Чито-вгрито

               
       Полночь. Северная Атлантика.  Борт подводного  ракетоносца.
       В отсеках легкий гул корабельной вентиляции, приглушенный свет подволочных плафонов, редкие команды по боевой трансляции.
       - Погружаемся на глубину двести метров. Осмотреться в отсеках! - следует очередная.
       Вслед за этим,  из ниоткуда материализуются вахтенные, выполняют, что предписано и нетленно исчезают.
       - У-у-у, - монотонно гудит вентиляция.
       - Хр-р-, - вплетается в нее  из полуоткрытых дверей кают, где отдыхает очередная смена.
       Впрочем, спят, далеко не все.
       В офицерской кают-компании, расположенной  на верхней палубе второго отсека, начинается очередной просмотр фильмов.
       Памятуя завет вождя мирового пролетариата, о том, что  «важнейшим из искусств для нас является кино», на корабле его впитывают еженощно  и в изрядных количествах.
       А поскольку старшим на борту, в этот раз  заместитель командира  соединения, ассортимент фильмов радует новизной и разнообразием.
       В сорока жестяных коробках,  полученных в Политуправлении флота и упрятанных замполитом в компрессорной выгородке первого отсека, под бдительным надзором торпедистов  хранятся перлы советского кинопроката.
       - Ну что, комиссар, чем сегодня порадуешь? -  басит от центрального стола замкомдива, и  удобно расположившиеся на диванах и  привинченных к палубе креслах,  жаждущие приобщиться к искусству офицеры, оживляются.
       Кстати, выглядят они весьма импозантно. Многие  с бритыми,  сияющими как бильярдные шары  головами, разнокалиберными усами и  пока еще жидкими бородками. Дань, так сказать, подводной моде.
       Ну, и как положено при посещении кают- компании, все в отутюженных кремовых рубашках, легких синих штанах и  кожаных тапках.
       Рубашки, по неизвестно кем заведенной традиции, украшены   выполненными  водостойким суриком штампами,  по числу пройденных   автономок  и свидетельствуют о боевой наплаванности их владельцев.
       Самые - самые  старпом и механик. Они  все в штампах, как ходячие бандероли.
       -   Предлагается новый фильм    Данелия,   - молодцевато подкручивает казацкие усы чернявый капитан 2 ранга. - «Мимино» называется.
       - Это который снял «Путь к причалу»? -  проявляет высокую осведомленность командир.
       -  Ну да, - поудобнее устраивается  в кресле механик. - По сценарию Вити Конецкого.
       -  Наш человек, -  многозначительно изрекает замкомдива. - Давай, Эдуард Иваныч, запускай берлагу.
       Замполит подает знак в сторону  уже   вооруженной бобинами   «Ураины»,  старшина -акустик, он же по совместительству киномеханик, тянет  руку к рубильнику и через секунду в полумраке кают-компании возникает тихий стрекот.   
       Сначала на белом полотне висящего впереди экрана  появляются  пленочная  перфорация, название фильма и титры,   а потом  с борта летящего вертолета открывается    прекрасная картина гор,    синеющего над ними неба и земной ландшафт. 
       - Красота, - ветерком шелестит среди зрителей, а впечатлительный доктор от восторга всхлипывает.
       Далее, после приземления, следуют несколько колоритных диалогов горцев, вызывающих у аудитории дружный смех, вертолет снова парит над горами,  и все вокруг наполняет жизнеутверждающая песня

Мера мемгеребс удзило зеца,
Замбахи вели.
Ту мильхис вмгери ту севдиоб,
Маица вмгери.
Мера мемгеребс варадабис сутква
Какачос пери
Чели силгера туда маатлес
Хода мец вмгери!

торжественно выводит мягкий баритон, и у многих по телу пробегают мурашки.

Чито вгрито чито маргалито да,
Чито вгрито чито маргалито да,

следует далее оригинальный припев, и в него вплетаются звуки барабана.
       Песня будоражит, куда-то зовет  и рвется из прочного корпуса.
       - Хорошо  поет, - покачивая в такт ногой в тапке, констатирует замкомдива. - Душевно.
       Когда первая часть   заканчивается и киномеханик перезаряжает установку,  офицеры  живо обмениваются впечатлениями и  довольно улыбаются.
       - Вот видишь, Михал Иваныч, -  обращается командир к здоровенному   минеру. - Летает человек в воздухе, песни душевные поет. - А ты на швартовках всегда матами ругаешься.
       - Он,   не ругается, - пихает локтем в бок приятеля командир ракетчиков. - Это наш Миша так разговаривает.
       В кают-компании грохает смех, и фильм продолжается.
       Когда он заканчивается и врубается свет, офицеры некоторое время сидят и молчат. Всем хочется продолжения и почему-то грустно.
       На следующую ночь «Мимино» показывают в старшинской кают-компании мичманам и матросам, и тот, что называется,  вызывает фурор.
       «Чито вгрито»  бормочут на многих боевых постах и в рубках, а  в общественных, вроде курилки и амбулатории местах, то и дело летают крылатые фразы.
Типа, «Ларису Ивановну хачу» или «Я тебе умный вещь, скажу. Только ты не обижайся».
       А когда в кают-компаниях пьют вечерний чай, к которому подается сухая простокваша, кто-нибудь обязательно интересуется у соседа «ты пачиму кефир не кушаишь? Ни любишь?».
       И еще многих интересует перевод слов «чито вгрито», по поводу которых разгораются жаркие дискуссии.
       В экипаже есть русские, украинцы, белорусы и даже сыны  вольных степей, а вот грузин  нету.
       Точку в этом вопросе ставит экипажный полиглот -  доктор.  «Чита», исходя из его лингвистических  познаний, это  девушка - зазнайка. Данное   устраивает стороны, и все довольны.    
       На исходе третьего месяца, при возвращении в базу, в последнюю ночь на борту снова крутят полюбивший фильм, мягкий баритон  поет о Чите, и все грезят о родном береге…

       Спустя десять лет, волею судеб и начальства  отрешенный от моря, я  вылетел  в свою первую командировку в Грузию.
Была осень, убаюкивающе   гудели турбины, за иллюминатором лайнера куда-то плыли облака.
       Тбилиси встретил  хорошей погодой,  своим неповторим колоритом  и радушием хозяев.
       Когда поселившись в один из номеров гостиничного комплекса Ваке, после ужина  я сидел вместе с ними на террасе и любовался вечерним городом, из расположенного внизу парка, со скользящими над ним кабинками  фуникулера, легкий ветерок донес  слова знакомой песни.
       - Что, нравится? -  поинтересовался самый старший, по имени  Георгий.
       - Очень, - кивнул я и рассказал где и когда ее впервые услышал.
       - Ясно, - переглянулись коллеги, и вскоре распрощались, пожелав мне спокойной ночи.
       А спустя неделю,  когда мы вместе  бродили по узким улочкам древней столицы Грузии Мцхета, друзья пригласили меня пообедать в один из расположенных там ресторанов.
       Называли они его «пацха», пристроен он был к скале и, судя по обстановке, тоже был весьма древним.
       В обширном пустом зале  нас уже ждал установленный поперек дубовый стол, поражающий обилием блюд и напитков, и мы,  не мешкая, отдали ему должное.  Седовласый тамада красочно провозглашал тосты, пили за партию, дружбу народов и процветание.
       Затем к  сидящему рядом со мной Георгию подошел хозяин в «сванке»* и черной рубашке, перетянутой серебряным пояском,  наклонился  и что-то прошептал.
       Тот клюнул горбатым носом,  положил мне  руку на плечо и кивнул в сторону двери, - смотри.
       В следующее  мгновение  ее створки со скрипом растворились, и  в зал пружинистой походкой вошли пятеро людей,  с музыкальными инструментами в руках.
       Не обращая внимания на присутствующих, мужчины гордо  стали напротив, инструменты в их руках ожили, и  к сводам полетели  красивые, как сама жизнь, слова. 

Мера мемгеребс удзило зеца,
Замбахи вели.
Ту мильхис вмгери ту севдиоб,
Маица вмгери.
Мера мемгеребс варадабис сутква
Какачос пери
Чели силгера туда маатлес
Хода мец вмгери!

блестя маслинами глаз, чудно пел выступивший чуть вперед  невысокий крепыш, и за столом   внимательно слушали.
       А когда  эхо последних слов замерло и последовали аплодисменты, один из наших даже прослезился.
       - Ты что, Автандил? - уставились на него соседи.
       - Птичку жалко, - приложил он к глазам платок, и зал содрогнулся от хохота.
       - Это песня так называется, «Птичка невеличка» - наклонился ко мне Георгий, и я тоже рассмеялся.
       Ошибся, оказывается, наш полиглот.
       Тогда, в Атлантике.