти.
Все понемногу устроилось.
Вадим Петрович с присущей ему методичностью освоил садоводство в рамках того, что росло на участке. Елена Борисовна легко вписалась в хозяйственные заботы, поскольку и в основном доме тоже все было разложено в точно такие же коробочки.
Но новые их «хозяева» не полностью приняли их в свою семью. И это оказалось намного удобнее для стариков.
Вадим с Аленой жили отдельно. Их обязанности, не очень обременительные, были строго регламентированы.
Только по пятницам, вечером Лена Маленькая приходила к ним в домик пить чай. Джон пару раз поприсутствовал на этих чаепитиях. Но ему надо было переводить эти беседы с очень звонкого русского языка. И потом, он никак не мог взять в толк, почему юная девушка родила в далекой чужой деревне, укутала ребенка в тряпку и отдала с письмом какому-то немому гребцу. А тот переплыл с малышкой самую широкую реку – Волгу и отдал ее уже в другую деревню, в чужой дом, на воспитание девочке-подростку, которая никакого отношения к ребенку не имела. Причем он не понимал, что заставляло одинаково заразительно смеяться и ту малышку и ее случайную маму.
Он был благодарен Вадиму за помощь, за умных детей, за то, что все это мероприятие сохранило для него Елену Вадимовну, в которой он души не чаял, особенно после появления в подвале их дома хитрой шведской стенки.
Вадим Петрович вскоре выявил это закрытое помещение, и Алена показала ему его минут на пять.
- Откуда это здесь? Мы же отдали молодым, - спросил он жену.
- Ленка взяла чертежи в первый же свой приезд, - ответила Елена Борисовна. - Но она честно заплатила конструктору и даже пробила ему патент в Канаде.
Март 2011 года