из книги «ВЕРШИТЕЛИ СУДЕБ», Франкфурт, 2008
Он человек был, человек во всем; ему подобных мне уже не встретить. Уильям Шекспир. Гамлет.
За два года до отъезда в Америку семнадцатилетняя Дуся написала рассказ «Капуста». За этой вещью угадываются зоркость неравнодушного наблюдателя и талантливое перо. Когда я читал «Капусту» впервые, был просто ошеломлен зрелостью литературного языка, яркостью образов, прицельной точностью метафор и аллегорий… В еще большей мере удивляло, что в стиле Феликса Кривина, с творчеством которого Дуся знакома не была, она сумела в увлекательной форме выразить философские обобщения, притчу. С горькой иронией она описала жестокую правду бытия людского в виде зарисовки из жизни овощей, где главным персонажем была Капуста.
Этот рассказ и много стихов Дуся писала «в стол». Все ее сочинения я прочитал, когда она уже жила в кампусе доулфулского университета. Там же она перевела «Капусту» на английский язык. Один из профессоров университета, художник и режиссер анимационного кино, ознакомившись с рассказом, сказал:
- Это готовый сценарий для очень хорошего мультфильма.
Быть может, суровая борьба за возможность остаться в стране Голливуда, рожать и воспитывать своих детей в этой великой стране, а не в солнечном, но уж очень пыльном Кашгарстане, помешала осуществлению того, что считал желательным тот профессор.
В «Капусте» семнадцатилетняя Дуся пишет:
«При мысли об отце у Капусты возникал образ дождя. Что-то непостоянное, преходящее, мимолетное. Он появлялся только тогда, когда скрывалось солнце. Будто бы боялся быть увиденным, стыдился быть уличенным в проявлениях нежности к своему чаду. Он гладил Капусту своими тонкими, нервными пальцами. Ласка его была скупой, застенчивой, угловатой. Иногда он уходил очень быстро, не простившись. А порою заводил длинный и скучный разговор на многие часы, а то и дни. Капусте было зябко, мокро, она уставала его слушать, но все же слушала. Оборвать было невежливо. Встать и уйти она просто не могла. Но когда он удалялся, Капусте становилось грустно. Мокрая земля облепляла ее бока клейкими холодными объятьями. Ей было неуютно с ним. Она чувствовала себя скованной. Но после его слов так легко становилось на душе. Так проясненно и просто. Он никогда ее не баловал, но давал все, что было необходимо, без чего само ее существование было бы невозможным».
В судьбе Дуси присутствует один человек, который виделся с ней куда реже, чем Дождь с Капустой, но без его участия трудно даже вообразить, что могло бы произойти с автором притчи. А если вообразить, да в подробностях, то можно ужаснуться.
История сослагательного наклонения не терпит, однако ж, сейчас можно сказать: если бы не Гоша, не бывать Дусе бакалавром искусств, кино и телевидения. Не видать бы ей американского диплома, как не играть мне на кортах Роллан Гаррос. Мнится мне, что Дуся и теперь до конца не осознает, что могло бы с ней статься, если бы не Гоша.
Гоша - мой старый друг. Судьба нас свела почти тридцать лет назад, когда Дуся и в школу еще не ходила, а сам Гоша впервые стал отцом. Гоша, если использовать сравнения с популярными литературными героями, это - Д’Артаньян. Он далеко не однозначен. И ох как не прост. В нем обаяние героя Дюма-отца, сила, страсть, темперамент, мужество, решительность, быстро реагирующий ум и… хитрость даже не гасконская, а покруче. Мне хочется думать, что он из того же колена, что и Самсон, наводивший ужас на филистимлян и ставший кумиром своего народа. И еще не родилась та Далила, которая бы лишила его богатырской силы и удали.
Его харизма с одинаковой силой действует на лиц обоего пола. Он легок в общении, тонко чувствует и ценит юмор. Когда я узнал, что его настольная книга - «Двенадцать стульев» с « Золотым теленком» в одном томе, то испытал настоящую радость, поскольку и сам до сих пор перечитываю эти два шедевра Ильфа и Петрова.
Не знаю, осознает ли сам Гоша, что в нем есть много чего от Остапа Ибрагимовича, но я это вижу. Обаяние, например, предприимчивость, авантюрность…
В далеком уже 1978-ом Гоша был долговязый порывистый парень, говоривший очень быстро, но дельно. Вьющиеся золотистые волосы, ярко-голубые глаза, густые усы (без усов я его и не помню). Работал тренером по теннису на популярном в Бишкенте теннисном стадионе. Он окончил институт физкультуры, мастер спорта.
Меня поражала тогда его способность разговаривать одновременно минимум с тремя собеседниками:
- Доктор. Смотри (глядя куда–то поверх моей головы), Данилыч, я щас приду, на корт тебя поставлю…
Своему ученику на корте, киксанувшему несложный мяч:
- Варежцов, ну ты чайник, надо ж на мяч смотреть до контакта со струнами ракетки. Брось на х…ракетку, пятнадцать отжиманий!
- Игорь, ну ты принес? Забыл? А я помню. Да, от той кассеты кяйфовал, но не могу же я одно и то же слушать вторую неделю подряд. Да знаю я твои проблемы… Не е.. мне мозги…Иди в ж…
- Василий Максимыч, да, щас доктора. Потом вас с Тамарой Турсуновной, что, вы с другой партнершей? Класс ваши дела, поздравляю. Циперсон, я ж тебя ставил на шестой корт, ты что, цифры не различаешь?…
И так было всегда. И тогда еще не было мобильных телефонов! Знакомых у него было невероятное количество.
Д’Артаньян въехал в Париж на старой кобыле, и на его камзоле почти не было свободного от заплат места. Однако ж стал маршалом Франции. Мой друг Гоша приезжал на стадион и уезжал на видавшем виде гоночном велосипеде. Сейчас, насколько мне известно, шестисотый «мерин» - далеко не единственный конь в его конюшнях.
В конце семидесятых, начале восьмидесятых годов прошлого столетия теннис стал невероятно популярным и престижным видом спорта. Это означало, что карты, а точнее - корты сами шли в руки Гоши. Благодаря теннису, знакомых стало еще больше и среди них появились настоящие звезды. Достаточно вспомнить двух актеров - кумиров всего Советского Союза. О хотя бы автографах Андрея Миронова и Николая Караченцова мечтал стар и млад, а Гоша стал для них не просто теннисным наставником - оба нежно любили его. Это была настоящая мужская дружба. И это только те, кого упомянуть более чем приятно. В «кяйф», как любит говорить Гоша.
В наши дни Гоша - это девяносто восемь килограммов мощи, вид у него совсем не теннисиста, хотя в эту великую игру он и сейчас играет классно. У него тяжелый удар слева, и в теннисе его любимым остается удар закрытой ракеткой. Коротко говоря, могучий мужик. Мне доподлинно известно, что он владеет приемами из греко-римской борьбы, бокса, дзюдо. Умеет стрелять из пистолета, пулемета. Не знаю, как с холодным оружием, но на лице этого Самсона-Д’Артаньяна виден длинный шрам - след от встречи с тем самым холодным оружием. Не знаю, чьим был тот клинок или лезвие, неведома мне и судьба того, в чьей руке это оружие находилось. Я лишь присутствовал при первичной хирургической обработке раны и наложении повязки, мастерски выполненной моим коллегой-хирургом…
В последние годы видимся мы редко. Гоша уже давно гражданин одной удивительной страны, которую полюбил и к которой привязан всеми узами. Я живу в Германии, которую мой друг не любит и категорически не приемлет немецкий язык. Может быть, еще и поэтому мы редко встречаемся. Даже по телефону мы говорим не слишком часто. И все же мы - друзья. Потому что за почти тридцать лет ни разу не подвели один другого. И оба помним добро. Смею так думать.
Кстати, о языках. Судьба Гоши ярко свидетельствует о том, как жизненная ситуация стимулирует изучение иностранных языков. В 7-«б» классе он был одним из худших, если не самый худший в изучении английского языка. Однажды на перемене, учительница английского остановила Гошу, ринувшегося вон из класса - побегать на школьном дворе.
- Остановись, Охотников. Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз. За почти тридцать лет работы в школе повидала я всякого, но ты - чемпион среди разгильдяев. При моей нервной системе мне просто противопоказано видеть тебя на моих уроках. Из уважения к твоей маме (я просто поражаюсь, как у такой женщины сын может быть полным балбесом), в каждой четверти я буду выставлять тебе «тройку». Но видеть тебя, а тем более слышать, что ты вытворяешь с английским языком, выше моих сил! Молчи! Я просто не доживу до пенсии. Что ты дергаешься как эпилептик? Еще успеешь набегаться! Все. Больше чтоб я тебя не видела. Никогда! - Трясущимися руками педагог никак не могла вынуть из сумочки флакон валокордина.
Уехав из Бишкента в ту удивительную страну, к которой он так привязался, в считанные месяцы Гоша заговорил, бегло заговорил на языке этой страны, одном из древнейших и далеко не самых простых из мировых языков. Позднее, когда деятельность фирмы, в которой он стал работать, потребовала международных связей, ведения сложных переговоров, составления контрактов, деловых писем и прочих весьма серьезных вещей, ответственность за которые возлагалась лично на него, владение языком Шекспира и Конан-Дойла стала жизненной необходимостью. В течение нескольких недель первичное, так сказать, овладение языком путем самостоятельных занятий состоялось. А спустя еще несколько месяцев, он говорил уже бегло, читал, писал. Книжку того же Дж. Арчера, а также множество триллеров Сидни Шелдона (в «девичестве» Шехтеля) на языке оригинала именно он давал мне читать.
Гоша, подозреваю, не читавший трудов педагога Ушинского, блестяще подтвердил верность его высказывания: «Интерес - это единственная дверь, через которую входят знания». Другой классик, в свою очередь, писал: «Людьми правят не идеалы, а интересы». Лучше и не сказать! И тоже применимо к судьбе моего друга.
Жаль, что встреча героя этой главы с его учительницей уже невозможна. Правда, резонно предположить, что потрясение от того, как мог бы общаться с ней на английском языке Гоша образца года 1996 и, тем более, позднее, было бы неминуемым. А это могло бы крайне отрицательно сказаться на состоянии здоровья пожилой женщины, нервная система которой и так была подорвана многолетним служением народному образованию.
Когда депортация все же произошла, хотя это был, как бы, добровольный отъезд Дуси с мужем (вот уж нетипичный американец!) и дочерью, которой шел третий год, мать Кейта, архирелигиозная женщина воскликнула: «Бог не оставит моего сына!». Бог ни Кейта, ни его жену Дусю действительно не забыл, прислав в Бишкентский аэропорт своего архангела в облике Гоши. Вот тут-то и произошло то, о чем, если б не Гоша, страшно было бы и сейчас помыслить.
Прибытие Гоши в качестве посланника Господа для встречи Дуси и ее семейства в аэропорту г. Бишкента случилось поздней осенью года 2004 от Рождества Христова.
Дождь дождем, но я свое чадо знаю. Ясно представляя, насколько за почти одиннадцать лет жизни в одной из провинций Америки, моя Дуся отдалилась от реалий бытия в славном городе Бишкенте, я всем своим отцовским сердцем чуял, что ее должен встретить свой, надежный человек.
Господь Бог, которому всецело доверяются мать Кейта и он сам, знал об этом еще раньше. Поэтому и направил на эту встречу своего представителя. То был великолепный Гоша. Того, что произошло в первые минуты после приземления самолета на аэродроме формально родного для Дуси города (родилась-то она в Бишкенте), я предвидеть не мог. Но какая-то звериная интуиция, инстинкт, направленный на защиту детеныша, заставлял меня многократно напоминать Гоше за много дней до дня прилета Дуси о необходимости ее встретить. Во время одного из таких наших с ним телефонных разговоров он сказал мне:
- Не гони волну, иди в жопу, мы ее с борта снимем.
Сам я в те дни был не в состоянии прибыть в Бишкент для встречи дочери, потому что восстанавливался после небольшой хирургической операции.
Но даже если бы я и присутствовал тогда в аэропорту Бишкента, вряд ли бы сумел выручить Дусю.
Начало встречи было пышным - как только самолет приземлился, по внутренней связи было объявлено: «Госпожа Гремкова, вас и членов вашей семьи просим пройти к выходу, вас ждут у трапа самолета».
Изумленная Дуся, Кейт и их дочь самыми первыми вышли из воздушного лайнера. У трапа Дусю с семейством поджидал микроавтобус, который домчал их до ВИП-зоны. Там уже был Гоша со своей свитой. Обалдевшие от перелета по маршруту: Доулфул-Миннеаполис - Чикаго - Франкфурт - Бишкент, Дуся с домочадцами скупо изобразили радость от встречи. Радость, однако, длилась недолго.
Кейт и Салли прошли паспортный контроль без проблем, а вот когда дошла очередь до самой Дуси, тут-то и началось. Пограничник долго листал страницы ее паспорта. Кому-то звонил по телефону. Долго просматривал что-то на экране монитора компьютера. Опять позвонил. Пришел офицер погранвойск.
- Вы откуда прибыли?
- Из США.
- Вы там живете?
- Я там жила.
- Как долго?
- Десять лет.
- Но у вас подданство Кашгарстана?
Дуся оторопело:
- Ну да.
- А почему у вас нет отметки нашего консульства?
Побледневшая Дуся обессилено молчала.
- До выяснения вашей личности и всех обстоятельств вы не можете пересечь границу нашего государства.
- А что я могу?
- Улететь обратно.
- Но со мной муж и маленькая дочь, ей и трех лет не исполнилось…
- Офицер о чем-то спросил пограничника, тот что-то ответил своему начальнику, кивая головой в направлении стоявших поблизости Кейта и Салли. Ребенок спал на руках у отца.
Кейт, к тому моменту знавший из русского языка такие слова и фразы как «моя жена», «здравствуйте», «хорошо», «я не понимаю вас» и…» жирный кролик», догадался, что происходит нечто очень серьезное, и напряженно всматривался в направлении пограничной кабинки. Он превратился в окаменевший столб, и лишь желваки вспучивались на его мужественном борцовского типа лице. Он бережно прижимал к своей груди спящую дочь.
- Они-то могут пересечь нашу границу, - сказал офицер.
- А как же…, - пролепетала Дуся.
- Это ваши проблемы, - по-военному четко сказал офицер. Не надолго задумавшись и оглядевшись по сторонам, он так же четко сказал:
- Пройдемте со мной!
- Что? Куда? - глаза Дуси наполнились слезами.
- В спецпомещение. Будете там до выяснения.
- Вы что, арестовываете меня?
- Вроде того.
В это мгновенье рядом с Дусей и ее полуобмороком возник Гоша.
Прошло более двух лет. Один раз я виделся с Гошей, неоднократно общался с ним по телефону, но так и не добился от него ответа на вопрос, как он это сделал.
В ответ на мои благодарственные излияния Гоша сказал:
- Иди в ж.… Это твоя дочь.
Эта историческая - истерическая встреча в аэропорту Бишкента произошла, напомним, поздней осенью 2004 года. Но задолго до того, как Гоша разрулил ситуацию с вершителями судеб в форме погранвойск солнечного Кашгарстана, вырвал Дусю из уже открытой пасти правосудия по-кашгарски, он же совершил то, без чего не родилась бы интрига нашего повествования…
Рубить под корень что отжило
В отмеренный судьбою срок
Идти, куда ведет светило,
На западе найти восток,
Познать любовь, увидеть свет,
Дорогу выбрать, заблудиться,
Задать вопрос, найти ответ
Иль не найти и ошибиться.
И на вершине замереть,
И опьянеть, и отрезвиться…
С душою чистой умереть,
С душою чистой вновь родиться.
Южная Дакота. Январь 1995 г.
Приближался к своему неизбежному завершению год 1994-й. Заканчивался и первый семестр учебы Дуси на факультете английского языка и литературы в Государственном университете в Доулфуле, штат Монтана. К этому моменту почти решенным был вопрос перехода Дуси на другой факультет.
Однажды на занятиях по литературе студенты получили задание - написать некое эссе. Прочитав эссе, сочиненное Дусей, профессор литературы сказала ей:
- Мне думается, девочка, ты учишься не на том факультете. Тебе следовало бы продолжить учебу - на нашем сценарном.
А надобно заметить, что в этом университете самыми престижными, так сказать, всеамериканского уровня, были два факультета - дизайнерский и сценарный.
Когда Дуся сообщила родителям об этой новости, радости и гордости было - через край! И следующий семестр Дуся начала по другой специальности.
Однако уже в ближайшем телефонном разговоре с Дусей, радостных восклицаний как не бывало - речь пошла о вещах суровых и требовавших серьезных решений и стремительных действий. Единственной возможностью, легально остаться в США и, соответственно, не возвращаться в Кашгарстан, было продолжение учебы, что давало основание соответствующему ведомству Государственного Департамента США для продления ей студенческой визы.
Об этом и поведала Дуся, заявившая, что она «готова есть землю, но в Кашгарстан не вернется». Но для того, чтобы «есть американскую землю», и одновременно «грызть гранит науки», нужно было всего ничего - внести деньги за учебу в ближайшем осеннем семестре. Сумма была четырехзначной и для нее в те времена неподъемной. Ну, просто физически не было таких денег. Каких либо источников финансирования у Дуси не было. Спонсорами могли стать только ее родители.
Количество «зеленых вездеходов», которыми тогда владели предки Дуси, было удручающе незначительным. А добыть недостающее нужно было к жестко обозначенному сроку и по принципу: «вечером деньги - утром стулья или утром деньги - вечером стулья». Иначе говоря, нужную сумму серо-зеленых бумажек с изображениями американских президентов необходимо было внести в департамент финансов университета в мае следующего года. На все, про все - около полугода. Взять в долг необходимую сумму целиком или частями было абсолютной утопией. Попросту говоря, никто бы не дал.
И тогда мы решились использовать деньги Дусиной бабушки, которые хранились у нас. Замечательная женщина, к юбилею которой автор этих правдивых строк сочинил оду, заканчивавшуюся словами: - «…семьи своей и маршал, и солдат, неужто Вам сегодня шестьдесят?»- и по сей день ничего об этом не знает. Добавили все, что принадлежало нам, и образовалась сумма уже сопоставимая с величиной взноса в университетскую кассу, и все же, существенно не достаточная.
В те годы популярной формой приумножения капитала на постсоветском пространстве было не только строительство финансовых пирамид наподобие той, которую соорудил мошенник-интеллектуал Мавроди, но и дача денег в рост. Частным лицом - частному лицу. Проценты были разные - от десяти до пятидесяти. Мы остановились на пятнадцати. В результате такого «ростовщичества» мы должны были получить вожделенную сумму с некоторым даже запасом. При этом, разумеется, деньги Дусиной бабушки возвращались бы в «микросейф», откуда мы вынуждены были их экспроприировать.
Превосходно! Оставалось лишь найти того, кому предложить наши деньги и не остаться кинутыми.
Все проблемы нашей семьи, особенно в последние лет пятнадцать жизни в Бишкенте, решались почти исключительно, благодаря моей профессии.
В те годы ко мне как к врачу обращались самые разные люди. Тот же Гоша возил меня осматривать и лечить детей, а иногда и их родителей, работавших в системе Академии наук, где некоторое время он заведовал отделом спорта, к бесчисленным своим друзьям и знакомым. Я уже не говорю о его собственных детях - сыне и дочери, которых он боготворит.
Горькая истина гласит: «у каждого хирурга есть его собственное кладбище». Все врачи, а не только хирурги, совершают ошибки. Не избежал их и я. Но в случае, с Гошей, вернее с теми, кого я с его подачи лечил, результат был стопроцентно положительным. Это почти мистика, но это так. Я рад за пациентов, доволен собой, и ясно при этом осознаю, что наши долгие отношения с Гошей скреплены моими профессиональными удачами. Не подвел я его, чему и рад.
Лечились у меня дети простых тружеников, нуворишей всех мастей, бандитов и тех, кому надлежало бы с ними вести непримиримую борьбу. И время от времени некоторые из них говорили мне:
- Доктор, если будут проблемы, вы только скажите…
«Крышу», стало быть, предлагали, причем как бы бескорыстно. Я благодарил и отказывался. Зачем, когда есть Гоша?
К тому времени, когда начались поиски кого-то, кому можно было бы надежно ссудить деньги, я был знаком с неким Грязевым. Этот человек пожелал, чтобы я приватно лечил его дочь. Он был довольно типичным «новым кашгарстанцем» славянского происхождения. Лет ему было слегка за тридцать. Держался всегда подчеркнуто учтиво, модно, хотя и безвкусно одевался. Лицо его можно бы назвать если не красивым, то привлекательным, когда б не тяжелый взгляд глубоко посаженных темно-карих глаз.
Я не видел на нем татуировок, и он не «ботал по фене». И, тем не менее, у меня возникло ощущение, что он из того самого мира, где существуют фраера и шестерки, смотрящие и паханы, петухи и вертухаи.
К медицинскому центру, в котором я тогда работал, Грязев почти всякий раз приезжал на машине другой модели. То были и «БМВ», и «Мерседесы» различных моделей, и «Ауди», и довольно редкий для Бишкента тех времен «Вольво», и множество других иномарок.
Однажды он познакомил меня с парнем лет тридцати, назвав его своим партнером по бизнесу. Это был рослый, с типично славянской внешностью, и тоже по моде того времени одетый человек.
- Павлик, - широко улыбаясь, он протянул мне руку. - Мы с Толиком друзья и партнеры по бизнесу, - представился он.
- Толик порекомендовал вас как классного доктора, и я бы хотел, чтобы вы наблюдали за моим пацаном, ему пять лет. При этом он произнес фразу, употреблявшуюся с незапамятных времен в Бишкенте, когда нанимали таксомотор или частного водилу:
- Не обижу.
- Меня в этом городе обидеть не так-то просто, - нисколько не блефуя, ответил я ему.
Как я был самонадеян! Этот разговор происходил лет за семь до моего боксерского матча в парке, что примыкает к территории посольства Германии.
Так стало у меня одним пациентом больше.
То, что я зарабатывал, оплачивалось главным образом, местной, с позволения сказать, валютой. Были все основания полагать, что такая валюта вряд ли устроит бухгалтерию Дусиного университета. Нужно было делать «ченч», что и проделывала тогда немалая часть населения всего бывшего СССР. Кстати, обменные пункты валюты открылись в Кашгарстане лишь спустя почти десятилетие после того, как мы были озадачены необходимостью оплатить начало светлого будущего Дуси.
Тогда еще не было единой европейской валюты (к счастью для подавляющего большинства населения Германии, заметим вскользь), и весь мир уважал почивших американских президентов. Уважал их и я, тем более что Дуся всю свою будущность связывала с государством, в мощь и благополучие которого каждый из этих президентов внес свой вклад. И теперь эта страна реально вершила судьбы всех прочих стран. В том числе и посредством денежных знаков с изображениями своих президентов.
И тут выяснилось, что у Грязева налажены «творческие контакты» с Национальным банком процветавшего от своего суверенитета Кашгарстана. И он стал менять мне деньги, причем по курсу несколько более выгодному, чем это делали уличные менялы. Да к тому же, иметь дело с такими менялами было ох как стремно.
Я настолько стал ему доверять, что без опаски отдавал денежную макулатуру, а взамен он привозил мне баксы. Как говорится, с доставкой на дом. Это было десятки раз, и не случилось ни единой накладки. Доверие мое к нему было, если не безоглядным, то близким к тому.
Мировая история и литература уже поведали нам о коварстве и предательстве, жертвами которого становились цезари и короли, президенты и министры, бизнесмены и великие спортсмены. И всегда удар в спину наносил тот, кому больше всего верили, доверяли или даже любили. Кто был всегда рядом…
Однажды Грязев привез американские деньги прямо ко мне на работу. Я предложил ему присесть и запер дверь кабинета на ключ, благо именно в этот момент пациентов не было.
- У меня проблема, - начал я. - Дочку надо выручать.
И в общих чертах обрисовал ему ситуацию с Дусей и ее американским университетом, особо упирая на временные рамки проблемы. Грязев слушал меня с нескрываемым интересом.
- Так вот, нет ли у вас на примете надежного человека? - подытожил я.
Мой собеседник ненадолго задумался. И вскоре произнес:
- Если вы мне доверяете, я сам возьму у вас деньги в долг. Процент вполне нормальный. Вы сразу десять пальцев к себе в рот не пытаетесь затолкать. А есть таа-кие жадные! Мы с Павликом быстро пустим их в оборот, добавив к нашим финансам. Коммерческий успех нашей с ним уже намеченной комбинации практически гарантирован. Мы с Павликом…
- Не трудитесь, - вынужден был прервать его я. Вы вовсе не обязаны посвящать меня в детали ваших деловых операций…
- Как скажете, доктор.
Знал бы я, что за коммерческие ходы намеревались совершить эти комбинаторы - бизнесмены!
Других кандидатур у меня не было, и я дал предварительное согласие. Мы условились ни слова не произносить об этой сделке по телефону и встретиться через пару дней.
Рассказывая вечером об этом разговоре Маргарет, я ожидал бурной отрицательной реакции. Но я ошибался.
Дусина мама - человек зачастую непредсказуемый, парадоксальный, многие черты ее натуры находятся в диком противоречии друг с другом. Она об этом знает. И признает, говоря при этом:
- Чего же ты хочешь, ведь по гороскопу я - «рыба»! А этот знак как изображается? Одна рыба смотрит в одну сторону, а другая - в противоположную.
«Согласовав» свое решение с супругой, я стал разыскивать своего гаранта. Уже в те времена отловить Гошу было совсем не просто. Он летал почти по всему миру и в Бишкенте бывал наездами или, точнее сказать, налетами. В тот раз мне повезло - он был в городе. Как это было с ним почти всегда, он торопился. Наш разговор длился считанные минуты.
- Ты меня прикроешь? - спросил я.
- Кто они?
Я рассказал, что знал о Грязеве и Павлике.
- Ты осматривал их детей у них дома?
- Да, и неоднократно.
- Достаточно и одного раза, - ухмыльнулся Гоша.
- Ты что-нибудь о них знаешь?
- Нет, это какая-то мелкота.
- Ну, так что скажешь?
- Возьми с них расписку с окончательной суммой, ну то есть то бабло, которое образуется за счет процентов к сроку расчета…Когда у вас „dead line“?- он любил вставлять английские фразы в свою речь.
- 31 марта.
- Ну вот, пусть и пишут: «срок расчета 31 марта». И год пусть укажут.
- Ты все это серьезно говоришь?
Гоша совершил стремительный пируэт на месте, слегка присев и схватившись руками за голову:
- Вот из-за таких как ты, интеллигенцию называют «гнилой». Ты что, совсем блаженный? Это же твои, кровные!
Я не стал вносить уточнений насчет «кровных» и «экспроприированных».
- Кто дает деньги без расписки? Ты что, в самом деле, не от мира сего? - продолжал просвещать меня Гоша. - Где начинаются деньги, там кончается дружба.
«Поэтому-то я и не заикался по поводу того, чтобы одолжить денег у тебя, дружище, хотя ты сам говорил, что приближаешься к первому своему миллиону баксов».
- Кидают брат - брата, сын - отца, друзья закадычные становятся врагами, заказывают один другого, не при таких бабках, конечно как в твоем случае, - наставлял меня Гоша.
- Хотя, как сказать, - он как бы размышлял вслух, - на прошлой неделе в чайхане разбирали одного: мало того, что он жалкие полторы штуки соседу не отдавал больше полугода, так он еще перо ему под ребра воткнул, когда тот возник по поводу своих баксов.
- Ты сказал в чайхане? - уточнил я.
- Данилыч, ну ты совсем плохой стал. Ты живешь в километре от этой чайханы, и ничего не слышал? Эту чайхану знает весь Кашгарстан, не только Бишкент. Там судят людей по понятиям. Мы же оба с тобой понимаем, что ты не пойдешь к нотариусу заверять расписку насчет нескольких штук зелени. Были такие наивные: от нотариальной конторы за ними моментально вырастал хвост в виде налоговиков, а в «особо крупных размерах», так и вовсе - РСНБ. Эти-то «умники» и парятся сейчас на нарах, утешая себя тем, что «бедность - не порок». - Ты следишь за моей мыслью? - Гоша подмигнул мне. - И потом, доктор, ты раскуриваешь уже вторую сигарету, хотя мы с тобой разговариваем минут двенадцать. Притом тему нашей беседы я бы не рискнул оценить как слишком заумную. Это - элементарно, Ватсон, - и он еще раз подмигнул. «To make long story short», - он при случае тренировал свой английский, - для мусоров твоя расписка - фуфло, а в чайхане она - канает. За базар отвечаю, - сказал он и не слишком скрытно бросил взгляд на свой «Ролекс». - Короче, давай им бабки, и не расходуй по пустякам свою нервную энергию. Ты нам нужен.
- Все понял, братан, - я попытался соответствовать стилю и тональности нашей беседы. - Я только прошу тебя, Гоша, присутствовать на моей встрече с этими орлами при передаче денег, ты уж извини, я хочу им тебя предъявить, может быть, ты им сразу мозги прочистишь, объяснишь диспозицию. Профилактика - вещь крайне полезная, - я перешел на родной диалект.
Он еще раз посмотрел на циферблат своих часов:
- Ладно, извести только меня хотя бы за сутки до вашей стрелки.
Прощаясь, он, как обычно, обнял меня.
Цейтнот не оставлял возможности для дальнейших раздумий, сомнений, консультаций…
Я позвонил Грязеву, и мы условились назавтра осуществить нашу финансовую операцию.
- Договорились, встречаемся у нас дома. Время нашей встречи я уточню, и в течение часа перезвоню, - мне ведь нужно было согласовать время «стрелки» с Гошей.
В те времена он еще брал трубку сам, и я ему сообщил о намеченной встрече.
Он сказал:
- Раньше семи вечера я не смогу - договаривайся на полвосьмого. Пока, у меня через пять минут встреча с «тяжелыми людьми».
Я тут же перезвонил Грязеву.
- Вообще-то брать деньги вечером - плохая примета, - он натужно рассмеялся, - … но из уважения к вам, наша фирма готова на любые услуги.
«Особенно, когда фирма берет мои деньги», - мысленно парировал я.
Вечером следующего дня в нашей гостиной мы поджидали партнеров по предстоящей сделке. В тридцать пять минут восьмого прозвенел звонок входной двери. Залаял наш любимец Хобо. Я открыл дверь.
- Здравствуйте, - с полупоклоном сказал Грязев.
Он был один. Одет был в строгий темный костюм. В руках - три белые хризантемы.
- Проходите.
- Спасибо.
Он держался так, будто бы впервые пришел в наш дом. Войдя в гостиную, он галантно протянул цветы Маргарет.
- Спасибо большое, какие свежие! Садитесь, пожалуйста. Она указала ему рукой в направлении кресла у журнального столика, сама присев на диван. Я же расположился в другом кресле. Все мы были в зажиме, как неопытные актеры перед премьерой.
На несколько мгновений повисло молчание. Хобка залез под стол, положил морду на лапы и лишь не по-собачьи умные и красивые его глаза под длиннющими ресницами двигались то в направлении хозяев, то их гостя.
- Вы предпочитаете кофе или чай? - обратился я к Грязеву, и мельком взглянув на часы - было без двадцати восемь.
- Кофе, пожалуйста. Мы кого-то ждем?
«Засек все-таки, как я смотрел на часы. Ловок», - отметил я мысленно.
- Я спрашиваю, потому что мы с супругой приглашены на юбилей Олега Леонидовича.
- Неужто Лундстрема? - я тянул время, мысленно матеря Гошу.
- Какого еще Лундстрема?
- «Ах да, он из другого поколения, да и джаз сейчас не в моде», - сообразил я.
- Олег Леонидыча город знает. Он брат моего тестя. Полтинник ему сегодня. Круглая дата.
- Да-да, конечно же... Само собой разумеется. Юбилей - это святое. Хотя, к сожалению, никогда прежде не имел чести быть представленным вашему уважаемому родственнику, - я намеренно выстраивал длинные анахроничные фразы.
Хитрить уже не было смысла - я не таясь, посмотрел на часы: они показывали без восьми минут восемь.
Грязев аккуратно отпил принесенный Маргарет кофе, и «тактично» заметил:
- Вообще-то я люблю свежемолотый…
- У нас есть бразильский кофе в зернах, кофеварка старинная, моей бабушки, я - мигом, - среагировала Маргарет.
- Ладно, все нормально, - Грязев поставил пустую чашку на блюдце. - Давайте все-таки ближе к делу…
- Я сейчас позвоню, буквально двадцать секунд, - не маскируя просительных интонаций, сказал я.
Было пять минут девятого. Я почувствовал, что покрываюсь испариной, удары пульса злобно колотили по вискам.
Я набрал номер телефона Гоши.
«Ну, давай же, возьми трубку!», - но в ответ раздавались лишь равнодушно-монотонные гудки зуммера.
«Где тебя носит? Обещал ведь!»
Где «носило» в тот вечер Гошу я и по сей день не знаю.
Грязев посмотрел на свои часы:
- Так, ну я больше ждать не могу, уже, наверное, на банкете первый тост пьют. Если вы передумали, так и скажите. Но больше пятнадцати процентов нас с Павликом не устроит.
Я пошел ва-банк:
- Должен прийти мой гарант. Это очень серьезный человек, вы не могли о нем не слышать. Мы договорились с ним сегодня. Мне важно, чтобы он присутствовал здесь.
- Кто же он, этот ваш гарант?
Я ответил.
Грязев молча кивнул головой:
- Ну, так и где же он? И вообще, шо за дела? Вы меня знаете не первый день. Я вас подвел хоть раз?
- Нет, все было замечательно.
- Ну. И я вас знаю. Как спеца. Я ж не забыл, как вы нашу Ксюшу в считанные дни поставили на ноги, да еще без этих антибиотиков, которыми ее участковая врачиха травила. Мне казалось, между нами нет вопросов. Я могу у того же Олег Леонидыча взять под десять, если на то пошло.
- Так в чем же дело? - я старался сохранить остатки хладнокровия.
- Не люблю я эти денежные дела с родичами. Ну, ладно, я пошел, - он встал и одернул на себе пиджак.
- Я из уважения к вам здесь без толку час просидел.
Часы показывали двадцать минут девятого.
Я решился:
- Присядьте, пожалуйста, мы с вами все сделаем в считанные минуты. Мне жаль, что так вышло. Он достаточно пунктуальный человек. Наверное, что-то непредвиденное.
Грязев, прежде чем сесть в кресло, расстегнул пиджак. При этом он осклабился:
- Давно бы так.
- «Он думает, что Гоша - это мой вымысел. Он считает, что я его просто на понт брал».
Но отступать, как мне тогда казалось, было уже некуда - цейтнот!
- Что ж, как говорится, перейдем к делу, - тоном бывалого негоцианта заговорил я. - Мы даем вам деньги под пятнадцать процентов при условии, что вся сумма с учетом процента с процентов составит необходимое нам число долларов. И будет возвращена не позднее тридцать первого марта следующего, 1995 года. Это крайне важно. Иначе вся эта затея теряет смысл.
В ответ Грязев достал из нагрудного кармана своего пиджака маленький электронный калькулятор и стал быстро нажимать на кнопки.
- Совершенно верно, Алексей Даниилович, - радостно воскликнул он, и показал мне маленький дисплей с цифрами, которые я знал уже наизусть.
Маргарет молчала, как положено на Востоке со всеми его премудрыми тонкостями, хотя вообще-то понятия «восточная женщина» и она сама существуют на правах полной автономии.
Грязев, с непроницаемым лицом, слушал внимательно. Он лишь машинально вытащил из кармана пачку «Парламента», но словно спохватившись, тут же вернул ее на место.
- Я хочу получить от вас расписку, где будет указано, какую сумму и не позднее какой даты вы обязаны будете нам вернуть. А если потребуется, то и раньше этого срока.
- Конечно, - оживленно заговорил он. - Я и паспорт свой принес.
С этими словами он протянул мне книжицу в обложке с гербом Советского Союза.
Я взял его паспорт и, дивясь своей прыти, после внимательного изучения первой страницы, стал листать другие страницы в поисках штампа прописки и срока действительности документа. Впервые в жизни я проверял паспорт чужого, по сути, человека. Все было в порядке.
И тут на авансцене возникла Маргарет:
- Леша, перестань заниматься ерундой! Что это за расписка? К чему это?
В ней заговорила рыба, смотрящая в сторону братской любви и доверия к себе подобным. А другая - смотрела в сторону, откуда могла угрожать опасность, но молчала.
- Ведь это никакой не документ, - не унималась она.
- Ну, так что, писать? - спросил Грязев, бросая взгляды то на Маргарет, то на меня.
И тут вдруг зарычал наш Хобо, привстав и глядя в сторону нашего гостя.
- Писать! - рявкнул я.
Грязев согласно кивнул и попросил лист бумаги. Возился он довольно долго, и я даже подумал: « Он что - малограмотный?» Прошло едва ли не минут десять. Наконец, он протянул мне результат своих усилий.
Я стал читать:
РАСПИСКА
Я, Грязев А.Н., паспорт серии…, номер…выдан…РУВД г. Бишкента. Паспорт прописан: …, действителен до ….
Обязуюсь не позже 31.03. 1995 года вернуть Гремкову А.Д.
…долларов - цифрами и прописью, которые я беру у него в долг.
Если Гремков А.Д. потребует деньги раньше 31.03.1995, то обязуюсь в течение трех суток погасить имеющийся на текущий момент долг.
Бишкент. 18 ноября 1994 года.
Подпись.
Прочитав этот «вексель» и еще раз сверившись с данными паспорта, я вернул ему документ и достал из большого конверта приготовленные деньги:
- Пересчитайте.
Грязев стал быстро шелестеть купюрами.
- Все точно, сказал он, поднимаясь с кресла и делая шаг в направлении прихожей.
- Не торопитесь, присядьте.
Складывая вчетверо лист бумаги с подписью Грязева, я сказал:
- Надеюсь, что когда наступит срок возврата денег, силовые акции не потребуются.
- Ну, доктор, к чему такие слова? Обижаете…
- Пожалуйста, не перебивайте меня. То обстоятельство, что мой друг не смог прийти, ничего не меняет. В случае осложнений, чего я вовсе не желаю, вам придется иметь дело уже с другими людьми. И, насколько мне известно, они в подобных случаях действуют предельно жестко. Им вы отдадите все. Но процент будет уже совсем иным. Повторяю, я говорю вам об этом, так сказать, в целях профилактики, но отнеситесь к моим словам со всей серьезностью. Вижу, что вам неприятно то, о чем я сейчас говорю. Однако я играю с вами в открытую: на кону судьба нашей дочери, и без подстраховки я бы просто не пошел на эту сделку.
Грязев кивнул, как бы в знак согласия, но при этом губы его тронула едва заметная ухмылка. Я положил его расписку в нагрудный карман своей домашней куртки.
- Ну, а теперь коньяку?
- Я за рулем. До свиданья, - обратился он к Маргарет. - Пока, рыжий.
Хобка зарычал в ответ.
Я проводил его до двери и вернулся в гостиную.
Маргарет кусала губы. Это означало, что она напряженно размышляет.
- Что ты думаешь по поводу всего увиденного и услышанного?
Она долго не отвечала: рыбы тянули в разные стороны. Наконец она тряхнула головой, взбила на затылке свои густые темно-каштановые волосы, затем изобразила растопыренными пальцами корону на манер того, что делала королева советской попсы в шлягере «Все могут короли», и улыбнулась.
- Гоша действительно подстрахует тебя, я хотела сказать - нас?
- Да.
- В таком случае, я спокойна. А расписка эта - филькина грамота.
И тут же после этих слов, в полном соответствии с канонами женской логики, Дусина мама сказала:
- Дай расписку мне, я ее спрячу.
И спрятала - в примитивный тайничок в полу нашей кухни, положив «филькину грамоту» в бикс для кипячения шприцев, служивший микросейфом, где хранилось все состояние нежно любимой мною тещи.
В тот момент ни Маргарет, ни я не могли предположить, что обыкновенный лист писчей бумаги с рукописным текстом в канцелярском стиле может стать пропуском нашей Дусе в новую жизнь, жизнь в Америке.
Жизнь шла своим чередом. Пришел новый, 1995-й год. Дуся жила надеждой на светлое будущее в Америке, мы - тоже.
Дарина, будучи девушкой патологически совестливой, тоже решала свалившуюся на всех нас финансовую проблему в меру своих сил и возможностей. Работала в студенческой столовой за пять долларов в час, когда была возможность, выполняла обязанности бэбиситтер, то есть попросту нянчила детей. Училась она при этом хорошо.
Месяца за полтора до часа расплаты вдруг прорвало Маргарет.
- Знаешь, - сказала она мне в один из солнечных дней февраля, - что-то мне не спокойно. Давай попросим деньги до истечения срока, о котором мы договаривались. Ведь Дуся должна вносить плату за обучение в середине апреля. В жизни всякое бывает (эту сентенцию я слышу из ее уст уже не один десяток лет). Вдруг у ребят (Грязев и Павлик) возникнут проблемы, то да се.… А ведь еще надо придумать, как переправить ей эти деньги. Нужен запас времени.
- У них возникнут проблемы, если они не вернут деньги в срок. Я консультировался по этому вопросу, и мне поведали о том, что такое настоящий счетчик.
- Знаю я, кто тебя консультировал. Мне отвратительны эти бандитские, с позволения сказать, термины. Если хочешь, знать, они меня пугают. И вообще, когда я думаю о маминых деньгах, то просто ужасаюсь. Женщина по крохам собирала эти деньги, продала после папиной кончины его машину, дачу…
- Это сооружение из шлакобетона на двадцать седьмом километре Бугобадского тракта ты называешь дачей? Как смеешь ты? Это шикарное, стильное бунгало из двух раздельных (!) комнат, с верандой, и без того роскошный интерьер которой украшает раритетная модель черно-белого телевизора с гордым названием «Рекорд»?!
Я уже не говорю о просторах этого поместья. Это не какие-то жалкие, унижающие достоинство не только идальго, но и простолюдина, шесть «соток». Отнюдь - целых десять! Да это гасиенда, ранчо! Если ты считаешь привнесенные в наш суровый быт слова из языка, на котором создавали свои шедевры Сервантес и Лопе де Вега, неуместными в контексте нашей беседы, можно назвать это «имением»…
- В другое время я могла бы даже улыбнуться в ответ на твои риторические изыски. А сейчас, не будешь ли ты настолько любезен, чтобы умолкнуть? Мой крест в этой жизни - ублажать тебя, поэтому я, скрипя от напряжения извилинами мозга, предвосхищая твои уточнения, скажу - головного…
- Все же уточняю: спинной мозг извилин не имеет…
- Кабальеро, идальго, эсквайр, черт вас побери, как можете вы перебивать даму? Так вот, ублажая ваши уши, я скажу и вовсе изысканно: «shut up!», что в переводе с языка столь любимых вами Джека Лондона и Марка Твена, Голсуорси и Фитцджеральда, означает «заткнись!».
С экспрессией дочери древнего кавказского народа Маргарет выдохнула: «Нашел время острить!»
- Кстати, об испанской литературе: как это ты до сих пор не додумался, на своих лекциях по гастроэнтерологии использовать цитаты из «Дневника одного гения» Сальвадора Дали? Он столько пишет о своих испражнениях и пуках! Я слышала, что твои лекции пользуются некоторым успехом, что и неудивительно. При столь невзыскательной аудитории! А если бы ты удосужился украсить их цитатами из этого великого литературного памятника, они бы заискрились. Сколько можно рассказывать о вреде переедания, приводя в пример последний ужин сэра Джона Форсайта? Обновляй свой репертуар! И срочно звони этим Павлику, Грязнову!
- Грязеву, - тихо поправил я мать Дуси.
- Вот именно. Грязеву! Бедная моя мамочка! Бедный мой ребенок!
Долбаный Кашгарстан! Долбаная… Америка! Что ты смотришь на меня, изображая благородное недоумение? Звони! Финансовый гений! - закончила она с интонациями блистательной Инны Ульяновой - Маргариты Павловны Хоботовой из обожаемых нашим семейным трио «Покровских ворот».
Я позвонил Павлику. Его не оказалось не только дома, но и вообще в Бишкенте. Он был в Москве, в деловой поездке, любезно сообщила мне его жена. Грязев же сам взял трубку. Я, без каких бы то ни было преамбул, приступил к делу:
- Мы решили не ждать даты, означенной в нашем с вами соглашении. Пусть это будет не первое апреля, а скажем, пятнадцатое марта. Мне жаль, что я лишаю вас возможности подшутить надо мною, как это принято делать именно в первый день апреля. Сам я не прочь пошутить, одним из главных достоинств в человеке считаю чувство юмора, но в данном случае мне не до шуток.
- Ну, вы даете, - ответил Грязев. - Куда торопитесь?- продолжал он. - Вы ведь недоберете приличную сумму с учетом процента с процентов.
- Вы же сами признали, что я не жадный. Помните тот наш разговор у меня на работе?
- Помню, на память пока что не жалуюсь. Просто объясняю вам - что к чему.
- Очень любезно с вашей стороны. Но ничего объяснять не надо. Это окончательное решение моей семьи и я прошу вас…э-ээ…принять соответствующие меры, - наконец нашелся я, избегая в телефонном разговоре таких слов как «деньги», «долг», «расписка».
- Я вас понял, - сказал Грязев, в интонации которого я не уловил ни малейших признаков энтузиазма.
- Давайте сегодня же встретимся и переведем все, о чем я вам сказал, в сугубо практическую плоскость.
- Сегодня я никак не могу. Да и ваша просьба такая неожиданная.
- Меня бы больше устроило, если бы вы восприняли все, что я вам сообщил в этом нашем разговоре, как требование. Законное требование, не так ли?
- Нну, да.
- Жаль, что мы не можем встретиться сегодня. А завтра - где и когда?
- Я вам позвоню.
- Но мы ведь уже разговариваем.
- Да не могу я сейчас вам ничего сказать. Надо узнать, как дела у Павла. Он сделал ударение на последнем слоге, и получилась примитивная рифма. Я хмыкнул в телефонную трубку. Он среагировал мгновенно:
- Я не понял, вы чче, смеетесь?
- Нет, это я чихнул.
- А-аа, ну так будьте здоровы. Короче: мне надо в Москву ему позвонить. Эта последняя фраза почему-то меня успокоила. Хотя сам разговор и тон моего собеседника мне не нравились.
- Окей. Жду вашего звонка завтра.
На следующий день мы встретились. Грязев начал с того, что я уже слышал от него во время вчерашнего нашего общения по телефону. Он убеждал меня в неразумности моих требований в смысле того, что я теряю изрядную сумму денег. Я продолжал настаивать.
С этого дня мы разговаривали по телефону почти ежедневно, но это ничего не меняло. Павлик по-прежнему «решал вопросы», как пояснял Грязев, в Москве. Гоши не было в Бишкенте, а узнать, когда он появится, мне не удавалось.
«Нет, не может он меня подвести», - думал я о Гоше.
«Но я элементарно не могу найти его. Мог он вообще забыть о моей просьбе - подстраховать меня? Собственно, не меня, а всех нас? Ему так нравились дусины стихи. Он сам - типичный сумасшедший отец. Он столько благодарил меня, когда я вылечил его Дашку от сальмонеллеза. Как он восхищался тем, как я ставил ей капельницы:
- «В натуре, я за свою дочь порву любого, я эту дуру из поликлиники чуть с балкона не выбросил - все вены ребенку перетыкала».
Деньги-то по его нынешним масштабам плевые, но ведь и не предложил. Я, правда, и не намекал.
Стоп, доктор. Не суетись перед клиентом. Меня-то как такового он забыть не мог. Наконец, по понятиям, обещание - это дело чести. Мне сейчас по фигу - чьей. Он согласился, он столько мне порассказал о расписке, об этой загадочной чайхане. Интересно, что там делают с теми, кто долги не возвращает?
Он ведь сам сказал, что «за базар тоже отвечают»… Нет, невозможно, чтобы он меня подвел, подставил! Как он мог исчезнуть, оставив меня в полном неведении?
Опять же - стоп! Откуда он мог знать, что мы начнем требовать деньги раньше срока. Да, но в расписке есть на этот счет оговорка, и подпись Грязева стоит под всем текстом целиком. Но Гоша-то об этом - ни сном - ни духом! Что за поездки у него такие? А вот это уже совсем не моя сфера. Под нескончаемый аккомпанемент подобных внутренних монологов мелькали дни, а никак не устраивавший меня status quo cохранялся…
Напряжение нарастало. Общение с Маргарет, при том, что наши отношения и прежде не всегда были идиллическими, радости не приносило. Еще бы: под ударом оказались и мать ее, и дочь! Я безуспешно пытался ее утешить, временами чувствуя, что сам медленно схожу с ума. Так прошло почти пять недель.
По моей просьбе один из бишкентских «авторитетов» дал команду своим людям в Москве, чтобы те разыскали Павлика. И они его нашли. Он и не думал отказываться от обязательств, данных им и Грязевым, но ссылался на то, что «у него в Москве возникли проблемы, да и до времени «Ч» оставалось больше недели».
Двадцатого марта в седьмом часу утра зазвонил телефон. «Гошка! - радостно возопило все во мне, и я едва устоял на ногах, выполняя крутой вираж на пути от спальни к гостиной, где у нас стоял телефон.
- Слушаю, - заорал я.
- Алексей Даниилович, - произнес голос молодой женщины, и мне показалось, что слышу я его впервые.
- Это я, Аня, Павлика жена. Нашему сыночку совсем плохо - он задыхается! - она едва сдерживала рыдания.
- Я звонила Вадим Глебычу, он сказал, что никак не может приехать. А я так боюсь больницы. Вы же знаете наши «бабайские» больницы…
«Да уж знаю, - мысленно ответил я ей. - И Козина знаю. Лет десять назад он был у меня на цикле «гематология детского возраста». Толковый парень, нагловатый только. Из молодых, да ранний».
Я знал, что у него обширная частная практика. Причем, он брался лечить не только детей, но и взрослых, и среди его пациентов преобладали «крутые» и высокопоставленные сотрудники силовых ведомств. Это он сказал мне определяющую фразу:
«Врач-то вы, Алексей Даниилович хороший, а бизнесмен - нет».
По всей видимости, он был прав. Сам же он раскатывал на «Ситроене» последней модели, которых в огромном Бишкенте в те времена и было-то штук пять. Вслух же я сказал:
- Аня, вам следует успокоиться и действовать очень быстро. Срочно высылайте машину к моему дому. Срочно! И распахните все окна, ему нужен прохладный свежий воздух!
- Да, конечно, я сейчас же пошлю за вами брата. Он знает, где ваш дом. У него красная «Тойота». Щас все пооткрываю.
«Бог - не фраер! Ну и нахватался же я этих «идиом», - укорил я сам себя, проверяя содержимое моей медицинской сумки: супрастин, эуфиллин, преднизолон, жгут для внутривенных инъекций, градусник на жидких кристаллах, реланиум - все на месте. Фонендоскоп - тоже.
Бриться было некогда, я торопливо умылся, пожевал зубную пасту. Одеваться я умею быстро, хотя в армии служить не довелось. В считанные минуты я вышел из дома.
Красная «Тойота» уже ждала меня. Улица была по-утреннему пустынна.
- Доброе утро, извините, что так рано вас побеспокоили, - парнишка лет двадцати распахнул левую от водителя дверцу - его «Тойота» была праворульной.
Он домчал меня к дому Павлика минут за шесть.
- Ой, Алексей Даниилович! Спасибо, что так быстро. Не знаю, что на меня нашло, зачем я Козину звонила? Главное, Павлуша мне сказал, уезжая в Москву, чтобы если что, я сразу к вам…
Он как чувствовал - только что звонил.
- Откуда звонил? - нейтральным тоном уточнил я, протирая руки спиртом.
- Так ведь из Москвы, я ж вам говорила.
Из смежной с прихожей комнаты доносилось стонущее, частое дыхание и так называемые дистанционные хрипы.
«Точно - ларинготрахеит», - констатировал я мысленно. Его еще называют «ложный круп».
- Оставайтесь здесь. Вас, Аня, если понадобится, я позову. Я пошел к пациенту, а вы приготовьте горчичники и горячую воду. Сразу после инъекций, поставим их на икроножные мышцы.
- Ага, я помню с того раза, я мигом.
Ребенок спал, временами вздрагивая, грудь его вздымалась от одышки. Температура тела была ровно тридцать семь. Фонендоскоп проводил звук наподобие раздуваемых кузнечных мехов.
- Классика для факультетской педиатрии, - отметил я про себя, и стал шприцами набирать медикаменты из ампул.
Ложный круп - заболевание серьезное и даже опасное, особенно в грудном возрасте. Но мальчику шел шестой год, да и сделано все было своевременно. И в то же время, эта болезнь благодарная - эффект при адекватном лечении наступает «на кончике иглы», во врачебной среде бытует еще применяемое в таких случаях выражение «волшебный эффект».
Под действием супрастина и небольшой дозы реланиума мальчик погрузился в глубокий сон, дыхание стало размеренным и спокойным. Он даже на горчичники отреагировал вяло, не просыпаясь.
Я вышел в прихожую:
- Я бы хотел вымыть руки, забыл - где у вас ванная?
- Сюда, по колидорчику, - радостно засуетилась Аня, - я уже и полотенчик приготовила.
Я вспомнил, что и в прошлые свои визиты в этот дом, я задавался вопросом: - «Из какой деревни привез ее сюда Павлик? Судя по говору, откуда-то из белорусской глубинки».
- Только вы уж пробачайте - ремонт у нас.
И тут я увидел банки с краской, штабеля паркета, упаковки финского кафеля. Стены в ванной были ободраны и местами уже загрунтованы. Новеньким никелем сверкали смеситель, полотенцесушитель, судя по виду, югославские.
«Евроремонт, «Тойота» - чудно! А долг вернуть - фигушки! Может быть, в этих кафельных плитках, финской раковине, буковом паркете, и «спрятаны» наши несчастные доллары. А мы - на грани помешательства. Главным образом - Маргарет и я. Да и Дарине с каждым днем все неспокойней. До пятнадцатого апреля - меньше трех недель»…
- Ой, спасибо вам, Алексей Даниилович, - это вам за беспокойство, за труды, - она протянула мне две банкноты.
- Я знаю, Павлик вам всегда полтинник дает, но на этот ремонт столько денег уходит, - простодушно сообщила Аня.
- «За труды» давали грузчикам и ямщикам, а доктору говорят «спасибо», вручая конверт с гонораром, - не сдержался я.
- Горонаром? Ой, я не знала. Извиняюсь. Можно я вам позвоню, если что.
- Звоните. Пора горчичники снять.
- Ой! И правда что..
- До свидания.
Я почти выбежал из подъезда.
Брат Ани уже сидел в машине, услужливо открыл дверцу.
- Вас домой?
- Пожалуйста, к нашему центру. У меня прием сегодня с девяти.
Больше я не проронил ни слова.
В тот же день после работы я в очередной раз позвонил Грязеву. Он говорил отрывисто:
- Зачем звонить каждый день? Я же сказал: пока Павел не решит наши вопросы в Москве, все ваши напоминания бесполезны. Вы что, себя не уважаете? - в трубке раздались короткие гудки. Так он со мной никогда еще не разговаривал.
«Даже не попрощался. Все. Вот теперь я знаю, как кидают». И я перестал звонить. Не потому, что возросло уважение к себе. Просто понял - бессмысленно.
Когда до конца марта оставалось три дня, в Бишкенте появился Гоша. Он позвонил мне по телефону:
- Через десять минут я буду у твоего дома. Времени у меня будет с четверть часа, выходи - поговорим.
Он подкатил на темно-синем «БМВ» ровно через десять минут. Выглядел усталым, на подбородке проступила рыжеватая щетина. Мы обнялись. Он заговорил первым:
- Все знаю. Чего ты дергаешься? Их «пасут» круглосуточно. Куда они денутся - у них жены и дети. Мне не нужны твои инфаркты, расслабься.
- «Расслабься и получай удовольствие», - как в том анекдоте,- пыжился я.
- Вот именно, тем более что, как в том анекдоте, тебя пока еще никто не изнасиловал.
- Как сказать, - отвечал я, вспоминая наши с Маргарет ежедневные дискуссии на злобу дня. Постой-постой! Ты сказал их? Ведь один из них в Москве.
- Вчера вернулся. Смотри, до семи вечера у меня все очень плотно. Назначай им «стрелку» сегодня в восемь вечера у вас дома. Утром я разговаривал по телефону с этим Павлом, и он говорил со мной неправильно. Так что теперь в контексте данной ситуации, я уже не могу сказать: «ничего личного».
- Он что, хамил тебе, дерзил?
- Доктор, думай о своих пациентах, ты им нужен. А эти - теперь мои пациенты. Возьми себя в руки. Все под контролем. Передай привет Маргарет.
И он умчался.
Поднявшись в нашу квартиру, я позвонил Грязеву и назначил встречу ему и его партнеру, сказав при этом, что я собственно, лишь передаю им то, о чем говорил мне Гоша.
- Будем, - Грязев и прежде был лаконичен.
В тот день я принимал больных с часу дня до шести вечера. Надеюсь, что мое нервное состояние не сказалось на моих врачебных действиях, и я хоть и невольно не нарушил первую заповедь врача «Noli nocere!» - не навреди.
Ближе к восьми напряженное ожидание достигло своего апогея. Маргарет, листая журналы мод, кусала губы, и время от времени восклицала:
- Что я скажу маме? Как я посмотрю ей в глаза? Где был мой разум - впутаться в такую авантюру!?
Я едва ли не каждые пять минут выходил в лоджию покурить.
В перерывах между двумя сигаретами я пытался урезонивать Дусину маму:
- Ты же знаешь - у нас не было других вариантов.
- Не было.
- Ну, так уймись.
- Бедная моя мама! Уроды! Пусть вернут хотя бы то, что взяли. Без этих чертовых процентов! - Прошу тебя, прекрати эти причитания. Гоша - наш гарант. К счастью, он сейчас здесь, я же тебе все уже рассказал. Все должно быть нормально…
- Хобик, ты слышишь, - она стала гладить шерсть за ушами нашего любимца - все нормально! Нет, ты слышишь, Хобочка, все замечательно, все распрекрасно?
Она сидела в кресле, Хобо положил ей на колени симпатичнейшую свою морду, которую и мордой-то называть не хочется, и преданно смотрел в глаза распаляющейся Маргарет. Он всегда тонко чувствовал атмосферу в нашем доме, был предельно тактичен и в то же время сопереживал хозяевам - преданный член семьи!
- А между прочим, уже восемь, - возвестила Дусина мама.
Я тайком поглядывал на часы ежеминутно, и констатация непунктуальности тех, кого мы ждали, лишь усилила удары моего пульса, грохотавшего в висках и затылке.
- Ну, во-первых, до восьми еще две минуты, а во-вторых…
- Бедная моя мама! Хоть бы она не пришла сегодня…
В этот миг Хобо сорвался с места, ринулся в прихожую и исступленно залаял. Вскоре в дверь позвонили. Я открыл дверь. Пришли Павлик и Грязев. Мне показалось, что Грязев как-то прячется за спиной более габаритного, чем он Павла.
- Добрый вечер, Гоша уже здесь? - Павлик первым шагнул в прихожую. Грязев стоял, выжидая.
- Добрый вечер. Проходите. Гоша будет с минуты на минуту.
- Точно? - с присущим ему лаконизмом заговорил Грязев.- А то у нас дел полно.
- У него дел не меньше, но коль он мне обещал, будет обязательно, - ответил я, жестом приглашая их войти в гостиную.
Они вошли в комнату и поздоровались с Маргарет, которая ответив на приветствие, устремилась на кухню:
- Вы тут посидите, а я мигом приготовлю чай.
- Спасибо, конечно,- отвечал Павлик, но нам некогда чаи гонять.
Я взглянул на часы, стоявшие на комоде - было четверть девятого. Грязев перехватил мой взгляд, и на лице его расплылась гнуснейшая улыбка. Он не произнес ни слова, но мне явственно послышалось:
«Ну, лепила! И где этот твой гарант? Кому ты мозги пудришь? Скажи спасибо, что тебе мослы не поломали за твои же баксы, фраер»…
Он всем своим видом давал понять, что мои рассказы о подстраховке, он считает жалким блефом. И тут взорвался лаем Хобо, выскочил из-под журнального столика и, скользя лапами по паркету, помчался к входной двери. Я поспешил за ним и открыл дверь. Учащенно дыша (у нас был третий этаж), передо мной стоял Гоша. Мгновенно вспомнилось: «Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен. Он весь как Божия гроза»…
«Божия гроза» ворвался в гостиную, взмахом руки поприветствовав выглянувшую из кухни Маргарет.
- Пошли, - он указал на дверь Дусиной комнаты. Все четверо, мы вошли в «келью», где сочинялась «Капуста».
Хобо, проявив в очередной раз свою деликатность и понятливость, остался подле Маргарет. Гоша сел на диван, развалившись и забросив ногу на ногу. Остальные участники мизансцены остались стоять. Да и разместиться всем было не на чем - кроме дивана, лишь кресло у письменного стола.
- Кто из вас Павел?
- Ну, я. А че?
- Ты не умеешь общаться с людьми. Вежливым надо быть. Когда я утром сегодня тебе звонил, я с тобой нормально разговаривал?
- Ну.
- Я бы на твоем месте не «нукал», у тебя и так проблемы.
- Да ладно, че ты учишь, че ты гонишь, кто ты такой!?
Это была ошибка! С Гошей, о котором его жена и в наши дни говорит: «Мужику пятьдесят два года, а у него до сих пор пионерские костры в заднице пылают», так разговаривать нельзя. Он стремительно поднялся и сблизился с Павликом. Скупое движение левой руки Гоши в направлении подбородка его оппонента заставило того медленно осесть, наподобие взрываемой многоэтажки. На побелевшем лице Грязева появилась маска ужаса. Только теперь он все понял. Он стоял не шелохнувшись, когда Гоша обратился к нему:
- Ты, - Грязев при этом стал уже белым с каким-то синим отливом, - помоги ему подняться.
Он говорил абсолютно спокойно, опять развалившись на диване. Павлик с помощью своего партнера поднялся. Его явственно пошатывало. Из угла рта струилась кровь.
- Алексей Даниилович, - обратился он ко мне, - где у вас ванная, можно я умоюсь?
Я сопроводил его в ванную, не испытывая ни малейшего сочувствия, ни предполагаемого моей профессией стремления помочь пострадавшему человеку.
Когда весь какой-то съежившийся и, как мне казалось, все еще не оправившийся от нокаута, Павлик вышел из ванной, Гоша и Грязев уже стояли в прихожей.
- Вы оба - на выход. Там стоят джип и «БМВ». Ждите.
«Бизнесмены», не забыв сказать «до свидания», направились к выходу. Маргарет промолчала.
- Слушай, - обратился ко мне Гоша. - Вы расписку не потеряли?
- Она у меня, - ответила из гостиной Маргарет. У нее всегда был отличный слух.
- Смотри, - продолжал Гоша, - сегодня тридцатое, до нуля часов тридцать первого их пальцем тронуть нельзя, а вот в одну минуту первого, в ночь на первое апреля…
- А как же…
- Это к делу не относится, это была воспитательная работа.
- И наглядная агитация по поводу того, что по векселям таки надо платить, - я почувствовал, что оживаю.
- Молодец, доктор. Соображаешь. Ладно, ребята, я побежал.
Он, как всегда, куда-то спешил.
Часов в одиннадцать вечера тридцать первого марта в нашей квартире раздался телефонный звонок. Это был Гоша.
- Заходи ко мне, выпьем чаю и пойдем забирать твои бабки.
Сказано это было на редкость обыденно.
Через четверть часа я был у него.
Он внимательно посмотрел на меня и спросил:
- Ты что, опять психуешь?
- Да нет, - бодро ответил я, борясь с противной дрожью где-то в районе диафрагмы, как будто перед стартом на стометровке в финале городских соревнований, когда я выступал в команде нашей школы.
- Молодец. Идем на кухню. У меня все готово. Ты любишь чай с жасмином?
Чай был превосходный, но ни вкус его, ни аромат не отвлекали от мыслей о предстоящей акции.
- Как твоя королева Марго, что слышно от Дарины?
- Что Марго? Перекрестила меня, когда я уходил. Привет тебе передавала. А Дуся учится. И ничего не знает.
- Ну и правильно. Ее дело - учиться. Ну что ж, пошли.
С этими словами он подошел к вешалке и надел на себя замшевую цвета маренго куртку. Куртка казалась несоразмерно ее величине тяжелой.
« Что у него там?» - озвучить, однако, свой вопрос я счел бестактным.
- Пошли, - он мотнул головой в сторону выхода.
- А что, мы будем только вдвоем? - спросил я.
- По-моему, достаточно: их будет двое, и нас - двое. Все по-джентельменски. Или тебе меня мало? - он откровенно насмешничал.
- «Как-то с Рабиновичем вышли мы на дело, Рабинович выпить захотел», - с одесскими интонациями запел я.
- Ну вот, это уже лучше! А выпьем мы с тобой по возвращении, примерно минут через тридцать-сорок.
Пора - уже без десяти. « Уж полночь близится…» - у меня, как видишь, классический репертуар.
Мы вышли в ночь. Было прохладно, полное безветрие. Через разрывы лениво плывших облаков нам подмигивали желтоватые звезды. Звук наших шагов усиливала пустота полутемного двора. Я стал озираться, ища машину.
- Тут ходьбы - минут пять, не больше, - сказал Гоша. И если ты перестал понимать русский язык, изволь: «relax!»
Миновав арку двора его дома, мы оказались на большой автостоянке перед выставочным павильоном, выстроенным в восточном стиле. На абсолютно пустынной площадке сиротливо стоял «Жигуленок» первой модели. Двери его открылись и появились легко узнаваемые даже в полумраке фигуры «бизнесменов». Они направлялись к нам. Гоша шагал не торопясь, обе руки в карманах куртки.
Мы были уже в пяти метрах друг от друга.
- Привезли? - негромко спросил Гоша.
- Да! - в унисон ответили мои контрагенты. Мне показалось, что их голоса звучат радостно. Мы все поочередно обменялись рукопожатиями.
- В машину! - скомандовал Гоша.
- Грязев и Павлик угодливо открыли дверцы старенького авто и остановились, вопросительно глядя на Гошу.
- Мы с Данилычем сядем сзади. Должники молча уселись на переднем сидении. Как только я сел, Павлик протянул мне небольшой «кирпич», обернутый в газету «Вечерний Бишкент».
- Считай, - бросил Гоша.
Сам он, подавшись вперед, вступил в беседу с Грязевым и Павлом. Считая банкноты, я невольно слышал, как Павлик жаловался на то, что его «кинули» в Москве, куда он и Грязев доставили какой - то товар для перепродажи, как они лопухнулись, и как им стыдно перед доктором и его женой. Взмокнув от напряжения, я закончил подсчет. Все было точно, как в швейцарском банке.
- Ну? - спросил меня Гоша.
- Порядок, - ответил я.
- Железно? - настаивал он.
- Да, да!
- Верни расписку.
Я отдал лист бумаги с текстом, автором которого был Грязев, ему же. Он почему-то передал расписку Павлику, тот быстро прочитал ее, вынул зажигалку и поджег.
- Ну ладно, мужики. Думаю, взаимных претензий нет, - Гоша открыл дверцу машины и, выбравшись наружу, потянулся всем своим крупным телом и зевнул.
- Алексей Даниилович, - сказал Павлик, - мы довезем вас до дому, ведь нам по пути.
- Нет уж, благодарю. Я вообще хочу, чтобы впредь наши пути не пересекались, - и вышел из машины. Вернувшись в Гошину квартиру, я отдал ему деньги.
- Вот теперь самое время и выпить, - с этими словами Гоша поставил на кухонный стол бутылку «Метакса» и разлил ароматный коньяк по стаканам. Мы чокнулись, выпили, крякнули и обнялись.
Когда я шел по двору нашего дома, приближаясь к подъезду, раздался лай Хобо. Он лаял истово, с радостным повизгиванием, чуя возвращающегося хозяина.
В прихожей меня ждала Маргарет. Она сказала:
- Хобка - самый чуткий барометр наших настроений, я все знаю. Ужинать будешь?
- Скорее, завтракать - уже третий час утра. И это будет, наверное, самый ранний из моих завтраков. И уж точно - самый радостный.
- Ты что, выпил?
- Да, мы с Гошей отметили успешное завершение этой авантюры. Я чувствую, что недопил и недоел.
- Ну, так в чем ты сейчас больше нуждаешься?
- Я нуждаюсь в чуткости.
Cпустя несколько мгновений, предо мной явилась пузатая бутылка «Наполеона». За ним последовала брынза с пряно пахнущими кинзой и кутемом. Бастурма была тонко нарезана и украшена веточкой укропа, а в кясе дымилась долма, наполняя все пространство нашей небольшой кухни ароматом сдобренного специями мяса. Разлив коньяк по рюмкам, и убедившись, что он не «паленый», я чокнулся с Маргарет, и под звон хрусталя сказал незатейливо:
- За победу!
- За Дарину. За всех нас. За маму. За Гошу - дай Бог ему здоровья. И за то, что все это кончилось! - она опрокинула в себя рюмку с напитком темно-медового цвета.
Я с наслаждением выпил коньяк, боковым зрением увидев через окно кухни, что и месяц на небе тоже был каким-то медовым… Этой ночью я еще раз убедился, что Маргарет все-таки восточная женщина!
На следующий день необходимая Дусе сумма долларов отправилась с нарочным по маршруту Бишкент-Лондон-Нью-Йорк. Этот «трансферт» тоже организовал Гоша. И это действо также было чрезвычайно важным: ничего подобного ВЕСТ-ЮНИОН и другим банкам для перевода денег из страны в страну в Кашгарстане тех лет не было.
Вечером того дня, когда Гоша проводил человека, который так кстати улетал в Лондон, и должен был отправить деньги для Дуси, он позвонил к нам домой.
- Привет! Чем занимаешься? У нас мальчишник - у Стаса день рождения. Давай в темпе - плов уже на подходе.
Прихватив две бутылки «Ахтамар» и сообщив о мальчишнике Маргарет, я выбежал из дома, быстро поймал частника и через двадцать минут уже сидел за обильно уставленным всевозможной снедью столом. Ни одной дамы не наблюдалось. Подавали на стол тоже мужчины.
Гоша, судя по цвету лица, уже вмазал. Увидев меня, стал махать рукой:
- Данилыч давай к нам, скоро и Стас придет, он тут рядышком сидел, сейчас на кухне, дает последние ценные указания пловмейстеру.
Стоявший с рюмкой в руке очень смуглый коренастый человек обратился к Гоше:
- Ну че, брат, я продолжу?
В ответ Гоша царственно склонил голову.
- Так вот, мужики, - продолжил «тостующий», чей спич был прерван моим появлением, - этот румка пиом за то, чтоби у нас у всех, слишите у всех, кто за етим праздничным столом, било все, абсолютно все и шьтоби нам ничего за ето не было!
Раздался звон хрусталя, впрочем, некоторые пили из пиал, о тоже чокались.
- Кто этот оратор с тостом времен Брежнева? - обратился я к Гоше.
- А ты что, его не знаешь? Это же Алик, Алико - бухарский еврей из Туркмении. Класс, да - новый туркменский бухарский еврей, - когда Гоша смеялся, его глаза хитро щурились, и он в эти моменты казался особенно похожим на Д’Артаньяна. Впрочем, некоторые находят сходство между ним и Александром Розенбаумом, только Гоша раза в полтора покрупнее и волос на его голове существенно больше.
- Под ним семь ликеро-водочных предприятий. Не хило? А сам только «Реми Марти» потребляет.
- Не слабо. Давай-ка выпьем еще раз за то, что с твоей помощью все-таки произошло. Ты знаешь, был момент, я думал все, хана. Полный пролет и…прощай, Америка.
- Доктор, ты меня достал. Это мелкий вопрос. Давай накатим - лицо его стало серьезным - мелкий в смысле суммы, а то, что ты нормальный мужик, в смысле отец, и я как отец своей дочери, тебя одобряю - это no doubt, мля.
Ты меня знаешь почти двадцать лет. И пацаны знают, - он повысил голос - если я сказал - это гвоздец. Не, - продолжал поддатый Гоша, - ты че, в натуре, я понимаю твой напряг. Но такие были вопросы…. Эти чечены…. Не, я ничего не говорю, среди них тоже есть нормальные мужики, но до х… и таких, как тебе сказать, то ли фанатики, то ли придурки вечно обкуренные. Там была тема, представляешь… - Гоша осекся - впрочем, тебе это не интересно…. Но, мля, первый тост за Джохара Дудаева! Давай, короче, за наших дочерей. Ровшан! Хули ты бродишь где-то? Дай нам с доктором большие фужеры. И принеси сюда «Белую Лошадь». Леш, ты ведь к виски так же хорошо, как и я, относишься?
Я кивнул:
- Мне нравится твой тост.
Мы выпили по изрядной порции виски.
- Doc, you should quit your smocking! - произнес он, увидев, что я достаю пачку сигарет. - Я не курю уже восемь лет! А тебе не стыдно? Ты что, нервничаешь? Забудь эту историю. Кстати, ты знаешь, во что они вложили деньги, в том числе и твои? Вот дурачки, какой наивняк! Они купили афганскую «дурь», и решили получить триста процентов прибыли. В Москве! Дебилы! Конечно, их кинули. Этот Павлик рад, что живой вернулся. Есть вечные истины: жадность фраера губит. Чего ты опять напрягся, мля? Я вот сейчас думаю, как ты вообще врачом стал: кровь, гной, мокрота, трупы, наконец? Ну, чего ты? Все, тема закрыта. Считай, что тебе это приснилось. Они теперь знают конъюнктуру, и будут твой дом и твой офис десятой дорогой объезжать. Давай, за наших детей, - он не дожидаясь Ровшана, сам разлил золотистый напиток по фужерам.
Так завершился триллер, который можно было бы озаглавить «Деньги для Дарины». Кто в нем был главным персонажем, помимо этих самых денег? Конечно же, Гоша - вершитель собственной судьбы. И Дусиной, как оказалось, - тоже.