Философия и мистика музея. ч. 2 (Геннадий Шалюгин) / Проза.ру

«Служба спасения душ старых шляп»
Если верить французскому писателю Ж.-П.Шабролю (роман «Миллионы, миллионы японцев…», то в Японии существует служба спасения душ шляп, которые отслужили свой срок. Служа человеку, шляпы обретают индивидуальность. С ними надо обращаться с должным уважением. Дени Дидро точно так же относился к своему продавленному дивану.
В Японии существует молитва за разбитых кукол, за сломанные иголки. Есть буддийская месса, посвященная волосам, с которыми так жестоко обошелся парикмахер. На берегу реки Сулидза молятся за рыб, которых выловили удочками и сетями, На телефонной станции устраивают церемонии в честь аппаратов, честно отслуживших человеку свой срок.
В сущности, музейная работа делает нас японцами. Частица чеховской души видится нам и вещах, которых он трогал, и в кабинетных фотографиях, и в гипсовой собаке, которая таращит стеклянные глаза в прихожей, и в шелковице, которая посажена рукой писателя. Это благоговейное чувство мы пытаемся вложить в душу каждого, кто пришел в чеховский дом. А насчет шляп… Есть в коллекции черный шелковый цилиндр, который Чехов надевал в Париже. Есть соломенная шляпа для прогулок в саду. Есть клетчатая кепи, в которой Антон Павлович совершал конные прогулки. Есть белая панама от солнца. Все это, конечно, Чехов.
Покойный главный хранитель Юрий Николаевич Скобелев, похоже, именно так воспринимал весь Чеховский дом. Бывало, работая в одиночестве, он слышал стук дверей, поскрипывание паркета под невидимыми шагами… Пели ступени на лестнице, ведущей в мансарду к Марии Павловне… Когда я повез чеховский письменный стол на выставку в Германию, он очень переживал: как бы стол от огорчения не рассыпался на части… Якобы у старинных вещей, привыкших к одному месту, такое случается…
Мистика – если уж на то пошло - непременная часть музейного сознания. Наши экскурсоводы могут рассказать, как впечатлительные посетители вскрикивают от неожиданности, вдруг увидев в сумраке комнаты силуэт Антона Павловича… Одна девочка-экстрасенс не захотела войти в гостиную, где якобы присутствует Хозяин… Доктор физико-математических наук Г.А.Сергеев из Петербурга каким-то хитрым прибором определил, что в двух местах дома (в коридоре возле шкафа со знаменитым кожаным пальто и в спальне возле кровати) происходит поглощение энергии. Не иначе, как Антон Павлович с Марией Павловной бродят…
Его работы в области биоэнергетики наводят на интересные мысли. Биополе человека структурирует молекулы тела и окружающего пространства. Молекулы воды из обычных диполей (плюс на одном конце, минус – на другом) превращаются в цепочки наподобие органических молекул. Такая вода – а она содержится в живом организме – не замерзает и при отрицательных температурах. Молекулы окружающего пространства под воздействием сильного поля (состояние творчества) создают особый рисунок, приобретают особое положение, которое имеет свойство закрепляться - как закрепляются, к примеру, краски на холсте художника. Такой отпечаток биополя лежит на каждой вещи, к которой прикасалась рука Мастера. Потому на нас так сильно воздействуют оригинальные, подлинные работы художников. То же касается и восприятия мемориального интерьера. Если обстановка составлена из т.н. типологии, то есть, вещей, приобретенных у букиниста – такой музей не затрагивает душу. У вещей нет ауры. Или имеют ауру – чужую, чуждую. Чеховский дом - иной: не оставляет равнодушным никого. Подлинная обстановка кабинета, гостиной, спальни, столовой возбуждает чувство присутствия Хозяина.

            * * *
            Мыслить предметами.
Ученый мыслит силлогизмами, художник мыслит образами. Театр и кино мыслит картинами. А как мыслит создатель музейных экспозиций? Есть ли у музея своя творческая специфика, свой способ отражения действительности? На эту тему беседовали с Аллой Георгиевной Головачевой, которая сейчас корпит над тематико-экспозиционным планом музея «Чехов и Украина». Первое, что приходит в голову – музейный человек мыслит… иллюстрациями. Вот, есть в биографии Чехова такой факт: учился в Таганрогской гимназии так себе, имел по русскому языку «тройки»… Иллюстрируем факт экспонатом: кладем в витрину копию учебной ведомости гимназиста Антона Чехова.
Вероятно, так или так мыслят очень многие музейные люди, потому часто в музее царит скука. Она пришла с тех приснопамятных уроков по литературе, когда образ Евгения Онегина рассматривался как иллюстрация к тезису о проникновении буржуазных отношений в крепостническо-помещичью среду первой половины Х1Х века…
   Можно ли мыслить иначе? Не может ли сам предмет, экспонат – особенно если он излучает ауру подлинности - не может ли он сам порождать ту фактологическую канву, по которой можно вышивать реальный образ писателя? Я вижу, что может.
   Пример. Кладем в витрину предмет из мемориального фонда, именуемый «грелка для рук». По легенде, Чехов привез ее с Дальнего Востока. Наверное, как иллюстрацию о поездке на Сахалин и можно поместить ее в витрину. Но гораздо выразительнее она будет «говорить» о Чехове ялтинской поры. В его доме зимой температура не поднималась выше 12-13 градусов. «Живу как человек в футляре», - писал Антон Павлович, имея в виду необходимость постоянно согреваться бесчисленными одежками. Грелка для рук - прекрасный предметный образ: видно, как Чехов согревает руки, чтобы написать хотя бы письмо жене, не говоря уж о литературной работе…
На столе Чехова лежит стеклянный валик для смачивания марок. История его известна: Мария Павловна приобрела валик в Москве и попросила больного студента, который отправлялся на Южный берег, передать его брату. Валик – повод для встречи неимущего студента с благотворителем Чеховым, который устраивал таких больных в санатории или давал на лечение денег. Реальная история вещи само по себе содержательна. Но она содержательней вдвойне, когда в рассказе о ней вы как бы попутно раскроете и важную особенность нравственного мира писателя. Мы ведь в обиходе приклеиваем марки, смачивая их языком. Чехов, который вел огромную переписку, так поступать не хотел: со слюной по свету расходились бы и туберкулезные бациллы… Получается, что стеклянный валик рассказывает не столько о биографии человека, сколько о его нравственном мире, о его необыкновенной человечности, заботливости (не навреди!), заметной даже в бытовых мелочах.
Сможем ли мы «мыслить предметами» на даче «Омюр» так, чтобы подняться над сухим биографизмом? Безусловно! Вот, оформляется уголок, в котором соседствуют живописный портрет поповны Наденьки Терновской и терракотовый кувшин из дома ее отца, протоирея о. А.Терновского. Портрет – прекрасный повод рассказать о дружбе писателя с музыкально одаренной девушкой, с которой любил прокатиться в Нижнюю Ореанду - то самое место, которое будет описано в рассказе «Дама с собачкой»… Их отношения, по мысли авторитетного чеховеда Эммы Артемьевны Полоцкой, побудили Чехова переписать рассказ «Шуточка»… Изящный галстучек на портрете… Он тоже говорящая деталь. Когда Наденька приболела, Антон Павлович прислал ей в подарок галстук и деревянные расписные яйца… А уж терракотовый кувшин – целая повесть о настоящем человеке! Кувшин был подарен отцу Наденьки знаменитым путешественником Н.М.Пржевальским, которого Чехов боготворил. Считал, что такие люди распространяют по земле «доброкачественную заразу подвига». Разве сам Чехов не заразился этой благородной болезнью, когда надумал ехать на Сахалин?
   А как рассказать о хозяйке дачи «Омюр» К.М.Иловайской, гостеприимно приютившей больного писателя? Ведь у нас даже ее фотографии нет… Фотографии нет, а рассказать, опираясь на музейный экспонат, можно! Надо вспомнить, что Капитолина Михайловна была женой известного коннозаводчика, управляющего заводом, в котором был выращен знаменитый рысак Мужик Первый, которого Лев Толстой изобразил под кличкой Холстомер… Мах у его был таков, что казалось, будто не идет, а холсты мерит…Завод был расположен в селе Хреновое, Воронежской губернии, Бобровского уезда. Бобровский уезд – то самое место, откуда пошел род Чеховых. Антон Павлович побывал в семье Иловайских во время борьбы с голодом в 1892 году. Итак, как можно донести до посетителя эти интереснейшие сведения? Правильно: надо поставить на стол статуэтку лошади. Если остановка комнат принадлежала потомственным лошадникам – как не быть в интерьере лошадиной темы? Ну, нет статуэтки – повесим на стену блюдо с головкой лошади!
   Известно, что на даче «Омюр» Чехов устраивал «четверги» для учителей женской гимназии. Угощались, слушали музыку. Играли Наденька Терновская, которая училась в Одесской консерватории, или Вера Голубинина, музыкальный педагог. Стало быть, надо бы поставить старинное пианино. В принципе, таких инструментов немало сохранилось немало. Вот, вчера звонила дама из Алупки: готова уступить фортепиано – инструмент с набором специальных перфокарт. Крутишь ручку – а фортепиано само играет мелодию. Механическое пианино… Со времен знаменитого фильма Н.Михалкова всему свету известно это выражение, которое д е й с т в и т е л ь н о встречается у Чехова в записной книжке. Таким образом, с помощью «механического пианино» (которое заодно и озвучит экскурсионный рассказ) мы убиваем целую стаю зайцев: тут и музыкальные вечера, и чеховская образность, и проекция на современную культуру.
Такой подход – универсален для экспозиции любого типа. Недавно у нас в музее стажировался директор создаваемого в Бахчисарае музея И.Гаспринского, знаменитого крымско-татарского просветителя. Директор создает музей на голом месте, мемориальных экспонатов практически нет. Он в сильном затруднении. Я предложил ему поразмышлять, как предметы станут его главными помощниками. «Якуб Абдурашидович! Верил ли ваш Исмаил в Бога?» - «Конечно, был правоверным мусульманином!» - «Ну, так надо положить в экспозицию молитвенный коврик, раскрыть Коран…» - «А ведь верно! Сразу ясно, что это сын своего народа».- «Любил ли Гаспринский свою культуру? Или, может быть, презирал ее, прославлял культуру европейскую, которую усвоил в западных столицах?» - «Что вы! Конечно, любил!» - «Ну, так организуйте уголок с национальными музыкальными инструментами. Повесьте национальные одежды». – «Верно!». – «Уважал ли он национальную историю?» - «Как не уважать!» - «Повесьте на ковер старинное оружие».
   Так в диалоге мы пришли в мысли, что экспозиция расскажет одновременно и об этом удивительном человеке, и о его народе. Договорились, что можно воссоздать обстановку внутреннего дворика – посадить виноград, завести огород… «Огород, огород…- засомневался гость, - Конечно, татарская примета… Но кому это интересно? Смеяться будут!» - «Не будут! В Мелихове у Чехова тоже был огород - и сейчас он есть. Посадите тыквы – иностранцы будут умирать от счастья. И наследники Майдана будут рады увидеть любимый оранжевый цвет».

            * * *
            Музейные люди.
   Надо сказать и о специфике музейной профессии. Принято считать, что в музей идут люди консервативного склада ума, копуши. Прообразом таких людей служат «архивные юноши», описанные Пушкиным романе «Евгений Онегин»:
            Архивны юноши толпою
            На Таню чопорно глядят
            И про нее между собою
            Неблагосклонно говорят.

Эти «чопорные» юноши были сотрудниками государственного архивного ведомства, хорошие знакомые Александра Сергеевича по учебе в Лицее и работе в Министерстве иностранных дел.
   Консерватизм, «чопорность» в архивном и родственном ему музейном деле – качество замечательное. Образцом такого консерватора у нас был главный хранитель Юрий Николаевич Скобелев. Натура его была устроена так, чтобы порядок, скрупулезность, неукоснительность выполнения всех хранительских процедур были священным правилом для него самого и его сотрудников. Это вызывало естественные конфликты, поскольку, положим, далеко не каждому нравится по три-четыре раза переписывать инвентарную карточку. Он впервые после десятилетий существования мемориального музея ввел строгий учет экспонатуры. При Марии Павловне это был полумузей, получастная дача, в которой могли на лето останавливаться родные и близкие «хозяйки чеховского дома».
   Ежегодно он проводил сверку и просушку всех материалов. Это была почти войсковая операция: на солнце выносились все диваны, кровати, кресла, на веревках во дворе развешивались бесчисленные предметы одежды, постельное белье, шляпы Антона Павловича и шляпки Марии Павловны. Потом все это пересыпалось снадобьями от моли и других вредителей, бережно укладывалось в сундуки. Он ввел строгие правила поведения в помещениях фондов, где нельзя было даже попить чаю. Ибо крошки от печенья непременно привлекут насекомых, которые, не дай Бог, потом накинутся на мемориальные вещи.
   Не давал поблажки и самому себе: частенько его видели во дворике с кружкой в одной руке и бутербродом в другой… Хотя это можно было бы назвать и чудачеством, поскольку перекусить можно пойти и в комнату экскурсоводов. По первому зову пульта охраны среди ночи бежал в музей, если происходила «сработка» сигнализации. Мы считали Юрия Николаевича Скобелева лучшим из главных хранителей музеев Крыма, и по праву был отмечен он званием заслуженного работника культуры Украины. Умер он фактически на посту, не успев насладиться только что полученной пенсионной вольницей. Оторвался тромб и перекрыл аорту…
   Но консерватизм, конечно, далеко не исчерпывает специфику музейного человека. Его отличают еще два качества: мессианство и профессиональный синтетизм.
«Мессией», призванным Евгенией Михайловной Чеховой спасти погибающий музей, явился я в Ялту осенью 1981 года... Воодушевленный высокой идеей, терпеливо сносил разлуку с семьей, бытовые неудобства (ютился в неотапливаемом флигеле), мирился с большой потерей в заработанной плате… Мне казалось, что остальные сотрудники не могут и/или не хотят целиком отдаться благородному делу спасения чеховского наследия. Посетители, глядя на мою бородку, сравнивали меня с Чеховым, это льстило самолюбию. Я смело донимал начальство, полагая, что важнее музейных дел ничего на свете не существует. То же самое было, когда начали проводить международные фестивали «Дни Чехова в Ялте». В сущности, таким же мессией ощущал себя и С.С.Гейченко, который пришел с фронта на пушкинское пепелище… Ю.К.Авдеев в Мелихове – тот вообще возрождал чеховский музей с нуля.
   Мессианство, культуртрегерство были присуще русской интеллигенции во все времена. Без ее жертвенности, самоотдачи заглохла бы нива на земле, особенно - музейная, столь скудно удобряемая государственной заботой. Многие сгорели на работе. Но возможно ли такое горение всю жизнь? И нужно ли пламенеть до седых волос? На смену пламени приходит ровный жар опыта, умения. Не надо брать горлом и рвать аорту, если можно работать последовательно и методично, держа в голове идеи «сильного союзника», отрабатывая множество вариантов. Так оно реально и выходит.
   Покойный Юрий Николаевич этого, кажется, не понимал. До последних дней он кипел, негодовал, устраивал авралы, с белым лицом бегал по двору, развешивая чеховские одежки. Но кризис давно преодолен. Музейная жизнь вошла в рабочий ритм, Когда в одном коллективе появляются двое или трое одержимых – это не есть хорошо…
Ну, а теперь о приятном, волнующем. Есть такие профессии, которые предполагают поливалентность таланта. Что такое режиссер театра или кино? Человек-оркестр. Он должен быть и художником, и музыкантом, и актером, и психологом, и менеджером-организатором, и финансистом, и Бог знает кем еще. Надо понимать и уметь все. Иначе настоящего фильма и спектакля не поставить. Односторонность губительна и в музейном деле. Какой ты к черту директор, если не можешь выступить с докладом на конференции? Как можно строить экспозицию, не зная основ композиции? В музее нельзя не быть библиофилом, чтецом и музыкантом. В чеховском музее надо быть еще и дендрологом, потому что на попечении находится сад с уникальными деревьями. Желательно овладеть искусством фотографии. Непременно владеть компьютерной грамотностью. Надо стать коллекционером и реставратором. Вот такие люди становятся солью земли на музейной почве.
В качестве примера вспоминается Юрий Константинович Авдеев. Каким незаурядным художником он был! Директором и ученым, автором содержательных книг был Александр Зиновьевич Крейн. А какую чудесную коллекцию русских самоваров собрал в Михайловском Семен Степанович Гейченко? Какие умные, живые книги писал михайловский пушкинист! Они вошли в историю отечественной музейной культуры как светочи, как образцы для подражания.
…А судьба словно специально готовила меня к роли музейного человека. Оглядываюсь назад и вижу, как последовательно шел я через увлечения писательством, журналистикой, скульптурой, живописью, поэзией, филологией, философией, как нарабатывал опыт общения с людьми в институтской аудитории, в библиотеках и санаторных клубах, как учился организации научных конференций во дни преподавательской молодости…

            * * *
Часто приходится слышать о коллективах, представляющих собой «команду» - команду единомышленников, команду профессионалов. В музеях такой ситуации не бывает – хотя бы потому, что у нас, как правило, не бывает харизматических лидеров. Мессии – бывают, да. Люди целеустремленные, волевые, заряженные на результат уходят в армию, в бизнес, в политику, в спорт. Там принцип командной игры обнажен. Если боец во время боя будет оспаривать команды командира – такой команде хана. В футболе и хоккее часто случается, что ради результата спортсмен отдает мяч или шайбу другому. Можно ли представить ситуацию, чтобы музейный сотрудник отдал другому собственные наработки, собственные находки, собственные статьи? Я такого не встречал.
   Музейные люди - в принципе не командные игроки. Коллектив – не команда, а сумма индивидуальностей. Можно, конечно, садиться на голову и таким людям. В одном из южнобережных дворцов-музеев заместитель директора по науке поставила дело так, что запретила сотрудникам публиковать статьи в прессе. Таким правом обладала только она. Ясно, что в таких коллективах происходит процесс деградации. В периоды проведения международных конференций я заставлял научных сотрудников исполнять дополнительные функции: надо дежурить в зале, пока репетируют спектакли, надо встречать гостей на вокзале, надо консультировать участников чтений, надо обеспечит цветы, минеральную воду и так далее. Других людей попросту нет. Но всякий раз приходится выдергивать их из зала, где читаются доклады. И они – по большому счету – правы, потому что судьба дает уникальную возможность услышать новое о Чехове из первых уст. Наверное, надо использовать опыт Михаила Пушкина, бывшего одно время руководителем театральных программ. Он набирает волонтеров из числа ялтинских студентов, одевает в одинаковые футболки – и они уже команда!
Идеал – когда достижения коллектива являются суммой достижений всех сотрудников. У нас все научные сотрудники обязаны выступать с докладами, публиковать научные и просветительные статьи в прессе. У каждого должен быть свой собственный экскурсионный рассказ. Чем ярче раскрывается инициатива и талант сотрудника – тем значимее достижения коллектива.
В последнее время в связи с кризисами власти на Украине часто повторяют: «ручное управление». Ручное управление – это бессилие руководства установить такой порядок, когда дела делаются автома-тически, в силу естественных механизмов регулирования. Другими словами, каждый на своем месте делает свое дело. Я вспоминаю времена, когда музей также управлялся в режиме ручного управления. Это было необходимо по той причине, что после многолетней реставрации, когда коллектива фактически не существовало, навыки работы были утрачены, традиции забыты. Новых людей надо было учить музейному делу настоящим образом. Вместе с ними учился и я сам. Еженедельно мы проводили планерки, где подробно расписывали роли на всякое мероприятие. Музейные вечера вел сам директор, сам же водил экскурсии, сам следил за обрезкой деревьев в мемориальном саду, сам закупал расходные материалы, сам по каталогам заказывал литературу в научную библиотеку, и т.д.
И, наконец, настали благословенные времена, когда коллектив обрел профессионализм. Директор в принципе может не появляться на работе неделями – все идет в «режиме автопилота». Очень много для музея делала заместитель директора по научной работе Алла Георгиевна Головачева, которая досконально знала специфику научной музейной работы (а это и исследовательская, и фондовая, и собирательская, и просветительная работа). Ее музейный стаж – с 1980 года. За эти годы она защитила кандидатскую диссертацию, собрала материал на докторскую, опубликовала десятки статей, стала лауреатом премии имени А.П.Чехова, из года в год вела организацию международных Чеховских чтений…
Стопроцентной надежностью в работе отличается заведующая просветительным отделом Леокадия Адольфовна Бусловская. За ее плечами – служба с мужем-летчиком по гарнизонам Советского Союза, Восточной Германии… Окончила институт культуры. Красивая, элегантная, неизменно доброжелательная блондинка польских кровей стала что-то вроде визитной карточки музея. Именно она организует экскурсионный процесс. Благодаря ее заботе в большом зале литературной экспозиции постоянный аншлаг: творческие вечера заезжих московских гостей, концерты профессиональных артистов и любительских коллективов. Выступают у нас и ялтинские школьники, и гости из дальнего зарубежья – к примеру, баритон из Ирландии Вал Аллистер. За год таких мероприятий набирается до семи десятков! И все – бесплатно. Все доступно даже неимущим пенсионерам, соскучившимся по культуре.
   Известен музей выставками, которые организует Алла Васильевна Ханило. Ее, худенькую послеоккупационную школьницу, в 1946 году к сестре Чехова привела Ксения Васильевна Жукова, которая, в свою очередь, появилась на Белой даче в 1941 году. Ханило работает в коллективе до сих пор! Алла Васильевна – музейщик-универсал. Она и с художниками общается, и над школьниками шефствует, и в Салоне искусств выступает, и научные доклады готовит, и на вечерах про историю музея рассказывает, и за сохранение мемориала борется, не щадя сил… Выпустила в Германии научное описание экспонатов мемориального фонда…
Долго можно рассказывать о Юлии Долгополовой, ученом секретаре. Она в коллективе – с 80-х годов прошлого века, Высокая, стройная, спортивная, слегка ироничная. К ней тянутся интеллигентные посетители. Замечательно знает историю музыкальной культуры Ялты – это семейное: ее мать долгие годы была руководителем крымского отделения Союза композиторов. Только хорошее можно сказать о Наталье Григорьевне Ничипорук, которая основательно изучила материалы мемориального фонда и ежегодно радует новыми содержательными статьями. Абсолютно надежен в работе и жизни заведующий Гурзуфским отделом музея Владимир Иванович Костюченко, который вместе с супругой Людмилой Филипповной превратили прибрежную чеховскую дачку в цветущий оазис.
С теплом вспоминаю бывшего библиотекаря Тамару Андреевну Егорову. Она – даровитый поэт, руководитель ялтинского Литературного общества имени А.П.Чехова. Ее стихи начали переводить даже в Англии! Мы были знакомы с ней еще по обществу «Знание», где она была штатным методистом, а я заведовал секцией литературы и искусства. По ее инициативе два раза в месяц в зале литэкспозиции собирались местные литераторы. Ежегодно – к апрельским Чеховским чтениям - они выпускали сборник «Наш Чехов» со своими творческими работами. Несколько лет подряд в Ялте проходит международный фестиваль поэзии «Чеховская осень». В 2005 году состоялась презентация ее собственного сборника стихов. Тамаре Аендреевне присуждена престижная премия имени А.П.Чехова за 2005 год. Она стала лауреатом поэтических конкурсов в Балаклаве и Ялте. Ее приняли в Союз писателей России… Это ли не знак высокой творческой квалификации? Иногда думаю: как мы без нее жили?
Не работают в музее и Владимир Коробов с Николаем Рогачевым, но сохранили чеховский творческий запал. Первый, пройдя музейную школу в 80-х годах, переехал в Москву, окончил Литературный институт, издал несколько книг стихотворений, стал секретарем Союза российских писателей. Царство ему Небесное… Коля Рогачев живет в Германии, где создал Чеховское общество, проводит международные конкурсы имени Чехова на лучший юмористический рассказ, публикует статьи и сборники.
Завершая тему, добавлю, что опыт ветеранов сочетается в музее с энергией молодежи. Отметим главного хранителя Марину Владимировну Ардюкову, которую я знаю с тех времен, когда она наивной студенткой пришла в Гуманитарный университет. Она писала у меня дипломную работу о творчестве крымского писателя Анатолия Домбровского, не раз выступала на научных чтениях. Сейчас выросла до ответственной должности главного хранителя…
   В сущности, трудом вот таких людей музей Чехова и превратился в Дом русской культуры.
      А вот с хозяйственной службой нам не везет фатально. Объясняется это просто. Большинство работников музея – женщины и пенсионеры. За некоторым исключением женщины имеют дома «добытчика» - мужа, который делает основной вклад в семейный бюджет. Женщины работают в таком учреждении, как музей Чехова, для удовольствия и престижа. Работа предоставляет возможность общаться с интересными людьми, участвовать в международных конференциях, театральных фестивалях, теле- и киносъемках. На хозяйственную работу берут, как правило, мужчин. А что может предложить музей настоящему мужику? Зарплаты у нас мизерные, украсть нечего. Настоящие специалисты работают там, где платят. К нам попадает, так сказать, третий сорт. Это самая «летучая» должность: некоторые завхозы не удерживаются и полгода. И уходят со скандалом, оставляя после себя кучи мусора и нерешенных проблем. Едва ли не единственным светлым лучом в темном царстве был Михаил Андреевич Шелегеда, который работал у нас в середине 90-х годов.
Его появление в музее было необычным. Выйдя на пенсию и перебравшись в Ялту, он по-соседски заглянул в поисках работы. Я предложил вакантную должность дворника. Он посмотрел на меня странным взглядом и сказал: «А вы знаете, где я работал до пенсии?». «Где?». «В проектном институте». «А что институт проектировал?». «Атомные электростанции». «А чем занимались вы?». «Был главным инженером института».
Я подумал и сказал: «Предлагаю такой расклад. Через месяц уходит в отпуск инженер – вы будете его замещать. А так намечается вакансия заместителя по АХЧ. Идет?». «Идет».
Так за полтора месяца Шелегеда «взлетел» от дворника до заместителя директора. Михаил Андреевич оказался прекрасным, ответственным работником и добрейшим человеком. С ним мы заасфальтировали хозяйственную территорию, приобрели легковой автомобиль, поставили гараж. Но самое главное, он провел сложнейшую работу по реставрации дачи Чехова в Гурзуфе. На стройке работали солдаты из стройбата. Все таскали на плечах, поскольку к Чеховской бухте нет подъездных путей. Офицеры норовили одну и ту же работу провести по два-три раза. И то, что летом 1995 года чеховская дача открылась для посетителей – его огромная заслуга. Увы, по семейным обстоятельствам ему пришлось уехать в Севастополь. Там его быстро «прибрали» в Музей героической обороны Севастополя – на ту же хлопотную и ответственную должность.
Увы, многих сотрудников музея уже нет в живых, многие ушли на заслуженный отдых. А музей живет, обновляется, и еще многие десятилетия к нему не зарастет народная тропа…