С украинского http://proza.ru/2012/03/01/1825
Все было ярко-красным на девочке Павлинке - от бантика в косичках до ботинок. Ей патологически нравился этот цвет. И она враждебно воспринимала любую попытку родителей одеть себя иначе, наотрез отказываясь носить вещи другого цвета. Мать от этого была не в восторге, но ничего не поделаешь - баловала, угождала, шила, вязала, выменивала у людей и даже перекрашивала новую одежду в красные тона. Поперёк желаний дочери невозможно было становиться, потому что в гневе та падала на пол, закатывая истерику.
Миновали годы, девочка Павлина превратилась в упитанную, грубоватую девушку и вышла замуж за застенчивого парня, с непонятным ей внутренним миром. Цветную гамму своего наряда ей, как жене, пришлось слегка расширить, потому что Тихон ей таки нравился, а он вскоре запротестовал. Ему хотелось мягких, спокойных тонов. Книголюб и владелец богатой библиотеки, он увлекался историей великих цивилизаций и мог часами рассказывать жене о древних поселениях аборигенов американского континента. Особенно восторженно и как-то яро Тихон говорил о непревзойденном умении индейцев различать до двухсот оттенков и что каждый ребенок у них знает название каждого оттенка. Павлина тонкие намеки мужа пропускала мимо ушей, украшенных рубиновыми серёжками.
Сама она книг не любила, и с тех пор, как вышла замуж, так ничего и не прочитала. Бесконечные телевизионные сериалы, особенно с кровавыми бандитскими разборками, игра с подругой в карты до первой обиды-поражения, раскладывание пасьянсов – таким был круг её интересов. А мужа подавляли красные тарелки, чашки, которыми приходилось пользоваться. Такая посуда забивала свойственный блюду вид, не давая возможности оценить саму еду. Это все равно, что есть с закрытыми глазами, вкус уже был не тот, аппетит пропадал. Чтобы как-то спасти положение, он по-тихому прикупил себе немного белой посуды. Это вызвало у Павлины взрыв раздражения.
- Ты что, брезгуешь есть из моих тарелок? - нависала она над столом грудью.
- Вовсе нет, дорогая, просто мне нравится белый цвет. Не волнуйся.
- Нет, брезгуешь. Я вижу... Может, и я тебе уже не такая? Ты ж никуда со мной не выходишь!
В руках Павлины большой кухонный нож рассекал воздух. Атмосфера угрожающе электризовалась, как перед грозой.
Так в семейном корабле появилась первая темно-красная трещина, через которую влились недоверие и подозрения. И хотя сидели они на одной палубе – качались каждый на своей волне. Дальше - больше. Тихон завел небольшую собачку, отдаленно напоминавшую болонку, и перенес на неё свои невостребованные чувства: сожаление, ласку и тепло. Жена едва сдерживала себя, глядя, как он нежно обращается к Биллу, какие необычные слова он дарит собаке.
Долго так длиться, конечно, не могло. Какая-то незначительная причина переполнила чашу её терпения, и красное пламя, которое так долго теплилось в сумерках Павлининой души, вырвалось наружу. Неистовый крик, брань, раскрасневшееся лицо, размахивание рук…
Все, что сдерживалось, скрывалось, бурно выплеснулось наружу, и было так необычно, неожиданно для мужа, что он просто оцепенел. Его молчание еще больше распалило гнев жены, правда, традиционного падения её тела не состоялись. Павлина выскочила из дома, и ее ошалевший взгляд остановился на Билле. Вот кто мешает им жить! А дальше уже совсем тормоза отказали, схватила топор, который попался под руку, резкое его движение - и Билл окрасился в красное. Следом наступило облегчение и какое-то отупение.
На следующий день в голове женщины почему-то остались незначительные штрихи вчерашнего, она мало что помнила, ходила молчаливая и даже улыбалась. Тихон с трудом переживал смерть болонки. Что-то очень тяжелое уселось на плече и не хотело слезать.
«Моя жена психически больна, - с болью в душе, думал он, - истерический невроз или психопатия?» Он терялся в догадках, листая Справочник фельдшера. Сведений по психиатрии не хватало, диагнозы в клинических проявлениях были так похожи, что скоро в его голове всё перепуталось, а обсуждать свои проблемы с чужими он не отважился.
Мужу казалось, что уже не склеить разбитый семейный кувшин, даже трудно соединить осколки. Оставались короткие мгновения в отношениях с женой, когда Тихон чувствовал себя уверенно и уютно. Это когда длинные красные сережки ритмично и обреченно ерзали на кровати, а потом - все быстрее и быстрее...
В такие минуты владычества он наслаждался собственной силой. Слушал приглушенный сладкий стон... Преодолел, победил... И вот Павлина, еще недавно такая грозная – теперь увлажнена, лежит размякшая, с закрытыми глазами...
Почему-то он панически боялся потерять эти ощущения. И новый день приносил новую утеху.
Как только пустую будку заселило сероватое, лающее создание, Тихон снова стал заботиться о нём и баловать.
С Павлиной всё было иначе. Она привыкла, чтобы окружающие слушали и нахваливали её, как ту красную девочку-школьницу, которая всегда была в центре внимания. Мир должен был вертеться вокруг неё. Она жаждала этого постоянно. Однако новый день приносил разочарование, грубо нарушал её детские прихоти и привычки и своей серостью пачкал цвета заветных мечтаний Павлины. Людская молва о зарубленной собаке сделала свое дело. Уже никто не улыбался, завидев ее, люди перешептывались и молча расходились при её появлении. Бабушки тайком крестились и говорили, что она пьёт свежую кровь, потому и посуда у нее красная, и окрестили её Вампиршей.
Каждодневный вид окаменевших лиц, отведенных глаз был ей нестерпим. Да и муж дома смотрел на неё как-то подозрительно и испуганно. Разочарование, недовольство снова накапливалось в ней и не имело выхода. А тут еще вечно лающий Туман оказался самой обычной сукой, которую Тихон стал звать Тумкой. Как только подруга подросла, так и пробил вновь недобрый час.
Летним вечером двор наводнила стая косматых, бездомных, с оторванными хвостами и без ошейников собак. Их было так много, что около суки началась настоящая грызня за главенство доминантных генов. Тихон выскочил на шум из дома и чуть не грохнулся: какой-то косматый здоровяк, весь в репьях, с прокушенным ухом, оседлал Тумку.
Сколько сил было потрачено на выведение у суки блох! Какие дорогие собачьи шампуни были куплены и вылиты на шерстку!
Мужчина почти физически ощутил, как тысячи этих паразитов уже перепрыгнули на нежное тело его любимицы. Отвращение и возмущение его были безграничны, как будто блохи побежали по нему самому.
Отважно разогнал он стаю и занёс суку в дом. Что было делать? Скоро вернётся жена и станет ругаться. Да, это запах привлекает самцов, надо его уничтожить. Как? Он налил полные горсти духов, дезодорантов, даже лака для волос и все это выплеснул на Тумку. Комнату наполнил «термоядерный» аромат, собака скулила и чихала.
Немного успокоившись, Тихон вспомнил о приятеле, у которого была сиамская кошка и который очень заботился о чистоте её породы. Нынешней весной он говорил о каких-то антисексуальных пилюлях. Надо немедленно ехать, пока парфюмерия действует. Он посадил Тумку на цепь и на мотоцикле помчался в соседнее село.
Раздраженная Павлина возвращалась с работы. В собственном дворике ей открылась совсем непонятная картина. Несколько собак окружили будку, куда каким-то образом залез и разместился здоровенный пес, гордо высунув косматую голову. Все другие вертелись вокруг и лаяли. Тумка, натянув цепь, жалась в сторонке. И здесь до женщины дошёл резкий запах от суки. Что это? С ноздрями, расширенными от вони, гнева и плохого предчувствия, молодая женщина вбежала в дом. Вокруг валялись упаковки от её парфюма, стоял нестерпимо тяжелый запах.
И опять плеснул в глаза, всё заливая, знакомый красный свет – и полное возмущение, половодье гнева. Его было так много, что он хлынул рекой, и в этом было свое наслаждение, облегчение. Земля плыла под ногами, движение быстрое и уверенное, ничто не остановит его.
Уже начинало смеркаться, когда вернулся Тихон. Мимо ворот юркнул испуганный пес, поджав хвост. Мертвая тишина. В предчувствии непоправимого зашел он во двор. Окровавленная Тумка лежала у ворот с куском металлической цепи. Будка была изрублена вместе с косматым вожаком, который не смог вовремя оттуда выбраться. Здесь же недалеко валялся щербатый топор. И кругом кровь. Тот ненавистный ему цвет выглядел в сумерках темным и почти незаметным. Но мужчина знал: наступит день, и всё проявится. То «завтра» еще нужно пережить. Лечить жену, слушать «страшный суд» соседей. Тяжело опустившись на порог, Тихон подумал о жестокости мира.
…Наш глаз за сотни тысяч лет так сформировался, что сегодня каждый человек имеет как бы по два глаза в одном. Один видит днем голубое небо и красную кровь, другой - приспособлен для ночи, когда все красное исчезает. В сумерках наибольшая чувствительность смещена к голубому, подальше от красного. Почему так? Сколько времени было нужно для формирования «вечернего» глаза человека? Вероятно, в этом заложены тайные желания миллионов людей, ведь они тысячелетиями хотели видеть перед сном в вечерних сумерках у своего жилища светлое голубое небо, а не страшный мрак ночи и кровь убиенных…
«Глаз изменился, - размышлял он, - ни один зверь не может похвастаться таким зрением. А мир остается жестоким, кровавым поныне».
Возможно, впервые в жизни Тихону захотелось, чтобы завтра не наступало и сумерки длились вечно.