Блондинка на выданье

Жизнь  игра,  и  все  мы  в  ней  актёры,  любил  говаривать  помрёж  у  нас  в  театре,  большой  любитель  творчества  Тамары  Гвардцители. 
Я  с  меланхоличным  видом  включила  радио,  и  оттуда  понеслись  звуки  музыки,  играла  пресловутая  « Виват,  король,  виват »,  о  которой  я  сейчас  вспомнила.  Я  тут  же  добавила  звук,  с  удовольствием  подпевая,  и  постукивая  длинными  миндалинами  по  рулю  в  такт  музыке. 
Я  всячески  пыталась  отвлечься  от  грустных  мыслей,  от  тоски  и  хандры,  и  даже  приближающийся  Новый  год  меня  не  радует.  Я  с  детства  жду  в  Новый  год  чуда,  какой-то  небывалой  сказки.  До  сих  пор,  а  мне  уже  двадцать  семь,  я  несколько  наивна,  и  испытываю  благоговение  перед  Новым  годом,  и  перед  Рождеством.  Ребёнком  ждала  принца  на  белом  коне,  в  юности  влюбилась,  но  это  было  несерьёзно,  а  потом  на  мою  голову  обрушилась  такая  любовь,  о  какой  можно  только  мечтать. 
Но  хорошие  пай – девочки  в  большинстве  своём  влюбляются  в  плохих  мальчиков,  и  это  парадокс.  Я  не  стала  исключением. 
Мой  плохой  мальчик  бьёт  все  рекорды,  бандит,  убийца,  наркоторговец,  и  самая  последняя  скотина  по  жизни. 
Я  родила  от  него  дочку,  и  обожаю  Василису  сверх  всякой  меры.  Где-то  в  глубине  души  я  надеялась,  что  его  можно    оправдать,  рвалась  между  ним  и  мужем,  но  недавно  узнала,  что  он  совершенно  конченый  человек. 
Для  меня  это  было  смерти  подобно,  и  я  выгнала  его  из  своей  жизни,  совсем.  Раньше  он  докучал  мне  своими  признаниями  в  любви,  и  безумно  дорогими  подарками,  а  теперь  я  его  даже  на  порог  своего  дома  не  пускаю.  С  Василинкой  он  видится  посредством  няни. 
Но  это  оказалось  так  тяжело,  я  даже  не  представляла,  что  до  такой  степени  не  могу  жить  без  него.  В  первый  момент  я  не  поняла,  что  вообще  произошло,  это  был  просто  шок. 
Рыдала,  запершись  в  кабинете  издательства,  крушила  всё  подряд,  поставила  на  ноги  всех  сотрудников,  заставила  летать  на  реактивной  метле.  Даже  Генриху  нахамила. 
Последний  был  немало  удивлён,  а  потом  увидел  меня  в  баре,  пьяную  в  стельку,  прочитал  мою  статью,  и  всё  понял. 
Он  вообще  догадливый. 
А  потом  во  мне  что-то  оборвалось,  и  на  место  отчаянья  и  агрессии  пришла  апатия.  Как – будто  весь  воздух  выкачали,  и  жить  не  хотелось,  словно  из  меня  душу  вырвали,  даже  дышать  было  нечем. 
Чтобы  меньше  думать  о  Диме,  и  не  рыдать  в  подушку,  я  завалила  себя  работой.  Позвонила  Анджеле  Ивановне,  главному  редактору  криминального  глянца,  договорилась  с  ней,  и  с  одним  географическим  изданием,  с  которым  теперь  сотрудничаю. 
Я  окончательно  вышла  на  финишную  прямую,  и  стала  кваликафицированной  журналисткой.  Пишу  криминальные  статьи,  мне  дали  рубрику,  как  свободному  журналисту,  а  в  географический  журнал  я  поставляю  к  статьям  ещё  и  фотографии.  Я  завалила  себя  работой,  но  стало  только  хуже.  Денег  значительно  прибавилось,  но  тоска  стала  сильнее. 
В  своих  статьях  я  выливала  всю  боль,  которая  скопилась  в  душе,  Генрих  смотрел  на  меня  с  жалостью,  а  журнал  разлетался  в  два  счёта. 
Но  сегодня  утром,  я  уже  хотела  войти  на  кухню,  но  услышала  голос  Макса. 
- Она  меня  не  любит, - уверенно  сказал  он. 
- С  чего  ты  взял? – протянул  Иван  Николаевич,  мой  свёкр. 
- А  ты  видел,  какая  она  стала,  когда  прогнала  Северского  из  своей  жизни?  Из  неё  словно  воздух  выкачали,  ходит,  как  бесплотный  дух,  а  ночью  в  дикую  кошку  превращается. 
- Тебе  лучше  знать, - буркнул  Иван  Николаевич. 
- Да  и  потом,  ты  вообще  видел,  что  у  неё  в  ухе?  Что  она  вдела? 
- Браслет? – ехидно  осведомился  Иван  Николаевич. 
- При  чём  тут  браслет? – резко  воскликнул  Максим, - у  Дмитрия  в  ухе  крохотное  колечко  из  платины  с  бриллиантиком. 
- Что  за  мода  пошла? – недовольно  пробурчал  мой  свёкр, - мужчинам  уши  прокалывать?  Терпеть  это  не  могу. 
- Мы  сейчас  не  о  моде  говорим,  дело  в  том,  что  Вика с прошлой  зимой  проколола  себе  уши.  Вдобавок  к  имеющимся  дыркам  сделала  три  в  одном  ухе,  и  две  в  другом.  А  летом  вынула  медицинские  серёжки,  и  вставила  гвоздики  с  сапфирами  и  бриллиантами.  А  в  седьмую  дырку  точь-в-точь  такую  же  серьгу,  как  у  этого  подонка. 
- И  что  из  того?  Купила  такие  же  серьги,  как  и  он. 
- Да  нет  у  неё  второй  серёжки,  меня  это  взволновало,  и  я  полазал  в  её  шкатулке  с  драгоценностями.  Нет  у  неё  второй  серьги,  а  когда  она  заснула,  я  поближе  рассмотрел  серьгу,  она                абсолютно  такая  же,  как  у  Дмитрия. 
- Думаешь? 
- Уверен, - со  вздохом  сказала  Макс, - она  не  любит  меня. 
- Вот  уж  не  думал,  что  ты  такие  мелочи  замечаешь. 
- Когда  тебя  постоянно  пилят,  твердят,  что  ты  не  романтичный,  да  ещё  и  бывшего  мужа  в  пример  приводят,  поневоле  начнёшь  всё  замечать. 
- Ты  её  так  любишь? 
- Да  я  жить  без  неё  не  могу,  а  она  без  него,  я  в  этом  уверен. 
- Что  за  блажь  тебе  в  голову  стукнула? – вклинилась  Анфиса  Сергеевна, - она  не  из-за  него  так  страдает. 
- А  из-за  чего  же  ещё? 
- Да  из-за  того  малыша,  который  у  вас  погиб.  Она  мне  как-то  призналась,  что  безумно  об  этом  сожалеет.  Она  только  кажется  холодной,  как  снежная  королева,  а  сама  рыдает  втайне  ото  всех  в  подушку. 
- Я  даже  и  не  думал, - растерянно  проговорил  Максим. 
- А  ты  подумай. 
- Кстати,  а  вдруг  у  неё  какие-то  проблемы  после  падения  и  выкидыша  начались?  Больше  полугода  прошло,  а  она  по  новой  так  и  не  забеременела. 
Больше  я  слушать  не  смогла,  слёзы  сдавили  горло,  и  я  вылетела  вон  из  дома. 
Даже  пение  Тамары  Гвардцители  не  могло  меня  успокоить,  и  я  выключила  радио,  когда  она  замолчала. 
Какая  же  Анфиса  Сергеевна  хорошая,  относится  ко  мне,  как  к  родной  внучке,  а  не  как  к  жене  внука.  Выдумала  про  малыша,  правда,  выкидыш  у  меня  был,  и  я  дико  расстроилась  из-за  этого,  но  до  сих  пор  я  не  забеременела  только  по  одной  причине:  я  пью  противозачаточные  таблетки. 
Я  надеялась  восстановить  наши  с  Димой  отношения,  мы   какое-то  время  были  любовниками,  но  потом  всё  рухнуло.  И  сейчас  я  вдруг  страстно  захотела  ещё  одного  малыша.  У  нас  с  Максом  уже  есть  двойня,  Лиза  и  Леня. 
Хочу  ещё  одного  ребёнка.  Я  вытащила  из  сумки  таблетки,  и 
просто  выбросила  их  в  окошко,  и  закрыла  стекло. 
Теперь  надо  только  к  геникологу  съездить,  и  с  ним  проконсультироваться. 
Мне  сейчас  надо  в  издательство,  а  потом  нанесу  визит  Исааку  Наумовичу,  и  я  набрала  номер  частной  геникологии. 
- Здравствуйте,  геникология,  я  вас  слушаю, - весело  воскликнула  Ирочка,  сидящая  в  приёмной. 
- Здравствуй,  Ирина, - сказала  я, - это  Эвива  Миленич  беспокоит.  Можешь  меня  на  сегодня,  на  вечер  записать? 
- Извините,  конечно,  но  на  сегодня  всё  занято,  могу  только  на  послезавтра.  Устроит? 
- Не  устроит, - жалобно  протянула  я, - мне  сегодня  очень  нужно.  Очень,  очень,  пожалуйста,  найди  время. 
- Подождите,  я  сейчас  посмотрю, - раздался  шелест,  а  потом  голос  Ирины, - приезжайте  к  трём  часам,  Исаак  Наумович  примет. 
- Спасибо  огромное, - возликовала  я,  и  отключилась,  бросила  телефон  в  сумочку,  и  поехала  в  издательство. 
Но,  когда  я  вышла  из  лифта,  ко  мне  со  всех  ног  кинулся  Генрих,  и  вид  у  него  был  весьма  взбудораженный. 
- Наконец,  ты  приехала, - и  потащил  меня  в  сторону  зала  заседаний. 
- Что  случилось? – попыталась  я  затормозить  на  каблуках,  но  споткнулась,  и  чуть  не  упала,  пробив  дыру  в  линолеуме. 
- Уладь  этот  вопрос,  пожалуйста,  а  то  я  не  знаю,  что  мне  делать, - как-то  даже  жалобно  воскликнул  он. 
- Пока  ты  мне  не  объяснишь  суть  вопроса,  я  точно  ничего  уладить  не  смогу, - скрипнула  я  зубами, - в  чём  дело? 
- А  дело  в  том,  что  у  меня  в  зале  совещаний  сидят  два  идиота,  и  я  не  знаю,  что  с  ними  делать. 
- Какие  ещё  идиоты?  Да  ответь  же,  наконец! – не  выдержала  я. 
- Пошли, - он  втолкнул  меня  в  свой  кабинет, - присядь. 
- Я  лучше  постою, - бросила  я  на  диван  пальто,  и  сумочку. 
- Вообщем,  у  нас  с  отцом  гениальная  задумка,  мы  хотим  печатать  книги. 
- Книги? – ошеломлённо  протянула  я, - вы  хоть  понимаете,  во  что  вы  меня  втягиваете?  Я  не  редактор!  Вернее,  я  сижу  тут  в  должности  главного  редактора,  пишу  статьи,  редактирую  короткие  тексты,  но  книги!  Я  не  смогу! 
- Подожди,  не  кричи, - остановил  поток  моего  красноречия  Генрих, - ты  главный  редактор!  Самый  главный!  Главной  и  останешься,  и  моим  замом.  Ты  только  бумаги  будешь  подписывать,  а  для  книг  я  найму  специалистов,  уже  обратился  в  Литературный  институт. 
- Сумасшедший! – припечатала  я  начальника. 
- Но  я  не  думал,  что  сюда  толпами  повалят  психи, - воскликнул  Генрих. 
- Подобное  притягивает  подобное, - ухмыльнулась  я. 
- Не  хами  начальству, - хмыкнул  Генрих, - лучше  помоги.  Выходит,  придётся  толпу  сотрудников  нанимать.  Нужен  технический  редактор,  должность  художественного  пока  за  тобой,  а  там  посмотрим,  как  справляться  будешь.  Ещё  нужен  руководитель  художественного  отдела... 
- Вообщем,  это  аут  полный, - резюмировала  я, - ты  повесил  себе  ярмо  на  шею. 
- Мы  с  отцом  хотим  расширения,  это  больше  денег,  больше  прибыли. 
- А  мне-то  что  с  этого? – прищурилась  я. 
- А  тебе  высокую  зарплату,  в  два  раза  больше,  чем  у  тебя  была. 
- За  большой  зарплатой  маячит  большая  ответственность, - покачала  я  головой, - ладно,  говори,  что  там  у  тебя  на  данный  момент? 
- Пришёл  какой-то  идиот,  заявился  с  матерью.  Она  с  порога  заявила:  вам  оказана  честь,  платите  миллион  евро,  и  печатайте  сыночку.  Представляешь?  Да  таких  гонораров  ни  в  одной  стране  мира  не  платят! 
- Прикол, - протянула  я, - так  выставите  их  из  редакции. 
- Как  ты  себе  это  представляешь? – подпрыгнул  Генрих, - они  же  потом  в  жёлтую  прессу  побегут,  и  подмочат  нам  репутацию. 
- Ты  абсолютно  прав, - я  уселась  на  диван, - они  могут  такое  устроить,  и  нужно  что-то  с  этим  сделать.  У  меня  мозг  раскис. 
- Нужно  как-то  донести  до  них,  что  начальные  гонорары  маленькие,  они  повышаются  с  популярностью.  Может,  ты  это  сделаешь? 
- Как  это  мило,  сильный  мужчина  прячется  за  спину  хрупкой  женщины, - умилилась  я, -  ладно,  фиг  с  тобой,  попробую. 
- Пошли, - вскочил  Генрих,  а  я  за  ним. 
Он  резко  распахнул  дверь  в  зал  совещаний,  я  упёрлась  в  его  спину,  сделала  несколько  шагов,  и  обомлела. 
За  столом  сидел  мой  третий  супруг,  Эдуард,  и  его  мамочка,  моя  бывшая  свекровь,  выпившая  у  меня  кварту  крови,  Ксения  Михайловна. 
- Знакомьтесь, - сказал  Генрих, - это  наш  главный  редактор,  мой  заместитель,  Миленич  Эвива  Леонидовна. 
Вот  уж  чего-чего,  а  этой  встречи  я  не  ожидала.  А  ведь  должна  была  догадаться,  когда  Генрих  озвучил  их  условия.  Я  недолго  прожила  с  этими  субъектами,  но  отвращение  прочно  засело.  Впрочем,  Ксения  Михайловна  всегда  относилась  к  творчеству  своего  сына  с  придыханием,  а  я  пыталась  достучаться  до  его  тупого  сознания. 
- Эта  выскочка – ваш  заместитель? – вскричала  моя                экссвекровь, - вы  шутите?  Да  она  самая  бездарная  личность,  какая  только  имеется  на  планете!  Как  вы  могли  взять  её  на  работу?  Нам  не  нужен  такой  редактор!  Я  открою  вам  глаза,  она  полный  профан  в  литературе. 
- Простите? – малость  ошалел  Генрих, - Эвива  Леонидовна  одна  из  лучших  сотрудников,  она  талантливая  журналистка,  и  самая  настоящая  акула  пера.  Она  автор  множества  изумительных  статей,  тонких,  изящных,  иронических,  и  только  благодаря  ей  наш  журнал  разлетается  в  допечатке. 
- Вы  издеваетесь? – вздёрнула  брови  Ксения  Михайловна,  и  я  вдруг  поняла,  как  от  них  избавиться. 
- Даже  более  того,  я  заведую  финансами  издательства, - с  иезуитской  улыбочкой  выдала  я, - платёжками,  и  гонорарами,  решаю,  кому  сколько  заплатить. 
Генрих  изумлённо  на  меня  посмотрел,  уж  он-то  прекрасно  знает,  что  этим  главный  бухгалтер  занимается,  и  открыл  было  рот,  но  я  сделала  такие  глаза,  что  он  тут  же  его  закрыл. 
- Вы  доверили  своё  состояние  этой  идиотке? – встала  из-за  стола  Ксения  Михайловна, - неудивительно,  что  в  продаже  одни  тупые  детективы  и  ужастики,  а  нормальной  литературы  нет. 
- Что  вы  подразумеваете  под  нормальной  литературой? – прищурилась  я, - съезды  Ленина?  Топорный  текст,  перемешанный  фразами  из  сантехники?  Думаете,  люди  такие  кретины,  и  не  поймут?  Ладно,  пусто  будет  Ленин,  лишь  бы  он 
был  написан  нормально,  это  мог  бы  быть  учебный  труд  по  истории,  но  у  Эдуарда  нечто,  напрочь  неудобоваримое. 
- Завистливая  мерзавка! – топнула  ногой  Ксения  Михайловна,  и  они  вылетели  вон  из  редакции. 
- Баба  с  возу,  лошади  легче, - плюхнулась  я  на  стул, - идиоты! 
- Викуль,  прости,  а  что  это  было  сейчас? – спросил  прибалдевший  Генрих, - что  за  хрень  про  финансы  ты  тут  несла? 
- Это  мой  третий  супруг,  и  бывшая  свекровь, - вздохнула  я, - и  они  прекрасно  знают,  что  от  меня  они  денег  за  свои  опусы  не  дождутся,  и,  тем  более,  не  получат  гонорара. 
- Ты  хоть  понимаешь,  что  они  сейчас  в  жёлтую  прессу  побегут? 
- Да  не  побегут  они  никуда, - махнула  я  рукой, - Эдуарда  нигде 
не  возьмут,  а  наш  отказ  воспримут,  как  мою  месть.  Репутация  издательства  не  пострадает,  а  моя  и  так  подмоченная. 
- Понятно, - Генрих  уселся  напротив, - но  ведь  мы  вполне  могли  их  напечатать,  почему  ты  их  вытурила? 
- Потому  что  знаю,  что  пишет  Эдуард.  Минуточку, - я  пододвинула  к  себе  ноутбук  Генриха,  стоявший  на  столе,  и  вышла  в  Интернет, - знаешь,  я  очень  удивилась,  когда  это  увидела,  но  факт  остаётся  фактом.  Дело  в  том,  что  он  пишет  свои  опусы  от  руки,  ума  не  приложу,  откуда  это  здесь  взялось.  Гляди,  вот  это  его  роман,  а  вот  его  стихи. 
- Какие  странные  стихи,  спотыкаешься  через  слово, - пробормотал  Генрих, - кстати,  голубка  ты  моя,  белокрылая,  я  тут  у  тебя  кое-что  нашёл.  Искал  документацию,  и  напоролся  на  тетрадку.  Извини,  не  удержался,  не  думал,  что  там  что-то  личное,  и  сунул  свой  нос.  Ты  стихи  пишешь? 
- Да  я  так, - у  меня  краска  к  лицу  прилила, - как-то  само  получилось. 
- Не  тушуйся,  давай  поговорим, - улыбнулся  Генрих. 
- О  чём  говорить-то? – вздёрнула  я  брови. 
- Сходи  к  литераторам,  пусть  они  тебе  объяснят,  как  лучше  писать. 
- Что  ты  имеешь  в  виду? – сощурилась  я. 
- Что  тебе  лучше  поговорить  со  специалистами. 
- А  меня  ты  считаешь  не  специалистом? – засмеялась  я, - я  же  пишу  статьи. 
- Ну  и  что?  Ты  не  поэт!  Ты  не  знаешь,  как  рифмы  надо  строить. 
- Спятил, - вздохнула  я, - я  боюсь  народа.  Я  не  смогу  читать  стихи  прилюдно,  это  личное.  Да  и  потом,  мне  кажется,  что  на  таких  сборищах  сидят  одни  неудачники.  А  чем  им  ещё  заниматься?  Их  никто  не  печатает,  вот  они  и  плюются  в  более  удачливых  коллег,  хвалят  сами  себя. 
- Сам  себя  не  похвалишь,  никто  не  похвалит, - развёл  руками  Генрих, - ладно,  вот  тебе  адрес,  съезди,  если  захочешь. 
Я  машинально  взяла  у  начальника  бумажку  с  адресом,  кинула  в  свою  необъятную  сумку,  в  которой  всё  имеет  обыкновение  безвозвратно  исчезать,  и  встала  с  места. 
- Пойду,  дел  много,  номер  надо  в  печать  сдавать, - и  я  отправилась  в  свой  кабинет. 
Я  просидела  за  компьютером  несколько  часов.  Чувствуя,  что  начинают  уставать  глаза,  я  закончила  работу,  и  отправила  макет  в  типографию.  А  сама  отправилась  обедать. 
Взяла  в  кафе  салат  из  морепродуктов,  апельсиновый  сок,  и  кофе  с  пирожными. 
Вкусив  любимого  салатика,  я,  было,  расслабилась,  и  тут  надо  мной  раздался  вопль. 
- Здравствуйте,  Эвива  Леонидовна. 
- Кирилл!  Зачем  так  орать? – свирепо  осведомилась  я, - чего  тебе  опять  надо? 
- Эвива  Леонидовна,  вы  не  понимаете! – парень  плюхнулся около  меня, - нам  надо  раскрутиться! 
- Прости? – я  хлебнула  сока  из  стакана, - что  ты  имеешь  в  виду? 
- Я  имею  в  виду,  что  нам  нужна  сенсация,  шквальный  материал.  Какой-нибудь  скандальчик,  крупный,  желательно.  Представляете,  какой  бенц  будет?  А  давайте,  мы  что-нибудь  соврём  про  кого-нибудь. 
- А  давай,  я  тебе  осветительную  арматуру  на  лице    прикреплю? – погрозила  я  ему  увесистым  стаканом, - представляешь,  какой  бенц  будет?  Главный  редактор  огрел  своего  заместителя!  Ты  только  представь  заголовок!  Скандальчик  будет! 
- Да  ладно  вам, - протянул  Кирилл, - я  же  хотел,  как  лучше. 
- А  получилось,  как  всегда.  Хватит  чушь  молоть!  Если  не 
хочешь  работать  в  интеллигентном  глянце,  иди  в  жёлтую  прессу,  уверена,  там  ты  себя  найдёшь. 
- Просто  я  хочу,  чтобы  глянец  стал  нормальным,  настоящим. 
- А,  по-твоему,  он  не  настоящий? – стала  злиться  я. 
- Он  скучный, - протянул  Кирилл, - а  статьи  у  вас  нудные,  если  честно.  Вы  уж  извините,  но  это  чистая  жвачка.  Ни  намёка  на  агрессию. 
- Слушай  меня  сюда,  знаток  человеческих  душ,  я  тебе  в  тысячный  раз  повторяю,  у  нас  правильный  журнал,  мы  не  придумываем  сплетни,  и  не  ищем  их.  Ты  сюда  пришёл,  и  с  ходу  стал  свои  порядки  устанавливать,  а  этот  журнал – детище  Генриха  Вениаминовича.  Он  его  с  таким  трудом  поднимал,  я  лепту  внесла,  покойный  Елисей  Семенович,  Вениамин 
Фридрихович,  фактический  владелец  журнала.  Так  что  сиди,  и  помалкивай,  а  то  я  тебе  устрою  бенц.  « Желтуха »  расходится  одним  тиражом,  второй  они  редко  печатают,  а  у  нас  три  тиража  в  двух  странах  разлетаются.  Усёк  момент?  Тебе  деньги  не  нужны? 
- Денег  мне  даст  папа-банкир, - нахохлился  парнишка, - а  я  просто  хочу  имя  себе  создать. 
- Какой  же  ты  ещё  наивный, - вздохнула  я, - послушай,  Кирилл,  почему  ты  пошёл  именно  в  журналистику?  Почему  на  экономический  не  отправился?  Если  твой  отец  банкир,  то  тебе  надо  продолжить  династию. 
- Этим  мой  старший  брат  занимается, - неожиданно  разоткровенничался  Кирилл, - а  я  в  цифрах  вообще  ничего  не  понимаю,  мне  просто  хочется  сделать  себе  имя  на  скандальных  статьях. 
- Понятно, - оживилась  я, - а  у  меня  идея.  Только  сначала  я  ею  с  Генрихом  поделюсь.  Хорошо? 
- Хорошо, - воодушевлённо  протянул  Кирилл, - а  я  стану  знаменитым? 
- Обязательно, - принялась  я  за  пирожное, - попробую  уговорить  Генриха  на  этот  проект, - съела  свой  десерт,  выпила  кофе,  и  отправилась  к  геникологу. 
На  улицу  началась  самая  настоящая  метель,  и  я  закуталась  в  воротник  своего  пальто. 
Не  так  давно,  прогуливаясь  с  Максом  по  универмагу,  в  поисках  свитера  для  него,  я  наткнулась  на  красивейшее  пальто. 
Чёрное,  кожаное,  длинное,  с  пушистой  опушкой  на  воротнике,  до  невероятного  роскошное,  если  не  сказать,  шикарное.  Оно    было  выставлено  в  двух  экземплярах,  чёрное  и  красное,  и,   конечно,  я  оба  потащила  в  примерочную,  померила,  и  теперь  поочерёдно  их  одеваю. 
Ветер  кидал  позёмку  под  ноги,  которая  тут  же  таяла,  и  я,    стуча  шпильками,  добежала  до  своей  машины.  Красный  джип  приветливо  мигнул  фарами,  я  села  за  руль,  и  медленно  тронулась. 
В  этом  красивом  пальто  только  одно  неудобство:  полы  мешаются,  когда  сидишь  за  рулём. 
Вообще,  такое  пальто  предпочтительнее  носить  жёнам  олигархов,  которые  ничего  в  своей  жизни  не  делают.  В  салон  красоты  они  ездят  с  шофёром,  по  магазинам  тоже.  А  простой  женщине  такое  одеяние  не  по  карману,  да  и  не  оденет  рабочая  с  фабрики  длинное  пальто.  Почему? 
Я  так  и  представляю  себе  картину:  выходит  усталая  после  работы  женщина  на  улицу.  Топает  в  длинном  пальто  до  остановки,  на  подножке  автобуса  ей  на  полы  обязательно  наступят,  потом  оттопчат  в  самом  автобусе,  и  в  итоге  пальто  можно  будет  смело  выбрасывать.  Оно  не  практично. 
А  я  стала  жертвой  моды,  и  теперь  запихиваю  полы  под  себя,  чтобы  не  мешались. 
Исаак  Наумович  принял  меня  почти  сразу,  осмотрел,  и  вздохнул: 
- С  вами  полный  порядок,  милая  Эвива.  К  чему  была  такая  срочность? 
- Я  хочу  родить  малыша, - сказала  я,  умостившись  на  стуле, - через  какое  время  после  окончания  приёма  таблеток  может  наступить  беременность? 
- Примерно  месяца  через  три, - сказал  Исаак  Наумович, - организм  должен  отойти  от  этой  химии. 
- Понятно, - протянула  я. 
- Но  ведь  у  вас  уже  есть  трое  детей, - сказал  доктор, - многовато  для  нашего  времени. 
- Я  люблю  детей, - улыбнулась  я. 
- Рожать  у  меня  будете? 
- Конечно, - я  засмеялась, - только  об  этом  ещё  рановато  говорить,  я  даже  не  беременная,  только  задумываю. 
- Отлично, - кивнул  Исаак  Наумович, - тогда  приходите,  когда  забеременеете.  У  вас  всё  в  норме,  и  показания  УЗИ  хорошие. 
Доктора  я  покинула,  довольная  сверх  всякой  меры,  села  в  машину,  достала  из  сумочки  сигарету,  щёлкнула  зажигалкой,  и  втянула  в  себя  дым.  Зазвонил  мобильный,  я  вынула  из  кармашка  сумки  телефон,  и  нажала  на  кнопку.  Номер  был  незнакомый. 
- Слушаю,  говорите. 
- Викуль,  привет, - услышала  я  смутно  знакомый   голос. 
- Привет, - осторожно  ответила  я,  ещё  не  узнавая  собеседника. 
- Это  Танька  Митросян.  Ты  меня  помнишь?  Я  дочь  лучшей  подруги  Ксении  Михайловны,  твоей  свекрови. 
- Ксения  Михайловна  мне  давно  не  свекровь, - сквозь  зубы  ответила  я, - я  с  Эдиком  развелась. 
- Но  почему? – поразилась  Таня, - он  же  такой  мужчина! 
- Он  идиот,  во  всём  слушающийся  свою  авторитарную  мамашу,  к  тому  же  уверенный  в  собственной  гениальности. 
- Он  действительно  талантливый, - голос  Тани  стал  неожиданно  сухим. 
- Танюш,  в  чём  дело,  собственно? – подозрительно  осведомилась  я, - ты  в  него  не  влюблена,  часом?  Тогда  флаг  тебе  в  руки,  барабан  на  шею.  Только  влюблённая  по  уши  баба  не  видит  очевидного,  у  неё  розовые  очки  на  носу.  Кстати,  а  то  ты  не  знаешь,  что  я  с  Эдькой  развелась!  Прекрасно  знаешь,  и  ломаешь  комедию.  Чего  тебе  надо? 
- Во-первых,  моя  мать  напрочь  разругалась  с  Ксенией  Михайловной.  А  то  ты  не  помнишь,  что  мы  к  вам  в  последнее  время  не  ходили. 
- Помню, - пришлось  мне  признать. 
- А  раз  помнишь,  то  чего  глупые  вопросы  задаёшь? 
- Так  что  тебе  нужно? – в  который  раз  повторила  я. 
- Ты  от  меня  избавиться  хочешь? – с  напором  спросила  Татьяна,  и  я  искренне  за  неё  порадовалась.  Что  она  находится  на  том  конце  провода,  а  то  я  бы  ей  заехала,  если  бы  она  находилась  в  непосредственной  близости. 
Объясню.  С  Танькой  я  никогда  не  общалась,  и  сейчас  совершенно  не  понимаю,  за  каким  лядом  она  мне  позвонила. 
Она  отвратительная  особа,  наглая,  дерзкая,  никогда  не  думающая  о  людях. 
- Хороша! – гневно  воскликнула  Татьяна, - в  кои-то  веки  ей  лучшая  подруга  позвонила,  а  она  нос  воротит. 
- У  меня  только  одна  лучшая подруга – Зоечка  Храмовцева, - рявкнула  я. 
- Эта  рыжая  стерва?! – возмущённо  воскликнула  Танька. 
- Что  ты  сказала?!!! – озверела  я. 
- Ладно,  извини, - пробурчала  Татьяна, - я  вообще-то  о  помощи  попросить  хотела.  Ты  ведь  мне  не  откажешь?  Ты  же  добрая. 
Вот,  если  бы  она  не  добавила  последней  фразы,  я  бы  ей  точно  отказала. 
- Что  там  у  тебя? – свирепо  осведомилась  я. 
- Пожалуйста,  приезжай  завтра  вот  этому  адресу, - она 
продиктовала  название  улицы, - это  очень  важно,  я  тебе  на  месте  объясню. 
И  мне  ничего  не  оставалось,  кроме  как  согласиться,  записать  адрес,  и  на  этом  она  отвязалась. 
Швырнув  трубку  в  сумку,  я  поехала  домой,  было  уже  поздно.  Зимой  рано  темнеет,  и  я  ехала  осторожно,  буквально  тащилась,  и  при  въезде  увидела,  что  дом  ярко  освещён. 
Заведя  машину  в  подземный  гараж,  я  выбралась  на  улицу,  где  в  это  время  выла  метель,  и  ветер  бросал  колкие  снежинки  в  лицо.  Можно  было  пройти  по  лестнице  на  кухню,  но  в  последнее  время  там  заклинивает  замок,  и  я  решила  войти  через  парадный  вход. 
Я  сделала  несколько  шагов  к  лестнице,  входная  дверь  распахнулась,  и  мне  на  встречу  бросились  пекинесы,  Симка  и  Себастьян,  мопс  Чарли,  шпиц  Людовик,  Камилла,  изящная  пуделиха  на  тонких  лапах,  Жека,  полуводолаз,  полуалабай,  и  кошки. 
Я  едва  успела  отскочить,  собаки  радостно  понеслись  по  снегу,  а  кошки  задёргали  хвостами.  Кешак  присел  на  лапах,  а  Манечка  побежала  ко  мне.  Кошки  выходят  на  улицу  лишь  прогулки  ради,  а  для  тех  целей,  для  каких  собаки  выбегают,  у  них  поставлен  лоток.  Что  уж  тут  сделаешь,  если  они  такие  избалованные?  Переучивать  их  мне  радости  не  доставит,  не  могу  смотреть,  как  страдает  скотинка.  И  потом,  не  найдя  лотка,  они  устроят  туалет  под  ближайшем  диваном. 
И  тут  же  возникает  вопрос:  а  мне  это  надо?  Легче  лоток  поставить. 
Маняшка  поставила  на  меня  свои  маленькие  лапки,  и  я  поспешила  подхватить  любимицу.  Манечка  замурзилась,  стала  тереться  мне  о  лицо.  Кешка  стоял  в  стороне,  а  шиншилла 
Маус,  Кляксич,  чёрный  котище  с  рыжими  глазами,  Маркиза,  шотландская  вислоухая,  стали  играться  между  собой. 
Только  Карлуша,  перс  невероятной  толщины,  с  ленивым  видом  уселся  на  снегу.  Последний  так  отъелся,  что  он  даже  не  реагирует,  когда  Манины  котята  по  нему  носятся. 
- Как  день  прошёл? – спросила  Анфиса  Сергеевна,  зябко  кутаясь  в  шаль. 
- Как  всегда,  бурно, - засмеялась  я,  отпуская  кошку,  и  вынимая  из  сумки  сигареты. 
- Викуль,  я  Максу  скажу, - воскликнула  моя  свекровь, - курить  вредно. 
- Решили  стать  вредной  свекровью? – засмеялась  я. 
- Детка,  ты  же  знаешь,  что  ты  для  меня  не  просто  жена  внука,  ты  для  меня  как  внучка.  Давай,  заходи,  и  туши  сигарету,  Макс  уже  дома,  и  может  увидеть.  Я  не  хочу,  чтобы  вы  поругались. 
- Вы  просто  душка, - я  выбросила  сигарету,  и  помчалась  в  дом. 
Скинула  пальто  и  сапожки  на  шпильках,  и  стала  растирать  себе  ступни. 
Макса  я  увидела  через  щель  в  гостиной,  и  пошла  к  лестнице  круговым  коридором.  Макс  обязательно  меня  поцелует,  учует  табак,  и  тут  же  начнёт  ругать.  А  я  сейчас  украду  из  бара  веточку  мяты,  которую  я  ложу  в  коктейль  с  ромом,  или  ещё  какую-нибудь  пряность. 
И  я  с  ловкостью  проделала  все  эти  манипуляции.  Осторожно  открыла  холодильник,  взяла  пряность,  и  помчалась  наверх. 
Сменив  стильный  костюм  на  домашний,  цвета  изумруда,  я  спустилась  в  гостиную,  и  Макс  удивился. 
- Когда  ты  прошла?  Я  тебя  не  видел. 
- Смотреть  надо  было  в  оба, - усмехнулась  я, - а  что  у  нас  на  ужин?  Я  ужасно  голодна. 
- Телячьи  мозги  с  расплавленным  сыром.  Что  ты  на  это  скажешь? 
- Несомненно,  приду  в  восторг.  Пошли  ужинать, - и  я  рванула  на  кухню. 
Пока  я  расставляла  тарелки,  пришла  Анфиса  Сергеевна,  и  Иван  Николаевич.  Последний  был  хмурым,  думал  о  чём-то  своём,  и  даже  не  проворчал  насчёт  курицы,  чем  несказанно  меня  удивил. 
Обычно  он  ругается,  когда  видит  у  себя  на  тарелке  постное  белое  мясо.  Но  сейчас  его  мало  волновал  салат  из  свежих  овощей,  сельдерейно – морковный  сок,  совершенно  белая  курица  без  шкурки,  и  поджаренная  цветная  капуста. 
Для  меня  подобный  ужин  кажется  изумительно  вкусным,  но  только  не  моему  свёкру.  Он  очень  полный,  и  я  давно  пытаюсь  заставить  его  похудеть,  да  только  никак. 
Он  не  любит  овощи,  фрукты,  соки  считает  глупыми  замашками,  к  овсянке,  правда,  кажется,  привык,  но  иной  раз  морщится.  Зато  обожает  жареное,  жирное,  сосиски,  ветчину,  чипсы,  пельмени,  и  всё  это  обливает  майонезом.  Дикость  какая-то. 
Скажу  честно,  я  помешана  на  здоровой  пищи,  и  нет  ничего  предрассудительного  в  том,  что  человек  хочет  радоваться  жизни.  Думаете,  что  это  за  радость  жизни – цветная  капуста? 
А  на  вкус  и  цвет  товарищей  нет.  Во-первых,  сразу  улучшится  самочувствие,  появится  энергия,  а  это  даёт  ощущение  уверенности  в  себе. 
Мне  многие  говорят,  что  я  зануда,  напрочь  лишённая  чувства  юмора,  но  большинство  этих  людей  по  социальному  статусу  ниже  плинтуса. 
А  нормальные  люди  видят,  что  у  меня  замечательное,  слегка  ироничное,  чуток  язвительное,  но  тонкое  и  изящное  чувство  юмора.  Если  они  не  способны  разглядеть  интеллигента,  значит,  они  дубоголовые,  и  этим  всё  сказано. 
Я  уплетала  мозги,  Макс  рассказывал  какую-то  очередную  байку,  как  их  студент  отведал,  извините  за  отвратительную  подробность,  мяска  в  доме  преступника. 
Как  потом  выяснилось,  преступник  был  маньяком,  каннибалом. 
Угадайте  с  трёх  раз,  что  за  мясо  лежало  на  сковородке?  Бедного  Вениамина  потом  так  полоскало,  когда  он  узнал,  что  отведал  человечины.  Кстати,  услышав  сейчас  незатейливый  рассказец,  я  подавилась  телячьими  мозгами,  а  Анфиса  Сергеевна  зажала  рот  рукой.  Только  Иван  Николаевич    сохранил  спокойствие,  даже  не  отреагировал. 
Странный  он  сегодня,  нетипичный,  даже  Анфиса  Сергеевна  на  него  косилась. 
Мы  мирно  доели  ужин,  я  хотела  было  поговорить  со  свёкром,  но  Макс  уволок  меня  в  спальню,  а  утром  Иван  Николаевич  сбежал  раньше,  чем  я  проснулась. 
Я  лишь  увидела  в  окошко,  как  он  садится  в  машину,  и  решила  отложить  разговор.  Макс  тоже  ускакал,  я  спокойно  приняла  душ,  съела  на  завтрак  овсянку,  чашечку  кофе  с  вишнёвым  пирожком,  и  села  в  машину. 
Решив  не  создавать  самой  себе  проблемы,  я  надела  зелёные  бриджи,  красный  свитер,  красные  сапожки  на  шпильках,  и  серую  шубку.  Хорошенькую,  коротенькую,  а  голову  накрыла  широким,  зелёным  шарфом.  Взяла  красную  сумочку  от  кутюр,  и  поехала  по  адресу,  данному  мне  Таней. 
И  очень  удивилась,  оказавшись  около  блочных  многоэтажек,  заперла  машину,  и  поднялась  на  нужный  этаж.  Номера  на  дверях  не  было  обозначено,  и  я  позвонила,  в  какую  пришлось. 
Дверь  долго  не  открывали,  я  нажала  ещё,  и  ещё  раз.  Послышались  шаги,  лязгнули  замки,  и  передо  мной  предстала  девушка  лет  шестнадцати,  смазливая,  блондиночка  с  голубыми  глазами,  и  очаровательным  личиком. 
- Обалдела?  На  часы  смотрела?  Все  люди  спят! 
- День  давно  начался, - процедила  я, - а  меня  сюда  попросила  приехать  Таня  Митросян.  Знаешь  такую? 
- Таньку-то?  Конечно.  А  ты  Вика? 
- Точно, - кивнула  я. 
- Заходи.  Кофе  будешь? 
- Спасибо,  но  я  уже  пила, - отказалась  я,  и  не  пожалела. 
Потому  что  она  вытащила  банку  « Нескафе »,  и  немытую  кружку.  Неизвестно,  что  из  этого  хуже,  немытая  чашка,  или  дешёвый  кофеёк.  У  этого  кофе  настолько  неприятный  вкус,  что  просто  жесть. 
Избалованная  я,  люблю  кофе  только  из  Индонезии,  Йемена,  Гватемалы,  он  там  изумительный.  Кстати,  знаете,  какой  самый  дорогой  кофе?  Его  цена  около  тысячи  долларов  за  килограмм,  но  я  бы  ни  за  что  не  стала  бы  пить  такой,  даже  если  бы  мне  предложили  его  бесплатно.  Почему? 
Пожалуй,  отвечу,  только  подробность  не  из  приятных. 
Дело  в  том,  что  существуют  некие  зверушки,  не  помню  их 
название,  и  они  очень  любят  лакомиться  кофейными  ягодами.  Зёрна  они  не  переваривают,  конечно,  а  потом  любители  лёгких  денег  ковыряются  в  гуано,  и  выбирают  кофейные  зёрна. 
Оно,  конечно,  понятно,  животных  ведь  не  обманешь,  они  выбирают  самые  спелые  ягоды,  самые  лучшие.  Но  сам  факт,  что  употребляемое  уже  побывало  у  кого-то  в  желудке,  а  потом  прошло  через  остальные  особенности  организма,  вызывают  у  меня  рвотный  рефлекс. 
Конечно,  хорош  ещё  караколь.  Это,  когда  в  ягоде  не  два  зерна,  как  обычно,  одной  стороной  выпуклой,  другой  плоской,  а  шариком.  Он  тоже  очень  дорог. 
Думаете,  я  гурман?  Быть  может. 
Большинство  российских  граждан  не  любит  возиться  с  зёрнами,  это  долго,  на  работу  надо  бежать,  и  пьют  эту  растворимую  гадость. 
- Танька  устроила  мне  бенц, - плюхнулась  на  стул  девица,  прихлёбывая  пойло, - я  поспать  хотела,  всю  ночь  снимали  фотки,  жесть. 
- Ты  фотограф? – удивилась  я,  теребя  в  руках  сумочку, - мы  с  тобой  коллеги. 
- Коллеги, - пробормотала  девица, - снимаешь,  наверное,  на 
« профессионалку »,  в  павильонах,  со  всеми  прибамбасами. 
- Конечно, - кивнула  я, - а  ещё  на  раритетах,  даже  имею  личный,  антикварный  фотоаппарат.  В  зависимости  от  требований  генерального.  Правда,  в  большинстве  случаев  я  свои  же  требования  и  выполняю,  потому  что  я  главный  редактор. 
- Круто  устроилась, - кивнула  девица, - а  я  на  случайных  заработках  перебиваюсь.  Такие  мымры,  вот  типа  тебя,  на  сладких  местечках  умостились,  а  другим  наладить  жизнь  не  даёте. 
Я  вздёрнула  брови,  и  открыла  было  рот,  чтобы  какую-нибудь  резкость  сказать,  но  девица  меня  перебила. 
- Танька  вот  тоже,  еле  концы  с  концами  сводит,  не  берут  в  глянцы.  Кажись,  пришла, - в  самом  деле,  я  явственно  услышала  щёлканье  замка,  и  через  минуту  на  кухне  появилась  Митросян. 
- Привет,  Викуль, - заявила  она, - Мариш,  иди  спать,  мы  без  тебя  справимся, - он  поставила  на  пол  какие-то  сумки.  Марина  убежала,  а  Танька  налила  себе  кофе,  и  уселась  за  стол. 
Она  ничуть  не  изменилась,  только  волосы  из  светло-русого,  её  родного  цвета,  перекрасила  в  белый,  ужасно  вульгарный  оттенок. 
- Слушай,  помоги, - жалобно  сказала  Танька, - я  просто  не  знаю,  к  кому  обратится. 
- Проясни  суть  проблемы, - потребовала  я. 
- Суть  в  том,  что  мне  предложили  место  в  одном  порнографическом  журнале. 
- В  каком  журнале? – не  поверила  я  своим  ушам. 
- Короче,  нужно  сфотографировать  одну  девушку,  у  неё  прелестное  личико,  но  фигура  отвратительная.  Вообщем,  это          долго  объяснять,  мне  предложили  альтернативный  вариант.  Найти  девушку  с  идеальной  по  всем  статьям  фигурой,  сфотографировать  в  голом  виде,  а  лицо  приляпать  другое.  Пожалуйста,  только  не  отказывай,  ты  же  стройняшечка,  у  тебя  спортивная  фигурка,  изящная,  лучшего  ничего  просто  не  придумаешь. 
Я  не  знаю,  честно,  что  на  меня  нашло,  но  сначала  я  замахала  руками,  Танька  стала  буквально  умолять,  и  я  сдалась. 
Позволила  отвести  себя  в  студию,  разделась,  абсолютно  голая,  накинула  на  себя  ведьминский  плащ,  надела  остроконечную              шляпу,  и  уселась  на  метлу. 
Вы  не  ослышались,  именно  на  метлу.  Ну  и  идиотство  же,  красоваться  в  таком  виде  на  обложках. 
Вероятно,  эта  девица  умом  двинулась,  раз  согласилась  на  такое,  да  и  я  хороша,  поддалась  на  провокацию. 
Танька  нащёлкала  уйму  фотографий,  а  я  принимала  такие  позы,  что  в  краску  бросало.  Потом  она  осталась  просматривать  снимки,  я  одевалась,  распрощалась  с  ней,  и  поехала  в  издательство. 
Идея  Генриха  уже  начала  набирать  обороты,  и  я  в  этом  убедилась,  когда  вошла  в  холл  издательства,  где  сидят  охранники. 
- Послушайте,  вы,  вероятно,  ошиблись, - говорил  охранник  некоей  женщине,  стоявшей  около  него, - здесь  глянец,  а  не  книжное  издательство. 
- Но  я  знаю  точно, - упорствовала  женщина,  и  я  решила  вмешаться. 
- Матвей,  пропусти  человека, - холодно  сказала  я  ему. 
- Она  про  какие-то  рукописи  твердит, - воскликнул  охранник. 
- Всё  правильно,  Матвей, - кивнула  я, - генеральный  решил  расширяться,  и  всех  с  рукописями  ко  мне. 
- Да  вы  же  завалитесь, - протянул  Матвей, - нужны  ещё  редакторы. 
- Это  уже  не  твои  проблемы, - махнула  я  рукой, - редакторы  будут, - и  я  повернулась  к  женщине, - Миленич  Эвива  Леонидовна,  главный  редактор.  Что  у  вас? 
- Рукопись, - как-то  испуганно  воскликнула  женщина, - роман. 
- Какой?  Любовный?  Детективный? 
- Конечно,  любовный. 
- Проходите, - кивнула  я,  уже  размышляя,  кто  этот  роман  будет  читать  и  редактировать.  Лично  я  терпеть  не  могу  любовные  романы,  и  править  их  не  имею  ни  малейшего  желания, - давайте  ваш  роман,  и  координаты,  чтобы  сообщить  о  решении. 
Распрощавшись  с  женщиной,  я  поднялась  наверх,  забрала  у 
Лены  почту,  и  постучалась  к  Генриху. 
- Привет. 
- Привет, - отозвался  он. 
- Слушай,  мне  тут  с  утра  пораньше  роман  подкинули,  и  что  с  этим  делать,  ума  не  приложу.  Я  не  умею  править  тексты. 
- Но  ты  же  только  этим  всё  время  и  занимаешься,  что  правишь  статьи.  Думаешь,  романы  не  осилишь? 
- Только  мозг  себе  перегружать, - буркнула  я,  бросив  папку  ему  на  стол, - людей  нанимать  собираешься? 
- Собираюсь, - кивнула  Генрих, - и  только  что  звонил  в  Литературный  институт.  Конечно,  можно  было  б  поискать  специалистов  со  стажем,  но  светлые  мозги  лучше.  Они  всё  по  правилам  будут  делать,  чётко. 
- Так  давай,  а  я  пошла  статьи  править, - и  оставила  папку  с  рукописью  у  него  на  столе. 
День  какой-то  сумбурный  вышел,  я  сначала  ругалась  на  двух  международных  языках,  английском  и  французском,  при  чём  последний  я  знаю  плохо.  Даже  очень  плохо. 
Потом,  устав,  решила  выпить  чашку  кофе,  и  уже  собиралась  вызвать  Леночку,  но  она  сама  вышла  на  громкую  связь. 
- Эвива  Леонидовна,  к  вам  пришли, - сказала  она. 
- Кто  пришёл? – вздохнула  я. 
- Говорит,  что  он  ваш  свёкр,  и  даже  показал  удостоверение 
майора.  У  вас  свёкр – майор? 
- Так  точно,  товарищ  секретарь, - усмехнулась  я, - проводи  его  ко  мне,  и  принеси  нам  по  чашке  кофе,  а  мне  эклеры. 
- Хорошо,  сейчас, - Леночка  отключилась,  и  через  минуту  ко  мне  вошёл  Иван  Николаевич. 
- Привет,  можно  к  тебе? 
- Конечно,  заходите,  садитесь.  Что  случилось? 
- Случилось, - вздохнул  Иван  Николаевич, - я  пришёл  тебя  о  помощи  просить,  потому  что  мой  сын  меня  слушать  не  хочет.  Говорит,  что  открыть  дело  невозможно,  всё  уже  решено,  он    сделал,  что  можно  было  сделать.  Тут  только  ты  можешь  помочь. 
- А  Макс  что  скажет? – улыбнулась  я, - он  вас  не  убьёт,  когда  узнает,  что  вы  меня  втянули? 
- Ничего  он  не  скажет, - пояснил  свёкр, - он  в  курсе,  что  я  решил  тебя  подключить. 
- Минуточку,  минуточку, - малость  ошалела  я, - и  он  позволил?  Не  стал  кричать,  по  обыкновению? 
- Памятуя  твоё  последнее  дело,  он  сам  это  предложил.  Разумеется,  втайне  от  генерала.  Все  лавры  достанутся  ему,  он,    вроде  как,  втихаря  провёл  расследование. 
- Я  одного  не  понимаю, - я  вытянула  под  столом  ноги, - зачем  ему  привлекать  меня,  если  он  сам  может  тайное  расследование  провести. 
- Так  ты  не  хочешь? – удивился  Иван  Николаевич, - ты  же  любишь  это  дело. 
- А  я  и  не  говорю,  что  не  хочу, - улыбнулась  я, - просто  мне  непонятно. 
- Понятно, - засмеялся  Иван  Николаевич, - что  ничего  непонятно? 
- Именно, - сложила  я  руки  на  груди, - поясните. 
- Поясняю,  Матвей  Григорьевич  категорически  Макса  предупредил,  чтобы  он  не  смел  лезть  в  это.  Дело  в  том,  что,    если  поднять  шум,  пресса  кинется  обсасывать  эту  историю. 
Генерал  за  место  боится,  он  уже  не  молодой,  его  просто  могут  отправить  на  заслуженный  отдых.  Не  заметил  крысу  под  носом,  и  ещё  оправдывается,  разводит  демагогию.  Органам  такая  реклама  ни  к  чему,  Дьяков – оборотень  в  погонах,  его  даже  в  закрытом  суде  судили. 
- А  что  вы  от  меня  хотите?  Как  я  вообще  этим  делом  смогу  заняться?  Если  я  правильно  понимаю,  документы  сданы  в  архив,  все  отчёты  тоже  убраны,  при  чём  ещё,  наверное,  наложили  гриф – секретно. 
- Наложили,  и  убрали, - усмехнулся  Иван  Николаевич, - только  Макс  успел  сделать  копии.  Понимаешь,  дело  велось  из  рук  вон  плохо.  Сначала  его  дали  Максу,  тот  вцепился  в  свидетелей,  как  репей  в  собачий  хвост,  вообщем,  крепко.  Но  только  он  этим  занялся,  как  генерал  забрал  у  него  дело,  и  передал  другому  следователю.  Тот  всё  сшил  белыми  нитками,  Дьякова  отправила  под  суд,  дело  засекретили,  а  следователя  отправили  на  зону. 
- Господи! – испугалась  я, - да  его  же  там  убьют!  Зеки  как  узнают,  что  он  следователь,  будут  издеваться,  почём  зря. 
- Милая, - улыбнулся  Иван  Николаевич, - для  следователей,  совершивших  правонарушение,  имеется  спецтюрьма.  Там  содержатся  лишь  оборотни  в  погонах,  вот  как  раз  на  такой  случай,  чтобы  не  убили  ненароком. 
- И  на  том  спасибо, - вздохнула  я, - всё-таки  думаете  о  людях. 
- Они  уже  не  люди, - покачал  головой  Иван  Николаевич, - они  мерзавцы,  которые  совершили  преступления,  великолепно  зная  уголовный  кодекс,  и,  будучи  осведомлённым,  как  его  обойти.  Самый  опасный  преступник – следователь,  или  бывший  следователь,  вообщем,  юрист.  Они  знают  такие  лазейки,  что  потом  ничего  не  докажешь.  А  сейчас  плюс  ко  всему  пошла  повальная  мода  на  детективы,  некоторые  из  авторов – бывшие  юристы,  или  просто  разбирающиеся  в  юриспруденции  люди.  Они  вывалят  всю  юридическую  кухню  на  страницы  романов,  а  люди  читают,  познают.  Наберутся,  чего  не  надо,  и  пойдут  на  бандитизм.  Слава  богу,  вы  этого  не  издаёте. 
- Собираемся  издавать, - вздохнула  я, - один  любовный  роман  мне  сегодня  уже  впихнули.  Генрих  денег  жаждет,  как – будто  мне  проблем  мало,  кроме  как  вёрсткой  заниматься,  или  как  это  там  называется.  Книги!  Я  даже  не  знакома  с  этой  отраслью. 
- Твой  Генрих – делец, - покачал  головой  Иван  Николаевич, - о  людях  совершенно  не  думает.  А  почему  бы  вам  не  выпускать  учебники?  Сейчас  ведь  эту  литературу  приходится  покупать  родителям,  в  школе  не  выдают,  как  раньше. 
- Действительно, - засмеялась  я, - на  учебники  идёт  спрос,  вы  мне  идею  подкинули,  спасибо. 
- На  здоровье, - усмехнулся  Иван  Николаевич, - мне  не  жалко. 
- А  что  насчёт  Дьякова?  Кстати,  вы  сами-то  не  боитесь?  Вам  по  шапке  не  дадут? 
- Никто  не  посмеет  на  ФСБ  волну  гнать. 
- А  ФСБ  тут  при  чём? – не  поняла  я. 
- Меня  приглашают  в  федеральную  службу, - улыбнулся  майор, - более  того,  на  руководящее  место,  и  с  повышением  в  звании. 
- Вы  будете  « подполом »? – воскликнула  я. 
- Подполковником.  Что  за  жаргон – « подпол »?  Подпол  в  деревне  под  домом. 
- Поздравляю,  пару  раз  отличитесь,  и  генералом  станете. 
- Хотел  бы  я  до  генерала  дослужиться, - протянул  майор, - но  сейчас  о  другом. 
Продолжить  он  не  успел,  вошла  Лена  с  подносом,  поставила  перед  ним  кофе,  передо  мной  тоже,  и  испарилась. 
- Вообщем,  дела  обстоят  таким  образом, - вздохнул  Иван  Николаевич, - мой  близкий  приятель  в  тюрьме,  уже  даже  не  в  СИЗО,  свезли  на  зону,  осудили.  Макс  пытался  что-то  сделать,  он  сразу  поверил  Якову,  потому  что  знает  его  давно.  Он  с  его  дочкой  в  песочнице  играл,  когда  им  было  лет  по  пять. 
- Во  что  играли-то  хоть  детки? – ухмыльнулась  я. 
- Перестань, - отмахнулся  свёкр, - Яков  Михайлович  честнейший  человек,  мухи  не  обидит,  если  только  эта  муха  сама  не  вступила  в  игры  с  уголовным  кодексом. 
- В  чём  же  его  обвиняют? – хотела  знать  я. 
- Обвинили.  В  убийстве,  и  расчленении  человека. 
- Господи! – вырвалось  у  меня, - давайте  подробности. 
Яков  Михайлович  и  Иван  Николаевич  вместе  учились  в  институте.  Как-то  сразу,  ещё  на  первом  курсе,  они  подружились,  и  стали,  не  разлей  вода. 
Я  мало  знаю  о  своём  свёкре,  вернее,  совсем  ничего  не  знаю. 
Что  касается  матери  Максима,  тот  тут  мне  известно,  что  она  дочь  знаменитого  хирурга,  Максима  Максимовича  Лансерова,  мирового  светила,  спасшего  ни  одну  жизнь.  Анфиса  Сергеевна  тоже  была  хирургом,  на  операции  познакомилась  с  будущим  мужем,  и  не  расставалась  с  ним,  пока  он  не  умер.  Бедной  женщине  довелось  пережить  не  только  любимого  супруга,  но  и 
единственную  дочь,  Ларису  Максимовну,  мою  несостоявшуюся  свекровь.  Она  погибла  от  пули  преступника,  который  так  до  сих  пор  и  не  найден.  А  ещё  имеется  Лия,  Лариса  Максимовна  в  своё  время  изменила  Ивану  Николаевичу,  и  родила  дочь.  Я  в  своё  время,  увидев  хорошенькую  блондиночку  со  стрижечкой,  так  наподдала  ей,  приняв  за  любовницу  Макса. 
Вообщем,  об  этой  родне  своего  супруга  я  знаю  порядочно,  и  вот  теперь  стала  узнавать  о  другой  стороне  родственных  связей. 
У  Ивана  Николаевича  была  огромная  семья,  родители,  крайне  набожные  люди,  даже  больше,  отец  Ивана  Николаевича  был  потомственным  священником. 
У  меня  челюсть  с  салазок  соскочила,  когда  я  об  этом  услышала,  а  так  же  о  том,  что  в  каком-то  селе  осталась  мать  Ивана  Николаевича.  В  большой  семье  рожали  много  детей,  и  Иван  Николаевич  был  старшим.  Согласно  устоявшемуся  правилу,  именно  ему  предстояло  стать  святым  отцом,  как  первенцу.  Он  учился  в  церковно-приходской  школе,  где  учительницей  по  сей  день  остаётся  его  мать.  Ей  уже  семьдесят,  но  она  не  представляет  своей  жизни  без  этого. 
Иван  Николаевич  нарушил  традицию,  не  захотев  стать  святым  отцом,  и  стал  в  семье  отрезанным  ломтём. 
Однажды  он  сходил  с  другом  в  кино,  это  был  детектив,  родители  потом  сурово  наказали  его,  но  в  тот  момент  Иван  Николаевич  понял:  он  хочет  быть  милиционером. 
Хочет  творить  добро,  и  помогать  людям,  о  чём  и  заявил  родителям.  Николай  Юрьевич,  так  звали  его  отца,  сначала  рассердился,  потом  наказал  сына,  и  неожиданно  задумался. 
Милиционер – хорошая  профессия,  правильная,  она  помогает  очищать  мир  от  плохих  людей. 
Ей – Богу,  отец  и  сын  друг  друга  стоят.  Один  насмотрелся  красивого  кино,  где  честный  следователь  одной  левой  укладывает  бандитов  на  лопатки,  и  без  единой  царапины  выходит  из  огненного  ада.  А  другой  был  далёк  от  мирской  жизни,  и  не  знал,  что  среди  правоохранительных  органов  есть  оборотни  в  погонах. 
Будь  Николай  Юрьевич  в  курсе,  что  твориться  за  стенами  милицейского  управления,  он  вряд  ли  отпустил  бы  сына  в  столицу. 
Но  он  отпустил,  а  святым  отцом  стал  его  младший  брат,  Георгий. 
Паренёк  Ваня  был  в  институте  белой  вороной,  да  и  поступил  он  с  огромным  трудом,  лишь  потому,  что  основательно  подготовился.  Профессора  его  откровенно  « валили »,  но  он  не  сдавался,  и  очутился  на  первом  курсе. 
И  тут  он  понял,  что  всё  то,  что  он  получил  в                церковно-приходской  школе,  здесь  ему  совершенно  не  пригодится.  « Житие  святых »,  которое  он  знал  наизусть, 
« Евангелие »,  и  тому  прочее,  здесь  оказались  не  нужны. 
Зато  нужна  была  математика,  которую  он  знал  в  самом  примитивном  виде,  поскольку  в  той  школе  ей  особого  внимания  не  уделялось.  Они  большее  время  молились,  и  теперь  Иван  Николаевич  должен  был  изучить  огромное  количество  новых  предметов. 
И  он  изучал,  ничего  другого  ему  не  оставалось. 
Однажды,  когда  он  сидел  в  библиотеке,  около  него  плюхнулся  его  сокурсник.  Яков  Дьяков  был  сыном  генерала,  первым  заводилой  в  их  студенческой  компании,  и  именно  он,  кстати,  познакомил  Ивана  Николаевича  с  подружкой  своей  невесты,  Ларисой  Лансеровой. 
- Наш  преподобный  готовится  к  зачёту? – ехидно  осведомился  Дьяков,  он  всегда  иронично  отзывался  об  Иване  Николаевиче. 
Всегда  спокойный,  и  уравновешенный,  не  повышавший  ни  на  кого  голос,  мой  свёкр  вдруг  окрысился  в  тот  момент. 
И  откуда  что  взялось?   
Он  кинулся  в  драку,  и  через  час,  подравшись,  поругавшись,  они  всё  же  помирились,  и  стали  лучшими  друзьями. 
У  Якова  Михайловича  родились  две  дочки,  Вероника  и  Алиса,  тот  удачно  женился,  жена  у  него  замечательная,  и  они  дружили  семьями. 
Но  после  смерти  Ларисы  Максимовны  что-то  надтреснуло  в  их  отношениях,  они  перестали  встречаться.  Юлия  Дмитриевна  очень  переживала  из-за  смерти  подруги,  и  в  какой-то  момент  заявила,  что  в  её  смерти  виноват  Иван  Николаевич. 
- Лара  собиралась  стать  врачом, - в  слезах  сказала  она,  когда  они  пришли  с  кладбища, - хотела  оперировать.  А  ты  сбил  её  с  истинной  профессии! – брякнула  она  Ивану  Николаевичу,  и  он  обомлел. 
Он  не  сказал  ни  слова,  просто  ушёл  из  квартиры  тёщи,  в  глазах  которой  он  видел  немой  упрёк.  А  Анфиса  Сергеевна  молчала,  она  деликатная  женщина,  но  в  тот  момент  она  не  дала  ему  поддержки. 
Так  он  и  жил,  в  гордом  одиночестве,  в  опустевшей  без  жены  квартире,  а  потом  до  него  дошла  весть  о  смерти  его  самого  младшего  брата.  Тот  утонул,  а  завещание  составил  в  пользу  старшего,  и  Иван  Николаевич  получил  целую  гору  старинных  книг  по  астрономии,  физике,  и  архитектуре,  при  чём  все  на  датском  языке. 
Капец!  Помню  я  эти  книги,  мы  их  двое  суток  укладывали  в  библиотеке,  и  я  искренне  недоумевала,  откуда  у  моего  свёкра  такие  раритеты.  Ладно,  с  горой  юридической  литературы  я  смирилась,  тем  более,  что  и  Макс  уже  успел  внести  свою  лепту  в  мою  библиотеку,  но  эти  книги  меня  добили. 
Изумлённая,  я  даже  купила  датский  словарь,  и  пыталась  читать  эти  книги,  но  потерпела  неудачу,  там  оказалось  уйма  грамматики,  при  чём  древней.  Старинная  орфография. 
Пойди,  разберись  с  датской  орфографией  прошлых  веков! 
Но  с  английской  же  орфографией  я  разбираюсь,  значит,  разберусь  и  с  этой,  а  потому  одна  из  книг  до  сих  пор  лежит  у  меня  на  тумбочке,  в  спальне. 
Иван  Николаевич  не  раз  приезжал  к  отцу,  брату,  матери,  но  он  стал  отрезанным  ломтём  в  семье.  Отец  его  умер,  Георгий  остался  в  церкви,  женился,  и  так  мой  свёкр  остался  один. 
Тёща  всегда  относилась  к  нему  с  неприязнью,  а  родной  семьи   он  лишился. 
- Но  ведь  теперь  у  вас  есть  семья, - улыбнулась  я, - у  вас  сын,  внуки,  да  и  меня  не  надо  сбрасывать  со  счетов,  вы  для  меня  стали  родным  и  близким  человеком,  хоть  и  не  родной  по   крови. 
- С  тобой  мне  действительно  повезло, - грустно  улыбнулся  Иван  Николаевич, - какая  невестка  станет  так  заботиться  о  свёкре?  На  диету  посадила,  по  врачам  таскаешь,  преодолевая  моё  сопротивление,  а  для  меня  твоя  Василиса  стала,  как  родная  внучка. 
- Порой  так  случается,  что  посторонний  человек  ближе  родного, - я  пожала  плечами,  поёрзав  на  стуле, - но  давайте  вернёмся  к  нашим  баранам. 
- Давай, - кивнул  Иван  Николаевич, - какое-то  время  назад  Макс  вдруг  заговорил  о  Дьякове... 
Макс  приехал  к  отцу  в  отделение,  и  позвал  на  секретный  разговор. 
- Ты  ведь  помнишь  Якова  Михайловича? – спросил  он,  когда  они  вышли  на  улицу  в  обеденный  перерыв. 
- Какого? – дёрнулся  Иван  Николаевич. 
- Дьякова.  Только  не  говори,  что  не  помнишь  своего  лучшего  друга. 
- Мы  с  ним  нехорошо  расстались, - вздохнул  Иван            Николаевич, - я  не  хотел  такого  развития  событий. 
- Конечно,  не  хотел, - горестно  сказал  Максим, - всем  было  тяжело,  мне  потерять  мать,  бабушке  дочь,  а  тебе  жену.  Но  все  в  один  голос  сказали,  что  это  всё  из-за  тебя,  если  бы  она  не  пошла  в  милицию,  ничего  не  было  бы.  При  этом  никто  не  подумал  о  тебе,  как  тебе  тяжело,  ведь  ты  её  любил. 
- Любил, - эхом  отозвался  Иван  Николаевич, - Лара  была  самоотверженной,  и  из  неё  получился  отличный  следователь,  только  в  чём-то  она  всё  же  допустила  промашку.  Не  хочу  говорить  сейчас  об  этом.  К  чему  ты  завёл  этот  разговор? 
- Дьяков  в  тюрьме, - вздохнул  Макс, - я  сам  ошалел,  когда  дело  мне  в  руки  попало.  Нужно  что-то  делать,  Юлия  Дмитриевна  рыдает  у  меня  в  отделении,  а  я  ей  ничего  конкретного  пообещать  не  могу. 
- Что  он  натворил? 
- Изменил  супруге,  любовница  забеременела,  а  он  её  убил  не  желая  нести  ответственности.  Даже  более  того,  расчленил  её  труп,  и  хотел  вывезти,  но  его  схватили.  У  него  все  руки  были  в  крови,  судмедэксперт  установил,  что  кровь  идентична  крови  убитой,  а  он  молчит,  упирается,  не  хочет  сотрудничать.  Уж  я  его  допрашивал,  все  известные  методики  допроса  к  нему  применял,  но  он  продолжает  молчать.  Я  ни  черта  не  понимаю! 
Если  он  не  виновен,  то  должен  оправдываться,  а  он  просто  играет  в  молчанку.  Юлия  Дмитриевна  уверена,  что  Яков  Михайлович  эту  женщину  не  убивал,  что  его  подставили. 
- Если  он  не  говорит,  значит,  он  виновен,  и  просто  принял  приговор. 
- Вот  в  том-то  и  заковыка, - сокрушённо  протянул  Максим, - не  верю  я  в  его  виновность. 
- У  тебя  есть  что-то  конкретное? – спросил  Иван  Николаевич. 
- Лишь  излюбленная  Викина  фишка:  интуиция.  Только  интуицию  к  делу  не  пришьёшь,  нужно  что-то  предпринять,  а  генерал  мне  кислород  перекрыл,  говорит,  что  ни  к  чему  это  предавать  огласке,  что  нужно  дело  закрыть.  А  я  не  могу  посадить  человека,  если  он  не  виновен.  Похоже,  Яков  Михайлович  кого-то  боится,  и  покрывает  преступника.  Почему? 
- Это  задачка  для  Вики, - сказал  вдруг  Иван  Николаевич, - пусть  ломает  голову. 
- А  если  генерал  заподозрит?  Если  честно,  то  у  меня  в  голове  вертелись  мысли,  подключить  Вику,  но  я  ещё  сомневаюсь. 
- Но  почему? 
- Боюсь  за  неё.  Она  не  слишком  опытна,  вернее,  не  слишком  осторожна,  и  сумасбродна,  полезет  к  чёрту  в  зубы,  будет  огласка,  и  тому  прочее.  Понимаешь? 
- Понимаю,  но  выхода-то  всё  равно  нет, - и  после  этого  разговора  Иван  Николаевич  отправился  прямиком  ко  мне. 
Точнее,  не  сразу,  сначала  он  ещё  раз  всё  хорошенечко  обдумал,  опять  поговорил  с  сыном,  и  они  решили  меня  подключить. 
Сказать  по  правде,  я  была  дико  изумлена,  даже  пирожным  подавилась.  Откашлялась,  запила  сладкое  кофеем,  и  повертела  в  пальцах  карандаш. 
- Даже  и  не  знаю,  как  реагировать, - протянула  я, - Макс  всегда  так  злится,  когда  я  этим  занимаюсь,  и  вдруг,  личная  просьба.  Странно. 
- Ничего  странного, - махнул  рукой  Иван  Николаевич, - просто  он  за  погоны  боится,  а  генерал  в  курсе,  что  мне  всё  известно,  и  запретить  мне  он  ничего  не  может,  я  не  в  его  ведомстве.  Тем  более,  в  ФСБ  перехожу,  выше  его  буду. 
- Братцы-молодцы, - пробормотала  я,  скрестив  ноги  под    столом, - ладно,  давайте.  Что  от  меня  требуется? 
- Раскрыть  эту  тайну.  С  тобой  ФСБ  будет  сотрудничать,  я  уже  договорился,  тебе  даже  удостоверение  выдадут.  Временное,  конечно. 
- С  ума  сойти! – я  поменяла  позу, - в  шкуре  сотрудника  федеральных  спецслужб  я  себя  ещё  не  пробовала. 
- Будешь  под  моим  чутким  руководством,  и  чтобы  без  выкрутасов,  а  то  я  тебя  знаю. 
- Генерала  кондрашка  хватит, - ухмыльнулась  я, - он  не  переживёт,  когда  узнает,  что  я  под  руководством  ФСБ  буду  дело  его  же  ведомства  расследовать. 
- Судя  по  твоей  ухмыляющейся  физиономии,  тебе  сие  открытие  доставляет  удовольствие, - засмеялся  Иван  Николаевич,  и  вмиг  посерьёзнел, - ты  когда  освободишься? 
- Уже  свободна.  Номер  в  печать  сдан. 
- Тогда  вставай,  и  пошли,  нас  уже  ждут. 
- Интересно, - я  встала  с  места, - а  если  бы  я  отказалась? 
- Я  слишком  хорошо  тебя  знаю,  ты  мимо  тайны  не  пройдёшь,  и  не  допустишь,  чтобы  человек  находился  в  беде. 
Я  сверкнула  глазами,  и  подумала,  как  же  мои  близкие  меня  хорошо  изучили.  Впрочем,  оно  всегда  так  и  бывает. 
Я  накинула  пальто,  и  мы  сели  в  лифт,  а  меня  вдруг  осенило. 
- А  когда  мне  можно  будет  поговорить  с  этой  Юлией  Дмитриевной? 
- Завтра.  Завтра  начнёшь  расследование.  Сегодня  мы  всё  обсудим,  генерал  ФСБ  объяснит  тебе  кое-какие  нюансы,  вообщем,  проведём  курс  молодого  бой ца, - с  этими  словами  он  сел  в  свою  машину,  а  я  в  свою,  и  двинулась  за  ним. 
Москва  уже  вовсю  готовится  к  наступающему  празднику,  всюду  устанавливают  ёлки,  торгуют  игрушками,  скоро  будут  и  ёлками. 
Я  люблю  ставить  на  Новый  год  живую  ель,  искусственные  считаю  пылесборниками,  да  и  нет  ощущения  Нового  года  без  высокой  ёлки,  без  свечек  на  ней,  без  гирлянд  на  окошке. 
За  этими  мыслями  мы  доехали  до  высокого  здания,  прошли  через  проходную,  и  я  очутилась  в  ведомстве  федеральной  службы. 
Я  не  удивилась,  когда  увидела  Антона  Антоновича  Сватова,  сидевшего  за  столом,  а  рядом  его  внука,  тоже  Антона  Антоновича.  Парнишка  терпеть  не  может  работать  в  правоохранительных  органах,  но  приходится,  спорить  с  его  дедушкой  невозможно,  он  упёртый. 
- Здравствуйте,  милая  Эвива, - улыбнулся  генерал, - присаживайтесь, - указал  он  на  стул. 
- Здравствуйте,  Антон  Антонович, - улыбнулась  я,  устроившись  на  стуле, - рада  вас  снова  видеть. 
- Взаимно, - улыбнулся  он, - надеюсь,  вам  не  надо  объяснять, 
что  вы  не  имеете  права  ничего  разглашать.  И  вы  будете  обязаны  подписать  соответствующие  бумаги. 
- Конечно,  я  всё  понимаю, - кивнула  я  головой. 
- Тогда  к  делу, - генерал  сцепил  руки  замочком, - дело  вы  запросите  завтра,  в  ведомстве  своего  супруга,  я  сегодня  же  позвоню  Матвею Григорьевичу, - он  вынул  из  ящика  стола  удостоверение,  и  протянул  мне, - держите.  Это,  во-первых,          во-вторых,  подпишите  вот  это, - он  положил  на  стол  лист  бумаги. 
Я  скользнула  взглядом  по  строчкам,  это  была  подписка  о  неразглашении,  и  черкнула  в  графе. 
- А  теперь  к  делу, - сказал  генерал,  убрав  лист  в  ящик  стола, - завтра  вы  едете  в  МВД,  изучаете  дело,  и  начинаете  расследование.  Всё  согласовываете  с  Иваном  Николаевичем,  и  никакой  самодеятельности,  а  то  я  вас  знаю.  В  прошлый  раз,  когда  мы  столкнулись  впервые,  вы  меня  не  послушали,  наперёд  опергруппы  пролезли,  и  в  итоге  получили  от  преступницы  по  голове.  Вам  очередное  сотрясение  нужно? 
- Сотрясение  мне  совсем  ни  к  чему, - улыбнулась  я, - и  я  всё  поняла. 
- Товарищ  майор,  отвечаете  за  неё  головой. 
- Так  точно, - ответил  по  уставу  Иван  Николаевич,  и  мы  вышли  в  коридор, - пошли,  сейчас  тебе  покажут  пару  приёмчиков,  хотя  я  считаю,  что  это,  как  мёртвому  припарки. 
- Почему? 
- Потому  что  за  один  присест  не  выучишь  приёмы  самообороны, - мы  вошли  в  лифт,  и  опустились  под  землю,  то  есть,  этаж  был  цокольный. 
Домой  я  приехала,  еле  живая  после  тренировок,  ни  о  какой  пробежке  нее  было  и  речи,  все  косточки  ныли. 
Вдобавок  пошёл  сильный  снег,  ветер,  и  я  застал  Федора,  нашего  садовника,  за  чисткой  снега. 
- Здравствуйте,  хозяйка, - сказал  он  мне,  когда  я  выпрыгнула  из  машины, - ну  и  снежище  зарядил,  чистить  не  успеваешь.  Лучше  джип  в  гараж  загоните,  а  то  завтра  не  выедете.  Я-то  расчищу,  а  машине  урон  ни  к  чему. 
Я  лишь  кивнула,  села  в  джип,  Федор  открыл  дверь  в  гараж,  и  я  въехала  внутрь.  Заперла  автомобиль,  забрав  вещи  из  салона,    и  поднялась  на  кухню,  прикрыв  за  собой  дверь. 
- Аккуратнее, - увидела  меня  Анфиса  Сергеевна,  помешивая           что-то  аппетитное  на  сковородке, - а  то  опять  захлопнет,  не  откроешь.  Как  твои  дела? 
- Замечательно, - улыбнулась  я,  стаскивая  пальто  и  шпильки,  и  плюхнулась  на  табуретку, - а  Макс  пришёл? 
- Нет  его  пока, - улыбнулась  пожилая  женщина, - ты  голодная?  Я  твою  любимую  семгу  пожарила. 
- Славно, - обрадовалась  я,  отнесла  вещи  в  прихожую,  ноги  сунула  в  тапки,  сбегала  наверх,  переоделась,  и  вернулась  на  кухню. 
- Когда  он  придёт,  не  говорил? – я  посмотрела  на  часы. 
- Звонил  недавно,  какого-то  преступника  допрашивает, - пояснила  Анфиса  Сергеевна, - садись, - она  поставила  мне  тарелку  с  рыбой,  и  села  рядом. 
Какое-то  время  мы  молча  ужинали,  а  потом  вдруг  она  сказала: 
- У  тебя  всё  хорошо? 
- А  что  у  меня  может  быть  плохо? 
- Зачем  таблетки  пьёшь? – прошептала  она,  и  я  от  неожиданности  рыбой  подавилась. 
- Какие  таблетки? – прошептала  я  в  ответ. 
- Только  мне  не  ври, - покачала  она  головой, - я  всё  знаю.  На  что  ты  надеялась?  Хотела  Макса  бросить?  Я  видела  упаковку  из-под  таблеток  в  ванне,  не  обманывай  меня. 
- Я  запуталась, - прошептала  я. 
- Я  это  вижу, - кивнула  Анфиса  Сергеевна, - и  с  моим  внуком  ты  живёшь,  потому  что  хочешь  от  чувств  убежать. 
- Никаких  чувств  больше  нет, - отвела  я  глаза, - я  его  прогнала. 
- Уверена? 
- Уверена, - твёрдо  сказала  я, - я  бросила  пить  таблетки,  и  была  у  врача. 
- Ты  хочешь  родить  ещё  одного?  Пытаешься  обрубить  мосты? 
- Сжечь, - машинально  поправила  я. 
- Что? – опешила  Анфиса  Сергеевна. 
- Мосты  не  обрубают,  их  сжигают, - тихо  ответила  я,  и  подцепила  кусочек  рыбки. 
- Понятно  всё  с  тобой, - вздохнула  Анфиса  Сергеевна, - но,  что 
бы  ты  не  сделала,  всегда  знай,  что  я  на  твоей  стороне. 
- А  если  я  вашего  внука  брошу,  вы  тоже  будете  на  моей  стороне? – прищурилась  я. 
- Я  за  правду.  Я,  прежде  всего,  ценю  то,  что  чувствует,  непосредственно,  человек,  и  я  за  мир  во  всём  мире. 
- Вы  лучшая  свекровь  на  свете, - прошептала  я. 
- Спасибо  на  добром  слове.  Но  почему-то  мы  всё  понимаем,  когда  научимся  на  ошибках.  Я  была  плохой  тёщей,  и  теперь  мне  дан  шанс  быть  самой  лучшей  свекровью.  Ещё  хорошо,  что  Иван  после  произошедшего  не  скатился  по  наклонной,  не  стал  брать  взятки,  и  не  превратился  в  оборотня  в  погонах. 
- Не  только  вы  его  добили, - осторожно  произнесла  я, - с  ним  ещё  и  Дьяковы  отношения  разорвали. 
- Дьяковы, - протянула  Анфиса  Сергеевна, - а  откуда  ты  о  них  знаешь? 
- Иван  Николаевич  как-то  рассказывал, - выкрутилась  я. 
- Он  не  любит  о  себе  распространяться, - вздохнула  она, - даже  я  всех  подробностей  о  его  жизни  не  знаю.  Лариса,  наверное,  знала,  но  и  она  не  говорила.  А  что  касается  Дьяковых,  то  там  сложилась  странная  ситуация.  Юлечка  была  глупой  девчонкой,  они  с  Ларой  дружили,  но  я  была  против  их  дружбы.  Конечно,  в  открытую  не  гнала  её  из  дома,  но  и  не  привечала.  Дочери  пыталась  объяснить,  что  не  ту  она  подружку  выбрала,  а  Лара  меня  и  слушать  не  хотела,  отмахивалась. 
- Расскажите, - загорелась  я. 
- А  тебе  зачем? – изумилась  Анфиса  Сергеевна. 
- Интересно, - улыбнулась  я. 
- Странно  всё  это, - пробормотала  она, - Иван  никогда  и  никому  ничего  не  рассказывал,  а  тебе  рассказал. 
- Ладно, - кивнула  я, - скажу  по  большому  секрету,  если  вдруг  что,  скажите  Максу,  что  подслушали  их  разговор  с  отцом. 
- Что  случилось? – внимательно  посмотрела  на  меня  свекровь. 
- Дьяков  в  тюрьме,  и  Иван  Николаевич  с  Максом  попросили  меня  этим  заняться.  Они  не  могут,  Иван  Николаевич  не  хочет  внимания  привлекать,  а  Макс  за  погоны  боится,  которые  генерал  ему  снесёт,  если  тот  полезет  не  в  своё  дело.  Ситуацию  ФСБ  под  контроль  взяло,  и  меня  эта  служба  привлекла,  попросили  помощи  у  частного  лица. 
- С  ума  сойти! – ошеломлённо  протянула  Анфиса  Сергеевна, - только  этого  не  хватало!  Ты  и  так  постоянно  во  что-то  встреваешь,  а  тут  ещё  и  ФСБ  подключилось.  Ладно,  расскажу,  что  мне  известно,  и  тебя  не  выдам,  не  бойся. 
Юлия  Дмитриевна  была  лучшей  подругой  Ларисы  Максимовны,  и,  хотя  Анфиса  Сергеевна  эту  дружбу  не  одобряла,  девушки  всё  равно  общались. 
Мать  своего  мужа  я  никогда  не  видела,  и  представление  о  ней  имею  весьма  расплывчатое.  А  с  фотографий,  которые  я,  конечно,  видела,  на  меня  смотрела  красивая,  молодая  женщина. 
Максим  от  отца  не  получил  ни  чёрточки,  он  весь  в  мать. 
У  Ларисы  Максимовны  роскошные  волосы,  густые,              серебристо-белые,  прямой  волной  падающие  на  лопатки,  и  зелёные  глаза. 
Естественно,  у  неё  не  было  отбоя  у  кавалеров,  и  большинство  из  них  Анфиса  Сергеевна  спускала  с  лестницы,  фигурально,  разумеется. 
Она  хотела,  чтобы  дочь  вышла  замуж  за  Владимира  Опалова,  но  та  предпочла  ему  отца  Макса,  и  этому  немало  поспособствовала  Юлия,  что  просто  вывело  из  себя  Анфису  Сергеевну. 
Юлия  была  девушкой  ветреной,  вечно  находилась  в  поиске,  гуляла  то  с  одним,  то  с  другим,  и  подругу  подначивала  ходить  на  танцы. 
Потом  Анфиса  Сергеевна  поняла,  что  не  такой  уж  и  плохой  была  Юлия.  Найдя  свою  половинку,  она  остепенилась,  стала  замечательной  матерью,  и  верной  женой.  Яков  Михайлович,  в  свою  очередь,  супругу  обожал,  и  у  них  сложился  тандем. 
Две  пары  дружили,  и  очень  любили  друга... 
- Это  вообще  странно,  что  Яков  убил  беременную  любовницу, - протянула  Анфиса  Сергеевна, - он  безумно  любил  свою  жену,  очень  почтительно  о  ней  отзывался,  души  в  дочках  не  чаял,  и  вдруг  такой  зигзаг.  Да  он  бы  скорей  признал  дочку,  или  там  сына,  вообщем,  новорожденного.  Но  убийство! 
- Получается,  вы  совсем  не  знали  этих  людей, - вздохнула  я, - а  чем  Юлия  Дмитриевна  занимается? 
- Она  талантливейшая  художница,  и  преподаёт  в  Академии  Художеств.  А  ты  с  ней  вообще  говорила? 
- Только  завтра  собираюсь, - вздохнула  я, - решила  начать  с  вас. 
- А  давно  совершено  преступление? 
- Насколько  я  знаю,  Яков  Михайлович  уже  осуждён,  и  находится  на  зоне. 
- Вот  это  да, - удивилась  пожилая  женщина, - и  ни  слуху. 
- Я  же  вам  объяснила,  всё  втайне  было  сделано.  Следователи  испугались  за  свои  лычки,  и  постарались  поскорей  замять  это  дело.  А  вы  вообще  общались  с  ними?  В  последнее  время,  я  имею  в  виду. 
- Перезванивались  иногда,  а  потом  пути  как-то  разошлись. 
- Значит,  художница.  Ладно,  посмотрим, - я  доела  свой  ужин,  налила  себе  кофе,  взяла  коробочку  конфет  из  шкафчика,  и  отправилась  к  себе  в  кабинет. 
Интересно,  а  Марата  мне  можно  привлечь,  или  это  будет  лишнее?  Надо  позвонить  завтра  Антону  Антоновичу,  и  спросить.  Пусть,  на  худой  конец,  предоставит  мне  своего  компьютерщика,  одна  я  не  справлюсь.  Максимум,  на  что  я  способна,  это  влезть  в  поисковую  базу,  и  узнать  там                что-нибудь  о  Юлии  Дмитриевне. 
И  каково  же  было  моё  изумление,  когда  выяснилось,  что  не  такой  уж  и  простой  была  эта  Юлия  Дмитриевна. 
Её  родители  по  тем  временам  были  не  последние  люди,  профессора,  к  тому  же  обласканные  властями.  Они  имели  право  выезжать  за  границу,  поскольку  по  профессии  были  археологами.  К  сожалению,  Интернет  не  может  дать  психологический  портрет,  но  и  того,  что  я  узнала,  для  начала  было  достаточно. 
Юлия  Дмитриевна  каким-то  непостижимым  образом  сумела  окончить  институт  в  Бельгии,  и  является  магистром  искусств,  с  правом  преподавания.  Неудивительно,  что  её  приняли  в 
Академию  Художеств,  соответствующий  диплом  сделал  своё  дело. 
Больше  ничего  интересного  я  для  себя  не  узнала,  сколько  не  лазала  на  сайте,  а  потом  подумала,  и  набрала  Марата. 
- Слушай,  помоги, - взмолилась  я. 
- На  какой  предмет? 
- Я  не  знаю  испанского. 
- Думаешь,  что  я  знаю?  Язык  своей  невесты  я  пока  не  изучил,  общаемся  буквально  на  пальцах.  Я  на  английском,  она  на  французском,  и  при  этом  изучаем  язык  друг  друга. 
- Замечательно, - порадовалась  я  за  него, - но  я  хочу  выйти  на  сайт  Боливии. 
- Зачем? 
- Продолжение  следует, - вздохнула  я, - Лариса  Максимовна. 
- Понятно,  опять  за  старое, - хмыкнул  Марат, - никакого  дела  на  горизонте  не  маячит,  и  ты  решила  сама  себе  проблемы  найти.  Что  нужно?  Конкретизируй. 
- Что-нибудь  о  той  криминальной  « стрелке »  можно  узнать? 
- Давай  посмотрим, - откликнулся  Марат, - ты  сейчас  в  каком  разделе? 
На  нужную  информацию  мы  вышли  вдвоём,  я  чётко  следовала  инструкциям,  а  Марат  мне  объяснял,  как  « чайнику »,  куда  надо  нажимать,  и  в  итоге  я  нашла  криминальную  сводку  из  газеты. 
- Ты  пока  читай,  а  я  дальше  гляну. 
Такого-то  числа  в  одном  из  самых  дорогих  районов  Боливии,  в          так  называемой,  Южной  Зоне,  с  красивым  названием  Сопокаччи,  произошла  грандиозная  перестрелка. 
Дело  происходило  в  казино,  где  должны  были  встретится  два  криминальных  авторитета.  Некто,  Франческо  Мазарини,  известный  торговец  кокаином,  итальянец,  должен  был  передать  пакет  с  порошком  Призраку. 
Но  что-то  пошло  не  так,  и  в  последний  момент  правоохранительным  органам  стало  известно  о  готовящейся 
« сделке ».  Они  бросились  задерживать  преступников,  но  те  успели  перестрелять  половину  народу,  и  сбежать. 
Полиция  задержала  несколько  мелких  рыбёшек,  а  главные  акулы  преступного  мира  ускользнули.  Полиция  долго  разводила  руками,  допрашивала  задержанных,  но  не  продвинулась  ни  на  йоту. 
Тут  были  ещё  заметки  о  том,  что  была  убита  русская  женщина  из  правоохранительных  органов,  имён  не  было,  но  и  так  всё  ясно.  Ничего  конкретного,  только  какие-то  мутные  факты. 
Призрак,  он  Призрак  и  есть,  фантом.  Никто  не  знает  его  лица,  полное  инкогнито,  и  мне  непонятно,  почему. 
Большинство  преступников  в  лицо  известны,  я  имею  в  виду,  не  одиночные  случаи,  а  настоящие  мафиози.  Имея  за  собой  внушительный  « послужной  список »,  они,  как  правило,  оставляют  следы.  Наверное,  это  единственный  бандит,  который  так  шифруется.  Но  вопрос:  почему?  Боится,  что  его  пристрелят?  За  свою  шкуру  опасается?  Или  за  жизнь  близких  ему  людей? 
Мороз  пробежал  у  меня  по  позвоночнику.  Дима  любит  меня  больше  всего  на  свете,  я  для  него  свет  в  окошке.  А  наша  маленькая  Василинка?  Он  обожает  дочку  сверх  всякой  меры,  балует  безмерно. 
Может,  это  он  Призрак?  Был  момент,  когда  его  подозревали,  но  дело  кончилось  странно.  Генерал  молчит,  поговорив  с  Димой  наедине,  просто  молчание  ягнят  какое-то. 
Но  если  мои  догадки  верны,  то  тогда  всё  предельно  понятно.  Хоть  он  и  бандит,  но  жизнью  двух  самых  любимых  ему  людей  он  дорожит.  Вероятно,  он  боится,  что  мы  с  Василинкой  можем  стать  жертвами,  потому-то  и  шифруется. 
Я  устало  посмотрела  на  компьютер,  строчки  уже  бегали  перед  глазами,  и  спать  хотелось  немыслимо.  Мне  не  хотелось  думать  о  том,  что  Дима  может  быть  отпетым  бандитом.  Я  хлебнула  из  чашки  кофе,  съела  конфету,  закрыла  ноутбук,  и  отправилась  спать.  Утро  вечера  мудренее. 
Я  влезла  в  коротенькую  красную  ночнушку,  юркнула  в  постель,  зевнула,  и  погасила  лампу.  С  улицы  раздался  какой-то  звук,  я  подняла  голову,  чуть  приоткрыв  занавеску,  но  ничего  не  увидела.  Лишь  в  свете  фонаря  было  видно,  как  метёт  метель,  и  слышно,  как  завывает  ветер. 
Веки  сомкнулись,  и  я  мгновенно  уснула,  но  в  середине  ночи  пришёл  Максим,  и  с  ходу  пристал  ко  мне.  Я  ещё  не  до  конца  проснулась,  да  и  не  хотелось  просыпаться,  но,  тем  не  менее,  я  не  оттолкнула  его. 
Когда  он  уснул,  я  завернулась  в  плед,  и  тоже  отбыла  в  царство  морфея. 
Похоже,  нас  в  этом  году  решило  засыпать,  подумалось  мне,  едва  я  открыла  глаза.  За  окном  опять  шёл  снег,  я  зевнула,  перевернулась  было  на  другой  бок,  но  вдруг  передумала,  и  встала  с  кровати.  Хватит  спать,  пора  делом  заниматься. 
С  этими  мыслями  я  приняла  душ,  одела  чёрные                брюки – капри,  жёлтые  сапожки  на  тонкой  шпильке,  чёрную  водолазку,  и  ярко-жёлтый  жакет. 
Очень  эффектно  и  красиво,  подумала  я,  повертевшись  перед  зеркалом,  стянула  волосы  на  затылке  в  хвост.  Вдела  длинные  серёжки,  застегнула  кулончик,  взяла  из  шкафа  короткую  шубку,  и  спустилась  на  кухню.  Макс  неожиданно  оказался  ещё  дома,  и  завтракал. 
- Я  думала,  ты  давно  уехал, - уселась  я  за  стол. 
- Я  тебя  жду, - улыбнулся  Максим, - надо  поговорить.  Пойдём, - и  встал  из-за  стола,  а  я  направилась  за  ним. 
- Слушай, - прошептал  он  мне, - а  то  мало  ли. 
- Я  всё  понимаю, - я  прижалась  к  нему, - не  переживай,  любимый. 
- И  ещё  вот, - он  дал  мне  газовый  баллончик, - на  всякий  случай.  Тебе  сегодня  надо  на  зону  ехать,  благо,  он  в  московской  области  сидит. 
- Ехать  на  зону? – вздрогнула  я, - ладно,  пусть  будет  зона. 
- Я  спешу, - Макс  поцеловал  меня,  и  убежал,  а  я  пошла  на  кухню.  Меня  уже  давно  дразнил  аромат  пирогов  с  вишнями,  я  быстро  проглотила  овсянку,  и  взяла  кусок  пирога.  Несколько  вишенок  упало  на  стол,  но  я  тут  же  отправила  их  в  рот. 
- Попробуй, - поставила  передо  мной  Анфиса  Сергеевна  стакан  с  молоком. 
- Я  не  хочу  сейчас  молока, - удивилась  я, - вы  же  знаете,  я  только  кофе  пью  с  утра. 
- Попробуй,  говорю, - улыбнулась  свекровь,  и  я,  удивлённая,  хлебнула  из  стакана. 
- Что  скажешь? 
- Интересно, - пробормотала  я, - немного  странный  вкус,  но  очень  приятный,  мне  нравится,  и  пахнет  бараниной.  Оно  козье? 
- Точно, - кивнула  Анфиса  Сергеевна,  по-прежнему  улыбаясь, - хочу  включить  Василисе  его  в  рацион.  Что  скажешь? 
- Я  не  прочь, - пожала  я  плечами, - только  станет  ли  она  пить? 
- Станет, - махнула  рукой  Анфиса  Сергеевна, - я  уже  влила  в  неё  сегодня  пол  стакана,  и  ей  понравилось.  Думаю,  из  него  можно  даже  блинчики  испечь,  и  сгущёнку  сварить.  Из  сливок  получается  вкусная,  но  вот  с  козьего  сливок  не  снимешь,  оно  слишком  жирное.  Хочешь  кофе  с  ним? 
- Конечно!  Где  вы  только  его  взяли? 
- Купила, - улыбнулась  Анфиса  Сергеевна, - позвонила  приятельнице  в  деревню,  и  договорилась.  Думаешь,  откуда  я  домашние  молочные  продукты  беру?  Она  привозит.  Кстати,  она  обещала  на  Новый  год  привезти  утку,  кролика,  свинины,  и  баранины.  А  на  Рождество  гуся  в  яблоках  сделаю. 
- Здорово, - протянула  я,  и  налила  себе  в  кофе  козьего  молока. 
Очень  вкусным  стал  кофе,  молоко  совершенно  изменило  вкус,  и  я,  довольная  жизнью,  села  в  машину. 
Насвистывая  весёлую  мелодию,  я  въехала  из  посёлка,  и  через  пять  минут  была  остановлена  гаишником.  Знак  не  заметила,  и,    вздохнув,  дала  задний  ход. 
- Извините, - пробормотала  я,  опустив  стекло, - я  не  видела  знака,  вот  мои  документы, - подала  я  ему  права  с  вложенной  туда  купюрой.  Гаишник  быстро  спрятал  деньги,  и  заулыбался. 
- Можете  спокойно  ехать,  но  будьте  внимательнее, - и  вдруг  в  лице  изменился, - это  же  вы! 
- Извините? – удивилась  я. 
- Вы  главный  редактор  из  журнала? 
- Верно, - я  ещё  пуще  удивилась.  Редакторы  не  так  известны,  как  писатели.  Ладно,  если  бы  я  была  известной  поэтессой,  прозаиком,  или  прочим.  Такое  лицо  мелькает  по  телевизору,  вообщем,  известность. 
- Простите,  но  я  не  понимаю, - сказала  я, - я  всего  лишь  редактор,  и  появляюсь  по  телевизору  лишь  в  серьёзных  передачах,  в  основном,  как  гость.  Откуда  вы  меня  знаете? 
- Да  как  откуда? – воскликнул  гаишник,  и  вытащил  из  кармана  куртки  журнал.  Я  взглянула  на  обложку,  и  заорала: 
- Что  это  такое?!!!  Кто  это  сделал?!!! 
На  всю  страницу,  прямо  на  обложке,  была  изображена  я. 
Но  в  каком  виде!  Это  была  та  самая  фотография,  что  фотографировала  Танька,  и  я  почувствовала,  что  мне  не  хватает  воздуха.  Выскочила  на  тротуар,  перелистала  несколько  страниц,  и  тут  мне  вообще  чуть  дурно  не  стало. 
« Самый  красивый  главный  редактор  Москвы – на  самом  деле  развратная  стерва.  Эта  женщина,  ослепительная  внешне,  на  самом  деле  сущий  дьявол.  Согласно  данным,  полученным  нашим  корреспондентом,  она,  будучи  представителем  руководства  издательства,  пользовалась  служебным  положением,  и  воровала  деньги  у  начальства.  Куда  уходили  миллионы,  неизвестно,  но  известно  одно,  что  она  со  своим  любовником,         
Северским,  одним  из  самых  богатых  людей  мира,  проворачивала  махинации. 
Её  законный  муж  берёт  взятки,  эту  тему  уже  обсасывали  другие  издания,  но  у  нас  появилась  абсолютно  точная  информация... » 
Больше  я  читать  не  стала,  сунула  гаишнику  журнал,  и  выхватила  из  кармана  сотовый.  Поглядела  на  оборотной  стороне  журнала,  и  набрал  номер. 
- Редакция  « Порно  Хаус »,  слушаю,  говорите, - пропел  девичий  голос. 
- Здравствуйте! – рявкнула  я, - с  кем  я  говорю? 
- А  кто  вам  нужен? 
- С  кем  я  говорю? – ледяным  тоном  осведомилась  я. 
- Я  секретарь. 
- Замечательно, - процедила  я, - а  теперь,  секретарь,  соедините  меня  с  начальством. 
- А  по  какому  вопросу? 
- По  судебному!  Я  на  ваше  издательство  в  суд  подам,  ответите  за  клевету! 
- Простите? – пролепетала  девушка. 
- Быстро  нажимай  на  кнопку  внутренней  связи,  и  соединяй  меня  с  генеральным! – заорала  я  на  всю  улицу. 
- А  его  нет, - тихо  проговорила  девушка. 
- А  не  ври! – в  тон  ей  ответила  я, - я  сама  работаю  в  редакции,  и  прекрасно  осведомлена,  как  это  делается.  Быстро  соединяй  меня  с  генеральным,  а  то  я  приеду,  и  всё  вам  там  разнесу. 
- Да  я  ничего,  подождите  пять  минут, - испуганно  проговорила  секретарша,  в  трубке  что-то  щёлкнуло,  и  раздался  мужской  голос. 
- Слушаю.  Генеральный  директор,  Евгений  Михайлович. 
- Какого  чёрта  вы  поместили  меня  на  обложку  вашего  последнего  номера? – пустилась  я  в  разнос, - а  статья?  Да  там  ни  слова  правды!  Ненавижу  « жёлтые »  издания!  Предъявите  мне  документы,  подтверждающие  достоверность  предоставленных  фактов!  Я  вас  по  судам  затаскаю! 
- Успокойтесь,  успокойтесь, - вклинился  в  поток  моего  красноречия  Евгений  Михайлович, - и  толком  объясните,  что  случилось?  Вы  та  девушка,  фотографии  которой  нам  предоставила  Татьяна  Александровна?  Так  в  чём  проблема?  Фотографии  были  сделаны  с  вашего  согласия,  кстати,  вы  очень  эффектны.  Силой  человека  в  ТАКУЮ  позу  не  поставишь. 
- Но  она  меня  обманула! – закричала  я, - сказала,  что  фотошопом  сделает  другую  голову. 
- Извините? – он  явно  не  понял,  и  мне  пришлось  объяснять. 
- Вы  этого  не  докажете, - хмыкнул  Евгений  Михайлович, - как  я  уже  сказал,  такая  фотография  могла  быть  сделана  только  добровольно. 
- А  статья? 
- А  этот  вопрос  к  Татьяне,  она  писала. 
- То-то  я  вижу,  написано  бездарно! – рявкнула  я, - только  имейте  в  виду,  я  на  вас  всё  равно  в  суд  подам.  И  будьте  уверены,  отсужу  круглую  сумму. 
- Не  выйдет,  на  меня  работают  лучшие  юристы  Москвы. 
- На  меня  тоже! – выкрикнула  я,  и  захлопнула                « раскладушку », - мерзавец! – села  в  машину,  и  набрала  Таньку.  Долго  я  вслушивалась  в  гудки,  чертыхнулась,  закурила  сигарету,  и  воспользовалась  персональным  трекером,  подключённым  недавно. 
Я  тут  же  нашла  улицу,  на  которой  в  данный  момент  находится  Танька,  и  рванула  туда.  Очень  вовремя  я  приехала,  потому  что  как  раз  в  это  время  Танька  вышла  с  пакетами  в  руках  из  магазина.  Попалась,  гадина. 
И  я  со  всех  ног  бросилась  к  ней. 
- Привет,  давно  не  виделись, - налетела  я  на  неё, - слушай  сюда,  лахудра  крашеная,  если  ты  не  дашь  опровержение,  я  тебя  по  стенке  размажу. 
- Кишка  тонка, - фыркнула  Танька, - сама  ты  лахудра,  у  меня  есть  достоверные  сведения,  я  давно  за  тобой  слежу. 
- Ты  ещё  и  следишь  за  мной?! – рассвирепела  я, - как  ты  смеешь?!  Дрянь! 
- От  дряни  слышу!  Ты  моего  Эдика  на  дно  опускаешь,  а  теперь  я  тебе  карьеру  испорчу.  Пусть  все  знают,  какая  ты  шалава,  и  аферистка. 
- Думаешь,  тебе  это  с  рук  сойдёт? – прищурилась  я. 
- А  что  ты  мне  сделаешь?  Ты  просто  бездарная  актриска,  которая  в  театре  даже  на  последних  ролях  удержаться  не  смогла. 
- Ошибаешься, - процедила  я, - у  меня  такие  связи,  какие  тебе  и  не  снились.  А  ты  дура,  раз  со  мной  решила  связаться. 
- Если  у  тебя  такие  связи,  почему  же  ты  не  прославилась? – прищурилась  Татьяна. 
- А  я  не  хочу  прославляться!  Я  хочу  спокойной  жизни,  с  детьми,  и  лучшим  мужчиной  на  свете! 
- Лучший  мужчина  на  свете  тебе  всё  равно  не  достанется!  Я  Эдика  охмурила,  и  тебе  ничего  не  светит! – ухмыльнулась 
Митросян,  а  я  поневоле  подумала:  она  совсем  идиотка,  или  только  прикидывается? 
- Вообще-то,  я  имела  в  виду  собственного  мужа, - процедила     я, - который  в  данный  момент  со  мной.  А  бездарный  идиот,  и  маменькин  сынок,  мне  не  нужен!  Чего  ты  так  бесишься? 
- Я  тебя  ненавижу! – топнула  ногой  Танька, - помнишь  те  фотки,  что  мы  фотографировали  в  Исландии? 
- Конечно,  отличные  виды  получились, - кивнула  я, - я  потом  свои  отдала  в  один  крутой  географический  журнал. 
- Вот  именно!  Я  тоже  туда  сунулась,  а  меня  с  ними  послали  подальше,  у  них  уже  были  идентичные.  А  мне  деньги  были  нужны!  Эдику  на  сборник!   
- И  не  жаль  тратится? – прищурилась  я, - он  бездарь! 
- Это  ты  бездарь!  И  от  того  бесишься!  Но  теперь  я  лишила  тебя  влияния,  и  мы  сможем  напечататься, - она  повернулась,  и  хотела,  было,  уйти,  но  я  постучала  пальцем  ей  по  спине. 
Танька  обернулась,  и  я  дала  кулаком  ей  в  челюсть.  Она  даже  отреагировать  не  успела,  повалилась  с  воем  на  снег,  а  я,     вспомнив  вчерашние  занятия  карате,  схватила  её  за  шкирку,  и  перекувырнула  через  спину. 
- Сучка! – протянула  Танька,  со  стоном  вставая  на  колени, - я  тебе  такое  устрою!  Век  не  забудешь! 
- Устрой! – рявкнула  я, - только,  к  твоему  сведению,  у  меня  связи  с  мафией,  и  мало  тебе  не  покажется, - я  развернулась  на  каблуках,  прыгнула  в  машину,  и  рванула  в  управление. 
Я  была  злая,  как  сто  тысяч  чертей,  вдобавок,  когда  я  подъехала  к  управлению,  в  сумке  зазвонил  телефон. 
- Слушаю. 
- Вы  уволены! – услышала  я  голос  Генриха,  и  почувствовала,  что  мне  сейчас  дурно  станет.  Трубка  выскользнула  из  рук,  хорошо,  что  я  в  этот  момент  была  не  за  рулём,  а  то  точно  выпустила  бы  его.  И  создала  бы  аварийную  ситуацию  на  дороге. 
Минуту  я  сидела,  как  статуя,  не  реагируя  на  внешние                раздражители,  а  на  глаза  навернулись  слёзы.  Вот  это  отомстили!  Думаю,  Танька  бы  сейчас  хохотала  от  радости,  если  бы  видела  мои  слёзы. 
Трясущимися  руками  я  вытащила  телефон  из-под  сиденья,  и  сделала  так,  чтобы  никто  из  издательств  не  мог  мне  дозвониться.  Ни  из  моего  родного,  где  я  главный  редактор,  и  ни  из  криминального  и  географического,  куда  я  поставляю  работы,  как  внештатный  журналист. 
Хватит!  Баста!  Не  хочу  выслушивать,  какая  я  тварь,  воровка,  аферистка,  лучше  спокойно  займусь  делом,  вытащу  Дьякова  из  тюрьмы,  а  там  посмотрим.  В  конце  концов,  у  меня  есть  мои  рестораны,  и  они  приносят  колоссальный  доход,  а  моя  карьера,  похоже,  накрылась  медным  тазом. 
Какое-то  время  я  сидела  без  движения,  а  потом  на  место  апатии  пришла  злость.  А  почему  Митросян  всё  должно  сойти  с  рук?  Она  хотела  меня  растоптать,  лишить  дела  всей  своей  жизни,  и  ей  это  удалось.  А  я  что,  не  могу  нанести  ответный  удар? 
Конечно,  и  я  это  сделаю.  Она  у  меня  узнает,  как  людей  подставлять. 
Давясь  слезами,  я  вынула  телефон,  и  нашла  номер  Димы. 
Минут  пять  я  разглядывала  цифры,  а  потом  нажала  на  кнопку,  и  услышала  бесстрастное,  что  телефон  вне  зоны  доступа. 
Похоже,  он  просто  отключился.  Подумав,  я  набрала  номер  бывшего  свёкра,  отца  Димки. 
- Слушаю, - ответил  он. 
- Здравствуйте,  Глеб  Никифорович, - тихо  проговорила  я. 
- Викуля?  Что  случилось? 
- А  где  Дима? – безжизненным  голосом  спросила  я, - почему  у  него  телефон  отключён? 
- Он  уехал  в  Колумбию. 
- Зачем? – ахнула  я, - за  очередной  партией  товара? – не  удержалась  я. 
- Какого  ещё  товара? – грозно  осведомился  Глеб  Никифорович, - ты  в  чём  моего  сына  подозреваешь? 
- Я  не  просто  подозреваю,  я  имею  подтверждение.  Если  бы  этого  подтверждения  не  было,  я  была  бы  с  ним,  и  у  вас  был  бы  внук. 
- Подожди,  ты  что  хочешь  сказать? – ошарашено  произнёс  он. 
- Ничего,  проехали, - вздохнула  я, - это  вы  у  своего  сына  выясните,  а  у  меня  дела. 
- Минуточку,  но  ты  ведь  не  затем  звонила,  чтобы  поставить 
меня  в  известность  о  фокусах  Димки. 
- Но  вы-то  что  можете  сделать? – вздохнула  я, - мне  нужны  мафиозные  связи. 
- Очень  интересно!  Мафиозные!  А  какое  отношение  имеет  мафия  к  моему  сыну? 
- Самое  непосредственное.  Только  не  спрашивайте  меня  ни  о  чём,  не  скажу. 
- Говори  немедленно,  что  у  тебя  случилось, - рявкнул  Глеб  Никифорович,  и  я,  разрыдавшись,  стала  рассказывать. 
- И  что  ты  хочешь? – недоуменно  спросил  он. 
- По  стенке  эту  тварь  размазать! 
- Слушай,  это  как-то  не  того,  так  поступать. 
- А  как  она  со  мной  поступила?!!! – закричала  я, - она  со  мной  не  церемонилась,  и  я  с  ней  не  собираюсь!  Тварь!  Паскуда!  Ненавижу! – и  я  захлебнулась  слезами. 
- Успокойся,  Викуль, - Глеб  Никифорович  заметно  растерялся, - не  плачь.  Давай  рассуждать  логически.  Допустим,  ты  неким  образом  ответишь  ей,  но  ведь  она  тоже  может  нанести  удар. 
- Может, - согласилась  я, - возможно,  но  нужно  сделать  что-то  такое,  что  добьёт  её  основательно,  чтобы  она  не  могла  мне  ответить.  Не  желаю  слышать  никаких  разумных  доводов,  я  хочу  мести,  просто  жажду.  Сделайте  же  что-нибудь! 
- Надо  подумать, - вздохнул  Глеб  Никифорович, - скажи,  что  ты  конкретно  хочешь  сделать? 
- Выгнать  её  из  журнала, - процедила  я, - это,  во-первых,  а           во-вторых,  втоптать  в  грязь,  как  она  это  сделала  со  мной.  Она  лишила  меня  карьеры,  обозвала  аферисткой,  при  чём  на  всю  Москву!  Это  сучка  нашла  своё  место!  Нигде,  кроме,  как  в  грязном,  порнографическом  глянце  она  не  могла  себя  найти! 
- Я  попробую  что-нибудь  узнать  о  ней, - сказал  Глеб  Никифорович, - а  там  решим,  что  предпринять.  Ты  только  не  плачь,  успокойся,  я,  на  худой  конец,  свяжусь  с  Димой. 
- Значит,  с  ним  всё-таки  можно  связаться? – заорала  я. 
- Можно, - помявшись,  сказал  Глеб  Никифорович, - но  он  просил  меня  не  давать  никому  второй  номер  сотового. 
- И  даже  мне? – прошептала  я. 
- Ты – отдельная  ситуация, - пробормотал  он, - про  тебя  он  ничего  не  говорил,  он  любит  тебя  больше  всего  на  свете,  ты  бы  видела,  каким  он  был,  когда  ты  его  прогнала. 
- Каким? – тихо  спросила  я. 
- Пил  две  недели,  на  себя  стал  не  похож,  смысл  жизни  потерял. 
- Мне  тоже  плохо  без  него, - вздохнула  я, - если  бы  вы  знали,  как  мне  хочется  быть  с  ним. 
- Так  зачем  же  дело  стало? 
- Это  долгая  песня, - горько  вздохнула  я, - просто  помогите  мне. 
- Хорошо,  помогу. 
- И  дайте  Димин  номер. 
- Я  ему  обещал,  что  никому  его  не  дам. 
- Ну,  пожалуйста, - взмолилась  я, - я  больше  не  могу!  Я  хочу  его  видеть!  Сил  больше  нет! 
- Хорошо,  записывай, - он  продиктовал  цифры,  попрощался,  и  отключил  телефон,  а  я  набрала  номер. 
- Слушаю, - услышала  я  какой-то  запыхавшийся  голос  Димы,  и  у  меня  дыхание  перехватило, - говорите,  я  слушаю,  не  молчите. 
- Привет, - еле  слышно  прошептала  я,  вцепившись  пальцами  в  мобильник. 
- А  громкости  прибавить  можно?  Я  ничего  не  слышу. 
- Привет, - набралась  я  духу,  и  замолчала,  сил  на  большее  не  хватило. 
- Ева? – узнал  Дима. 
- Привет, - уныло  повторила  я  в  третий  раз,  чувствуя  себя  глупее  некуда. 
- Что  ты  хочешь? – его  голос  стал  холоднее  северного  полюса. 
- Почему  ты  так  говоришь  со  мной? – прошептала  я. 
- А  как  мне  с  тобой  говорить?  Ты  меня  прогнала,  каким-то  невероятным  образом  узнала  этот  номер,  и  теперь  звонишь.  Какого  чёрта? 
- Действительно – какого  чёрта! – горько  протянула  я,  нервы  не  выдержали,  и  я  опять  стала  плакать.  На  меня  накатила  настоящая  истерика,  сама  не  знаю,  почему.  Я  никогда  не  показывала  Диме  своих  чувств,  и  не  понимаю,  что  на  меня  нашло. 
- Чего  ты  ревёшь?  Снежная  королева  растаяла? – саркастически  осведомился  он, - чего  ты  от  меня  хочешь?  Какой  ты  реакции  от  меня  ожидала?  Ты  меня  послала  подальше,  и  я  больше  тебя  не  побеспокою,  если  я  тебе  больше  не  нужен. 
- Ты  мне  нужен, - всхлипнула  я, - нужен,  очень  нужен.  Я 
думала,  что  переживу,  что  смогу  без  тебя,  а  сама  чуть  не 
умерла  от  тоски. 
- У  тебя  же  есть  любимый  муж.  Чего  ты  за  мной  бегаешь?
- Я  не  бегаю, - сдавленно  проговорила  я,  а  сама  подумала:  что  я  делаю?  Обычно  мужчины  мне  навязываются,  а  не  я  им. 
Я  стала,  как  собачонка,  вешаюсь  ему  на  шею. 
- Ты  обиделся  на  меня? 
- Обиделся? – заорал  он  так,  что  я  вздрогнула, - обиделся!  Я  люблю  тебя  больше  жизни,  жить  без  тебя  не  могу,  ты  даже  не 
представляешь,  каково  мне  было. 
- Но  ты  же  помнишь,  что  произошло, - прошептала  я, - ты  убийца. 
- Я  не  убийца, - тон  его  на  минуту  изменился,  и  опять  стал  ледяным, - тогда  какого  дьявола  ты  звонишь,  если  мне  не  веришь?  Если  считаешь  преступником?  Меня  всё  это  достало! 
- Потому  что  больше  не  могу, - захлюпала  я, - я  хочу  быть  с  тобой. 
- Хочешь  бросить  мужа? 
- Давай  поговорим. 
- А  нам  есть,  о  чём  говорить? 
- Я  тоскую, - прошептала  я, - скучаю,  и  понимаю  теперь,  что  ты  был  для  меня  отдушиной.  Ты  закрыл  меня  собой  от  пули,  и  я  думала,  что  тебя  потеряю.  Я  только  и  делаю  сейчас,  что  думаю  об  этом.  Постоянно  плачу,  хочу  сына  тебе  родить,  а  здравый  рассудок  твердит  другое.  Я  не  знаю,  что  мне  делать,  и  чувствую  себя  предательницей. 
- Разберись  сначала  в  своих  чувствах,  а  потом  звони! 
- Ты  меня  без  ножа  режешь, - слабо  проговорила  я. 
- Отлично.  Теперь  ты  чувствуешь,  что  чувствую  я.  Ты  спишь  с  другим  мужчиной,  а  я  всё  время  думаю  о  тебе.  Ты  о  других  людях  иногда  думаешь?  Ты  эгоистка,  стерва,  тебе  нравится  сталкивать  людей  лбами.  Ты  видишь,  что  мы  с  Максимом  ненавидим  друг  друга,  готовы  кинуться  в  драку,  и  тебе  это  нравится. 
- Я,  прежде  всего  женщина,  конечно,  мне  нравится,  что  за  меня  дерутся.  Каждой  женщине  это  нравится. 
- Прекрасно!  Только  имей  в  виду,  дорогая,  что  так  ты  в  итоге  можешь  остаться  одна.  Муж  от  тебя  сбежит,  потому  что  ты  его  постоянно  со  мной  сравниваешь,  а  я  обиделся. 
- Я  не  сравниваю, - прошептала  я,  и  вдруг,  у  меня  прорезался  голос, - конечно!  После  тебя  мне  ни  один  мужчина  не  кажется  идеалом.  Ты  всё  сделал,  чтобы  я  тебя  сравнивала  со  всеми  своими  следующими  мужчинами.  Идеальный  любовник,  страстный,  нежный,  при  этом  умный,  романтичный,  один  из  немногих,  обладающий  одновременно  мозгами  и  железными  мускулами.  Где  мне  найти  второго  такого?  Не  подскажешь? 
- А  тебе  нужен  именно  такой? 
- Мне  ты  нужен. 
- Хорошо.  Разведись  с  мужем,  а  потом  поговорим.  Ты  же  знаешь,  я  для  тебя  всё  сделаю,  и  для  нашей  дочери. 
- А  ты  мне  расскажешь  про  Призрака? 
- При  чём  тут  Призрак? – заорал  Дима, - опять  ты  за  своё!  Хватит!  Думаешь,  я  бы  тебе  ничего  не  рассказал,  если  бы  мог!  Довольно! 
- И  ты  ещё  спрашиваешь,  почему  я  тебя  прогнала? – вздохнула  я,  и  услышала  стук  по  стеклу.  Я  даже  не  заметила,  как  подошли  Иван  Николаевич  и  Антон  Антонович,  и  опустила  стекло. 
- Викуль,  что  происходит? – спросил  свёкр, - ты  куда  пропала?  Ты  приехала  уже  давно,  и  сидишь  тут.  В  чём  дело? 
- Я  сейчас  поднимусь, - быстро  сказала  я, - извините. 
- Мы  тебя  ждём, - и  они  ушли  внутрь,  а  я  вслед  за  ними. 
- Меня  ждут  в  ФСБ, - сказала  я  Диме,  и  услышала  странный  звук,  будто  что-то  разбилось. 
- Прости,  где  тебя  ждут? – у  него  даже  голос  сел. 
- А  что  тебя  так  удивило? – я  села  в  лифт. 
- Во  что  ты  ввязалась? 
- Пока  ни  во  что,  только  собираюсь, - процедила  я, - а  что  мне  делать,  если  я  несчастна?  Только  лезть  под  пули!  Возвращайся  из  своей  Колумбии,  и  спасай  меня.  Если  успеешь! – и  я  захлопнула  телефон. 
Грубо,  конечно,  но,  надеюсь,  он  захочет  принять  меры.  Не  оставит  же  он  меня  в  беде!  Если  любит,  то  точно  не  оставит. 
- Извините,  что  задержалась, - сказала  я,  входя  в  кабинет. 
- Ты  полчаса  сидела  в  машине, - укорил  меня  свёкр. 
- Ладно,  оставьте, - махнул  рукой  Антон  Антонович, - ближе  к  делу, - он  открыл  ящик  стола,  и  вынул  оттуда  пистолет, - держите. 
- Оружие? – испугалась  я. 
- Травматическое.  Боевое  я  вам  не  дам,  не  надейтесь. 
- Разве  что  не  добавили,  без  справки  от  психиатора, - ухмыльнулась  я. 
- Сейчас  вы  едете  в  МВД,  и  начинаете  расследование.  Вперёд. 
Когда  я  вышла  на  улицу,  разошлась  метель,  я  села  в  машину,  и  неожиданно  в  голове  возникли  фразы. 
Ещё  в  Гданьске,  когда  мы  с  Максом  отдыхали,  я  вдруг  начала  писать  стихи.  Отчего  у  меня  вдруг  появился  поэтический  талант,  понятия  не  имею.  У  меня  никогда  не  было  предрасположенности  к  написанию  стихов,  я  даже  сочинения  не  слишком  хорошо  писала.  Но  у  меня  была  потрясающая  учительница  русского  языка  и  литературы,  и  она  видела  во  потенциал.  Она  тянула  меня,  как  кота  за  хвост,  извиняюсь  за  неэтичное  сравнение,  не  в  обиду  кошкам  будет  сказано,  и  всякий  раз  говорила: 
- Ты  же  можешь!  Ты  не  хочешь! 
Тянула,  как  могла,  а  я  сопротивлялась.  Глупый  ребёнок! 
Пожилой  человек  относился  ко  мне  по-отечески,  и  теперь  я  ей  благодарна.  Но  я  даже  не  знаю,  что  с  ней  теперь,  и  только  однажды  случайно  её  встретила.  Она  меня  даже  не  узнала, 
скользнула  равнодушным  взглядом,  а  я  постеснялась  подойти. 
А  я  тогда  даже  и  не  думала,  что  ударюсь  в  журналистику,  что  во  мне  появится  склонность  к  писательству,  но  неожиданно  это  стало  делом  всей  моей  жизни. 
На  глаза  навернулись  слёзы,  и  я  вцепилась  пальцами  в  руль.  Я  не  должна  дать  этой  паскуде  лишить  меня  самого  дорогого  в 
жизни,  лишить  карьеры,  лишить  имени. 
Остановившись  в  пробке,  я  вытащила  блокнот,  и  стала  записывать  строчки.  Они  возникали  в  голове  хаотично,  над  чем-то  я  думала,  а  что-то  пыталась  чувствовать,  закрыв  глаза. 
Сзади  раздался  резкий  гудок,  и  я  вздрогнула,  бросила  блокнот  с  ручкой  на  сиденье,  и  утопила  педаль. 
Мысли  разлетались,  голова  шла  кругом,  но  я  доехала  до  управления,  с  важным  видом  вышла  из  машины,  чувствуя  невероятную  гордость.  Ведь  я  приехала  от  высокой  структуры,  и  показала  удостоверение  дежурному.  Тот  без  проблем  меня  пропустил,  но  на  лице  мелькнуло  растерянное  выражение.  А  что  я  думала?  Меня  тут  прекрасно  знают. 
- Здравствуйте, - вошла  я  к  генералу, - можно?   
- Эвива?  Что  тебе  угодно? 
- Мне  угодно  дело  Дьякова, - села  я  за  стол,  и  сцепила  руки  замочком, - нужна  вся  информация  о  произошедшем. 
- Прости? – вытаращил  глаза  Григорий  Матвеевич. 
- Вы  не  расслышали? – прищурилась  я, - я  занимаюсь  расследованием  об  убийстве  любовницы  Якова  Михайловича,  и  мне  нужно  посмотреть  документацию. 
Какое-то  время  генерал  молчал,  переваривая  информацию,  а  потом  со  всей  силы  стукнул  кулаком  по  столу,  и  заорал: 
- Ты  совсем  обнаглела?  Выметайся  из  отделения! 
- Не  имеете  права! – холодно  парировала  я, - я  представляю  федеральную  службу  безопасности, - и  я  продемонстрировала  документ, - а  если  считаете,  что  я  его  купила,  то  позвоните  Антону  Антоновичу  Сватову.  Не  бывшему  практиканту,  а  его  дедушке,  генералу  из  ФСБ. 
- Откуда  ты  знаешь  Сватова – старшего? – изумился  Григорий  Матвеевич. 
- А  знаю  вот, - закинула  я  ногу  на  ногу, - мы  познакомились,  когда  я  расследовала  убийство  Инны  Петровны,  и  теперь  он  позвал  меня  на  помощь.  Скажите  мне  честно,  что  Макс  натворил? 
- А  при  чём  тут  он? – не  понял  генерал. 
- Меня  отправили  разобраться,  почему  дело  было  остановлено,  и  изъято  из  судопроизводства,  будучи  неоконченным, - стала  выкручиваться  я,  чтобы  не  кидать  на  Макса  тень, - почему  мой  муж  так  поступил?  Он  со  мной  и  разговаривать  не  желает  на  эту  тему,  поэтому  я  спрашиваю  вас. 
- Дело  я  остановил, - хмуро  сказал  Григорий  Матвеевич, - только  сначала  я  позвоню  Сватову,  и  лично  всё  узнаю, - опомнился  он,  и  стал  набирать  номер, - Антон  Антонович,  здравствуйте,  это  генерал  Хмельнёв.  Что?  Я  вас  понял,  хорошо, - процедил  он  после  непродолжительного  молчания, - до  свидания, - и  положил  трубку, - замечательно.  Только  тебя  мне  на  свою  голову  не  хватало!  Ладно,  чёрт  с  тобой,  похоже,  другого  выхода  у  меня  нет.  Не  мог  я  по-другому,  понимаешь?  Мы  с  Дьяковым  провернули  кое-что,  и  я  не  хотел,  чтобы  это  всплыло. 
- Простите? – ошеломлённо  протянула  я, - вы  хотите  сказать,  что 
засадили  друга  в  тюрьму  потому,  что  не  хотели  огласки? 
- Успокойся,  так  подло  я  бы  никогда  не  поступил.  Я  поговорил  с  Яковом,  когда  всё  только  началось,  не  хотел,  чтобы  один  неприятный  эпизод  вскрылся.  Это  эпизод  из  далёкого  прошлого,  и  тогда  мы  чуть  по  наклонной  не  скатились.  Хорошо,  что  одумались,  и  сожгли  эти  деньги.  На  валютный  рынок  эти  фальшивки  не  выплыли. 
- Фальшивки? – я  изумилась  ещё  больше, - вот  уж  не  думала,  что  вы  могли  на  такое  пойти! 
- Я  был  молод,  амбициозен,  и  сначала  преследовал  цели  благородные,  а  потом  понял,  что  денег  и  славы  мне  честная  служба  не  принесёт.  Но  в  последний  момент,  когда  мы  собирались  эти  деньги  отправить  на  рынок,  я  вдруг  понял,  что  делаю  не  то.  Что  это  неправильно,  и  сжёг  деньги. 
- А  Дьяков  что  сказал? – спросила  я. 
- Он  со  мной  согласился,  кстати,  решение  приняли  мы  вместе,  а  купюры  сжигал  он  лично. 
- Понятно, - протянула  я. 
- Потом,  когда  Дьякова  арестовали,  я  попытался  поговорить  с  ним,  на  что  он  ответил,  что  виновен,  что  хочет  понести  наказание.  Про  ту  историю  он  обещал  ничего  не  говорить,  и  попросил  поскорее  закрыть  дело,  а  его  отправить  на  зону.  Да  и  я  сам  не  хотел  огласки,  сверху  стали  звонить,  спрашивать,  как  я  не  уследил,  и  всё  такое.  Ещё  хорошо,  что  до  той  истории  не  докопались. 
- Всё  предельно  ясно, - провела  я  пальцем  по  столу, - вы  испугались,  и  поспешили  всё  решить  по – быстрому,  не  разбираясь.  Я  должна  была  догадаться.  Вы,  честный  человек,  и  вдруг  такой  зигзаг.  Значит,  вы  чего-то  боитесь,  боитесь  замарать  своё  честное  имя. 
- Умная  и  дерзкая, - вздохнул  генерал, - главное,  с  острыми  мозгами. 
- Вообще-то,  обычно  говорят  про  ум, - усмехнулась  я. 
- Наплевать  на  лингвистику,  важнее  конкретика.  Если  уж  влезла  в  это,  да  ещё  посредством  федеральных  служб,  тогда  давай,  действуй.  Только,  я  тебя  прошу,  не  предавай  моё  имя  огласке. 
- Не  беспокойтесь, - кивнула  я, - давайте  перейдём  к  делу,  пусть  мне  принесут  документы. 
- Минуточку, - включил  он  громкую  связь, - Алечка,  зайди  ко  мне. 
- У  вас  новая  секретарша? 
- Пришлось  нанять,  пока  Эля  в  декрете.  Как  она  там,  кстати? 
- Вот-вот  родит, - улыбнулась  я, - а  после  родов  сразу  замуж. 
- У  неё  с  тем  парнем  всё  серьёзно? 
- Даже  слишком, - улыбнулась  я, - я  рада  за  неё,  ей  давно  личную  жизнь  наладить  следовало,  а  не  бегать  за  Димкой.  Он  не  тот,  кто  ей  нужен.  Она  достойна  хорошего,  порядочного  супруга,  а  этот  сволочь,  к  тому  же  за  мной  бегает.  Она  должна  быть  счастливой. 
- Ты  добрая, - вздохнул  генерал, - а  за  Элю  я  рад,  надеюсь,  у  неё  всё  будет  хорошо. 
- Вызывали? – в  кабинет  вошла  хорошенькая  блондиночка,  и  упорхнула,  получив  задание.  Она  вернулась  быстро,  мы  с  генералом  обменивались  общими  фразами,  и  я  тут  же  схватила  папку. 
Как  меня  не  вырвало,  когда  я  увидела  фотографии  с  места  происшествия,  не  представляю,  чудом  себя  сдержала. 
Самообладание  ко  мне  вернулось  быстро,  перевернув  фотографии,  я  взяла  заключение  судмедэкусперта,  и  стала  читать. 
Голубева  Анастасия  Александровна,  двадцать  пять  лет,  получила  удар  в  область  головы,  лицо  было  обезображено  кислотой,  но  смерть  наступила  в  результате  кровоизлияния  в  мозг. 
- Очень  интересно, - пробормотала  я, - а  что  могло  вызвать  кровоизлияние? 
- Да  я  особо  и  не  интересовался, - смущённо  признался   генерал, - сразу  попросил  Семена  побыстрее  решить  эту  проблему. 
- Ещё  хорошо,  что  вы  не  отправили  труп  на  захоронение  без  вскрытия, - буркнула  я, - я  не  понимаю.  Тут  сказано,  что  её  облили  кислотой,  серной,  что  вызвало  ожог  всего  лица,  сожгло  глаза,  но  умерла  она  от  кровоизлияния  в  мозг.  Что  вызвало  кровоизлияние?  Удар  по  голове?  Кто  вообще  составлял  этот  документ? 
- Семен, - Григорий Матвеевич  встал  с  места, - пошли,  спустимся  в  морг. 
Он  запер  кабинет,  и  мы  спустились  к  Семену  Аркадьевичу,  который  в  это  время  поедал  макароны  быстрого  приготовления,  сидя  рядом  с  трупом,  за  прозекторским  столом. 
Профессия  накладывает  на  человека  неизгладимый  отпечаток,  лично  я  не  стала  бы  обедать  рядом  с  трупом.  Но  ведь  я  не  патологоанатом,  слава  богу!   
- Семен,  заканчивай  трапезу, - сказал  Григорий  Матвеевич, - и  объясни  сотруднику  спецслужб  некие  нюансы, - кивнул  он  на  меня,  и  бедный  Семен  Аркадьевич  подавился  макаронами. 
- Не  понял, - растерянно  пробормотал  он,  и  нам  пришлось  пуститься  в  объяснения. 
- Дожили, - буркнул  Семен  Аркадьевич,  и  взял  у  меня  из  рук  папку, - что  тут  неясного? 
- Отчего  умерла  Голубева? – спросила  я. 
- Тут  же  ясно  написано,  от  кровоизлияния. 
- Бюрократы! – скрипнула  я  зубами, - в  результате  чего  оно  наступило?  Удар  был  не  смертельным,  судя  по  написанному,  её  сначала  кислотой  облили,  потом  ударили,  а  потом  наступило  кровоизлияние.  В  результате  чего  оно  наступило? 
- Понятия  не  имею, - вздохнул  Семен, - просто  мистика.  В  мозгу  разорвался  сосуд,  может,  от  пережитого  ужаса,  может,  просто,  инсульт. 
- У  молодой  девушки?  Инсульт? – вскричала  я. 
- Бывает  и  такое, - пожал  плечами  Семен, - например,  у  полных  людей  риск  получить  инсульт  в  любом  возрасте.  Гипертония,  вегето – сосудистые  заболевания,  всё  заплывает  жиром,  и,    пожалуйте,  инсульт. 
- Анастасия  разве  полная? – вздёрнула  я  брови. 
- Худенькая, - кивнул  Семен  Аркадьевич, - но  всё  равно,  и  такое  бывает.  Лично  я  считаю,  что  сосуд  разорвался  от  боли  и  страха,  которые  она  пережила. 
- Хорошо, - протянула  я, - а  что,  касательно,  остальных  органов?  - Всё  в  норме,  нет  никаких  отклонений,  за  исключением  печени  и  желудка. 
- Что  такое? 
- У  неё  язва,  и  немного  подорвана  печень.  Судя  по  всему,  девушка – любительница  коктейлей.  Нахлебалась  этой  дряни,  и  печёнку  себе  сорвала.  Сейчас  молодёжь  поголовно  хлебает  эту  отраву,  не  думают,  к  чему  это  может  привести. 
- А  к  чему  макароны  в  стакане  могут  привести? – прищурилась  я,  выразительно  покосившись  на  лоток  с  этой  гадостью,  стоявшей  на  столе, - я  понимаю,  что  коктейли – гадость,  печень  сажают.  Кстати,  язву  эта  девушка  заработала,  наверное,  питаясь  вот  этим, - ткнула  я  пальцем  в  макароны, - вам  самому  не  противно? 
- А  что  ты  предлагаешь? – хмыкнул  Семен  Аркадьевич, - если  хочешь,  можешь  прийти  ко  мне,  и  приготовить  домашние  макароны,  а  к  ним  какой-нибудь  итальянский  соус,  я  буду  не  против. 
- А  самому  приготовить  слабо? – хихикнула  я. 
- Издеваешься?  Я  мужчина! 
- И  что  из  того? – пожала  я  плечами, - мужчина – это  уверенный  в  себе  человек,  который  не  заморачивается  на  глупости.  Ему  наплевать,  что  одеть  на  деловой  разговор,  он  уверен  в  себе. 
Он  не  наденет  мятую  рубашку,  он  не  посмеет  поднять  руку  на  женщину  только  потому,  что  она  сказала  что-то  не  то.  В  конце  концов,  мужчина  должен  быть  просто  внимателен  к  своей  спутнице,  и  хоть  три  раза  в  году,  на  Восьмое  марта,  на  день  рождения,  и  на  день  Всех  Влюблённых,  подать  ей  кофе  в  кровать.  Лично  заварить  арабику,  а  не  растворимую  гадость.  Пожарить  блинчики  с  яблоками,  и  подать  не  со  сметаной,  как  все  едят,  а  именно  так,  как  предпочитает  любимая.  С  мёдом,  со  сгущёнкой,  с  ликёром,  с  вареньем,  сделать  красивый  жест. 
Неужели  так  трудно  запомнить,  что  мы  любим? – заорала  я  на  весь  морг. 
- Судя  по  твоему  воплю,  Макс  не  спешит  делать  всё  вышеперечисленное, - ухмыльнулся  генерал. 
- Он  обыватель, - буркнула  я, - он  пытается  что-то  сделать  только  после  хорошего  пинка.  А  под  хорошим  пинком  я  подразумеваю  Димку.  Макс  дико  ревнует  меня  к  прошлому,  а  Диме  никаких  подсказок  не  требовалось,  он  меня  баловал  постоянно.  А  Макс  меня  засыпал  замороженными  лепестками  на  день  рожденья,  когда  я  проснулась,  то  в  первый  момент  решила,  что  это  Симка  лужу  сделала. 
И  последние   мои  слова  потонула  в  дружном  хохоте,  Семен  Аркадьевич  от  неожиданности  свалил  со  стола  труп  какого-то  бомжа,  и  я  с  криком  отскочила  в  сторону. 
- Куда  побежал,  дружище, - втащил  он  голого  бомжа  обратно. 
- Педикулёза  не  боитесь? – поморщилась  я, - у  него  в  волосах,  наверное,  целый  зоопарк. 
- У  меня  всё  стерильно, - буркнул  Семен  Аркадьевич. 
- А  что  относительно  Анастасии?  На  ней  есть  повреждения? 
- Только  земля  под  ногтями,  пара  синяков  на  бедре,  судя  по  всему,  обо  что-то  ударилась,  и  синяк  на  животе.  Перед  смертью  она  употребила  бифштекс,  арбуз,  виноград,  и  селёдку. 
- Что  за  странный  набор? – протянул  Григорий  Матвеевич, - селёдка  с  фруктами! 
- Она  же  беременной  была, - сказала  я, - нет  ничего  странного,  я  сама  солёную  скумбрию  трескала,  и  грушами  заедала,  когда  в  положении  была,  это  абсолютно  нормально. 
- Раз  ты  так  говоришь, - усмехнулся  Семен  Аркадьевич, - и  ещё  что,  примерно  за  два  часа  до  смерти  она  побывала  у  массажиста. 
- Как  вы  определили? – опешила  я. 
- По  состоянию  тканей.  Правда,  её  уже  успели  осмотреть 
« районники »,  вызванные  гаишником,  и  они  тоже  вскрытие  сделали.  Мастера!  Обычно  и  не  телятся,  а  тут  сработали  в  считанные  часы.  Труп  вскрыли,  протокол  составили,  мы  едва  успели  тело  у  них  отнять.  Их  начальник  уже  « звёздочки »  себе  на  погоны  примерял,  думал,  что  за  поимку  оборотня  в  погонах  его  повысят  в  звании.  Придурки. 
- Понятно, - иезуитски  процедила  я,  посмотрев  на  генерала. 
- Довольно, - зашипел  он  мне  на  ухо, - знаешь,  до  сих  пор  меня  частные  лица  не  подкалывали. 
- Когда-то  нужно  что-то  пробовать  в  первый  раз, - шепнула  я  в  ответ, - Семен  Аркадьевич,  есть  ещё  что-нибудь? 
- Что-нибудь, - буркнул  патологоанатом, - знаешь,  у  меня  создалось  впечатление,  что  её  хотели  убить  два  разных  человека. 
- Почему? 
- Потому  что  её  сначала  облили  кислотой,  прошло  какое-то  время,  и  её  ударили  по  голове. 
- Хотите  сказать,  что  был  промежуток? – уточнила  я. 
- Точно.  Примерно,  около  часа,  потому  что  кровь,  что  заливала  лицо,  успела  частично  запечься. 
- А,  может,  убийца  увидел,  что  она  ещё  жива,  и  решил  добить? – предположила  я, - только  странно, - я  задумалась. 
- Что  странно? 
- Кислота – это  типично  женская  месть,  а  удар  по  башке  больше  свойственен  мужчине. 
- Вот  и  я  говорю,  что  как – будто  два  разных  человека.  А  с  этим  инсультом  вообще  какая-то  хрень,  непонятно,  как  это  вообще  произошло. 
- Вы  же  сами  только  что  сказали,  что  это  нормально, - подбоченилась  я, - что  и  такое  бывает.  Как  понимать  ваш  пассаж? 
- В  принципе,  бывает, - кивнул  Семен  Аркадьевич, - я  бы  меньше  удивился,  если  бы  у  неё  случился  разрыв  сердца. 
Просто  инсульт,  это  такая  вещь,  к  ней  должна  быть  предрасположенность.  Например,  сейчас  люди  поголовно  сидят  за  компьютерами,  утомляются,  за  телевизорами,  а  голова  тоже  не  железная,  ей  не  вытерпеть. 
- Так  Анастасия,  наверное,  сидела  за  компьютером, - я  пожала  плечами, - следовательно,  и  предрасположенность  была. 
- Слушай,  но  ведь  это  странно,  мне  такое  впервые  встречается. 
- Что  такое? – забеспокоилась  я. 
- Не  раз  людей  кислотой  обливали,  девушек,  преимущественно.  Либо  богатые  мужчины,  решив  отомстить,  не  получив  доступ  к  телу,  либо  обиженные  соперницы.  Но  в  большинстве  девушки  остались  в  живых,  конечно,  получали  нервный  срыв,  болевой  шок,  или  разрыв  сердца,  на  худой  конец.  Но  инсульт!  Кровоизлияние  в  мозг!  Впервые  такое  вижу! 
- Но  что-то  же  спровоцировало  инсульт, - побормотала  я, - подождите,  а  ногти?  Если  она  была  у  массажиста,  то  откуда  у  неё  земля  под  ногтями? 
- Вопрос, - развёл  руками  Семен  Аркадьевич, - Софья  сделала  анализ,  бумага  в  папке. 
Я  опять  открыла  папку,  нашла  нужный  листок,  и  углубилась  в  чтение.  Ничего  особенного,  лишь  свойства  почвы,  мне  это  ничего  не  дало.  А  вот  это  интересно,  под  ногтями,  кроме  почвы,  были  ещё  частицы  еловых  иголок. 
- Похоже,  она  была  в  лесу, - вынесла  я  вердикт, - но  что  она  там  делала? 
- Ты  про  иголки? – посмотрел  на  бумагу  Григорий  Матвеевич, - в  принципе,  их  она  могла  где  угодно  найти.  В  Москве  полно  лесопарковых  зон  с  ёлками,  и  для  украшения  сажают. 
- Сажают, - эхом  отозвалась  я,  и  захлопнула  папку, - сделайте  мне  копии,  я  пойду. 
На  улице  ещё  пуще  разыгралась  метель,  я  забралась  в  любимую  машину,  взяла  с  сиденья  термос,  налила  чашку  кофе,  и  поставила  пластиковую  чашечку  на  специальный  подставник.  На  душе  было  так  погано,  что  выть  хотелось. 
Димка  на  меня  обижен,  хотя,  я  это  заслужила,  это  я  его  прогнала.  Но  от  чего  он  так  меня  уберегает?  От  своих  же  проделок? 
А  издательство?  Только  теперь  я  поняла,  как  мне  важно  работать  в  редакции,  это  стало  частью  меня.  А  сейчас  мне  было  горько  и  обидно,  что  всё  вот  так  вот  рухнуло. 
Дрожащими  руками  я  вынула  из  сумки  ноутбук,  вышла  в  Интернет,  и  зашла  на  сайт  того  порнографического  глянца. 
Они  имели  блогер  в  сети,  и,  похоже,  зарабатывают  огромные  деньги.  Впрочем,  неудивительно,  на  порнографической  теме  всегда  можно  было  сделать  хорошие  деньги. 
Сейчас  полно  придурков,  которые  насилуют  девушек,  снимают  это  на  видео,  и  выставляют  в  Интернет.  Часть  из  того,  что  показывают,  лишь  постановка,  никто  никого  не  мучает,  просто  актёры  изображают  насилие,  но  есть  и  реальные. 
Основная  фигня  в  том,  что,  попробуй,  разберись,  где  правонарушение,  а  где  постановка. 
Я  хлебнула  кофейку,  вынула  из  сумочки  булочку,  взятую  утром  из  холодильника,  и  с  удовольствием  откусила  от  неё. 
Анфиса  Сергеевна  готовит  нечто,  просто  феерическое. 
Делает  эклерное  тесто,  но  выкладывает  его  круглой  формы,  а  не  продолговатой,  на  противень.  Разрезает  выпеченную  булочку  пополам,  а  внутрь,  кроме  крема,  кладёт  ломтики  киви,  персика,  абрикоса,  или  клубники. 
Сегодня  внутри  оказался  киви,  а  я  обожаю  этот  фрукт,  и  на  одном  дыхании  проглотила  булочку. 
Запив  эту  вкуснотищу  кофе,  я  завела  мотор,  и  поехала  на  встречу  к  Юлии  Дмитриевне,  в  академию  художеств. 
Припарковала  машину,  и,  цокая  каблучками,  поднялась  по  ступеням,  и  толкнула  дверь,  оказавшуюся  неожиданно  тяжёлой. 
Красивое  это  было  здание,  с  лепниной,  и  стук  моих  каблуков  пронёсся  эхом. 
- Вы  к  кому? – спросила  вахтёрша. 
- Мне  нужна  Юлия  Дмитриевна  Дьякова,  преподаватель. 
- А  вы  кто  будете? – и  я  вынула  удостоверение. 
Бедная  старушка  очки  с  носа  уронила,  когда  разглядела  буквы,  и  пролепетала: 
- Проходите,  второй  этаж,  аудитория  номер  пять. 
- Спасибо, - благовоспитанно  кивнула  я,  и  стала  подниматься. 
Мимо  меня  пробежали  две  девушки,  в  руках  они  держали  тубусы,  коробки  с  красками,  и,  весело  смеясь,  скрылись  в  одной  из  аудиторий. 
А  я,  оглядевшись  по  сторонам,  постучалась  в  дверь. 
- Заходите, - раздалось  изнутри.  Я  осторожно  потянула  на  себя  створку,  и  вошла  внутрь. 
У  неё  явно  шло  занятие,  молодые  люди  стояли  около  мольбертов,  а  сама  Юлия  Дмитриевна  сидела  за  столом. 
Не  похожа  она  на  убитую  горем  жену,  мелькнуло  у  меня  в                голове.  Другая  бы  на  её  месте  обрыдалась,  а  эта  спокойно  ведёт  занятия. 
- Вы  Юлия  Дмитриевна? – решила  уточнить  я. 
- Здравствуйте, - кивнула  красивая,  светловолосая  женщина. 
Несмотря  на  возраст,  она  была  красавицей,  и  больше  тридцати  пять  ей  не  дать.  Блондинка,  большие,  голубые  глаза,  и  очень  милая. 
- Я  вас  слушаю, - улыбнулась  она. 
- У  меня  к  вам  серьёзный  разговор, - начала  я, - мы  можем  поговорить  наедине? 
- Но  у  меня  занятие, - возразила  Юлия  Дмитриевна. 
- Дело  касается  вашего  супруга. 
- Не  хочу  ничего  знать  о  нём, - прошептала  она, - как  он  мог! – и  она  закрыла  лицо  руками. 
- Вы  помните  Ивана  Николаевича? – я  решила  подойти  с  другой  стороны. 
- Конечно, - кивнула  она, - из-за  него  погибла  моя  лучшая  подружка.  Я  его  ненавижу! 
- Пойдёмте, - я  сунула  ей  под  нос  удостоверение,  и  она  от  неожиданности  отшатнулась,  и  стала  икать. 
- Успокойтесь, - я  налила  из  графина,  стоявшего  на  подоконнике,  воды  в  стакан,  и  подала  ей, - не  надо  так  волноваться,  и,  пойдёмте,  поговорим.  Это  важно.  Ваш  супруг  невиновен,  но  он  почему-то  не  хочет  сотрудничать. 
- Но  почему? – прошептала  Юлия  Дмитриевна, - почему? 
- Пойдёмте, - потянула  я  её  за  собой. 
Мы  вышли  из  аудитории,  и  я  уселась  на  широкий  подоконник. 
- На  самом  деле  я  не  сотрудник  спецслужб, - призналась  я, - меня  зовут  Эвива  Миленич,  и  я  невестка  вашей  покойной  подруги,  жена  Макса.  Меня  временно  приняли,  я  в  ФСБ  внештатник,  по  настоянию  Ивана  Николаевича. 
- А  я  и  не  в  курсе,  что  Макс  женился, - вздохнула  Юлия  Дмитриевна, - ты  бы  понравилась  Ларисе.  Но  почему  ты  занимаешься  расследованием? 
- Я  же  сказала,  это  идея  Ивана  Николаевича,  вот  он  теперь  в  ФСБ.  Я  занимаюсь  расследованиями  в  частном  порядке,  и  они  привлекли  меня,  потому что  боятся  огласки.  Я  вытащу  вашего  супруга,  обещаю,  ФСБ  взяло  дело  под  свой  контроль. 
Юлия  Дмитриевна  испуганно  смотрела  на  меня,  и  повернулась  к  окну,  глядя  на  метель. 
- Что  ты  хочешь  от  меня  услышать?  Конечно,  для  меня  было  шоком,  когда  я  узнала  об  убийстве. 
- Зачем  Якову  Михайловичу  обливать  любовницу  кислотой? – прищурилась  я, - это  типично  женская  месть.  Кстати,  я  вполне  могла  заподозрить  вас. 
- С  ума  сошла? – подскочила  Юлия  Дмитриевна, - на  кой  чёрт?  Я  даже  не  знала,  что  у  него  была  любовница.  К  вашему  сведению,  я  беременна. 
- Простите? – ошеломлённо  протянула  я. 
- У  нас  с  Яковом  было  всё  хорошо, - сцепила  она  руки  замочком,  и  хрустнула  косточками,  а  я  поморщилась, - мы  до  сих  пор  любим  друг  друга,  и  я  собиралась  родить  ему  долгожданного  сына.  Я  вообще  не  понимаю,  что  произошло.  Мы  так  обожаем  друг  друга,  и  просто  жить  друг  без  друга  не  можем, - и  меня  что-то  в  её  словах  напрягло. 
- Вот  именно, - кивнула  я, - повод  для  ревности. 
- Слушай,  хватит  гнать  на  меня  волну! – возмущённо  воскликнула  она, - у  меня  алиби! 
- Какое? 
- Я  была  у  начальства.  Я  в  тот  день  неправильно  припарковала  машину,  приехал  эвакуатор,  мой  начальник  заметил,  что  её  увозят,  и  мы  метались  тут. 
- Ваш  начальник  метался  из-за  вашей  машины? – удивилась  я. 
- А  что  тут  такого?  Мы  с  ним  хорошие  друзья,  он  меня  сюда  и  устроил. 
- Ладно, - вздохнула  я, - извините  за  резкость. 
- Ничего, - процедила  она, - а  ты  сильна,  умеешь  брать  нахрапом.  Клещами  вытягиваешь  сведения,  а  ещё  говоришь,  что  обычный  частник. 
- Обычный  частник  на  подмоге  у  милиции, - усмехнулась  я, - и  от  них  набираюсь  опыта. 
- Не  люблю  милицию, - поёжилась  Юлия  Дмитриевна, - и  не  понимаю,  почему  Лариса  пошла  в  органы. 
- Это  правильно,  честно, - улыбнулась  я, - что  плохого  в  милиции? 
- Я  их  не  люблю, - повторила  женщина, - вечно  лезут,  куда  не  следует. 
- Простите? 
- У  меня  с  детства,  когда  моего  деда  арестовали,  ненависть  к  органам. 
- За  что  его  арестовали? 
- За  принадлежность  к  интеллигенции,  за  инакомыслие.  Дедушка  был  скрипачом,  с  абсолютным  слухом,  а  эти  твари  его  убили. 
- Сейчас  иное  время, - тихо  сказала  я. 
- Всё  равно,  ненавижу.  А  Ларка  мне  явно  насолить  хотела,  когда  пошла  в  милицию.  Так  ей  и  надо,  получила  по  заслугам. 
- Как  вы  можете? – прошептала  я, - она  же  ваша  подруга.  Знаете,  мне  трудно  понять  людей,  которые  всё  на  себя  переводят.  Думаете,  что  все  только  о  вас  и  думают?  Лариса  Максимовна  только  хотела  найти  себя,  а  не  вас  обидеть. 
- Очень  интересная  трактовочка, - процедила  Юлия                Дмитриевна, - только  глупая.  Человек  всегда  хочет  насолить,  а  мне  Ларка  завидовала. 
- Чему  ей  завидовать? – улыбнулась  я,  решив,  что  будет  не  лишним,  узнать  что-либо  о  своей  несостоявшейся  свекрови. 
- У  меня  парней  было  много,  я  талантливая,  дизайнер,  художница.  А  что  Лариса?  Скромница,  вечно  слушающаяся  свою  мать.  Мама  то  сказала,  мама  это  сказала.  Пить  я  не  буду,  курить  не  желаю.  И  всё  в  таком  духе.  Как  она  замуж-то  вышла,  непонятно.  Твой  свёкр  мне  самой  нравился,  но  я  ушла  к  Якову,  а  они  Ларой  сошлись. 
- Зачем  же  вы  его  обвинили,  когда  Лариса  Максимовна  умерла? 
- В  чём  обвинила? 
- Забыли? – прищурилась  я, - вы  сказали,  что  сказали  ему,  будто  он  виноват  в  смерти  Ларисы  Максимовны.  Что,  если  бы  она  не  пошла  в  милицию,  ничего  бы  не  было. 
- В  тот  момент  я  думала,  что  он  действительно  виноват.  А  потом  на  ум  пришло  другое.  Лара  сама  рванула  в  Боливию,  может,  не  приди  ей  это  в  голову,  она  бы  до  сих  пор  была  жива.  Сама  напросилась. 
- Всё-таки  вы  чёрствая, - высказалась  я, - но  это  не  означает,  что  я  не  буду  дальше  заниматься  расследованием.  Мне  жалко  вашего  супруга,  и  я  до  всего  докопаюсь.  Я  работаю  без  промашек. 
- Давайте, - слабо  улыбнулась  Юлия  Дмитриевна, - удачи.  Жалко,  я  ничем  помочь  не  могу,  я  ничего  не  знаю. 
Я  лишь  кивнула,  попрощалась  с  ней,  и  вышла  на  улицу.  Сразу  захотелось  горячего  кофе.  Я  вспомнила,  что  в  сумке  осталось  ещё  две  булочки,  и  термос  с  кофе,  облизнулась,  и  подошла  к  ближайшему  ларьку  за  шоколадкой. 
- Продайте  белую,  пожалуйста, - и  подала  деньги, - подождите,  ещё  чёрную,  и  шоколадный  батончик,  такой,  и  ещё  такой.  Спасибо, - взяла  шоколадки,  и  отправилась  к  машине. 
Устроившись  поудобнее,  налила  себе  кофе,  распечатала  шоколадку,  и  вздохнула. 
Какая-то  она  странная,  подумалось  мне.  Испуганная,  и  глаза  бегают.  Но  вот  алиби  её  стоит  проверить.  Почему  Яков  Михайлович  молчит? 
Кого  он  может  покрывать?  Только  беременную  супругу! 
Но,  с  другой  стороны,  мало  ли,  что  там  произошло.  Надо  разбираться. 
С  этими  мыслями  я  завела  мотор,  и  одновременно  позвонила  Ивану  Николаевичу. 
- Есть  продвижения? – тут  же  спросил  он. 
- Никаких, - ответила  я, - когда  мы  поедем  к  Дьякову?  Я  хочу  с  ним  поговорить. 
- Давай,  подъезжай  к  управлению, - и  он  отключился,  а  я  прибавила  скорости,  и  приехала  в  рекордно  короткое  время. 
- Привет, - кивнул  мне  свёкр,  когда  я  остановилась. 
Он  забрался  в  джип,  а  вместе  с  ним  некий  мужчина.  Крупный,  бритоголовый,  и  весьма  неприятный. 
Последний  резко  открыл  дверь  с  моей  стороны,  и  буркнул:
- Двигайтесь,  дамочка,  я  поведу. 
- С  какой  стати? – возмутилась  я. 
- А  вы  дорогу-то  знаете? – прищурился  он. 
- Откуда?  Думаете,  я  только  и  делаю,  что  по  зонам  езжу? 
- Тогда  двигайтесь,  я  поведу, - и  мне  ничего  не  оставалось,  кроме,  как  перелезть  на  заднее  сиденье. 
Оно  и  к  лучшему.  Дорога  дальняя,  лучше  посплю  на  заднем  сиденье,  и  я  поуютнее  устроилась  сзади. 
- Всё-таки  удивительные  бабы  создания, - воскликнул  он, - вот  это  что  такое? – и  он  хлебнул  из  стаканчика, - с  ума  сойти!  Горький,  сладимый,  да  ещё  и  с  пряностями!  Ну  и  гадость!  Пить  напитки,  и  есть  шоколадки  за  рулём  нельзя.  Вас  ещё  гаишники  не  поймали?  Впрочем,  о  чём  я  спрашиваю?  У  вас  же  стёкла  тонированные!  Кстати,  тонировка  тоже  с  некоторых  пор  запрещена. 
- В  кофе  козье  молоко, - злорадно  воскликнула  я,  и  наш  водитель  чуть  в  столб  не  въехал. 
-  С  ума  спятил? – гневно  воскликнул  Иван  Николаевич,  но  тот  его  не  слушал,  выскочил   из  машины,  как  пробка  из  бутылки,  зажав  рот  рукой,  и  склонился  над  урной. 
Влез  в  машину  он  совсем  серый,  и  покосился  на  меня. 
- Вы  совсем  спятили?  Какой  идиот  пьёт  козье  молоко?  Меня  при  одной  мысли  мутит. 
- Андрей,  прекрати, - воскликнул  Иван  Николаевич, - у  моей  невестки  свой  прибамбас – здоровое  питание.  Викуль,  забери  свой  термос, - он  отдал  мне  напиток,  и  я  засунула  термос  в  сумку. 
Какое-то  время  мы  ехали  молча,  я  стала  зевать,  но  вдруг  зазвонил  телефон.  Я  вздрогнула,  посмотрела  на  дисплей,  увидела  номер  Генриха,  и  сбросила  звонок. 
Но  не  прошло  и  минуты,  как  телефон  опять  стал  звонить,  и,  когда  я  в  пятый  раз  скинула  звонок,  Иван  Николаевич  повернулся  ко  мне. 
- Что  случилось?  Кто  тебе  так  упорно  названивает? 
- Генрих, - вздохнула  я, - я  ушла  из  издательства,  вернее,  он  меня  выгнал. 
- Но  за  что? – опешил  мой  свёкр. 
- За  растрату, - усмехнулась  я, - поверил  « жёлтым »  изданиям,  как  последний  идиот. 
- Погоди,  я  ничего  не  понимаю. 
- Подождите-ка, - вдруг  воскликнул  Андрей, - а  я  всё  думаю,  откуда  мне  ваше  лицо  так  знакомо, - он  вынул  из  кармана  журнал,  и  дал  моему  свёкру. 
У  Ивана  Николаевича  глаза  на  лоб  полезли,  когда  он  увидел  меня  в  оригинальной  позе  на  обложке. 
- А  моему  сыну  повезло, - разглядывал  он  журнал,  а  я  скрипнула  зубами. 
- Хватит  любоваться! – рявкнула  я, - глядеть,  и  всё  остальное,  дозволено  только  Максиму,  лучше  статью  почитайте. 
- Интересно,  интересно, - пробормотал  Иван  Николаевич,  пробегая  глазами  по  строчкам, - но  ведь  тут  ни  слова  правды.  Ты  самая  честная  из  честных,  какие  только  существуют  на  планете. 
- Верно, - вздохнула  я,  и,  понеслась  душа  по  кочкам.  В  слезах  я  стала  рассказывать  про  Эдика,  про  бывшую  свекровь,  про  Таньку.  Даже  открыла  ноутбук,  и  показала  его 
« произведения ». 
- Муть  какая-то, - вынес  вердикт  Иван  Николаевич, - вот  мерзавка!  Эвива,  милая,  ты  не  должна  голову  в  песок  засовывать,  ты  должна  бороться.  Съезди  в  редакцию,  поговори  с  Генрихом,  он  тебя  поймёт. 
- Он  меня  уволил  по  телефону!  Не  хочу  я  с  ним  разговаривать!  Он  меня  обидел,  даже  поговорить  не  захотел.  Пересижу  пару  месяцев,  а  потом  открою  своё  собственное  издательство,  и  утру  нос  этому  проходимцу!  Они  же 
« выехали »  лишь  благодаря  мне!  Я  столько  сделала  для  журнала!  Я  в  нём  пахала,  как  проклятая,  порой  ночами  оставалась,  чтобы  номер  появился  в  срок.  Я  себе  карьеру  делала,  а  Генрих  получал  огромную  прибыль. 
- У  тебя  зарплата  тоже  была  немаленькая, - вздохнул  Иван  Николаевич. 
- Согласна, - кивнула  я, - у  меня  была  ОЧЕНЬ  высокая  зарплата,  но  дело  даже  не  в  этом.  Мне  просто  обидно.  Со  мной  обошлись,  как  с  половой  тряпкой.  Почему  он  сразу  поверил,  что  я  могла  пойти  на  растрату?  Почему? 
- Я  не  знаю, - протянул  Иван  Николаевич, - но  ведь  Генрих  всегда  был  очень  умным,  к  тому  же  он  к  тебе  слегка  неравнодушен.  Даже  от  пули  в  своё  время  заслонил.  Почему  он  не  пригласил  тебя  к  себе  в  кабинет?  Почему  не  поговорил?  Просто  сказал  по  телефону:  вы  уволены,  и  всё  на  этом.  А,  может,  всё  совсем  не  так,  как  ты  думаешь?  Может,  это               какая-то  ошибка? 
- Да  какая  тут  может  быть  ошибка? – дико  вскричала  я, - он  совсем  оборзел!  Решил,  что  обойдётся  без  меня?  Пожалуйста!  Посмотрю  я  на  него!  Скунс  эфиопский! 
- Вот  это  ты  выдала! – захохотал  Иван  Николаевич, - такого  я  ещё  не  слышал! 
- Скотина! – заплакала  я, - я  не  понимаю,  как  он  мог  поверить! 
Или  решил,  не  смог  затащить  в  постель,  так  уволю?  Ублюдок! 
- Подожди,  подожди, - воскликнул  Иван  Николаевич, - прежде,      чем  делать  поспешные  выводы,  лучше  бы  поговорила  с  ним. 
Не  может  он  так  с  тобой  поступить,  ведь  столько  времени  прошло.  Он  же  давно  смирился,  что  мужу  ты  изменять  не  намерена,  женился,  его  жена  на  сносях.  Не  совсем  же  он  спятил! 
- Понятия  не  имею, - процедила  я, - он  мне  не  докладывал,  ходил  ли  он  к  психиатору, - всхлипнула,  и  полезла  за  платком.  Высморкалась,  и  увидела  на  коленях  бумажку,  сложенную  вдвое.  Машинально  раскрыла  её,  и  вспомнила,  что  этот  адрес  мне  дал  Генрих,  сказав,  что  там  собираются  литераторы. 
А  почему  бы  и  не  съездить? 
У  меня  уйма  свободного  времени,  и  я  теперь  сама  неудачница.  Впрочем,  чего  я  расстраиваюсь?  Во  всём  надо  искать  лучшие  стороны,  и  сейчас  я  настроилась  более  чем  оптимистично. 
Налила  себе  из  термоса  кофе,  и  всю  дорогу  потягивала  его  через  соломинку. 
Зона  сама  по  себе  производит  тягостное  впечатление,  и  я  вздрогнула,  когда  мы,  проехав  огромную  территорию  лесного  массива,  остановились. 
Высоченный  забор,  проволока,  а  сзади  серый  домина.  Водитель  вылез  из  машины,  а  я  за  ним.  Подняла  высокий  воротник,  и  поёжилась.  Пурга  ещё  пуще  разошлась,  ветер  забрался  под  мою  шубку,  и  было  весьма  неуютно. 
- Пойдём, - кивнул  мне  свёкр,  и  я  последовала  за  ним. 
На  посту  КПП  сидел  дежурный,  он  пропустил  нас  лишь  после  того,  как  мы показали  удостоверения,  но  дальше  не  пустил. 
К  нам  лично  вышел  начальник  охраны,  оглядел  каждого  из  нас,  и  хмуро  спросил: 
- Что  вам  угодно? 
- Нам  нужно  поговорить  с  одним  вашим  заключённым,  Дьяковым  Яковом  Михайловичем, - чётко  сказала  я,  и  вынула  удостоверения. 
- Пройдёмте, - кивнул  он  мне,  и  я  двинулась  за  ним,  а  Иван  Николаевич  и  Андрей  остались  на  КПП. 
- Вроде  бы,  дело  уже  закрыто, - сказал  начальник,  когда  мы  шли  по  чисто  вычищенной  территории  зоны, - Дьяков  отбывает  наказание,  за  ним  ничего  предрассудительного  не  водится.  Почему  вы  заинтересовались? 
- Появились  новые  факты, - туманно  ответила  я, - нужно  ещё  раз  допросить  Дьякова. 
- Проходите, - он  открыл  передо  мной  дверь,  провёл  в  специальную  комнату,  и  через  пять  минут  привели  Дьякова. 
- Здравствуйте, - тихо  сказала  я,  когда  Яков  Михайлович  вошёл  в  комнату. 
- А  вы  кто? – удивился  он,  глядя  на  меня  во  все  глаза. 
Он  был  не  слишком  приятным,  с  лёгкой  проседью  в  тёмных  волосах,  и  колючим  взглядом. 
- Так  кто  вы? – спросил  он. 
- Ваша  супруга  попросила  меня  о  помощи, - сказала  я, - расскажите,  пожалуйста,  что  произошло. 
- А  что  произошло? – каменным  голосом  осведомился  он. 
- Послушайте, - вздохнула  я, - вы  хоть  понимаете,  сколько  вам  предстоит  сидеть  за  преступление,  которое  вы  не  совершали? 
- А  вы  уверены,  что  я  его  не  совершал? – прищурился  Яков  Михайлович, - может,  я  опасный  маньяк. 
- Вы  хитрый,  но  не  опасный, - вздохнула  я, - иначе  бы  вас    отправили  в  спецкамеру,  и  мы  с  вами  разговаривали  бы  через  решётку.  За  вас  переживают,  поймите  вы  это. 
- Как  понять  вашу  фразу:  за  вас  переживают?  Кто  за  меня  переживает  во  множественном  числе?  Вы  же  сами  сказали,  что  вас  просила  о  помощи  лишь  Юлия. 
- Недаром  вы  бывший  следователь, - усмехнулась, - я  невестка  Ивана  Николаевича  Барханова. 
- Понятно, - протянул  он, - это  Иван  устроил.  А  я  и  не  знал,  что  Максимка  женился.  Как  вас  зовут? 
- Эвива,  но  можно  просто  Вика. 
- Что  вы  от  меня  хотите,  Эвива? – прищурился  Яков  Михайлович, - я  ничего  не  сказал,  когда  шло  следствие,  не  скажу  и  сейчас.  Я  виновен,  облил  любовницу  кислотой,  когда          узнал  о  её  беременности.  От  боли  у  неё  сосуд  разорвался,  и  она  умерла.  Инсульт  вследствие  болевого  шока. 
- Какую  чушь  вы  говорите! – поморщилась  я, - зачем  кислота?  Это  жестоко,  и  не  по-мужски.  Мужчина  навернёт  по  голове,  прирежет,  но  никак  не  кислотой  обольёт.  Это  психология,  и  наверняка  вы  проходили  это  в  школе  милиции.  Конечно,  случается  порой,  что  женщины  имитируют  мужские  преступления,  а  мужчины  женские,  но  тут,  я  думаю,  что  вряд  ли  вы  такой  коварный.  Иван  Николаевич  рассказал  мне  о  вас,  и  он  уверен,  что  вы  не  способны  на  такую  жестокость.  И  потом,  если  убийство  было  спонтанным,  то  ответьте  мне  на  вопрос:  вы  что,  носите  в  кармане  кислоту?  Чушь  не  порите,  и  лучше  скажите,  кого  вы  покрываете?  Кстати,  ваша  супруга  мне  сказала,  что  находится  в  положении,  и  у  меня  есть  все  основания  полагать,  что  вы  можете  её  покрывать.  Это  убийство – чисто  женская  месть. 
- Не  смейте  порочить  мою  жену! – пошёл  пятнами  Яков  Михайлович, - ещё  что-нибудь  подобное  услышу,  я  вам  врежу.  И  не  посмотрю,  что  вы  хрупкая  женщина,  и  невестка  моего,  некогда,  лучшего  друга. 
- Тогда  ваш,  некогда,  лучший  друг  даст  вам  сдачи.  Он  в  данный  момент  находится  на  КПП. 
- Любопытно,  а  кто  вы?  Какая-то  важная  шишка  в  правоохранительных  органах? 
- Я  обычная  журналистка, - мило  улыбнулась  я, - по  образованию  театровед,  бывшая  актриса,  художница,  занимаюсь  ресторанным  бизнесом. 
- Вот  это  уже  чистая  пурга.  Вы  приходите  сюда,  вас  пропускают  на  территорию  зоны,  а  Иван  остаётся  на  КПП. 
- Он  просто  не  захотел  мне  мешать, - хмыкнула  я, - а  пропустили  меня  потому,  что  я  показала  удостоверение,  временно  выданное  мне  новым  начальником  Ивана  Николаевича.  Он  теперь  в  ФСБ  работает,  а  меня  привлёк, 
потому  что  я  не  в  меру  ретивый  частник.  Им  легче  держать  меня  под  контролем,  чем  в  последний  момент  вырывать  меня  из  лап  разъярённых  преступников,  которым  очень  хочется  отвернуть  мне  голову. 
- Что-то  не  верится.  Вы,  плюс  ко  всему,  обворожительная  женщина,  яркая,  стильная,  и  очень  дорого  одетая. 
- Вот  именно, - кивнула  я,  и  протянула  ему  руку, - на  указательном  пальце  бриллиант  вы  двести  карат,  и  стоит  он  соответственно.  Разве  сотрудник  милиции  может  себе  такое  позволить? 
- Не  может, - кивнул  Яков  Михайлович, - роскошный  камень,  никогда  таких  не  видел.  Ладно,  допустим,  я  вам  верю,  но  при  всём  этом,  помощь  мне  не  нужна.  У  меня  всё  прекрасно,  я  тут  уже  привык,  и  вы  из  меня  и  слова  не  вытяните.  Понятно? 
- Понятно, - кивнула  я, - вы  только  имейте  в  виду,  я  всё  равно  докопаюсь, - с  этими  словами  я  встала  со  стула,  и,  выходя  из  здания,  посмотрела  на  окна  тюрьмы. 
Сквозь  прутья  решётки  на  меня  смотрели  лица  заключённых,  и  я  почувствовала  себя  неуютно.  Быстро  миновала  территорию  от  здания  до  КПП,  благо,  меня  провожал  конвойный. 
- Что  тебе  сказал  Дьяков? – спросил  Иван  Николаевич,  когда  мы  уселись  в  машине. 
- Попереливали  из  пустого  в  порожнее, - вздохнула  я, - он  не  желает  идти  на  контакт,  совершенно.  Даже  слушать  не  желает,  упёрся,  как  баран. 
- Может,  мне  попытаться? – наморщил  лоб  Иван  Николаевич. 
- Не  стоит, - махнула  я  рукой,  и  нахмурилась, - я  на  минутку, - вышла  из  машины,  и  опять  попросила  позвать  начальника  тюрьмы. 
- Что  случилось? – спросил  он,  и  я  отвела  его  в  сторонку. 
- Извиняюсь,  а  как  вас  зовут? 
- Василий  Александрович. 
- Василий  Александрович,  помогите  мне,  пожалуйста.  Я  слышала,  что  в  тюрьме  можно  вытянуть  из  человека  сведения. 
Один  зек  вытягивает  из  другого  информацию  за  некое  вознаграждение. 
- Я  вас  понял, - кивнул  Василий  Александрович. 
- Держите, - протянула  я  ему  деньги,  и  визитку.  Он  кивнул,  и  быстро  спрятал  всё  в  карман,  а  я  села  в  машину. 
- А  что  сейчас  было? – не  понял  Иван  Николаевич, - ты  зачем  ему  дала  денег? 
- Не  хочет  по-хорошему,  будет  по-плохому, - буркнула  я, - из  него  родные  сокамерники  вытянут  информацию,  за  вознаграждение. 
- А  ты  знаешь,  как  это  называется? 
- Доносами  это  называется, - хмыкнула  я,  и  вынула  сигареты, - а  по-другому  всё  равно  не  получится,  он  не  хочет          откровенничать.  Или  у  вас  имеются  другие  предложения? 
- Других  предложений  у  меня  нет, - уныло  сказал  мой  свёкр. 
- А  у  меня  есть  подозреваемый. 
- Ничего  себе, - ошеломлённо  протянул  Иван  Николаевич, - и  кого  ты  подозреваешь? 
- Юлию  Дмитриевну! 
- Да  ты  что!  Что  ты  такое  говоришь!?  Это  невозможно! 
- Но  почему?  Вы  не  видите  очевидного  мотива?  Беременная  супруга,  беременная  любовница,  и  чисто  женская  месть.  Конечно,  мотив  примитивный,  но  другого  всё  равно  пока  нет. 
- Действительно, - кивнул  Иван  Николаевич. 
- Да  брать  надо  эту  тёлку, - сказал  вдруг  Андрей, - сто  процентов,  это  она  убийца. 
- Не  надо  делать  поспешных  выводов, - протянула  я, - допустим,  её  кислотой  Дьякова  облила,  но  мне  непонятна  смерть.  Было  немало  случаев,  когда  обливали  кислотой,  но  никто  от  инсульта  при  этом  не  умирал.  Ладно,  если  бы  инфаркт,  разрыв  сердца,  но  я  никогда  не  слышала,  чтобы  умирали  от  инсульта  с  панталыку.  Что  такое  инсульт?  Если  я  правильно  понимаю,  это  что-то  сосудистое.  Минуточку, - я  вынула  телефон,  и  набрала  свой  стационар. 
- Слушаю, - ответила  Анфиса  Сергеевна. 
- Анфиса   Сергеевна,  у  меня  к  вам  вопрос, - начала  я  с  места  в  карьер, - что  такое  инсульт?  По  сути  своей. 
- Инсульт? – удивилась  свекровь, - странный,  однако,  вопрос.  Конкретно,  от  нервного  напряжения  в  мозгу  лопается  сосуд,  или  сосуды.  Происходит  кровоизлияние,  и  кровь  заливает  мозг,  блокируя  подачу  импульсов.  Точнее,  ты  ведь  знаешь,  что  мозг  центр,  и  подаёт  телу  команды.  Почему  людей  парализует,  если  те  остаются  в  живых  после  подобного? 
- Почему? 
- Потому,  что  мозг,  залитый  кровью,  на  время  отключается,  и  не  может  подавать  команды.  Понятно? 
- Вполне, - вздохнула  я, - а  инсульт  может  возникнуть  неожиданно? 
- В  смысле? 
- Если  человека  напугать,  или  от  боли. 
- Если  была  предрасположенность,  вероятно,  могло.  А  что  такое? 
- А  если  предрасположенности  не  было? 
- А  если  не  было,  то  его  могли  вызвать  лекарством.  Убийство  расследуешь?  Бывает  и  такое.  Скажи  патологоанатому,  чтобы  поискал  следы  уколов,  или  посмотри  токсикологию. 
- Спасибо  огромное,  вы  мне  очень  помогли. 
- Удачи,  ой,  Василиса,  не  надо  сестру  мазать  вареньем, - и  она  отключилась,  а  я  усмехнулась. 
Наша  с  Димой  дочка – такая  проказница.  Если  в  её  шаловливые  лапки  попадает  банка  с  вареньем,  она  тут  же  начинает  поливать  им  младших  братика  и  сестрёнку. 
Лизаня  же,  которой  не  нравится  быть  липкой,  начинает  мазать  всё  подряд,  и  в  результате  мы  их  потом  долго  отмываем,  а  потом  в  стирку  отправляется  и  одежда. 
- Что  интересного  узнала? – спросил  Иван  Николаевич. 
- Минуточку, - я  открыла  папку  с  делом,  и  взяла  пресловутую  токсикологию.  Однако,  ничего  о  том,  что  в  крови  девушки  был  какой-либо  препарат,  не  было  написано,  и  я  набрала  номер  Семена  Аркадьевича. 
- Скажите,  а  кто  занимался  токсикологией? 
- Александра,  я  ей  кровь  на  анализ  отдал. 
- Что  за  Александра? 
- Она  моя  помощница,  милая  девушка.  А  что,  конкретно,  нужно? 
- Позовите  вашу  Александру. 
- Сашка!  Подойди  на  секунду. 
- Слушаю, - раздался  в  трубке  девичий  голосок. 
- Александра,  скажите,  в  крови  Голубевой  Анастасии  Александровны  был  какой-либо  препарат? 
- Препарат? – удивилась  девушка, - нет,  ничего  подобного  не  было. 
- Уверены? – не  отставала  я. 
- Вообще-то,  я  заметила  на  теле  девушки  странные  следы,  но  Семен  Аркадьевич  сказал,  что  это  не  важно.  Что  Григорий  Матвеевич  не  хочет  расследования,  и  мы  не  стали  копаться. 
- Что  за  следы!? – заорала  я, - что  там  было!? 
- Трудно  объяснить,  похоже  на  укол  иглой,  но  в  тоже  время,  игла  как – будто  не  вошла  в  кожу. 
- Я  не  понимаю. 
- И  я  не  понимаю.  Очень  странно,  укол  был  на  спине,  конкретно,  на  позвонке.  Опаленные  края,  и  я  не  понимаю,  что  это  такое.  Если  бы  можно  было  разобраться,  но  тело  очень  быстро  забрали,  и  мы  не  успели  ничего  проверить. 
- Что  проверить?  У  тебя  какие-то  догадки? 
- Да  какие  догадки?  Я  лишь  удивлена,  и  ничего  не  понимаю.  Впервые  столкнулась  с  настоящей  загадкой,  и  не  дали  сделать  выводы. 
- А  сама-то  что  думаешь?  У  тебя  свежие  мозги,  могла                что-нибудь  приметить. 
- Знаете,  на  что  это  похоже? 
- И  на  что  же? 
- Что  этой  девушке  желали  зла  сразу  несколько  человек. 
Понимаете? 
- Подожди,  подожди, - занервничала  я, - кажется,  до  меня  начинает  доходить.  Сразу  несколько  человек.  Ты  думаешь,  что  ей  сначала  кто-то  ввёл  лекарство,  желая  убить,  потом  другой  некто  облил  её  кислотой,  а  третий  некто  ещё  и  ударил  по  голове.  Кстати,  а  труп-то  кто  расчленил?  Выходит,  был  ещё  и  четвёртый? 
- Сумасшествие,  правда? – захихикала  Александра, - просто  нечто. 
- И  не  говори, - пробормотала  я, - спасибо  за  информацию. 
- До  свиданья, - и  она  отключилась,  а  я  постучала  телефоном  себе  по  ладони. 
- Вы  всё  слышали, - поглядела  я  на  Ивана  Николаевича, - и  я  думаю,  что  её  действительно  отравили.  Вопрос,  каким  образом?  Как  лекарство  попало  ей  в  организм,  и  что  это  за  лекарство.  Интересно,  почему  Григорий  Матвеевич  не  задался  этим  вопросом?  Засадил  друга  в  тюрьму,  и  ухом  не  повёл. 
- Тут  всё  просто, - вздохнул  Иван  Николаевич, - ведь  в  деле  никто  не  разбирался,  тут  только  на  одном  признании  Дьякова. 
- Глупость! – фыркнула  я, - на  одном  признании  не  сажают.  Вы  же  знаете,  что  чистосердечное  не  является  уликой,  а  без  улик  никакой  суд  не  возьмёт  дело  в  судопроизводство.  С  признанием,  даже  с  подписанными  бумагами,  задержанного  отпускают  через  тридцать  шесть  часов,  если  нет  твёрдых  доказательств. 
- Да  Дьяков  сам  захотел  в  тюрьму, - воскликнул  Иван  Николаевич, - как – будто  прячется  от  кого-то.  Его  взяли  с  трупом  в  багажнике,  на  трупе  его  отпечатки,  на  ноже  тоже,  которым  он  труп  расчленял,  на  флаконе,  в  котором  была  кислота,  его  пальцы.  Большего  и  не  потребовалось,  тем  более,  он  во  всём  сознался.  Улики  имеются,  подписанный  документ  в  наличии. 
- Вы  сказали,  от  кого-то  прячется? – напряглась  я, - а  если  в  самом  деле? 
- Что  такое? 
- Может,  он  в  самом  деле  от  кого-то  прячется?  Зачем  иначе  ему  признавать  свою  вину?  Тут  два  варианта,  либо  он  покрывает  Юлию  Дмитриевну,  либо  он  прячется.  Возможно,  и  то,  и  другое, - и  я  задумалась. 
- Всё-таки,  любите,  вы,  бабы,  всё  усложнять, - фыркнул          Андрей, - нужны  вам  какие-то  загадки,  над  которыми  приходится  ломать  голову. 
- А  все  мужики – примитивисты, - рассердилась  я, - вам  лишь  бы  не  работать  мозгами,  пиво  хлыстать  с  воблой,  и  даже,  когда  речь  идёт  о  человеческих  судьбах,  вам  наплевать.  Лишь  бы  закончить  побыстрее,  и  в  сторону.  Нормальных  мужиков  осталось  мало. 
- Сучка! – буркнул  Андрей. 
- Что  ты  сказал? – заорала  я,  и  треснула  ему  по  голове   сумкой, - придурок! 
- Припадошная! 
- Как  вас  только  в  органах  держат! 
- А  его  и  не  держат, - засмеялся  Иван  Николаевич, - он  обычный  шофёр. 
- А  вы-то  чего  кидаетесь? 
- Я  не  кидаюсь, - хмыкнул  мой  свёкр, - просто  мозгами  иногда  думать  полезно.  А  ты  ими  никогда  не  ворочаешь,  на  одних  инстинктах  существуешь. 
- Спасибо, - вздохнула  я,  и  уставилась  в  окошко. 
В  молчании  мы  доехали  до  управления,  Андрей  вышел  из  машины,  и  исчез  в  здании,  а  Иван  Николаевич  сочувственно  на  меня  посмотрел. 
- Не  переживай,  всё  образуется.  Вот  увидишь. 
- Вашими  бы  устами, - горестно  протянула  я. 
- Какие  планы  в  расследовании? 
- Поеду,  поговорю  с  коллегами  Дьякова,  потом  с  коллегами  Юлии  Дмитриевны,  потом  с  их  родственниками,  друзьями. 
Вообщем,  работы  непочатый  край. 
- Ладно,  давай.  Только  держи  меня  в  курсе. 
- Хорошо, - кивнула  я,  и  перелезла  на  переднее  место. 
Иван  Николаевич  умчался  на  работу,  а  я  повернула  было  ключ  в  зажигании,  но  зазвонил  мобильный,  и  я  глянула  на  дисплей. 
Номер  был  какой-то  незнакомый,  и  я,  зажав  рот  платком,  ответила: 
- Слушаю. 
- Миленич  Эвива  Леонидовна? – услышала  я  голос,  который  мне  тут  же  не  понравился.  Голос  был  блатным,  судя  по  всему,  на  том  конце  провода  был  какой-то  криминальный  авторитет. 
- Здравствуйте.  Чем  могу  служить? – вежливо  ответила  я. 
- Короче,  тема  имеется,  нам  надо  встретится. 
- Простите? – ошалела  я. 
- Встретится  нам  надо. 
- Понимаю, - решила  я  его  не  злить,  и  докопаться  до  сути, - для  чего  нам  надо  встретится?  Вы  хотите  со  мной  о  чём-то  поговорить? 
- Точняк, - обрадовался  этот  тип, - меня  Коляном  зовут,  вернее,  Николай  Павлович.  Вы  понятливая,  другие  всё  что-то  талдычат,  заумными  словечками   кидаются.  Доходит,  как  до  дуба.  Короче,  у  меня  к  вам  дельце  на  «лимон»,  при  чём  буквально. 
- На  «лимон»? – уточнила  я. 
- Короче,  детка,  давай  побалакаем,  я  как  раз  к  твоему  ресторану  подъезжаю. 
- Хорошо, - осторожно  ответила  я, - подождите  меня  около  барной  стойки. 
- Лады,  детка, - и  он  отключился,  а  я  завела  мотор,  и  рванула  в  ресторан. 
В  холл  я  влетела,  взбудораженная.  Что  это  ещё  за  тип?  На  кой  чёрт  я  ему  нужна? 
Я  огляделась,  и  увидела  огромного  амбала,  самый  настоящий  кабан,  он  сидел  за  барной  стойкой,  и  потягивал  коньяк  из  пузатого  фужера. 
- Здравствуйте, - подошла  я  к  нему, - это  вы  мне  звонили? 
- Эвива? – повернулся  он  ко  мне, - а  ты  красивая, - оглядел  он  мою  точёную  фигурку. 
- Давайте,  не  будем  фамильярдничать, - сказала  я, - и  перейдём  к  сути  дела. 
- Давай, - кивнул  он, - мне  твоё  помещение  нравится,  мои  друзья  тут  хорошо  разместятся. 
- Какие  друзья? – я  стала  потихоньку  злиться. 
- Короче,  детка,  такая  тема,  хотим  Новый  год  справить  в  твоём  ресторане.  Я  за  всё  плачу,  только  чтоб  всё  было  чин  чином.  Найди  мне  хорошего  певца,  как  ты  понимаешь,  шансон.  Мне  цена  не  важна,  понимаешь?  Пойдёт? – он  написал  на  салфетке  сумму,  и  у  меня  глаза  на  лоб  полезли, - а  мы  ещё  напитки  возьмём,  закусочки. 
- Вообще-то, - осторожно  начала  я, - этот  зал  уже  занят.  А  клубное  помещение  вас  устроит? 
- Слушай,  детка,  я  готов  любые  бабки  отвалить.  Ты  не  догоняешь? 
- Догоняю, - решительно  сказала  я, - но  в  клубе  вам  будет  лучше.  У  меня  полная  звукоизоляция,  а  это  помещение  не  рассчитано  на  шансон,  тут  играют  в  основном  вальс  по  заказу.  Наверху  такое  же  помещение,  только  лучше  оборудованное.  Пойдёмте,  я  вам  покажу. 
- Ну,  пойдём, - встал  он  с  места,  и  я  повела  его  наверх. 
- Что-то  тут  темно, - недовольно  пробурчал  он,  а  я  подошла  к  рубильнику,  и  включила  его. 
Зажглись  лампочки  на  потолке,  я  полазала  в  щитке,  но,  решив  не  рисковать,  позвала  Николая  Павловича. 
- Извините,  а  вы  разбираетесь  в  электричестве? 
- Как  два  пальца  об  асфальт, - прогудел  он. 
- Подойдите,  пожалуйста.  Я  хочу  показать  вам  спецэффекты,  да  только  я  полный  профан  в  электрике.  Здесь  есть  какие-то  кнопки... 
- Да  вот  же  они, - и  он  куда-то  ткнул  пальцем. 
Тут  же  закрутились  столики,  завертелась  сцена,  и  танцплощадка,  замигали  огоньки,  пошёл  белый  дым. 
- Супер! – у  него  глаза  и  зубы  загорелись,  он  стал  нажимать  ещё  кнопки,  и  я  даже  не  поняла,  как  это  произошло,  но  он  сунул  куда-то  не  туда  пальцы,  затрясся,  и  повалился  с  воем  на  пол. 
- Господи! – вскрикнула  я,  и  вытащила  из  сумочки  мобильник, - « Скорая»?  Приезжайте  скорее,  человеку  плохо!  Мариночка,  только  побыстрее! 
- Успокойтесь,  Эвива  Леонидовна, - ответила  мне  регистратор  из  больничного  комплекса,  который  не  так  давно  открыл  мой  милый  супруг, - куда  ехать? 
- В  мой  ресторан!  Тут  человек  разряд  тока  получил! 
Я  вся  извелась,  пока  приехали  врачи.  Но  они  приехали.  Прошли  через  чёрный  проход,  уложили  Николая  Павловича  на  носилки,  и  увезли  в  больницу. 
Господи!  Надеюсь,  он  не  подаст  на  меня  в  суд! 
И  где  Виталик?  Мне  срочно  нужен  электрик! 
Я  опрометью  бросилась  вниз,  и  тут  же  налетела  на  Виталия.  Лёгок  на  помине. 
- Где  тебя  черти  носят? – заорала  я  на  парня, - быстро  за  мной! 
Вбежала  в  помещение  клуба,  и  указала  на  щиток. 
- Во-первых,  останови  эту  карусель,  а  во-вторых,  только  что  человек,  клиент,  разряд  тока  получил.  Как  это  понимать? 
- А  чего  клиент  в  щиток  полез?  Тут  же  умеючи  нужно.  Понимаю,  что  он  нажал,  и  почему  его  током  шарахнуло.  Он  просто  не  знает  последней  системы,  и  вот  результат.  Зачем  вы  его  к  щитку  подпустили? 
Действительно,  зачем?  Глупая  курица!  Сама  виновата!  Да  он  моё  заведение  с  лица  земли  сотрёт,  а  меня  саму  по  стенке  размажет. 
Рассердившись,  я  отправилась  к  себе  в  кабинет,  и  плюхнулась  на  кресло.  Ещё  не  зная,  что  предпринять,  я  взяла  со  стола                газету,  и  вздрогнула. 
На  первой  полосе  стоял  заголовок:  « Маньяк  не  дремлет! »  « За  последний  месяц  было  убито  двадцать  шесть  жертв. » 
Замечательно,  какой-то  маньяк  в  городе!  Чувствуя,  что  у  меня  начинает  болеть  голова,  и  взяла  из  ящика  стола  таблетку.   Запила  её  водой  из  графина,  и  стала  обмахиваться  газетой. 
Зазвонил  мобильный,  я  нервно  глянула  на  дисплей,  и  увидела  номер  Евгения,  одного  знакомого  прокурора. 
- Привет, - вяло  ответила  я. 
- Привет, - начал  Евгений, - как  твои  дела? 
- Как  сажа  бела, - вздохнула  я, - а  что  такое? 
- Хочу  тебе  ещё  пуще  настроение  испортить, - сказал  Евгений, - у  нас  колоссальная  проблема. 
- Может,  как-нибудь  без  меня? – взмолилась  я. 
- Без  тебя  никак!  Ты  где  сейчас? 
- В  « Орхидее». 
- Я  рядом,  буду  сейчас, - и  через  десять  минут  он  ввалился  в  кабинет.  Я  за  это  время  по  телефону  успела  попросить  официанта  принести  нам  кофе  с  пирожными,  и  Евгений  опустился  на  стул. 
- Угощайся, - кивнула  я,  он  пригубил  кофе,  и  подал  мне  папку. 
- Что  это  такое? – удивилась  я. 
- Посмотри, - я  открыла,  и  ахнула. 
Кофе  попал  не  в  то  горло.  Откашлявшись,  я  в  ужасе  уставилась  на  фотографии  молодых  женщин.  Все  они  были  красивы,  эффектны,  с  тёмными  волосами  и  светлой  кожей. 
Но  основной  ужас  был  в  том,  что  все  они  были  повешены.  Связаны  по  рукам  и  ногам,  и  повешены. 
- Что  это  такое? – рявкнула  я,  и  захлопнула  папку, - с  ума  сошёл? 
- Сошёл,  но  не  я, - кивнул  Евгений, - слышала  про  маньяка,  что  орудует  в  городе? 
- Только  что  прочитала, - взмахнула  я  газетой. 
- Понимаешь,  дело  в  том,  что  под  последней  жертвой  мы  нашли  фотографию, - он  положил  на  стол  снимок,  и  у  меня  мурашки  побежали  по  коже. 
- Это  ведь  я, - прошептала  я, - только  где  это  сфотографировано? 
- Вероятно,  сам  убийца  сфотографировал,  где-то  на  улице. 
- Что  происходит? – заволновалась  я, - ты  можешь  объяснить? 
- Конечно. 
Это  началось  в  ноябре,  и  первый  труп  нашли  в  парке.  Начинались  первые  заморозки,  и  молодая  пара  гуляла  по  утру  со  своими  собачками.  Псинки  куда-то  убежали,  а  молодые  люди  были  заняты  друг  другом,  и  не  сразу  заметили,  что 
питомцев  давно  нет. 
Опомнившись,  они  стали  искать  животных,  звать,  потом  услышали  лай,  и  бросились  на  звук. 
Зрелище  оказалось  не  из  приятных,  девушка  тут  же  упала  в  обморок,  а  парень  вызвал  милицию. 
Но  первоначальные  следственные  мероприятия  ничего  не  дали.  На  трупе  не  было  никаких  отпечатков,  явно  поработал  профессионал,  и  не  было  никаких  следов  насилия,  как  физиологических,  так  и  физических. 
Создавалось  ощущение,  что  убийца  тщательно  выбрал  место  для  убийства,  спланировал,  подготовился,  и  напал  на  девушку.  Скорее  всего,  накинул  удавку  сзади,  задушил,  потом  за  верёвку  дотащил  до  дерева,  и  подвесил.  Почему  решили,  что  имело  место  убийство,  а  не  самоубийство? 
Во-первых,  странгуляционная  борозда.  На  шее  женщины  их  было  две,  одна  горизонтальная,  характерная  для  удавления  петлёй,  а  другая  под  углом,  в  результате  повешения,  и  уже  поэтому  сразу  же  отпадала  возможность  самоубийства. 
И  вывод  был  только  один – убийца  мужчина.  Женщине  не  под  силу  подвесить  труп  на  дерево,  и  следователи  стали  искать  врагов  девушки. 
И  сразу  же  столкнулись  с  проблемой. 
Врагов  у  девушки  не  было,  правда,  имелись  недоброжелатели,  но  таких,  которые  могли  бы  пойти  на  убийство,  не  нашлось.  Милиция  впала  было  в  ступор,  и  в  этот  момент,  в  другом  районе  произошло  следующее  убийство. 
Та  же  ситуация,  подвешенная  девушка  в  парке,  на  дереве.  Соответственно,  дело  контролировала  прокуратура,  и,  когда  стало  понятно,  что  это  серия,  они  забрали  дело  к  себе. 
- Районные  следователи  дело  плохо  изучили, - говорил  сейчас  Евгений, - они  не  думали,  что  имеют  дело  с  серией.  Как  правило,  серийные  убийцы – люди  психически  неуравновешенные.  Перенёсшие  с  детстве  травмы,  и  теперь  пытающиеся  что-то  изменить  в  своей  судьбе. 
- Но  что  можно  изменить  посредством  убийства  постороннего  человека? – недоуменно  протянула  я. 
- Таково  рассуждение  здравомыслящего  человека,  а  маньяк  рассуждает  по-другому,  у  него  своё  мышление,  отличное  от  нормальных  людей. 
- Ладно, - воздела  я  руки  к  потолку, - а  мне-то  что  с  этого? 
- Фотография!  Мы  нашли  её  под  последним  трупом!  Я  очень  удивился,  и  решил,  что  это  какая-то  ошибка,  но  решил  кое-что  проверить.  Может,  это  в  самом  деле  имеет  какое-то  к  тебе  отношение.  Прошёлся  по  всем  остальным  местам,  где  были  найдены  трупы,  и  нашёл  обрывки  фотографий.  Смотри, - и  он  положил  на  стол  ещё  несколько  снимков. 
На  склеенных  фотографиях  была  я,  и  я  испуганно  посмотрела  на  Евгения. 
- Что  это  значит?  Что  следующей  жертвой  буду  я? 
- Возможно, - смутился  прокурор, - двадцать  седьмой  жертвой.  Но  почему  именно  двадцать  седьмой?  В  чём  тут  смысл? 
- Кажется,  я  понимаю, - прошептала  я  с  ужасом, - я  буду  двадцать  восьмой  жертвой,  заключающей.  Неужели  ты  не  понял?  Если  всё  крутится  вокруг  меня,  фотографии,  и  прочее,  то  я  думаю,  что  дело  в  моём  возрасте.  Мне  двадцать  семь  лет,  и  он  решил  убить  двадцать  семь  девушек,  и  я  буду  последней. 
- А  это  версия, - пробормотал  Евгений. 
- Погоди, - у  меня  стала  болеть  голова, - а  там  больше  ничего  не  было?  Может,  были  ещё  улики?  Мне  совсем  не  улыбается  умирать!  Давай  мелочи! 
- Мелочи?  В  сыскном  деле  мелочей  не  бывает!  Правда,  было  ещё  кое-что,  за  ворот  верхней  одежды  девушки  была  прицеплена  записка  с  одним  только  словом – фальшивка. 
- Фальшивка? – переспросила  я, - по-моему,  нам  нужен  специалист  по  маньякам. 
- Я  тоже  так  думаю.  Пошли. 
- Куда  ты  намылился? 
- Да  я  тут  уже  с  одним  договорился,  тебя  это  тоже  в  некотором  роде  касается. 
- Ладно,  хотя  мне  и  так  забот  по  за  глаза  хватает.  Пошли. 
Евгений  сел  в  свою  машину,  я  в  свою,  и  тронулась  за  ним. 
Что  за  чертовщина?  Почему,  если  появляется  какой-нибудь  маньяк,  то  это  обязательно  имеет  ко  мне  отношение? 
Сначала  эта  история  с  фотографией,  меня  обозвали  на  всю  страну  аферисткой,  потом  с  работы  уволили.  Теперь  за  мной  ещё  и  маньяки  гоняются! 
Этот  специалист  по  маньякам  оказался  очень  приятным  человеком,  и  Евгений  вкратце  изложил  проблему. 
- Я  думаю, - протянул  пожилой  человек,  обращаясь  ко  мне, - что  вам  опасность  не  грозит.  Письмо,  то  есть,  послание,  и  фотография  говорит  только  об  одном. 
- О  чём  же? – подскочила  я. 
- Что  он  ваш  фанат.  Влюблённый  до  мании,  и  бросающий  эти  трупы  к  вашим  ногам,  как  своеобразные  дары. 
- Что  за  чушь? – пробормотала  я. 
- Девушка, - вздохнул  специалист  по  маньякам, - сами  подумайте,  сопоставьте  послание  фотографии  и  типаж  девушек.  Он  считает  их  вашими  никчёмными  копиями,  поэтому  и  убил. 
- И  как  найти  этого  придурка? – хмуро  спросила  я. 
- Похоже,  вы  относитесь  к  тому  типу  женщин,  которым  всё  достаётся  легко,  в  том  числе  и  мужчины.  Вы  должны  быть  осторожны,  а  то  в  итоге  вы  останетесь  в  одиночестве.  Вы  привыкли  всегда  быть  на  пьедестале,  вероятно,  карьера,  любовник,  наверное,  имеется,  а  женского  счастья  нет. 
- Ошибаетесь,  психолог.  Я  счастлива  замужем,  и  имею  троих  детей. 
- Счастье – понятие  растяжимое, - и  я  скрипнула  зубами. 
Почему  этим  психологам  так  нравится  ковыряться  в  чужих  мозгах? 
- Возможно,  что  вы  даже  авантюристка. 
- Слушайте, - я  стала  сердится, - давайте,  вернёмся  к  нашим  баранам,  вернее,  к  маньяку.  Вы  что-нибудь  конкретное  по  этому  поводу  можете  сказать? 
- Только  то,  что  опасность  вам  не  грозит.  Пока  не  грозит.  Маньяк  живёт  в  своём,  выдуманном,  мирке,  он  сначала  просто 
« фанател »  вами,  а  потом  увидел  девушек,  которые  были  похожи  на  вас,  и  обезумел. 
- Фанаты, - пробормотала  я, - только  этого  не  хватало. 
В  машине  я  раскурила  сигарету,  а  потом  набрала  номер  Евгения. 
- Слушай,  а  кто  были  эти  девушки? 
- В  смысле? – не  понял  прокурор. 
- По  роду  деятельности. 
- Я  не  смотрел. 
- Посмотри.  Прямо  сейчас. 
- Сейчас  не  могу,  я сижу  в  машине,  а  дела  в  архиве  лежат.  Перезвоню  тебе  через  час. 
- Это  срочно, - воскликнула  я, - очень!  Ведь  у  вас  в  прокуратуре  есть  секретарь. 
- Ладно,  сейчас, - он  отключился,  а  я  налила  себе  кофейку,  вынула  булочку,  и  не  успела  откусить  от  неё,  как  телефон  взвыл. 
- Узнал  что-нибудь? – в  нетерпении  вскрикнула  я. 
- Узнал,  все  девушки  были  актрисами.  Кое-кто  третьего  плана,  кое-кто  только  после  училища. 
- Точно! – подскочила  я. 
- Тебе  это  что-то  даёт? – насторожился  Евгений. 
- Конечно!  Я  ведь  актриса! 
- Прости? 
- Я  актриса  по  образованию, - стала  я  объяснять, - окончила  ГИТИС,  и  являюсь  театроведом.  Играла  какое-то  время  в  театре,  у  меня  были  блистательные  роли,  а  потом  меня  перевели  в  « массовку ». 
- Почему?  Плохо  играла? 
- Слишком  хорошо, - вздохнула  я, - мой  режиссёр  говорил,  что  у  меня  редчайший  талант,  я  Джульетту  сыграла  в  семнадцать  лет,  а  Димка  был  против  моего  триумфа.  Он  хотел,  чтобы  я  дома  сидела,  нашёл,  чем  припугнуть  режиссёра,  и  я  осталась  без  ролей. 
- Он  подлец! 
- Давай  не  будем  об  этом, - горестно  вздохнула  я, - и  так  паршиво.  Я  нашла  себя,  о  лицедействе  почти  забыла,  и  разговор  о  фанатах  заставил  меня  задуматься. 
- Понятно.  Знаешь  что,  давай,  рули  за  мной  в  прокуратуру,  поговорим  со  следователем,  который  ведёт  это  дело, - и  я  другой  дорогой  подъехала  к  зданию  прокуратуры. 
Мы  быстро  поднялись  по  ступенькам,  вошли  внутрь,  Евгений  провёл  меня  по  многочисленным  коридорам,  и  заглянул  в  один  из  кабинетов. 
- Анна  Константиновна, - обратился  он,  заходя  в  кабинет, - вы  не  заняты? 
На  нас  подняла  глаза  красивая,  светловолосая  женщина  лет  тридцати. 
- Дела  подшиваю.  Что-то  случилось? 
- Я  привёл  девушку,  за  которой  маньяк  гоняется, - выдал  Евгений,  и  я  закатила  глаза. 
- У  нас  только  одно  дело  о  маньяке, - протянула  Оксана  Константиновна, - не  припомню,  чтобы  он  открыто  угрожал. 
- Это  девушка  с  фотографии,  что  я  обнаружил  на  месте  происшествия, - Евгений  усадил  меня  на  стул,  и  мы  вдвоём  пустились  в  объяснения. 
- Скажите,  есть  что-нибудь,  что  этих  девушек  объединяет? – спросила  я,  когда  Евгений  замолчал. 
- Актрисы, - Анна  Константиновна  заправила  прядь  волос  за  ухо, - и  все  играли  Джульетту  Шекспира.  Кто  только  репетировал,  кто  исполнял  мюзикл,  кто  играл,  а  кое-кто  даже  в  кино  снимался.  Откровенно  говоря,  мы  все  в  ступоре.  Поработал  явный  профессионал,  ни  одной  улики  не  оставил,  и  мы  даже  представить  не  можем,  кто  станет  следующей  жертвой.  Он  их  хаотично  выбирает,  без  разбора,  пока  мы  разберёмся,  он  уже  убивает. 
- Осталась  одна  жертва, - сжала  я  пальцы, - нужно  его  остановить.  Неужели  совсем  зацепок  нет? 
- Есть  одна  зацепка, - сказала  Анна  Константиновна. 
- Какая?! – хором  крикнули  мы  с  Евгением. 
- Я  узнала,  что  сегодня  будет  проходить  премьера  спектакля  в  антрепризе  Макарова.  Ей – богу,  я  не  знаю,  что  такое  антреприза,  но  они  поставили  Шекспира,  пресловутую  трагедию. 
- Макаров? – прошептала  я, - не  Артур  Михайлович? 
- Именно  так. 
- Похоже,  сегодня  мы  пойдём  в  театр, - протянула  я, - Макаров – бывший  помощник  режиссёра,  у  которого  я  работала.  Думаю,  он  нападёт  на  эту  актрису, - и  я  достала  телефон. 
- Слушаю, - ответил  мне  Макаров. 
- Артур  Михайлович,  здравствуйте, - решительно  начала  я, - это 
Эвива  Миленич. 
- О,  Викуля!  Как  твои  делишки?  Я  слышал,  ты  в  журналистику  ударилась,  карьеру  сногсшибательную  сделала. 
- Давайте  о  моей  карьере  потом  поговорим, - отмахнулась  я, - скажите,  а  в  кассе  ещё  остались  билеты  на  сегодняшнюю  постановку  Шекспира? 
- Наверное,  с  десяток,  расходятся  очень  быстро. 
- Отлично.  А  можно  шесть  штук  придержать?  Я  приеду,  и  расплачусь. 
- Без  проблем,  придержу.  Только  ты  предъяви  ей  паспорт. 
- Отлично, - обрадовалась  я,  и  вскочила  с  места, - вы  оба  идёте  сегодня  в  театр. 
Анна  Константиновна  вздёрнула  брови,  а  Евгений  ухмыльнулся. 
- Вообще-то,  здесь  мы  командуем,  и  я  не  намерен  использовать  тебя  в  качестве  подсадной  утки, - сказал  он. 
- Хорошо, - сложила  я  руки  на  груди, - тогда  имей  в  виду,  я  тебе  этого  век  не  прощу. 
- Во-первых,  я  не  хочу  рисковать  жизнью  людей,  а  во-вторых,  что  ты  можешь  сделать? 
- Ты  прекрасно  знаешь,  что  я  могу  сделать, - ледяным  тоном  процедила  я,  и  поймала  ревнивый  взгляд  Анны. 
Похоже,  у  них  амуры. 
- Какую-нибудь  пакость, - фыркнул  Евгений, - я  представитель закона,  а  ты  обычный  частник,  плюс  ко  всему,  сумасбродная  авантюристка.  Если  влезешь  в  это,  жертвы  точно  будут. 
- Мерзавец! – рявкнула  я,  и  дала  ему  пощёчину. 
Анна  тихо  охнула,  а  Евгений  ошарашено  схватился  за  лицо. 
Я  без  лишних  слов  вытащила  телефон,  и  стала  набирать  сообщение. 
- Что  ты  делаешь? – протянул  Евгений. 
- Сообщаю  Димке,  что  ты  меня  маньяка  ловить  заставляешь.  Он  не  обрадуется. 
- Прекрати! – Евгений  вырвал  у  меня  телефон, - чёрт  с  тобой,  ладно,  езжай  за  билетами.  Но  почему  именно  шесть? 
- С  нами  ещё  ФСБ  будет, - и  с  этими  словами  я  вылетела  из  прокуратуры. 
Прыгнула  в  машину,  и  поспешила  в  театр.  Едва  успела,  потому  что  там  толпилось  довольно  много  народу,  и  они  пристали  к  кассирше. 
- Да  говорят  же  вам,  билетов  больше  нет, - раздражённо  отвечала  рассерженная  кассирша,  и  я  подскочила  к  окошечку. 
- Я  Эвива  Миленич, - подала  ей  паспорт,  и  деньги. 
- Держите, - сурово  ответила  кассирша, - где  вы  бегаете?  Меня  тут  уже  затерроризировали! 
- Извините,  пробки, - пробормотала  я. 
- Вот  оно  как! – воскликнула  одна  из  женщин, - своим  да  нашим  вы  билеты  придерживаете,  а  простому  люду  в  театр  не 
попасть. 
- Расходитесь,  билетов  нет  в  продаже, - и  она  захлопнула  окошечко,  а  я  протиснулась  мимо  разъярённых  женщин. 
- Викуля! – прогремел  голос  Артура  Михайловича, - моя  маленькая  звёздочка. 
- Здравствуйте, - улыбнулась  я. 
- Это  неправильно, - вздохнул  он. 
- Что  неправильно? 
- Джульетту  должна  ты  играть,  а  не  Филимонова.  Табардеев  сволочь,  а  ты  талантище.  Возвращайся,  и  ты  будешь  играть  лучшие  роли,  я  кино  с  тобой  сниму.  Даже  лучше,  как  актриса  первого  плана,  снимешься  в  большом  кино.  Как  тебе  перспектива? 
- Никак, - улыбнулась  я, - я  уже  этим  перегорела,  да  и  потом,  я  играла  только  потому,  что  хотела  насолить  Димке.  Меня  больше  писательство  влечёт,  вот  это  действительно  часть  меня. 
- Писательство – это  свобода, - вздохнул  Артур  Михайлович, - а  с  актёрством  ты  ни  на  что  другое  и  отвлечься  не  сможешь. 
- Вот  именно, - я  потупила  глаза, - а  мне  без  свободы  никак,  и  вы  это  знаете. 
- Ладно,  но  всё  равно,  лучше  всех  Джульетту  ты  играла,  и  тот  факт,  что  ты  была  непрофессионалом,  семнадцатилетней  девчонкой,  делает  тебе  особую  честь.  Жду  тебя  на  премьере, - и  он  удалился,  а  я  помчалась  к  машине. 
Звонок  телефона  заставил  меня  вздрогнуть,  я  вынула  телефон,  и  повернула  ключ  в  зажигании. 
- Слушаю, - ответила  я  Ивану  Николаевичу. 
- Ты  допросила  свидетелей? 
- У  меня  форс-мажор, - вздохнула  я, - маньяк  на  хвосте. 
- Не  понял, - опешил  Иван  Николаевич,  выслушал  меня,  и  завопил, - не  вздумай  соваться  в  театр! 
- Какого  чёрта? – рассердилась  я, - сначала  вы  привлекаете  меня  к  расследованию,  а  теперь  гоните.  Между  прочим,  у  меня  план  имеется. 
- Какой  ещё  план? 
- Я  предполагаю,  в  какой  момент  могут  убить  актрису. 
- И  в  какой? 
- Не  скажу  до  последнего  момента, - зловредно  воскликнула  я. 
- Немедленно  говори! 
- И  не  подумаю!  Я  уже  билеты  купила,  я  скажу  Максу,  зовите  Антона  Антоновича,  и  мы  вас  ждём  около  театра.  Только,  боюсь,  Артур  Михайлович  в  восторг  не  придёт,  когда  мы  ему  премьеру  сорвём. 
- Ненормальная!  Делом  занимайся! – и  он  отключился. 
А  я  завела  мотор,  и  поехала  к  сестре  Дьякова.  Иван  Николаевич  предоставил   мне  все  адреса,  скинув  их  на  ноутбук,  и  я  поспешила  на  обозначенную  улицу. 
Метель  только  затрудняла  проезд,  и  я,  зевая,  потому  что  очень  хотелось  спать,  добралась  до  нужной  улицы,  припарковала  машину,  и  поднялась  на  третий  этаж. 
На  площадке  я  остановилась,  обозрела  дверь,  скромную,  очень  простенько  обитую,  и  нажала  на  звонок. 
- Кто  там? – послышалось  из-за  двери  через  какое-то  время. 
- Милиция,  откройте, - сказала  я,  дверь  чуть  приоткрылась,  и  я  вынула  удостоверение. 
- Здравствуйте,  проходите, - молодая  женщина  заметно  растерялась, - а  вы  по  какому  вопросу? 

- Я  по  поводу  вашего  брата. 
- Это  всё  эта  тварь! – женщина  прислонилась  к  стене, - она  Яшу  сначала  женила  на  себе,  а  потом  стала  рога  наставлять. 
- Юлия  Дмитриевна? – уточнила  я. 
- Юлька!  Та  ещё  шалава!  Она  мне  сразу  не  понравилась,  как  только  я  её  увидела.  Яшка,  когда  её  привёл  к  нам,  чтобы  познакомить,  был  такой  счастливый,  а  я  подумала:  она  будет  из  него  вить  верёвки.  Яркая,  эффектная,  блондинка,  но  шалава. 
- У  неё  что,  это  было  на  лице  написано? – прищурилась  я. 
- Это  трудно  объяснить, - вздохнула  женщина, - пройдёмте  на  кухню,  там  поговорим.  Не  снимайте  обувь. 
Я  пошла  за  ней,  села  на  указанный  стул,  и  повторила  вопрос. 
- Как  вы  определили,  что  она...  э...  непорядочная? – нашла  я  нужное  слово. 
- Она  смотрела  на  всех  свысока,  дерзко, - пояснила  Алла  Михайловна, - она  привыкла  получать  всё  быстро,  и  сразу.  И  в  отношении  мужиков,  она  всегда  смотрела  на  мужчин  оценивающе. 
- Слушайте,  прекратите, - я  стала  сердиться, - думаете,  я  не  понимаю?  Вы  пытаетесь  убедить  меня  в  том,  что  Юлия  Дмитриевна – распутница,  но  при  этом  всего  не  говорите. 
- Но  я  же  сказала... 
- У  вас  есть  доказательства  распутства  этой  женщины,  но  вы  почему-то  не  хотите  мне  их  озвучить,  какие-то  глупости  говорите. 
- Ладно, - Алла  Михайловна  сцепила  руки  замочком, - я  всё  расскажу. 
Яков  Михайлович  был  весёлым,  энергичным  парнем.  Он  легко  обольщал  девушек,  приводил  их  домой,  и  некоторые  из  них  нравились  родителям.  Алла  даже  подружилась  с  одной  из  подруг  брата,  Эллой.  Созвучье  их  имён,  лёгкий  нрав  обоих,  и  они  мгновенно  превратились  в  лучших  подружек. 
Алла  надеялась,  что  с  Эллой  у  брата  всё  сложится,  честно  говоря,  дело  катилось  к  свадьбе. 
Яков  Михайлович  долго  с  одной  девушкой  не  встречался,  но  в  Эллу  он  влюбился  не  на  шутку.  Она  была  красавицей,  рыжеволосой,  зеленоглазой,  очень  яркой,  заполняющей  собой  всё  пространство,  и  постоянно  смеющейся. 
Мать  Аллы  и  Якова,  Алиса  Алексеевна,  всегда  говорила  со  вздохом,  когда  очередная  девушка  появлялась  в  их  квартире: 
- И  когда  ж  ты  остепенишься,  сынок,  заведёшь  семью?  Не  всю  же  жизнь  будешь  вот  так,  то  с  одной,  то  с  другой, - и  чрезвычайно  обрадовалась,  когда  в  жизни  сына  появилась  Эллочка.  Сначала,  конечно,  они  думали,  что  она  очередная  пассия,  но  потом  поняли,  что  между  молодыми  людьми  возникло  большое  и  светлое  чувство. 
Правда,  разница  в  возрасте  была  довольно  велика,  двенадцать  лет,  Элла  едва  справила  совершеннолетие,  а  Якову  Михайловичу  было  уже  тридцать,  но  это  не  мешало  им  любить  друг  друга.  Они  встретились  случайно,  на  какой-то  вечеринке,  и  влюбились. 
Чуткая,  умная,  тактичная  девушка,  с  уважением  относящаяся  к  старшим,  скромная,  и,  в  отличие  от  заносчивой  Юлии  Дмитриевны,  легко  сходилась  с  людьми.  Неудивительно,  что  Яков  Михайлович  сделал  своей  избраннице  предложение  руки  и  сердца,  и  она  его  приняла. 
Алиса  Алексеевна  была  просто  счастлива,  Элла  ей  нравилась,  а  та,  в  свою  очередь,  несказанно  полюбила  будущую  свекровь. 
Но  нет  худа  без  добра,  шла  последняя  неделя  перед  свадьбой,  и  никто  даже  и  не  понял,  что  вообще  произошло. 
За  ужином  собралась  вся  семья,  приглашённые  родители  Эллочки,  и  она  сама,  счастливая,  и  влюблённая.  Не  было  только  самого  Якова  Михайловича,  он  почему-то  опаздывал,  а  потом  пришёл,  но  не  один. 
Вместе  с  ним  пришла  красивая,  высокомерная  блондинка.  Он  без  лишних  слов  усадил  девушку  на  диван,  и  сказал: 
- Это  моя  супруга,  Юлечка.  Мы  расписались  час  назад. 
Сказать,  что  все  опешили,  ничего  не  сказать.  Алла  сидела,  как  пыльным  мешком  прихлопнутая,  а  потом  посмотрела  на  Эллу. 
Та  была  белее  полотна,  а  губы  тряслись,  но  она  первая  вышла  из  ступора. 
- Я  не  понимаю, - прошептала  она, - почему?  Ещё  вчера  ты  с  нетерпеньем  ждал  нашей  свадьбы,  а  уже  сегодня  ты  каким-то  непостижимым  образом  расписан  с  другой. 
- Ты  сама  знаешь,  почему! – заорал  Якова  Михайлович, - не  смей  спрашивать  меня  о  чём-либо  после  всего!  И  убирайся! 
Элла  несколько  секунд  молчала,  а  потом  вскочила,  и  выбежала  из  квартиры.  Алла  бросилась  вслед  за  подругой,  выскочила  из  подъезда,  и  увидела  Эллочку,  сидящую  на  лавочке  под  проливным  дождём,  и  льющую  слёзы. 
- Пойдём  в  подъезд, - подошла  к  ней  Алла, - здесь  холодно,  мокро,  ты  простынешь. 
- Наплевать, - прошептала  Элла, - мне  умереть  хочется.  В  чём  он  меня  обвиняет?  Почему  она  меня  прогнал?  Я  люблю  его  всем  сердцем,  и  не  понимаю,  от  чего  он  так  зол. 
- Надо  всё  выяснить, - решительно  воскликнула  Алла, - надо  спросить  у  него,  может,  тогда  мы  всё  поймём. 
- Ты  тоже  считаешь,  что  я  от  тебя  что-то  скрываю? – подняла  на  неё  глаза  Элла. 
- Почему – тоже? – не  поняла  Алла. 
- Яша  звонил  мне  сегодня  утром,  и  странные  вопросы  задавал. 
- Какие? 
- Не  хочу  ли  я  ему  что-то  рассказать,  нет  ли  у  меня  секретов  от  него.  Какие  секреты?  Мы  друг  для  друга,  как  раскрытая  книга,  и  я  ничего  не  понимаю. 
- Кажется,  я  начинаю  понимать, - Алла  скрипнула  зубами,  взлетела  вверх  по  лестнице,  и  ворвалась  в  квартиру. 
Без  лишних  слов  она  подлетела  к  Юлии,  и  вцепилась  ей  в  волосы.  Та  заорала,  Яков  Михайлович  бросился  оттаскивать 
сестру  от  супруги. 
- Что  она  тебе  наговорила? – заорала  Алла,  обращаясь  к  брату, - Элла  ничего  предрассудительного  не  совершала!  Она  просто  не  могла!  Она  тебя  любит!  Это  эта  тебе  мозги  запудрила! – рванула  она  в  сторону  Юлии. 
- Ты  спятила? – рявкнул  брат, - остынь!  Я  не  желаю  больше  иметь  дела  с  Эллой,  она  подлая,  и  двуличная.  Довольно! – он  взял  Юлию  за  руку,  и  увёл  в  комнату. 
Взбешённая,  Алла  ещё  долго  не  могла  прийти  в  себя,  а  на  следующий  день  брат  заявил,  что  переезжает  с  супругой  на  квартиру,  купленную  ей  родителями,  и  тут  же  съехали. 
Никто  даже  опомнится  не  успел,  так  стремительно  всё  произошло,  и,  спустя  год,  на  свет  появилась  Вероничка,  а  потом  и  Алиса. 
Яков  Михайлович  и  Юлия  Дмитриевна  регулярно  приезжали  к  родителям,  привозили  детей,  а  те  нарадоваться  не  могли,  глядя  на  внучек,  а  Алла  смотрела  на  жену  брата  хмуро. 
Юлия  ей  не  нравилась,  слишком  уж  она  резкая,  слишком  умная,  всех  и  вся  поучала,  и  этого  « слишком »  было  излишне            много. 
Но  Алла  была  обижена  за  подругу,  и  недолюбливала  Юлию.  Она  потом  пыталась  дозвониться  до  Эллочки,  но  та  не  отвечала,  стационарный  тоже  молчал,  а,  когда  ответил,  на  том  конце  провода  оказались  совершенно  посторонние  люди. 
Оказалось,  что  Гольштейны  съехали,  продали  квартиру,  и  исчезли  в  неизвестном  направлении. 
Алла  попыталась  их  поискать,  не  какие-нибудь  Ивановы  или 
Петровы,  фамилия  приметная,  но  потерпела  неудачу.  Они,  как  сквозь  землю  провалились,  и  Алла  поняла,  что  они  просто,  по  каким-то  причинам,  сменили  фамилию,  чтобы  в  глаза  не  бросаться.  Или,  чтобы  их  не  нашли. 
Алла  оставила  попытки  найти  подругу,  но  стала  следить  за  Юлией.  Та  вела  себя  нормально,  ездила  на  работу  в  Академию,  писала  картины,  организовывала  художественные  выставки,  занималась  детьми. 
Вроде  бы,  всё  нормально,  но  Алла  чувствовала,  что  что-то  не  так,  что  надо  продолжать  следить,  и  не  ошиблась.  Однажды,  когда  Юлия  Дмитриевна  возвращалась  с  работы,  она  заехала  в          бар,  видимо,  не  подозревала,  что  за  ней  следят,  и  не  боялась. 
Алла  пошла  за  ней,  и  увидела,  как  та  встречается  с  неким  мужчиной. 
Юлия  Дмитриевна  села  за  столик,  и  тут  же  к  ней  подошёл  высокий,  неприятный  мужчина.  Они  о  чём-то  долго  говорили,  потом  Юлия  Дмитриевна  передала  ему  конверт,  поцеловала,  и  быстро  ушла.  Через  пять  минут  ушёл  и  мужчина,  Алла  выбежала  было  за  ним,  но  он  сел  в  такси,  и  испарился.  Она  лишь  запомнила  номер  такси. 
А  потом  всё  отошло  на  задний  план.  Алла  и  думать  забыла  про  Эллу,  она  познакомилась  со  своим  будущим  мужем.  Роман  развивался  стремительно,  и  вскоре  они  сыграли  свадьбу,  Алла  родила  сына  Алексея,  и  погрузилась  в  собственное  счастье. 
- Подождите, - остановила  я  её, - вы  считаете,  что  Юлия  Михайловна  виновата  в  несчастьях  вашего  брата? 
- А  кто  же  ещё?  Ради  кого  он  мог  взять  это  преступление?  То,  что  он  не  убивал,  я  уверена  на  все  сто  процентов,  я  слишком  хорошо  знаю  своего  брата.  Он  не  способен  на  убийство,  и  я  понимаю,  что  всё  очень  ловко  подстроено.  Он  следователь,  знает  нюансы,  и  взял  вину  на  себя.  Как  это  у  вас  называется? 
Доказательная  база?  Улики? 
- Точно, - вздохнула  я, - он  вполне  мог  это  подстроить.  Прийти,  увидеть  тело  Анастасии,  по  каким-либо  признакам  понять,  кто  убийца,  или  застать  убийцу  на  месте  преступления,  и  наставить  своих  отпечатков.  Правда,  в  деле  много  странностей,  не  стыкующихся  с  этой  версией.  Сказать  по  правде,  Анастасия  умерла  от  инсульта. 
- И  посадили  моего  брата? – вскрикнула  Алла. 
- Вы  не  совсем  поняли, - сжала  я  пальцы, - её  довели  до  инсульта.  Кровоизлияние  произошло  вследствие  болевого  шока,  от  удара,  от  соприкосновения  с  кислотой.  И  всё  это  так  странно. 
- Вы  думаете,  что  Юлия  не  при  чём? 
- Она – моя  первая  подозреваемая, - покачала  я  головой, - но  я  думаю,  что  тут  всё  не  так  просто,  как  кажется.  Спасибо  за  информацию, - я  вынула  из  сумочки  визитку,  и  протянула  ей, - если  ещё  что-нибудь  вспомните,  позвоните. 
- Хорошо, - кивнула  она,  и  проводила  меня  до  дверей. 
Захлопнула  за  мной  створку,  и  я  села  в  лифт,  усиленно  размышляя. 
Предположительно,  Анастасии  ввели  лекарство.  Но  каким  образом?  Судмедэксперт  не  обнаружил  ни  малейших  намёков  на  уколы,  в  крови,  соответственно,  нет  никаких  препаратов. 
Ничего! 
Но,  если  её  убили  лекарством,  то  тогда  нужно  выяснить,  каков  был  её  последний  день.  Поминутно! 
Я  выскочила  на  улицу,  поёжилась  от  холода,  и  от  ветра  со  снегом,  села  в  машину,  и  поехала  домой.  По  дороге  я  набрала  Максима. 
- Слушаю, - и  я  изложила  историю  с  маньяком. 
- Когда  это  прекратится? – протянул  Макс, - ладно,  я  сейчас  приеду  домой,  и  поедем  на  одной  машине. 
- Давай, - я  бросила  телефон  на  сиденье,  и  прибавила  скорости.  Домой  я  приехала  первая,  вбежала  наверх,  надела  костюм  ослепительного,  алого  цвета.  С  широкими  штанинами,  широким,  чёрным  ремнём,  коротеньким  жакетом  с  рукавом  в  три  четверти,  а  под  жакет  чёрную  водолазку. 
Стянула  волосы  в  хвост,  повесила  на  шею  кулон,  вдела  длинные  серьги,  и  спустилась  в  гостиную. 
- Обалдеть! – воскликнул  Максим,  вбегая  в  дом, - не  многовато  ли  чести  для  маньяка? 
- Мне  в  этой  одежде  уютно, - улыбнулась  я, - пойдём. 
- Я  только  чашку  кофе  выпью. 
- Я  с  тобой, - воодушевилась  я,  и  мы  пошли  на  кухню. 
Анфисы  Сергеевны  не  было,  она  в  это  время  купала  Василинку,  и  из  ванны  слышался  плеск  воды,  и  вопли  Василинки. 
Мы  молча  проглотили  по  чашке  кофе,  сели  в  машину,  и  поехали  в  театр. 
Генерала,  свёкра,  и  Евгения  с  Анной  я  заметила  сразу,  они  топтались  около  театра,  а  неподалёку  я  увидела  затрапезный  микроавтобус.  Понятно,  Антон  Антонович  пригнал  бригаду. 
- А  не  многовато  ли  народу? – ехидно  осведомился  Евгений, - и  затея  эта  мне  не  нравится,  печёнкой  чую,  что-то  не  так  пойдёт. 
- Ишь,  какой! – невольно  восхитилась  я, - раньше  ты  говорил,  что  интуиция – это  полная  фигня.  Что  это  бабские  заморочки. 
- Ладно,  успокойся, - он  взял  Анну  за  руку,  и  они  первыми  вошли  в  театр,  а  следом  мы  с  Максом,  и  остальные. 
- Эвива,  вы  уверены  в  том,  что  делаете? – спросил  меня  Антон  Антонович. 
- Почти, - вздохнула  я, - я  думаю,  что  он  её  повесит  на  декорациях  прямо  во  время  спектакля. 
- Почему  ты  сразу  не  сказала? – подскочил  Евгений, - и  с  чего  тебе  это  в  голову  пришло?
- Он  же  вешает  своих  жертв, - улыбнулась  я, - и  последнюю  он  захочет  как-то  обставить.  Дело  ясное,  если,  судя  по  вашим  расчетам,  убийство  должно  произойти  сегодня,  то  он  её  вздёрнет  на  искусственном  плюще.  Надо  просто  быть  поближе  к  сцене  в  тот  момент,  когда  она  с  Ромео  начнёт  объясняться. 
- Сумасшедшая! – простонал  Евгений, - только  человеку  с  кривой  резьбой  может  быть  понятен  ход  мыслей  маньяка. 
- Заткнись! – рявкнул  Максим, - думаешь,  если  Северского  нет  поблизости,  то  за  неё  и  вступиться  некому?  Ошибаешься!  Моя  жена – умница! 
- И  красавица, - пробурчал  Евгений, - просто  краса  несказанная,  и  кладезь  ума  в  одном  флаконе. 
Максим  рванул  в  его  сторону,  я  и  отреагировать  не  успела,  и  врезал  Евгению.  Тот  свалился  на  пол,  а  Анна  отступила  назад. 
- Слушай  меня  сюда,  придурок! – заорал  мой  супруг, - ревнуй  и  влюбляйся,  сколько  хочешь,  но  близко  не  подходи!  И  не  смей  оскорблять!  Понятно? 
- А  вы  роковая  женщина, - ухмыльнулся  генерал, - впрочем,  я  бы  тоже  за  вас  подрался,  если  бы  был  помоложе. 
- Доброе  слово  и  кошке  приятно, - улыбнулась  я,  и  устремила  свой  взор  на  супруга,  и  поклонника, - хватит,  братцы.  Потом  разберётесь,  кто  и  кого  ревнует,  когда  маньяка  поймаем. 
- Я  с  тобой  ещё  не  договорил, - процедил  Евгений,  вставая  с  пола. 
Макс  бросил  на  него  неприязненный  взгляд,  а  я  взяла  супруга  под  руку,  и  мы  пошли  в  зал. 
- Сам  виноват, - шепнула  я  ему, - видел,  что  женишься  на  популярной  девушке. 
- Видел, - процедил  Максим,  и  с  хмурым  видом  уселся  в  кресло. 
Весь  спектакль  он  зевал,  и  заснул  бы  сразу,  если  бы  не  чувство  долга.  Но,  вот,  настал  момент,  когда  Ромео  и  Джульетта  объясняются  в  любви  с  балкона. 
И  я  вздрогнула,  когда  увидела  странное  мельтешение  за  декорациями,  вскочила,  и  стала  осторожно  выбираться.  Увидев,  что  я  встала,  Максим  поспешил  за  мной,  как,  впрочем,  и  все  остальные. 
Я  бегом  бросилась  за  кулисы.  Этот  театр  я  хорошо  знаю,  некогда  играла  здесь  Офелию,  и  помчалась  по  проходу. 
Вот  будка  со  спецэффектами,  а  вот  и  декорации.  Из  зала  послышался  вскрик,  я  подняла  глаза  наверх,  и  увидела,  что  Филимонова,  игравшая  Джульетту,  прижата  к  фальшивой  стене,  глаза  круглые,  и  дёргает  руками.  Чертобесие!  Её  сейчас  придушат! 
Я  подскочила  к  будке,  нажала  на  кнопку,  и  занавес  стал  закрываться. 
- Подсади  меня!  Быстро! – толкнула  я  Максима,  и  с  его  помощью  влезла  шаткие  декорации. 
Всё  подо  мной  было  живое,  качалось,  и  вибрировало,  но  я  крепко  вцепилась  в  верёвочную  лестницу,  и  залезла  повыше. 
Маньяка  я  увидела  сразу,  какой-то  хиляк,  по  сравнению  со  всеми  моими  остальными  мужчинами,  а  на  лице  маска. 
- Отпусти  её  немедленно! – рявкнула  я  на  него,  покачиваясь  на  декорациях,  и  злясь  на  себя  за  то,  что  надела  сапожки  на  тонких  шпильках, - довольно! 
Он  на  секунду  опешил,  ослабил  хватку,  Филимонова  рванула  вперёд,  а  он  потащил  её  на  себя. 
- Это  всё  для  тебя! – воскликнул  он, - ты  достойна  этой  роли!  Ты – моя  Джульетта! 
- Успокойся, - медленно  произнесла  я, - не  убивай  её,  она  ни  в  чём  не  виновата. 
- Она  на  тебя  похожа,  а  ты  лучшая, - сказал  он,  а  я  вздрогнула,  размышляя,  откуда  мне  так  знаком  этот  голос. 
- Я  всё  понимаю, - я  говорила  ровным  голосом,  чтобы  не  взбесить  его, - я  оценила  твой  жест.  Все  остальные  мои  мужчины  и  в  подмётки  тебе  не  годятся,  мой  последний  на  пьесах  засыпает. 
- Я  бы  не  заснул, - заверил  меня  маньяк. 
- Конечно,  ведь  ты  лучший.  Оставь  её,  и  подойди  ко  мне. 
- Я  должен  закончить, - он  рванул  на  себя  удавку,  раздался   хруст,  и  доска  под  ним  рухнула.  Но  он  оказался  ловчее,  и  в  одно  мгновение  влез  выше,  и  исчез  в  глубинах  декораций. 
Но  меня  сейчас  не  это  волновало.  Я  хоть  и  терпеть  не  могу  Филимонову,  но  она  сейчас  болталась  в  пяти  метрах  от  сцены,    и  была  ещё  жива,  судя  по  тому,  как  она  дёргалась. 
Я  схватила  ближайший  канат,  и  прыгнула  в  сторону  актрисы. 
- Максим, - заорала  я, - нажми  на  вторую  кнопку  справа  во  втором  ряду  сверху. 
Он  бросился  в  будку,  я  в  это  время,  повиснув  на  канате,  ухватилась  за  очередную  верёвку,  но  вместо  западни  с  матами  открылся  занавес,  и  зрители  заорали. 
Мелькнуло  ошеломлённое  лицо  Макарова,  за  кулисами  забегали  сотрудники  театра,  а  я  заорала:   
- Я  же  чётко  сказала:  второй  ряд  сверху,  вторая  кнопка  справа. 
Макс  послушался,  и  западня  распахнулась,  а  я  ловко  перерезала  верёвку,  на  которой  висела  Филимонова,  и  она  полетела  вниз.  А  я  вслед  за  ней. 
Филимонова  тряслась,  а  я  аккуратно  разрезала  на  ней  удавку,  и  она  шумно  вдохнула. 
- Миленич! – прохрипела  она, - ты  откуда  взялась? 
- От  верблюда, - огрызнулась  я, - я  тебе  жизнь  спасла,  дурёха! 
- Какого  чёрта! – простонала  она. 
Через  полчаса  мы  сидели  в  кабинете  Артура  Михайловича.  Сам  он  ходил  кругами,  хлебал  валерьянку,  Филимонова  потирала  шею,  и  пила  горячий  чай.  Я  сидела  с  приложенным  к  бедру  льдом,  которое  стукнула,  когда  падала,  и  курила  сигарету,  а  наши  сотрудники  правоохранительных  органов  объясняли,  что  произошло. 
- Но  почему  ты  мне-то  не  сказала? – кинулся  на  меня  Артур  Михайлович, - развела  за  спиной! 
- Тогда  он  бы  ещё  кого-нибудь  придушил,  а  тут  беспроигрышный  вариант, - спокойно  ответила  я. 
- Сумасшедшая! – простонала  Филимонова,  выплюнув  свой  чай, - сделала  из  меня  подсадную  утку! 
- Я  бы  не  дала  ему  тебя  убить! – рявкнула  я,  потирая  бедро, - а  иначе  мы  бы  его  не  остановили! 
- Но  ведь  маньяк  ещё  на  свободе,  насколько  я  понял, - протянул  Артур  Михайлович. 
- Ещё  на  свободе, - мрачно  подтвердила  я, - но,  главное,  мы  сбили  ему  планы,  это  уже  кое-что. 
- Но  почему  ты  мне  не  сказала? – вскричал  Макаров. 
- Чтобы  вы  спектакль  отменили? – прищурилась  я. 
- Конечно,  отменил  бы!  Продано  столько  билетов,  а  теперь  возвращаться  деньги  придётся,  или  переигрывать  спектакль. 
- Понятно, - скрипнула  я  зубами, - меркантильный  вы  человек!  А  как  же  маньяк?  Он  двадцать  шесть  человек  задушил!  Ольга  чуть  не  стала  двадцать  седьмой!  Он  бы  не  остановился,  пока  не  завершил  начатое. 
- Ты  могла  просто  предупредить! – подскочила  Филимонова, - я  бы  просто  отсиделась! 
- Идиотка! – припечатала  я, - ты  бы  отсиделась,  а  он  другую  убил  бы!  Кретинка! 
- Да  сама  ты  кретинка! – заорала  Ольга, - подумаешь,  защитница  сирых  и  убогих! 
- Видит  бог,  я  долго  терпела, - втянула  я  в  себя  воздух,  но  Максим  оказался  проворнее,  и  схватил  меня  за  руку. 
- Викуля,  спокойно! 
- Милый, - сладким  голоском  проговорила  я, - я  всего  лишь  хочу  дать  этой  сучке  в  нос,  чтобы  вправить  маленько  мозги. 
- Психопатка! – Ольга  вскрикнула,  и  одним  прыжком  спряталась  за  спину  Макарова. 
- Довольно! – рявкнул  Артур  Михайлович, - ваш  маньяк  убежал,  давайте,  ноги  в  руки,  и  за  ним,  а  у  нас  завтра  ещё  спектакль.  Оленька,  ты  сможешь  завтра  отыграть? 
- Артур  Михайлович,  вы  издеваетесь? – простонала       Филимонова, - меня  чуть  не  убили! 
- Оленька,  милая,  спектакль  срывается!  Давай,  давай,  домой,  выспись,  и  приходи.  Не  капризничай,  а  то  придётся  деньги  возвращать. 
- Да  плевала  я  на  ваши  деньги!  Мне  ещё  очухаться  надо! – и  она  вылетела  в  коридор,  а  Артур  Михайлович  за  ней. 
- Поехали, - встала  я  с  места,  и  мы  тоже  вышли  в  коридор,  покинули  театр,  и  расселись  по  машинам. 
Я  всю  дорогу  молчала,  глядя,  как  летят  снежинки,  а  Макс  косился  на  меня. 
- Не  переживай,  мы  его  поймаем, - нарушил  он  молчание. 
- Знаешь, - вздохнула  я, - а  я  его  знаю,  маньяка. 
- В  смысле? – опешил  Максим, - ты  его  узнала?   
- Голос  узнала, - вздохнула  я, - а  вспомнить,  чей  это  голос,  никак  не  получается.  Сам-то  он  был  в  маске. 
- Значит,  это  точно  кто-то  из  твоих  знакомых, - констатировал  Макс. 
- Не  могу  вспомнить, - повторила  я, - вертится  где-то  в  мозгу,  а  вытащить  занозу  не  получается. 
- Успокойся,  расслабься,  и  вспомнишь, - и  я  уставилась  на  мелькающие  фонари. 
Глаза  налились  тяжестью,  спать  хотелось  невероятно,  и  я  обязательно  бы  уснула,  но  мы  въехали  в  посёлок. 
Максим  загнал  машину  в  гараж,  и  мы  вошли  в  тёмную  гостиную,  а  вслед  за  нами  подъехавший  Иван  Николаевич. 
Я  скинула  верхнюю  одежду,  сапожки,  включила  свет  в  гостиной,  повернулась...  и  заорала  диким  голосом. 
Посредине  гостиной,  прямо  над  лестницей...  висела  девушка.  То,  что  она  была  мертва,  не  было  никаких  сомнений.  Руки  свисали  безвольно,  а  тело  слегка  покачивалось. 
Максим  и  Иван  Николаевич  пулей  бросились  на  мой  крик,  и  оторопели,  когда  увидели  девушку. 
Сверху  послышался  топот,  я  вышла  из  ступора,  и  бросилась  по  ступенькам. 
- Что  случилось? – спросила  первая  Анфиса  Сергеевна,  а  я  перехватила  бегущую  Василинку. 
- Вниз  не  спускаться! – ледяным  тоном  сказала  я,  и  понесла  Василису  в  комнату,  добавив, - если  не  хотите  сердечного  приступа.  Держите, - передала  я  дочку  няне,  Октябрине  Михайловне, - и  не  выпускайте. 
- Но  почему? – удивилась  пожилая  женщина. 
- Потому  что  внизу  зрелище  не  из  приятных, - сказала  я, - никому  не  спускаться,  я  потом  всё  объясню, - и  подбежала  к  перилам.  Вынула  из  кармана  перочинный  ножик,  аккуратно  срезала  верёвку,  а  мужчины  уложили  труп  на  пол. 
Спускаясь,  я  вытащила  телефон,  и  набрала  номер  Евгения. 
- Этот  подонок  всё-таки  убил  девушку, - доложила  я, - подвесил  на  перилах  лестницы  в  моём  особняке. 
- Мы  сейчас  будем, - коротко  ответил  Евгений. 
Иван  Николаевич,  в  свою  очередь,  вызвал  Антона  Антоновича,  а  Макс  Григория  Матвеевича,  и  через  час  мой  дом  наводнила  милиция. 
За  то  время,  пока  ехала  подмога,  я  принесла  лимоны,   
вытащила  бутылку  коньяка,  и  мы  хлебнули  для  успокоения 
нервов.  Прибывшие  взглянули  на  труп,  велели  судмедэкспертам  заняться  делом,  а  сами  тоже  приложились  к  бутылке. 
Анна  с  интересом  оглядывалась,  чувствуется,  она  не  ожидала,  что  увидит  такой  громадный  дом.  Глотнула  коньячку,  поморщилась,  и  мы  стали  выяснять,  что  это  за  девушка,  и  как  маньяк  её  сюда  пронёс. 
Первым  делом  я  вызвала  охранников,  и  задала  им  вопрос  на  засыпку. 
- Так  он  пиццу  привёз, - спокойно  ответил  один  из  охранников,  Андрей. 
- Какую  ещё  пиццу? – стала  звереть  я, - зачем? 
- Наверное,  чтобы  съесть, - ответил  десантник. 
- Вы  издеваетесь? – вскричал  я, - неизвестно  кто  пришёл,  сказал,  я  принёс  пиццу,  и  вы  его  пропустили? 
- Не  совсем, - покачал  головой  Андрей, - я  позвонил  в  особняк,  Мирослава  Владиславовна  сказала,  чтобы  я  его  пропустил,  и  я  открыл  ворота. 
- Викуль,  извини,  пожалуйста, - подала  голос  Фрида, - мы  заказали  пиццу,  очень  захотелось. 
- Магазинная  пицца! – закатила  я  глаза, - с  ума  сойти!  Вы,  девочки,  обалдели.  Минуточку,  а  девушка? 
- А  девушка  сюда  пришли  от  агентства, - пояснил  Андрей, - она  показала  документы,  и  я  её  пропустил. 
- Точно, - протянула  я, - я  же  решила  нанять  домработницу,  и  договорилась  с  агентством.  Чертобесие!  Наверное,  парень  с  заказом  валяется  где-нибудь  под  кустом,  рядом  с  воротами.  Маньяк  выжидал,  а  тут  такая  удача,  если  это  можно  назвать    удачей,  и  в  посёлок  прошёл,  и  девушка  пришла. 
- Василиса,  куда  ты  побежала? – раздалось  сверху,  и  моя  дочка  в  одно  мгновение  сбежала  в  гостиную, - тебе  давно  надо  спать. 
- Мамочка,  а  кто  эти  люди? – подбежала  ко  мне  Василинка. 
- Люди  тут  по  делу, - я  усадила  дочь  на  колени, - Василиночка,  солнышко,  тебе  пора  в  постель. 
- Я  хочу  шоколадку. 
- Слишком  поздно  для  шоколадок, - воскликнула  я. 
- А  ты  ешь  в  постели  шоколадки, - обиженно  протянула  Василинка. 
- Марш  в  кровать,  и  не  пререкайся, - я  отдала  её  Октябрине  Михайловне,  но  Василиса  завопила. 
- Хочу  мороженого! 
- Пошли, - повела  её  на  кухню  Октябрина  Михайловна, - но  никакого  мороженого,  дам  тебе  шоколадку,  и  рахат-лукум.  Будешь? 
- Буду, - ответила  Василинка, - и  пастилу. 
- Сластёна, - воскликнула  пожилая  женщина. 
- Вы,  там,  не  увлекайтесь,  на  ночь,  глядя, - крикнула  я  им  вслед,  и  посмотрела  на  часы, - ей  уже  давно  пора  в  постели  находиться,  а  не  скакать  по  дому.  И  к  чему  мы  пришли? – посмотрела  я  на  следователей. 
- Ни  к  чему, - уныло  сказал  Максим, - главное,  что  мы  даже  не  представляем,  где  искать  этого  маньяка. 
- Ладно, - встала  я  с  места,  и  собрала  пустые  фужеры  из-под  коньяка, - завтра  решим,  что  делать  дальше.  Может,  этот  придурок  как-нибудь  себя  проявит, - и  понесла посуду  на  кухню. 
Мимо  пронеслась  Василинка,  держа  в  руках  пакет  с  французскими  шоколадками,  которые  Анфиса  Сергеевна  плавит,  когда  печёт  шоколадные  коржи  для  торта,  и  помчалась  наверх.  Октябрина  Михайловна  едва  за  ней  поспевала,  а  я  сложила  посуду  в  машину,  и  включила  её. 
- Куда  бутылку  выбросить? – раздался  тихий  голос  Анны. 
- Давайте, - я  бросила  бутылку  в  ведро,  и  стала  убирать  со  стола  рахат-лукум,  и  пастилу. 
- У  вас  такая  славная  дочка, - вздохнула  Анна, - а  вы  с  Максимом  Ивановичем,  наверное,  уже  лет  пять  женаты. 
- Отнюдь, - улыбнулась  я, - около  двух  лет. 
- Извините, - покраснела  Анна, - просто  девочка  уже  такая  взрослая. 
- Макс  к  ней  не  имеет  никакого  отношения, - пояснила  я, - она  у  меня  от  первого  брака,  а  наши  с  Максом  мальчик  и  девочка,  двойняшки,  спят  в  колыбельках  наверху.  Им  по  годику. 
- Наверное,  это  счастье,  быть  матерью, - вздохнула  Анна, - знаете... 
- Слушай,  перестань  мне  на  « вы »  говорить! – возмутилась  я, - что  ты  хотела  сказать? 
- Просто  я  всегда  хотела  иметь  детей,  но  боялась  ответственности, - протянула  она,  и  я  засмеялась. 
- Глупая.  Дети – это  самое  главное  счастье  в  жизни,  наше  продолжение. 
- А  я  всё  равно  боюсь, - сказала  она, - что  сделаю  что-нибудь  не  так,  что  не  смогу  воспитать,  что  ребёнок  меня  слушаться  не  будет. 
Я  подошла  к  ней,  и  обняла  за  плечи. 
- Ликёру  хочешь? 
- Я  люблю  ликёр, - кивнула  она,  и  я  достала  из  шкафчика  бутылку  « Лимончеллы ».  Разлила  тягучую  жидкость  по  стаканам,  достала  коробку  конфет,  и  мы  уселись  за  столом. 
- Это  только  сначала,  кажется,  что  боишься,  а  потом  понимаешь,  что  без  этого  жизнь  была  бы  пустой, - начала  я    философский  разговор,  и  через  пять  минут  мы  уже  стали  подружками. 
- Скажи,  а  что  у  тебя  с  Женькой? – спросила  она  в  какой-то  момент. 
- Как  мне  надоел  этот  вопрос, - вздохнула  я, - ничего  у  меня  с  ним  нет,  и  быть  не  может.  Что  вы  все  спрашиваете? 
- Потому  что  ты  красивая,  и  яркая.  Мужики,  наверное,  к  тебе  липнут,  а  женщинам,  конечно,  это  не  нравится. 
- Но  очень  быстро  отваливают,  когда  понимают,  что  им  тут  ничего  не  светит, - хмыкнула  я,  и  на  кухню  вошли  Макс  и  Евгений. 
- А  что  это  вы  тут  делаете? – удивился  мой  супруг. 
- Общаемся, - пояснила  я,  и  подлила  нам  ликёра. 
- И  как  они  эту  липкую  гадость  пьют? – хмыкнул  Евгений. 
- А  как  вы  эту  горькую  гадость,  именуемую  водкой,  пьёте? – в  тон  ему  ответила  я. 
- Так  мы  её  не  рассасываем,  залпом  хлебаем, - пояснил  прокурор, - а  вы  тянете,  да  ещё  такую  сладость  конфетами  зажёвываете,  и  пирожными.  Анна  Константиновна,  по-моему,  вам  уже  хватит, - сказал  Евгений, - я  вас  отвезу, - он  подхватил  её  под  белы  ручки,  и  они  уехали. 
- Слушай,  а  что  здесь  твориться? – спросил  Максим, - опять  на  свой  психологический  конёк  вскочила? 
- Даже  если  и  так?  Что  из  того?  Я  уже  не  могу  с  людьми  общаться? 
- Можешь... 
- Спасибо,  что  разрешил, - буркнула  я,  встала  с  места, 
прихватила  из  ящика  коробку  шоколада,  и  пошла в  спальню. 
Плюхнулась  на  кровать,  раскрыла  ноутбук,  и  забралась  на  сайты  стихов.  Там  было  полно  всякого,  оказывается,  современники  пишут  прекрасные  стихи,  а  вот  моим  чего-то  не  хватает.  Сама  не  пойму,  чего  именно,  но  чего-то  не  хватало. 
На  блоге  был  адрес,  где  собираются  литераторы,  и  я  решила  туда  съездить,  пообщаться  с  ними.  Тем  более,  кажется,  это  тот  самый  адрес,  который  мне  дал  Генрих. 
При  мысли  о  Генрихе,  у  меня  от  обиды  зубы  свело.  Скотина!  Поверил  глупостям!  Он  меня  знает,  как  облупленную!  Знает,  что  я  никогда  не  пойду  на  афёру!  Вернее,  на  растрату.  Афёры    я  и  так  каждый  день  проворачиваю,  но  они  вполне  безобидны,  и  несут  добро  людям.  Вот  придурок-то! 
Но,  с  другой  стороны,  что-то  тут  не  так,  что-то  странное.  Он  так  хорошо  меня  изучил,  он  меня  ценит.  Понимает,  что  я  бесценный  сотрудник.  Он  мне  сам  это  говорил,  и  вдруг  выгнал.  Или  он  решил,  что  я  не  справлюсь  с  новой  должностью? 
Да  он  заслонил  меня  от  пули,  когда  его  супруга,  в  то  время  ещё  любовница,  в  меня  стреляла!
Правда,  она  не  собиралась  меня  убивать,  лишь  хотела,  чтобы  её  посадили  за  убийство,  которого  она  не  совершала.  И  не  придумала  ничего  умнее,  кроме,  как  пальнуть  в  воздух,  якобы  промахнулась.  Конечно,  тут  правоохранительные  органы  разбираться  не  станут,  тут  же  на  нары  загребут. 
Только  известие  о  том,  что  она  беременна,  заставило  её  сказать  правду.  Генрих,  хоть  и  получил  пулю  под  рёбра,  оценил  доброту  и  жертвенность  Милы,  и,  поскольку,  беременна  она  была  от  него,  на  ней  женился.   
- Что  ты  там  ищешь,  если  не  секрет? – вошёл  в  комнату  Максим. 
- Секрет, - закрыла  я  сайт. 
- Интересненько, - пробормотал  Максим,  и  плюхнулся  около  меня, - у  тебя  от  меня  секреты  появились? 
- Наверняка  и  у  тебя  от  меня  секреты  имеются, - хмыкнула  я,  вытягивая  ноги  на  кровати. 
- Нет  у  меня  никаких  секретов, - Максим  потянулся  к  ноутбуку,  но  я  быстро  выставила  главную  страницу,  и  он  удивлённо  прищурился. 
- Не  понял. 
- Чего  ты  не  понял? 
- Что  ты  так  шифруешься?  Что  опять  за  тайны?  Что  ты  вынюхиваешь? 
- Почему,  сразу,  вынюхиваю? – рассердилась  я, - может,  я  по  каким  женским  сайтам  лазаю?  Может,  я  тебе  сюрприз  хочу  сделать? 
- Зачем?  Я  не  люблю  сюрпризы. 
- Странный  ты  у  меня, - пробормотала  я, - все  любят  сюрпризы.  Впрочем,  да  ладно,  это  я  для  красного  словца.  Я  по  туристическим  сайтам  лазала.  Что  ты  думаешь  насчёт  поездки    за  границу? 
- Думаю  положительно, - улыбнулся  Максим, - что  ты  предлагаешь? 
- Италию. 
- Только  не  Италия! – замахал  он  руками,  и  я  невольно  улыбнулась. 
- Но  почему? 
- Потому  что  там  одно  твоё  излюбленное  искусство,  скульптуры,  музеи,  галереи,  оперы. 
- Но,  кроме  искусства,  там  пицца,  лазанья,  каппучино,  и  прочие  лакомства, - улыбнулась  я, - что  ты  насчёт  этого  скажешь? 
- Скажу,  что  повар  в  твоём  ресторане  итальянец,  и  всё  вышеперечисленное  я  пробовал. 
- Понятно,  упёртый  баран, - вытянулась  я  на  одеяле, - слушай,  мне  вот  интересно,  а  ты  стихи  любишь? 
- Стихи? – Макс  сделал  такие  глаза,  что  я  фыркнула,  а  он  закашлялся. 
- Что  такое? – склонила  я  голову  на  бок. 
- Издеваешься? – хмыкнул  Максим, - я  похож  на  больного? 
- Почему,  сразу,  на  больного? – рассердилась  я, - по-твоему,  стихи  читают  только  больные?  Представляю,  что  ты  думаешь  о  тех,  кто  их  пишет! 
- Ничего  хорошего  не  думаю,  сумасшедшие  психопатки. 
- Тавтология! – фыркнула  я, - дурак!  А  почему  только  в  женском  роде  говоришь?  К  твоему  сведению,  в  восемнадцатом  веке  считалось,  что  женщине  писать  стихи,  тем  более,  любовные,  неприлично.  Это  была  привилегия  мужчин.  Плюс  ко 
всему,  ты  сейчас  меня  оскорбил. 
- Это,  каким  образом? – ошалел  Максим. 
- Когда  сказал,  что  стихи  читают  больные.  Я  обожаю  Генриха  Гейне,  Пушкина,  Лермонтова,  Тютчева,  Цветаеву,  и  Ахматову.  Это  ты  больной  на  всю  голову!  Стихи – это  тонко,  и  красиво.  Поэт  по-другому  видит  окружающий  его  мир,  более  тонко  воспринимает.  Скажи,  что  ты  думаешь  насчёт  картин  Айвазовского? 
- Сумасшедший,  помешавшийся  на  штормах. 
- Вообще-то,  он  умер  от  старости,  будучи  в  абсолютнейшем  разуме, - улыбнулась  я, - а  для  меня  он,  художник  номер  один  в  мире.  Так  мастерски  писать  волны  мог  только  в  высшей  степени  талантливый  человек,  он  был  романтиком,  и  все  его  полотна  пропитаны  романтизмом. 
- Не  вижу  романтики  в  буре, - вздохнул  Максим,  и  потянулся  ко  мне, - зато  вижу  обворожительную  женщину,  и  не  желаю  больше  говорить  об  искусстве.  Кстати,  « Камасутра » – тоже  своего  рожа  искусство. 
- Ты – средневековый  осёл! – буркнула  я. 
- А  это  как? 
- Лишь  бы  вкусно  поесть,  сделать  потомство,  и  похоть  потешить. 
- Скажешь,  что  твой  Димка  не  из  похоти  тащил  тебя  в  койку,  когда  ты  была  его  женой? – прорычал  Максим,  кажется,  я  его  разозлила. 
- По  крайне  мере,  он  мне  стихи  читал,  и  мы  танцевали  вальс  на  мостках  у  моря. 
- Что  вы  делали? – Макс  даже  поперхнулся. 
- А  чего  ты  так  удивляешься? – засмеялась  я, - ты  способен  на  такую  фантазию? 
- У  меня  иные  фантазии, - рявкнул  Максим,  и  в  одно  мгновенье  оказался  на  мне,  целуя. 
Потом  мы  уснули,  а  утром  я,  встав,  одела  чёрные  брюки,  и     белую  водолазку.  Укороченный,  почти,  как  топ,  чёрный  свитер  с  рукавами  « летучая  мышь »,  крупной  вязки,  шпильки,  и  взяла  из  шкафа  белую,  короткую  шубку. 
Распечатала  свои  стихи,  сунула  в  папку,  и  отправилась  на  кухню. 
- Я  напекла  пирогов  с  персиками, - сказала  Анфиса  Сергеевна, -
попробуй. 
- Вкуснотища, - оценила  я,  откусив  от  пирога,  быстро  проглотила  свой  завтрак,  и  выбежала  из  дома. 
Федор,  наш  садовник,  расчищал  дорожку,  за  ночь  успело  порядочно  намести,  и  я  выехала  из  гаража. 
Зазвонил  телефон,  и  я  увидела  номер  маман,  высветившийся  на  дисплее. 
- Эвива,  здравствуй, - сказала  она  с  места  в  карьер, - Новый  год  встречаете  с  нами,  и  слышать  не  желаю  никаких  отмазок. 
- Это  я  слышать  не  желаю  никаких  отмазок, - парировала  я, - приезжаете  все  к  нам.  На  рождество,  католическое,  мы  к  вам  приедем,  а  Новый  год  и  православное  Рождество  у  нас.  Тем  более,  я  хочу  освятить  для  детей  образки. 
- Ты  окрестила  детей? – опешила  маман. 
- И  сама,  наконец,  окрестилась, - радостно  доложила  я, - мы  взяли  малышам  золотые  крестики  в  церкви,  а  образки  я  купила  в  ювелирном. 
- Когда  только  успела?  Почему  я  не  в  курсе?  И  каким  именем? – маменька  забросала  меня  вопросами. 
- Евой  окрестилась, - сказала  я, - как  думаешь,  это  правильно? 
- Даже  и  не  знаю,  что  тебе  сказать, - протянула  маменька, - я  считаю,  что  правильно,  а  вот  твой  Матвей,  наверное,  злится. 
- Злится, - вздохнула  я, - но  я  привыкла  к  этому  имени. 
- Знаешь,  что  я  думаю? – вдруг  резко  спросила  маман. 
- Озвучь. 
- Что  ты  подсознательно  думаешь  о  Димке,  и  мечтаешь,  чтобы  он  повёл  тебя  к  священнику  под  венец. 
- Быть  может, - горько  протянула  я. 
- Не  печалься,  Викуля,  всё  в  твоих  руках. 
- Не  в  моих.  Помнишь,  я  тебе  говорила,  что  ушла  от  Димы  потому,  что  нашла  у  него  наркотики? 
- Конечно!  Забудешь  такую  ересь! – фыркнула  маман. 
- Он  дал  мне  подтверждение,  что  это  не  ересь,  как  ты  выразилась.  Он  убил  Богдана,  который  нашёл  на  него  информацию,  лишил  памяти  Марата,  и  сам  это  почти  признал. 
- Не  может  быть! – вскрикнула  маман, - я  не  верю! 
- К  сожалению,  это  правда.  Я  давно  копаюсь  в  Димкиной  биографии,  пытаюсь  выяснить,  что  же  он  ещё  натворил,  но  дело  в  том,  что  у  него  есть  тайна. 
- Как  в  том  фильме  про  вампиров? – хмыкнула  маман. 
- При  чём  тут  вампиры? – всхлипнула  я, - звучит  не  очень,  но  есть  что-то  шокирующее,  чего  он  не  хочет  мне  говорить.  Почему,  я  не  знаю,  постоянно  спрашиваю,  а  он  отшучивается.  Богдан  узнал,  что  он  скрывает,  но  сказать  мне  не  успел,  его  убили.  Кстати,  помнишь,  незадолго  до  свадьбы  с  Максимом  Димка  нанял  каких-то  уголовников,  чтобы  те  меня  похитили?   Хотел  подержать  меня  до  росписи.  И  тогда  возникло  подозрение,  что  он  причастен  к  случившему  с  матерью  Макса. 
- Напомни,  что  с  ней  случилось? 
- Поехала  за  бандитом,  по  следам  крупной  акулы  преступного  мира,  некоего  Призрака,  и  её  застрелили  на  разборке.  Но  она  успела  прошептать  прибывшему  в  последний  момент  Максу.    Она  сказала  только  одно  слово – Призрак. 
- А  при  чём  здесь  Димка? 
- Так  уголовники,  которых  он  нанял  для  моего  похищения,  сказали,  что  их  нанял  Призрак,  криминальный  авторитет,  и  опознали  Димку.  А  потом  им  грев  передали,  с  цианидом. 
- Что  им  передали? 
- Грев!  Передачу. 
- Поняла, - вздохнула  маман, - но  всё  равно,  я  не  представляю.  Я  так  давно  его  знаю,  буквально  с  детства,  и  не  могу  поверить,  что  он  способен  на  что-то  плохое. 
- Плохо  знаешь. 
- Может,  ты  ошибаешься? 
- Помоги  мне  найти  ему  оправдание, - вдруг  сказала  я. 
- Каким  образом? – удивилась  маман. 
- У  меня  пока  нет  на  это  времени,  но  после  Нового  года  надо  будет  подумать.  Поможешь? 
- Конечно.  Давай, - и  она  отключилась,  а  я  поехала  на  встречу  литераторов. 
Странно  как-то,  я  вообще  уверенная  в  себе  девушка,  но  сейчас  у  меня  вдруг  начался  форменный  мандраж.  Трясло  и  колотило. 
Я  припарковала  машину,  сунула  ключи  в  боковой  кармашек  сумочки,  и  вошла  внутрь  Дома  Литераторов. 
Дрожь  только  усилилась,  когда  я  поднималась  по  ступенькам,  и  подошла  к  вахтёрше. 
- Здравствуйте,  а  где  здесь  собираются  литераторы? 
- На  второй  этаж  поднимайтесь, - сказала  мне  пожилая 
женщина, - третье  помещение  слева. 
- Спасибо, - и  я  застучала  каблучками. 
У  двери  помедлила,  но  взяла  себя  в  руки,  потянула  на  себя  створку  двери,  и  оказалась  внутри.  Красивое,  светлое  помещение,  всюду  цветы  в  горшках,  и  длинный  стол,  за  которым  сидела  женщина  средних  лет  с  тёмными  волосами. 
- Здравствуйте,  проходите, - приветливо  проговорила  она. 
- Здравствуйте, - робко  сказала  я,  подходя  к  столу. 
- Присаживайтесь.  Что  у  вас? 
- Стихи, - я  села  на  краешек  стула. 
- Стихотворения,  правильно, - улыбнулась  она, - новичок? 
- Новичок, - вздохнула  я. 
- Сейчас  остальные  подойдут,  и  почитаете, - кивнула  она,  и  углубилась  в  свою  тетрадь. 
Народ  стал  подтягиваться,  а  я  нервничать.  Людей  было  немало,  и  тут  же  заинтересовались  мной.  Пришлось  читать  стихи,  и  от  волнения  я  делала  это  слишком  быстро.  Они  меня  постоянно  останавливали,  говорили,  что  нужно  помедленнее,  с  остановкой.  Я  начинала  с  расстановкой,  но  строки  через  четыре  сбивалась,  и  опять  тараторила.  Что  со  мной? 
Наверное,  мне  просто  стыдно  за  моё  « творчество ».  Они  здесь  такие  маститые,  опытные,  с  образованием.  Правда,  у  меня  тоже  образование  имеется,  но  оно  театральное.  Впрочем,  это  тоже  гуманитарий,  но  они  наверняка  тут  с  литературным  образованием. 
Я  чувствовала  себя  здесь  не  у  места,  и  боялась,  что,  если  замолчу,  они  меня  раскритикуют  в  пух  и  прах. 
- Девушка,  стойте, - воскликнул  Матвей  Николаевич,  один  из  присутствующих, - куда  вы  так  разогнались?  А  в  вас  есть  потенциал,  хотя,  ошибок  в  стихостроении  предостаточно.  Такая  молодая,  а  в  душе  ещё  что-то  осталось.  Сейчас  молодые  в  основном  чёрствые. 
- Правда? – расцвела  я. 
- Давайте,  посмотрим, - он  потянулся  к  моим  распечаткам, - запомните,  Эвива,  три  основных  правила  стихосложения.  Первое,  ударения.  Ударения  во  всех  словах  должны  быть  на  один  и  тот  же  слог,  либо  на  первый,  либо  на  второй,  и  так  далее.  С  короткими  словами  легче,  но  они  нежелательны.  Правило  второе,  слога.  Должно  быть  одинаковое  количество 
слогов,  допускается  на  один  больше,  на  один  меньше,  и, 
наконец,  рифмы.  Глагольные  рифмы! 
- А  чем  плохи  такие  рифмы? – удивилась  я. 
- Это  самая  банальная  рифма,  какая  только  существует,  и  она  утяжеляет  стихотворение.  Вслушайся  в  современную  эстраду,  там  одни  глагольные  рифмы,  при  чём  одни  у  других  сдирают. 
- Действительно, - протянула  я. 
- Лучшие  рифмы – существительные,  существительные  с  глаголом.  Они  наиболее  сложные,  и  самые  красивые,  на  слух  лучше  воспринимаются. 
- Подождите, - воскликнула  я, - но  ведь  у  классиков  есть  глагольные  рифмы. 
- Но  глагольная  рифма,  если  уж  её  допускаешь,  нужно  обставить  её  красиво,  изящно. 
Вообщем,  мне  многое  объяснили,  стали  читать  другие,  я  слушала,  и  раздался  звон  моего  мобильного. 
- Привет,  как  там  твои  трупы? – раздался  голос  Зойки  на  всё  помещение,  и  я,  поймав  на  себе  изумлённые  взгляды,  выскочила  в  коридор. 
- Ты  спятила?  Чего  ты  так  орёшь? 
- Я  не  ору, - рявкнула  Зойка, - ор  тут  поднял  Димка,  при  чём  на  трёх  языках.  Я  таких  афоризмов  на  испанском  ещё  не  слышала,  просто  уши  завяли.  Хорошо,  что  ещё  на  испанском,  мне  потом  Эрналдо  на  пальцах  объяснил,  что  он  подразумевал.  Полиглот  хренов!  Лингвист  долбанный!  И  всё  по  твоей  милости!  Меня  обматерили,  а  я  должна  встревать  меж  двух  огней!  Слушайте,  братцы,  разберитесь  вы,  наконец,  между  собой!  Макса  рожками  украсили,  и  теперь  грызётесь! 
- Он  первый  начал! – скрипнула  я  зубами. 
- Что  он  первый  начал,  укладывать  тебя  на  столе  в              продольно-поперечном  направлении? – хмыкнула  Зойка. 
- При  чём  тут  стол? – я  стала  злиться  на  подругу. 
- Извини,  был  ещё  его  джип,  и  твой  джип,  лифты,  туалеты... 
- Замолчи! – заорала  я  во  весь  голос, - я  уже  взрослая,  и  имею  право  на  личную  жизнь!  С  кем  хочу,  с  тем  и  кувыркаюсь!  Будь  то  лифты,  джипы,  или  туалеты! 
- Делай,  что  считаешь  нужным,  только  помирись  с  Димкой! – рявкнула  Зойка, - пока  он  около  тебя  крутился,  всё  было  нормально.  Во  что  ты  влезла? 
- Я  ловлю  маньяка,  серийного  убийцу, - честно  сказала  я. 
- Это  шутка  такая? – осторожно  спросила  Зойка. 
- Не  шучу  я.  Неужели  не  слышала?  Уже  двадцать  семь  трупов!  При  чём  последний  в  моём  особняке.  Капец! 
- Обалдеть! – протянула  Зойка, - слушай,  а  что  с  работой?  Мне  тут  и  Генрих  звонил,  спрашивал,  не  в  Мадриде  ли  ты  прячешься.  Что  происходит? 
- Зойка,  извини,  я  не  могу  сейчас  говорить, - сказала  я, - я  перезвоню,  и  всё  расскажу,  у  меня  есть,  что  тебе  поведать. 
- Давай, - обрадовалась  моя  подружка, - только  погоди  секундочку.  Генрих  только  что  звонил,  спросил,  не  у  меня  ли  ты,  и  получил  ответ,  что  я  между  Москвой  и  Парижем.  И  он,  прощаясь,  сказал,  что  знает,  где  ты  в  это  время  можешь  находиться,  что  сам  же  тебя  туда  и  направил. 
- Понятно, - сквозь  зубы  сказала  я, - хорошо,  что  предупредила. 
Я  перезвоню, - вошла  обратно  в  кабинет,  и  выглянула  в  окошко.  Очень  вовремя  я  это  сделала,  потому  что  как  раз  в  этот  момент  Генрих  вылезал  из  своего  новенького  « Ягуара ». 
В  испуге  я  заметалась,  и,  ничего  не  объясняя,  открыла  дверцу  шкафа,  и  забралась  в  него. 
- Пожалуйста,  если  сейчас  сюда  зайдёт  черноволосый  мужчина,  и  спросит  про  меня,  то  я  уже  ушла.  Умоляю, - и  захлопнула  дверцу. 
- Здравствуйте, - услышала  я  через  мгновение  голос  Генриха, - скажите,  а  Эвива  Миленич  сюда  приходила? 
- Она  только  что  ушла, - ответила  Евдокия  Андреевна, - вы  опоздали.  Сказала,  что  спешит,  и  убежала. 
- Чертобесие! – протянул  Генрих,  и  раздался  звук его  мобильного, - пап,  я  её  упустил.  Чёртова  девка!  Одно  радует,  она  в  Москве,  не  усвистела  за  границу, - дверь  хлопнула,  и  его  голос  стал  удаляться. 
- Выбирайтесь, - Матвей  Николаевич  раскрыл  дверцу  шкафа, - а  кто  это  был?  Ваш  друг  сердца? 
- Мой  начальник, - буркнула  я,  выглядывая  в  окно,  и  наблюдая  за  тем,  как  Генрих  садится  в  машину, - выгнал  меня  с  работы,  а  теперь  бегает.  Найти  меня  возжаждал. 
- Очень  интересно, - заинтересовалась  Евдокия  Андреевна,  и  потребовала  подробностей. 
- А  вы  не  пробовали  всё  на  диктофон  записать? – спросил 
вдруг  Матвей  Николаевич. 
- Диктофон? – опешила  я. 
- Разговор  с  этой  женщиной  записать,  чтобы  потом  ей  удар  нанести. 
- Точно, - пробормотала  я, - это  же  просто,  и  гениально. 
- Не  расстраивайтесь, - улыбнулся  Матвей  Николаевич, - вот  увидите,  всё  образуется.  Отошлите  ему  запись. 
Идею  я  восприняла,  села  в  машину,  выяснила,  где  сейчас  находится  Татьяна,  а  она  оказалась  в  том  журнале,  который  мне  репутацию  подпортил,  и  поехала  туда. 
Затормозила  около  редакции,  заперла  машину,  и  подошла  к  охраннику,  стоявшему  у  входа. 
- Можно  мне  увидеть  Татьяну  Митросян? – вежливо  спросила  я. 
- Подождите  минуточку, - он  повернулся,  а  я  увидела  Таньку,  выходящую  нам  на  встречу. 
- А  ты  что  здесь  делаешь? – резко  спросила  она. 
- Лишь  хочу  тебя  предупредить,  чтобы  ты  особо  не  радовалась,  что  я  от  тебя  рожки  да  ножки  оставлю, - сладким  голосом  проговорила  я. 
- Правда? – хихикнула  Танька, - дурища  же  ты!  Я  тебя  всего  лишила,  карьеры,  возможности  самореализоваться.  Ты  чего  пришла?  Попугать  меня  решила?  Думаешь,  что  я  признаю  во  всеуслышанье,  что  я  тебя  оболгала?  Я  наврала,  что  ты  деньги  издательства  растрачиваешь,  впрочем,  вся  статья – враньё.  Только  кто  в  это  поверит?  Люди  верят  печатному  слову,  а  на  тебя  теперь  половина  мужского  населения  Москвы  любуется. 
- Это  ты  дурища, - засмеялась  я,  потихоньку  выключив  телефон  в  кармане, - я  объявляю  тебе  войну,  и  уже  привлекла  одного  влиятельного  человека.  А  человек  этот  настолько  влиятелен,  что  лучше  тебе  собирать  манатки,  и  пятки  маслом  мазать, - я  развернулась  на  каблуках,  и  вылетела  на  улицу. 
Села  в  машину,  и  включила  запись.  Отлично,  теперь  Генрих  поймёт,  как  ошибся,  увольняя  меня. 
Потом  встряхнулась,  и  решила  заняться  Эллой.  Элла  Гольштейн.  Сочетание  имени  и  фамилии  говорит  о  еврейских  корнях,  попробую  навести  о  ней  справки.  И  я  набрала  Ивана  Николаевича. 
- Узнайте  что-нибудь  об  Элле  Гольдштейн,  она  была  невестой 
вашего  друга, - сказала  я, - он  её  бросил  за  день  до  свадьбы, 
женившись  на  Юлии  Дмитриевне. 
- Сейчас  посмотрю, - сказал  он,  и  явно  хотел  отключиться,  но  я  его  остановила. 
- Иван  Николаевич,  подождите.  Можно,  я  Марата  подключу?  Он  гениальный  математик,  и  в  два  счёта  поможет  мне  найти  нужное. 
- Он  хакер, - буркнул  Иван  Николаевич, - ладно, подключай. 
- Отлично, - обрадовалась  я,  и  позвонила  Марату. 
- Маратка,  привет, - весело  воскликнула  я, - помоги! 
- Что  случилось?  Опять  расследование? 
- Опять, - согласилась  я, - нужна  информация  на  Эллу  Гольдштейн.  Еврейка,  судя  по  фамилии. 
- Сейчас  посмотрю, - задумчиво  сказал  Марат, - нашёл,  Элла  Измаиловна  Гольдштейн,  философ  по  образованию,  подожди,  но  она  исчезла. 
- А  найти  её  следы  представляется  возможным? – спросила  я. 
- Базы  надо  позвламывать,  а  там  посмотрим.  Вероятнее  всего,  она  сменила  имя  и  фамилию.  Если  сменила  официально,  где-то  информация  должна  остаться,  а  если  просто  купила  « левый »   паспорт,  то  тут  я  бессилен,  впору  в  розыск  объявлять. 
- А  уж  если  и  внешность  изменила,  то  вообще  без  шансов, - вздохнула  я, - попробуй  узнать. 
- Уже  вскрыл, - доложил  Марат, - родители,  Измаил  Наумович  Гольдштейн,  и  Суворова  Маргарита  Викторовна.  Отец  учёный,  профессор  филологических  наук,  а  мать  врач.  Стоматолог. 
- А  где  они  сейчас? – допытывалась  я. 
- Измаил  Наумович  умер  несколько  лет  назад,  а  вот  Маргарита  Викторовна  работает  в  массажном  салоне.  В  Интернете  о  ней  хорошие  отзывы,  вот,  девушка  пишет,  что  Маргарита  Викторовна  буквально  поставила  её  на  ноги.  У  девушки  были  какие-то  проблемы  с  позвоночником. 
- Дай  адрес  салона. 
- Записывай, - я  вытащила  из  сумки  блокнот,  ручку,  и  записала  адрес. 
- Спасибо,  давай, - я  бросила  телефон  в  сумку,  повернула  ключ  в  зажигании,  и  вдавила  каблуком  педаль. 
Сейчас  поговорю  с  Маргаритой  Викторовной,  размышляла  я,  ловко  лавируя  по  трассе.  Въехала  на  место  парковки  возле  салона,  заперла  машину,  и  вошла  в  здание. 
- Здравствуйте, - сказала  девушка  на  ресепшен, - вы  к  кому? 
- Могу  я  увидеть  Суворову  Маргариту  Викторовну? – вежливо  спросила  я. 
- У  Маргариты  Викторовны  сейчас  клиент,  подождите  немного.  А  вы  записаны? 
- Я  не  на  приём, - я  вынула  удостоверение. 
- Ой! – вскрикнула  девушка, - вы  присядьте,  через  десять  минут  Маргарита  Викторовна  освободится.  Хотите  кофейку? 
- Спасибо,  но  я  не  люблю  растворимый  кофе  из  автомата, - улыбнулась  я,  и  уселась  на  диванчик. 
- Тогда  угощайтесь  печеньем, - кивнула  она  на  вазочку,  прикрытую  салфеткой. 
Под  салфеткой  я  нашла  крекеры  и  курабье,  и  облизнулась.  Крекеры  я  не  люблю,  а  вот  курабье – самое  милое  дело.  Но  эти  были  далеки  от  тех,  какие  печёт  Анфиса  Сергеевна,  но  всё  равно  вкусно. 
Я  съела  парочку,  и  посмотрела  на  часы.  Десять  минут  прошло,  и  в  этот  момент  хлопнула  дверь. 
- Приходите  ещё, - услышала  я  пожилой  голос, - думаю,  скоро  вы  забудете  о  проблеме. 
Из  кабинета  вышел  высокий  мужчина,  опираясь  на  трость,  и  прошествовал  к  двери,  а  пожилая  женщина  устремила  свой  взор  на  меня. 
- Здравствуйте. 
- Здравствуйте, - я  встала  с  диванчика, - меня  зовут  Эвива  Миленич, - и  я  показала  удостоверение, - Маргарита  Викторовна,  скажите,  где  ваша  дочь?  Куда  она  пропала? 
- При  чём  тут  моя  дочь? – сердито  вскричала  женщина. 
Я  удивлённо  вздёрнула  брови,  а  Маргарита  Викторовна  опомнилась. 
- Простите, - сказала  она, - Юля,  никого  не  пускай.  Проходите, -  она  указала  на  стул,  и  я  уселась, - зачем  вам  моя  дочь? 
- Вы  знаете  Якова  Михайловича?  Впрочем,  что  я  спрашиваю,  конечно,  вы  его  знаете,  бывшего  жениха  вашей  дочери.  Дело  в  том,  что  его  посадили,  и  он  сам  себя  топит.  Я  не  могу  понять  мотивов  такого  поведения,  и  копаюсь  в  его  прошлом. 
- Но  почему  именно  ФСБ  этим  заинтересовалось? – тихо  спросила  Маргарита  Викторовна, - такая  высокая  структура. 
- Потому  что  друг  Якова  Михайловича,  подполковник  ФСБ.  Он    мой  свёкр,  и  он  подключил  меня,  частника,  к  расследованию. 
- Так  вы  частник? 
- Но  имею  все  полномочия,  генералом  ФСБ  отправлена  расследовать  это  преступление.  У  меня  почти  не  бывает  промашек,  и  потому  было  решено,  чтобы  я  нашла  убийцу  Голубевой.  Мне  важна  любая  деталь.  На  данном  этапе  я  подозреваю  Юлию  Дмитриевну,  и  история  с  вашей  дочерью  меня  заинтересовала.  Куда  подевалась  Элла?  Алла  её  искала,  сестра  Якова  Михайловича. 
- Зачем? – сухо  спросила  Маргарита  Викторовна. 
- Зачем  искала? – удивилась  я, - они  же  были  подругами. 
- Эллочка  уехала, - сказала  пожилая  женщина, - ей  предложили  преподавать  в  одном  институте  в  Америке,  и  она  улетела. 
- Давно? 
- Почти  сразу,  как  Яков  её  бросил. 
- А  почему  он  её  бросил,  вы  не  знаете? 
- Эллочка  очень  переживала  из-за  этого, - медленно,  словно  пробуя  каждое  слово  на  вкус,  говорила  Маргарита    Викторовна, - она  говорила,  что  сама  не  понимает,  почему  он  так  поступил.  Она  его  очень  любила,  а  потом  смирилась,  уехала,  и  за  границей  вышла  замуж. 
- Значит,  пустышка, - вздохнула  я, - пожалуй,  я  пойду.  Всего  вам  хорошего. 
- Я  вас  провожу, - она  встала  с  места, - кстати,  девушка,  вас  ничего  не  беспокоит? 
- А  что  меня  должно  беспокоить? – удивилась  я. 
- Просто  вы  носите  очень  высокие  каблуки,  и  из-за  этого  часто  происходит  искривление  стопы.  Вы  бы  поаккуратнее  со  шпильками,  это  может  к  деформации  привести. 
- Я  не  могу  без  каблуков,  привычка, - вздохнула  я,  перекидывая  сумочку  через  плечо, - а  что  касается  деформации,  то,  я  хожу  на  массаж. 
- Это  правильно, - кивнула  Маргарита  Викторовна, - пойдёмте,  я  ничем  вам  помочь  не  могу  в  вашем  расследовании.  Но,  на  всякий  случай  посоветую:  купите  массажёр  с  шипчиками,  и  суньте  его  в  домашнюю  обувь.  После  таких  каблуков  ступня  стамеет
Она  проводила  меня  до  рецепшен,  попрощалась,  и  выпроводила  из  салона. 
Я  даже  отреагировать  не  успела,  как  оказалась  на  улице,  в 
эпицентре  непогоды.  Подняла  воротник  песцовой  шубки,  и  пошла  к  машине.  Юркнула  в  авто,  и  стала  размышлять,  что  делать  дальше. 
Элла  к  этому  никаким  боком  не  причастна,  можно  сразу  откидывать  девушку,  она  уехала  в  Америку. 
А  что  представляла  собой  Анастасия  Голубева?  Может,  произошла  нелепая  случайность? 
Скажем  так,  Юлия  Дмитриевна  как-то  узнала,  что  супруг  ей  изменяет,  обозлилась,  и  закатила  ему  скандал.  В  порыве  ярости  крикнула,  что  убьет  соперницу,  и,  возможно,  даже  не  подозревала,  что  та  беременная.  Она  сама  в  положении,  а  тут  ещё  и  муж  фортели  выкидывает. 
Она  просто  бесилась  от  бессильной  злости,  а  Яков  Михайлович  увидел  тело  Анастасии,  и  понял,  вернее,  подумал,  что  это  совершила  Юлия  Дмитриевна. 
Ну,  тогда  вообще  непонятно,  с  какого  бока  подходить  к  проблеме. 
Ладно,  сначала  съезжу  домой  к  Анастасии,  разведаю,  что  там,  и  как,  а  потому  буду  думать. 
Я  повернула  ключ  в  зажигании,  и  тронулась  по  месту  прописки  Анастасии. 
Дверь  мне  открыла  рыжеволосая  девушка,  до  невозможности  похожая  на  Анастасию,  и  оглядела  с  ног  до  головы. 
- Вы  к  кому? – в  её  взгляде  читалось  удивление. 
- Мне  нужна  Серафима  Степановна  Голубева, - вежливо  сказала  я. 
- Извините,  но  мама  сейчас  не  в  том  состоянии,  чтобы  с            кем-либо  разговаривать, - сказала  девушка, - у  нас  горе. 
- Вы  сестра  Анастасии  Голубевой? – спросила  я. 
- Верно,  Анжелика. 
- Можно  войти? 
- Зачем? – Анжелика  вела  себя  настороженно. 
- Мне  надо  с  вами  поговорить, - я  показала  удостоверение. 
- Как  же  вы  нам  надоели! – облокотилась  Анжелика  о  косяк, - выпили  кварту  крови,  и  всё  равно  вам  мало.  Чего  опять  надо? 
Убийцу  посадили,  и  слава  всевышнему. 
- Ликочка,  ты  с  кем  там  говоришь? – раздался  голос,  и  в  коридор  вышла  миловидная  женщина  со  светлыми,  крашеными  волосами, - здравствуйте.  Вы  по  какому  вопросу? 
- Они  опять  решили  нам  нервы  потрепать, - вздохнула  Анжелика, - по  поводу  Насти. 
Едва  она  это  сказала,  глаза  женщины  налились  слезами,  и  она  горько  сказала: 
- Господи!  Да  что  у  вас  опять?  Убийцу  посадили,  он  на  зоне.  Что  вы  опять  хотите? 
- Извините,  что  вторгаюсь,  но  это  очень  важно, - робко  сказала  я, - пожалуйста,  давайте  поговорим. 
- Вы  русские  слова  понимаете? – Анжелика  зверем  на  меня  посмотрела. 
- Понимаю, - и  я  ткнула  ей  в  нос  удостоверением, - а  вы  читать  умеете? 
- Федеральная  служба! – ахнула  Серафима  Степановна,  и  схватилась  за  сердце.  И  как  разглядела?! 
- Вы  о  людях  вообще  думаете? – заорала  Анжелика,  подхватила  мать  под  руку,  и  повела  в  комнату,  а  я  заперла  дверь,  и  пошла  за  ними. 
- Ликочка,  дай  мне  корвалола, - слабо  проговорила  Серафима  Степановна. 
- Сейчас,  мамуль,  сейчас, - Анжелика  протянула  ей  таблетки,  и  подала  стакан  воды,  а  потом  повернулась  ко  мне, - слушайте  сюда!  Убирайтесь  вон  из  квартиры!  Думаете,  я  совсем  слепая?  Кто  вас  прислал?  Я  по  образованию  эксперт  по  ювелирным  изделиям,  работаю  продавцом  в  ювелирном  магазине,  и  прекрасно  вижу,  сколько  стоят  драгоценности,  которые  у  вас  в  ушах  и  на  пальцах.  Вы  не  сотрудник  правоохранительных  органов! 
- Верно, - кивнула  я, - и  давайте  на  чистоту.  Меня  зовут  Эвива  Миленич,  и  я  частный  сыщик.  Мой  супруг  капитан,  работает  в  МВД,  а  свёкр  подполковник  в  ФСБ.  Правда,  зарабатываю  я  тем,  что  занимаюсь  бизнесом,  а  в  свободное  время  влипаю  в  истории  с  преступлениями,  и  расследую  их.  Я  уже  довела  до  икоты  почти  все  правоохранительные  структуры  Москвы,  и  они  не  знают,  что  делать  с  моим  бешеным  темпераментом.  И  начальник  моего  свёкра,  чтобы  я  была  под  контролем,  предоставил  мне  расследование.  Дело  в  том,  что  человек,  который  осуждён  за  убийство  Анастасии,  друг  юности  моего  свёкра,  и  он  думает,  что  он  невиноват. 
- А  кто  тогда  виноват? – подняла  на  меня  глаза  Серафима 
Степановна, - кто  будет  отвечать  за  Настеньку?  По-моему,  вы  просто  хотите  знакомого  из  тюрьмы  вытащить! 
- И  ещё  сюда  припёрлась! – скрипнула  зубами  Анжелика. 
- Не  надо  судить  обо  мне  предвзято, - процедила  я, - я  хочу  лишь  справедливости,  и  я  её  восстановлю.  Убийца  Анастасии  будет  сидеть  в  тюрьме,  я  вам  обещаю,  у  меня  проколов  не  бывало.  Понимаете,  Яков  Михайлович  следователь,  а  его  жена  та  ещё  стерва,  и  мне  кажется,  что  она  способна  на  убийство.  И  его  сестра  говорит,  что  он  ради  неё  голову  в  пасть  тигру  положит,  и  она  почти  уверена,  что  он  сел  за  неё. 
- Как  это  возможно? – вздохнула  Серафима  Степановна, - как  можно  подобное  сделать? 
- Можно, - кивнула  я, - легко.  Отпечатков  на  орудие  преступления  наставить,  и  дело  в  шляпе.  Пожалуйста,  помогите.  Расскажите  мне  о  Настиных  врагах,  я  отрабатываю  все  версии,  и  что  её  связывало  с  Яковом  Михайловичем. 
- Преступник – ваш  Яков  Михайлович, - ледяным  тоном  сказала  Анжелика, - аферист.  Настя  в  тюрьму  его  запихнуть  хотела,  а  он  от  неё  избавился. 
- Подождите,  подождите, - вскричала  я, - у  них  же  были  отношения!  Настя  от  него  ребёнка  ждала. 
- Моя  дочь  была  беременна? – посерела  Серафима  Степановна,  а  Анжелику  перекосило,  и  я  поняла,  что  дала  маху. 
Судя  по  всему,  она  и  не  подозревала,  что  станет  бабушкой. 
- Настя  была  беременна, - простонала  бедная  женщина,  охнула,  и  опять  схватилась  за  сердце. 
- Вот  вас  кто  за  язык  тянул? – вскричала  Анжелика. 
- Простите,  я  думала,  что  вы  в  курсе, - пробормотала  я. 
- Я  в  курсе, - рявкнула  Анжелика, - а  маме  Настя  ещё  не  сообщала,  не  успела.  Господи!  Кто  ж  такую  чушь-то  сказал?  Этот  Яков  Михайлович  старик.  Настя  и  её  любимый,  Андрей  Маковский,  собирались  пожениться.  Они  уже  давно  вместе,  с  института,  а,  когда  Настя  забеременела,  они  решили  подать  заявление.  А,  что  касается  вашего  Якова  Михайловича,  то  он  стопроцентный  преступник. 
- Поясните, - потребовала  я. 
Анжелика  дала  матери  ещё  корвалола,  сердечных  таблеток,  села  на  диван,  а  я  на  стул  напротив,  закинула  ногу  на  ногу,  и  стала  слушать. 
Настя  с  детства  была  девочкой  честной  и  справедливой,  правда,  несколько  эксцентричной.  Она  всегда  и  во  всём  хотела  добиваться  успеха,  и  вечно  устраивала  всякие  протесты,  что  было  несколько  не  по  времени. 
Серафима  Степановна  постоянно  сердилась,  пыталась  образумить  старшую  дочку,  но  Настя  была  упрямая,  упорная,  и  в  выпускном  классе  заявила,  что  хочет  стать  журналистом. 
Серафима  Степановна  очень  расстроилась,  попыталась  образумить  дочь,  объяснить  ей,  что  профессия  журналиста  опасна.  Но  Настя  была  тверда  в  своём  решении,  и  даже  заявила,  что  собирается  стать  не  просто  журналистом,  а  хочет  заниматься  криминалом.  Не  в  смысле,  встать  на  скользкую  дорожку,  а  самой  разоблачать  преступников,  и  писать  на  эту  тему  статьи.  Вообщем,  работать  в  этом  направлении. 
Этим  она  мать  добила,  и,  пока  та  приходила  в  себя,  поступила  в  университет.  Настя  была  умной  девушкой,  университет  окончила  с  отличием,  красный  диплом,  потом  аспирантура,  и  кандидатская. 
Настя  подавала  надежды,  как  высококваликафицированный  журналист,  какое-то  время  работала  внештатником  в  разных  газетах,  а  потом  её  взяли  на  постоянное  место  в  криминальный  журнал. 
Анжелика  первая  выскочила  из  семейного  гнезда,  влюбилась,  родила  сначала  сына  Кирилла,  потом  Костю,  и  счастлива  с  мужем.  Настя  же  пребывала  в  состоянии  неопределённости,  крутила  роман  с  Андреем.  С  ним  она  познакомилась,  когда  только  поступила  в  университет.  Андрей  учился  на  пятом,  он  занимался  с  Настей,  подтягивал  её.  А  Настя  частенько  приходила  к  сестре,  и  рассказывала,  как  складываются  её  отношения  с  Маковским.  И  однажды  сказала,  что  они  собираются  пожениться. 
- Она  была  так  счастлива, - протянула  Анжелика,  заметно  сбавив  тон, - она  мне  сказала,  что  в  положении,  но,  перед  тем,  как  уйти  в  декрет,  она  разоблачит  одного  преступника. 
Анжелика  очень  испугалась.  У  неё  сердце  ёкнуло,  и  она  стала  отговаривать  сестру  от  необдуманного  поступка. 
- А  если  он  тебе  что-нибудь  сделает? – говорила  Анжелика, - о  малыше  подумай. 
- Ничего  он  мне  не  сделает, - упрямо  сказала  Настя. 
- Дурища! – рассердилась  Анжелика, - он  может,  если  не  убить,  то  покалечить. 
- Слушай,  я  тебе  сейчас  всё  расскажу,  ты  только  не  ругайся.  Это  афёра,  при  чём  международного  масштаба. 
И  Настя  начала. 
Она  постоянно  охотилась  за  сенсациями,  хотела  быть  всегда  первой,  и  однажды,  просматривая  криминальные  сводки  в  Интернете,  нашла  кое-что  интересное. 
Это  началось  тридцать  лет  назад.  Доллары  тогда  были  под  запретом,  за  хранение  настоящих  можно  было  так  огрести,  что  мало  не  показалось  бы,  и  вдруг,  на  рынке  появились  фальшивки.  При  чём  не  только  доллары,  но  и  рубли,  и  милиция  взялась  за  дело. 
И  довольно  скоро  они  поймали  фальшивомонетчика.  Им  был  молодой  парнишка,  только-только  окончивший  художественное  училище,  но  он  был  гениален,  и  потрясающе  рисовал. 
Его  фальшивки  были  настолько  искусными,  что  их  не  сразу  распознавали.  Но  дело  кончилось  тем,  что  парня  арестовали,  осудили,  расстреляли,  однако,  на  этом  история  с  фальшивыми  деньги  не  закончилась. 
Прошло  лет  десять,  казалось,  всё  поросло  быльём,  но  не          тут-то  было!  На  рынке  опять  появились  купюры,  и  вот  с  тех  пор  началась  отчаянная  борьба  властей  с  преступниками. 
Устраивали  облавы,  ловили,  сумели  схватить  несколько  человек,  но  это  были  в  основном  мелкие  рыбёшки,  а  главарь  оказался  просто  неуловимым.  По  сей  день  фальшивки  регулярно  поступают,  и  следователи  руками  разводят,  кто  же  этот  хитрец. 
Столько  лет  держаться  на  плаву  может  только  своего  рода  гений,  умелый  манипулятор  и  махинатор. 
Милиция  ломала  головы,  а  Настя  решила  выяснить,  кто  же  этот  преступник.  У  неё  были  связи  в  высших  кругах,  и  она  стала  следить  за  происходящим.  Фальшивки  всплывают  по  сей  день,  но  очень  аккуратно,  милиция  даже  не  может  определить,  где  их  готовят.  Если  первоначально  они  были  нарисованные,  то  теперь  каждую  купюру  тщательно  просматривают,  просвечивают,  и  на  первый  взгляд  купюры  настоящие. 
Какое  надо  иметь  оборудование,  чтобы  сделать  такие  гениальные  фальшивки! 
И  Настя  взяла  след.  Она  выяснила,  что  фальшивки  приносит  в  банк  один  и  тот  же  человек,  женщина. 
Она  останавливается  позади  банка,  одевает  серую,  неприметную  одежду,  меняет  купюры,  и  уезжает.  Настя,  в  силу  профессии  имевшая  необходимые  знакомства,  тут  же  узнала,  кому  принадлежит  машина. 
А  именно,  Дьякову  Якову  Михайловичу,  следователю,  всю  жизнь  проработавшему  в  прокуратуре,  и  стала  наблюдать  за  ним.  Настя  была  уверена  почти  на  сто  процентов,  что  он  руководит  процессом,  пока  случайно  не  узнала,  что  там  ещё  замешана  женщина. 
Она  видела  её  один  раз,  яркая,  рыжеволосая,  всегда  в  красном,  на  каблуках,  и  кличка  её – Юдифь. 
- Странная  кличка, - вздохнула  Анжелика,  посмотрев  на  бледную  Серафиму  Степановну. 
- Ничего  не  странная, - задумчиво  протянула  я, - и,  я,  кажется,  знаю,  кто  скрывается  под  этой  кличкой. 
- Знаете? – опешила  Анжелика. 
- Предполагаю, - пробормотала  я, - спасибо  за  информацию,  пожалуй,  я  пойду, - и  в  лифте  вынула  телефон, - Иван  Николаевич,  у  меня  сдвиг  имеется. 
- В  голове? – хохотнул  свёкр, - я  в  курсе. 
- Не  смешно, - буркнула  я, - я  сейчас  к  Григорию  Матвеевичу  заскочу,  переговорю  с  ним,  и  привезу  свежие  новости, - отключилась,  и  набрала  номер  Маргариты  Викторовны, - вы  меня  помните?  Это  Эвива. 
- Конечно,  помню.  Что-то  случилось? 
- Скажите,  а  в  каком  институте  работает  ваша  дочь? 
- Э...  в  Принстоне, - ответила  Маргарита  Викторовна. 
- Повезло, - пробормотала  я, - спасибо,  до  свидания. 
- До  свидания, - я  отключилась,  и  задумалась. 
Принстон!  Он  на  таком  же  уровне,  как  и  Гарвард,  Елль,  парижская  Сорбонна,  английский  Кембридж  с  Оксфордом,  и  наш  МГУ  имени  Ломоносова.  А  Элла  выпускница  МГУ  филфака,  и  оказалась  в  Принстонском  университете!  Здорово! 
Но  что-то  мне  мешало.  Не  вязалась  девушка  с  этим  университетом,  хотя,  может,  у  неё  есть  связи  в  Америке? 
Помнится,  когда  только-только  приоткрылся  железный  занавес,  все  евреи,  чудом  выжившие  в  СССР,  рванули  со  скоростью 
света  в  США.  Возможно,  у  неё  там  какие-то  родственники,  или  знакомые,  вот  и  помогли.  Но  с  другой  стороны... 
С  другой  стороны,  я  никак  не  могла  избавиться  от  странного  ощущения,  что  что-то  не  так. 
- Иван  Николаевич, - опять  набрала  я  свёкра, - узнайте  всё  об  Элле  Измаиловне  Гольдштейн,  выпускнице  МГУ  филологического.  По  словам  её  матери,  Маргариты  Викторовны,  она  преподаёт  в  Принстоне. 
- Где  она  преподаёт? – опешил  Иван  Николаевич. 
- В  Принстонском  университете,  это  в  Штатах. 
- Да  знаю  я,  где  это  находится, - буркнул  Иван  Николаевич, - не  просто  это  будет.  Ладно,  попробую  договориться, - и  он  отключился,  а  я  затормозила  около  роспечати,  приобрела  бумажный  пакет,  и  засунула  в  него  диск  с  записью. 
А  потом  остановила  мальчишку,  и  помахала  перед  ним  сторублёвой  купюрой. 
- Хочешь? 
- А  что  надо? 
- Отнеси  это  в  издательство, - протянула  я  пакет, - скажи,  для 
Пражского  Генриха  Вениаминовича,  генерального  директора. 
- Без  проблем, - парнишка  схватил  пакет,  купюру,  и  исчез  за  зеркальными  дверьми  издательства,  а  я  села  в  машину,  и  поехала  в  МВД. 
- Здравствуйте,  Григорий  Матвеевич, - поприветствовала  я  генерала. 
- Здравствуй,  Эвива.  Ещё  не  нашла  убийцу? 
- Ещё  не  нашла, - села  за  стол,  и  сцепила  руки  замочком, - Григорий  Матвеевич,  помните,  вы  мне  говорили,  что  вы  с  Яковом  Михайловичем  провернули  что-то  с  фальшивыми  купюрами?  Вы  можете  ещё  раз  это  рассказать? 
- Зачем? – он  заметно  напрягся. 
- Это  очень  важно, - вздохнула  я, - пожалуйста,  давайте  начнём  сначала.  Откуда  взялись  деньги? 
- Один  парнишка  нарисовал,  захотел  лёгкой  наживы,  но  быстро  попался.  Бедняга  попал  под  расстрел,  а  деньги  мы  изъяли.  Мы  должны  были  их  уничтожить,  вернее,  парнишка  сам  стал  в  спешке  уничтожать  купюры,  но  мы  успели  их  отобрать.  Часть  пошла  в  качестве  улик  на  суде,  а  большую  Яков  предложил  толкнуть  на  рынке.  Я,  было,  согласился,  это  немалые  деньги, 
но  потом  очухался.  Парня  того  к  расстрелу  приговорили,  и  я  просто  понял,  что  в  итоге  могу  попасться,  что  жизнь  пойдёт  под  откос.  Не  смог  я  ступить  кривую  дорожку. 
- А  Яков  Михайлович,  видимо,  смог  ступить, - протянула  я,  открыла  сумочку,  и  вынула  сигареты. 
Вытянула  из  пачки  сигаретку,  щёлкнула  зажигалкой,  и  выпустила  несколько  колечек  дыма,  а  генерал  в  это  время        растерянно  на  меня  смотрел. 
- О  чём  ты  говоришь? 
- Я  говорю  о  том,  что  он  запустил  эти  деньги.  Они  попали  на  рынок!  И  он  до  сих  пор  этим  занимается,  только  купюры  изготавливаются  на  таком  оборудовании,  что  не  подкопаешься. 
- Подожди,  подожди, - замахал  руками  Григорий  Матвеевич, - такого  просто  не  может  быть!  Яков  не  мог!  Он  сжёг  купюры! 
- Вы  в  этом  уверены?  Лично  видели? – прищурилась  я. 
- Лично  не  видел, - мотнул  головой  Григорий  Матвеевич, - но  он  их  действительно  сжёг,  я  отдал  их  ему,  и  он  увёз  деньги  на  дачу. 
- Перестаньте, - махнула  я  рукой, - я  многое  выяснила,  и,  боюсь,  что  ваш  друг – преступник.  Анастасия  Голубева  не  была  его  любовницей,  она  была  журналисткой,  работающей  на  криминальные  глянцы.  За  несколько  дней  до  убийства  она  рассказала  сестре,  что  Яков  Михайлович – фальшивомонетчик,  что  она  хочет  перед  декретом  его  разоблачить.  Понимаете?  Она  роет  под  него,  и  тут  же  лишается  жизни.  Что  это  значит? 
- Я  в  это  категорически  не  верю, - схватился  за  голову  Григорий  Матвеевич, - ладно,  я  допущу  на  минуту  факт,  что  он  мог  оказаться  аферистом,  мошенником.  Но  не  убийцей!  Он  мой  друг!  Мы  знаем  друг  друга  с  детства!  Мы  с  Яковом,  и  Иван  Николаевич,  мы  были  неразлучниками,  я  даже твоего  мужа  по  протекции  сюда  определил. 
- Вам  трудно  поверить, - вздохнула  я,  закидывая  ногу  на  ногу,  и  ссыпая  пепел, - но,  давайте  рассуждать... 
- Давай  порассуждаем, - кивнул  он, - факты  имеются,  но,  верить  в  подобное  у  меня  нет  ни  малейшего  желания.  Давай,  попытаемся  найти  объяснение.  Может,  Якова  подставляют? 
- Кому  это  надо? – тут  же  спросила  я, - у  него  были  враги? 
- Возможно,  учитывая  тот  факт,  что  он  немало  народу  за  решётку  отправил. 
- Думаете,  это  его  бывшие  « клиенты »  постарались? 
- Или  их  родственники. 
- Вы  хоть  представляете,  какой  это  балласт? – грустно  сказала  я, - уйма  народу. 
- Представляю, - ухмыльнулся  генерал, - что,  тоже  стала  идти  по  линии  наименьшего  сопротивления? 
- Не  дождётесь! – фыркнула  я, - я  вот  возьму,  и  поеду  к  Якову  Михайловичу,  попытаюсь  опять  поговорить.  Он  что-то  знает,  и  молчит,  не  желает  сотрудничать. 
- Это  мы  уже  давно  поняли. 
- Между  прочим,  вы  оба  виноваты! 
- А  я-то  при  чём? – ошалел  Григорий  Матвеевич, - я  ничего  не  делал! 
- Вот  именно! – вздохнула  я, - а  должны  были  надавить  на  друга. 
- Знаешь,  а  у  меня  идея.  Яков  меня  всё  равно  не  сдаст,  а  ты  поговори  с  Антоном  Антоновичем,  пусть  перевезут  Дьякова  в  Москву.  Тут  нам  будет  легче  ему  встать  на  горло,  и  против  меня  он  ничего  не  скажет.  Это  не  я  его  вызвал,  ФСБ  сработало.  И  волки  сыты,  и  овцы  целы. 
- Допустим,  пословица  не  совсем  к  месту,  но  с  точки  зрения – найти  оптимальный  вариант,  в  яблочко.  Но  что-то  тут  не  так.  Я  почти  уверена,  что  он  боится  за  жену.  Где  была  найдена  Анастасия? 
- Так  говорил  же,  в  багажнике. 
- Где  была  убита,  я  имею  в  виду. 
- Неизвестно. 
- А  это  как? – опешила  я, - а  вы  не  вычислили,  где  он  её  убил? 
- Не  вычислили, - стушевался  генерал,  и  я  не  сдержала  смешка. 
- Да  пойми  ты,  не  хотел  он,  чтобы  всё  вылезло.  Его  задержали  с  трупом  в  багажнике,  гаишники  остановили,  доставили  в  районное  отделение.  А  он,  пока  суд  да  дело,  позвонил  мне  на  мобильный.  Вкратце  изложил  ситуацию,  а  я,  в  свою  очередь,  позвонил  районным  следователям.  Он  просто  сказал,  хочу  на  зону,  не  надо  копаться,  просто  отправь  дело  в  суд.  Максим,  твой  супруг,  тут  же  хай  поднял,  но  я  поставил  его  на  место.  С  другой  стороны,  он  ведь,  как  лучше,  хотел,  но,  тем  не  менее,  не  мог  поступить  по-другому.  Не  знаю  я,  где  её  убили. 
- Замечательно, - саркастически  протянула  я. 
- Ладно,  ладно,  успокойся. 
- Легко  сказать.  Придётся  восстанавливать  весь  её  последний  день,  чтобы  понять,  где  её  убили.  И,  кто  её  убил, - и  я  набрала  номер  Серафимы  Степановны. 
- Слушаю, - раздался  её  тихий  голос  после  гудков. 
- Это  Эвива.  Серафима  Степановна,  а  Анжелика  ещё  у  вас  дома? 
- Сейчас  я  её  позову, - ответила  женщина,  и  через  минуту  раздался  резкий  голос  Анжелики. 
- Слушаю. 
- Анжелика,  скажите,  вы  не  в  курсе  последних  часов  жизни  сестры?  Она  вам  не  говорила,  куда  собиралась? 
- Сначала  вроде  бы  на  массаж,  она  последние  два  месяца  ходила  на  массаж,  потом  в  редакцию...  подождите,  у  неё  же  был  ежедневник! 
- Ежедневник? – подскочила  я, - и  где  он? 
- Понятия  не  имею, - вздохнула  Анжелика,  а  генерал  замахал  руками. 
- В  чём  дело? – прикрыла  я  трубку  ладонью. 
- Ежедневник  её  был  в  сумочке,  а  потом  мы  отдали  её  матери. 
- Анжелика, - вернулась  я  к  собеседнице, - куда  Серафима  Степановна  дела  сумочку  Анастасии,  которую  ей  отдали  после  следствия? 
- Минуточку, - и  через  минуту  она  воскликнула, - сумочка  у  меня  в  руках,  сейчас  посмотрю.  А  вот  и  ежедневник. 
- Посмотрите  последний  день. 
- Смотрю.  Последние  записи,  массаж,  редакция,  галерея 
« Пассаж ». 
- Галерея  « Пассаж »? – переспросила  я, - а  адреса  там  нет? 
- Есть  адрес,  записывайте.  Большая  Бронная  улица. 
- Спасибо, - выдохнула  я, - минуточку,  а  время  там  не  указано? 
- Около  часу  дня. 
- Спасибо,  до  свидания, - я  захлопнула  телефон, - во  сколько 
была  убита  Анастасия? 
- В  начале  второго. 
- Значит,  её  убили  в  галерее, - вынесла  я  вердикт, - сейчас  туда  съезжу. 
- Только  осторожнее. 
- До  свиданья, - я  вскочила,  взяла  сумочку,  и,  развернувшись  на 
каблуках,  вылетела  из  управления. 
Прыгнула  в  свою  машину,  и  дала  по  газам.  Взвизгнув  покрышками,  понеслась  по  трассе,  и  до  Большой  Бронной  я     добралась  довольно  быстро. 
Заперла  машину,  вошла  в  стеклянные  двери,  и,  стуча  каблуками,  приблизилась  к  девушке  на  ресепшен. 
- Здравствуйте,  меня  зовут  Эвива  Миленич.  Могу  я  увидеть  директора  галереи? 
- Генерального  сейчас  нет  на  месте,  но  с  полотнами  вы  можете  обратиться  к  Светлане  Владимировне.  Сколько  у  вас  картин? 
- Хорошо,  как  найти  пресловутую  Светлану  Владимировну? – спросила  я,  поднимая  глаза  к  потолку,  и,  к  радости,  обнаружила  там  камеру. 
- Поднимайтесь  на  второй  этаж,  вторая  дверь  справа. 
- Благодарю, - я  застучала  каблучками,  села  в  лифт,  и,  подойдя  к  двери,  решительно  постучалась. 
- Войдите, - раздалось  из-за  двери. 
- Я  из  федеральной  службы,  здравствуйте, - вошла  я  внутрь,  и  показала  удостоверение. 
- Федеральная  служба? – растерялась  Светлана  Владимировна,  красивая,  молодая  брюнетка  с  голубыми  глазами. 
- Я  видела  у  вас  на  стене  камеры.  Они  постоянно  работают? 
- Постоянно, - удивлённо  протянула  женщина. 
- Могу  я  просмотреть  запись?  Ордера  у  меня  нет,  это  лишь  просьба,  но,  если  вы  хотите,  я  могу  привлечь  галерею  ко  всей  этой  волоките,  и  вас  могут  на  время  закрыть. 
- Не  надо  закрытия, - испугалась  она, - сейчас  всё  сделаем.  Пойдёмте. 
Мы  спустились  в  полуподвальное  помещение,  Светлана  Владимировна  подняла  на  ноги  сотрудников,  и  мне  быстро  нашли  плёнку. 
Потом  Светлана  Владимировна  повела  меня  в  свой  кабинет,  и 
вставила  плёнку  в  видеомагнитофон.  Прокатала  запись  до 
нужного  мне  момента,  и  я,  наконец,  увидела  Анастасию. 
- Стойте! – вскрикнула  я, - вот  эта  девушка!  К  кому  и  зачем  она  приходила? 
Женщина  внимательно  вгляделась  в  лицо  Голубевой,  потом  позвала  девушку  с  ресепшен,  а  та  притащила  журнал  записи. 
- Голубева  Анастасия,  журналистка, - прочитала  секретарша, - она  к  Кристине  приходила. 
- Что  за  Кристина? – насторожилась  я. 
- Кристина  Долгова,  художница,  очень  талантливая,  кстати, - начала  Светлана  Владимировна, - рисует  пейзажи,  мы  часто  выставляем  её  работы.  Рисует  на  заказ,  она  сильно  декаденщиной  увлекается,  и  потому  востребована, - в  её  голосе  мелькнули  недовольные  нотки. 
Похоже,  милейшая  Светлана  Владимировна  сама  художница,  но  никто  не  хочет  ей  помогать,  и  она  откровенно  завидует  Долговой. 
- Что  плохого  в  декаденщине? – улыбнулась  я, - вы  так  пренебрежительно  отозвались. 
- У  Светланы  Владимировны  личные  мотивы, - хихикнула  секретарша. 
- Мария,  заткнись! – рявкнула  Светлана  Владимировна,  прикусив  губу. 
- Расскажите, - потребовала  я. 
- Зачем? – она  пошла  пятнами, - это  к  этой  журналистке  никакого  отношения  не  имеет. 
- Давайте,  я  буду  решать:  что  имеет,  а  что  не  имеет? – я  прищурилась,  и  уселась  на  стул, - меня  интересует  всё,  что  касается  Кристины. 
- Эта  сучка  у  меня  Матвея  увела, - как-то  жалобно  проговорила  женщина,  и,  прогнав  секретаршу  Машу,  плюхнулась  на  крутящийся  стул,  и  заплакала. 
Светлана  Владимировна  с  детства  неплохо  рисовала,  и  родители,  разглядев  талант  дочери,  отдали  её  в  Художественную  школу,  а  потом  она  поступила  в  институт. 
Всё  вроде  бы  хорошо,  иногда  рисовала  для  души,  а  порой  заказы,  портреты,  чем  зарабатывала  на  жизнь,  пока  училась  в  институте. 
А  на  втором  курсе  судьба  столкнула  её  с  Матвеем  Марковым.  Он  был  хорош  собой,  сын  банкира,  студент  экономического,  вообщем,  о  таком  можно  только  мечтать.  И  так  началась  её  счастливая  жизнь.  После  окончания  учёбы  она  осталась  в  институте,  а  с  Матвеем  они  собирались  пожениться.  Позже 
Светлана  ушла  из  института,  устроилась  в  эту  галерею,  Матвей  каждый  день  встречал  её  с  букетом,  а  сотрудники  завистливо  вздыхали.  Пока  не  появилась  Кристина,  яркая,  красивая,  блондинка,  и  она  с  ходу  стала  строить  глазки  Матвею. 
И,  конечно,  он  не  смог  не  оставить  это  без  внимания,  и  вскоре  бросил  Светлану. 
Сколько  слёз  она  пролила,  а  ещё  и  Кристина,  как  назло,  не  ушла  из  галереи,  продолжала  рисовать,  выставляться,  и  была 
обручена  с  Матвеем.  Словно  наблюдала  за  Светланой,  ухмыляясь,  и  радуясь  своей  победе. 
- Я  её  ненавижу, - подняла  на  меня  глаза  Светлана, - хотела  задушить  её  работы,  но  позвонил  Матвей,  и  сказал,  чтобы  я  не  смела  переходить  на  личности.  А  я  его  до  сих  пор  люблю,  думаю  о  нём. 
- А  Кристина  сейчас  здесь? – спросила  я. 
- Здесь,  оформляет  выставку. 
- Проводите  меня  к  ней, - я  поднялась  со  стула,  Светлана  заперла  дверь,  и  повела  меня  по  бесконечным  коридорам. 
Толкнула  одну  из  дверей,  и  вошла  в  просторное  помещение. 
У  стола  стояла  высокая,  худая,  и,  на  мой  взгляд,  совершенно  нескладная  девушка. 
Когда  она  повернулась,  я  лишь  подивилась  внезапно  испортившемуся  вкусу  Матвея  Маркова.  Светлана  хорошенькая,  невысокая,  белокожая.  С  розовыми  губками,  очень  пропорциональная,  синеглазая,  с  роскошными,  чёрными  волосами.  А  Кристина,  в  отличие  от  своей  соперницы,  больше  походила  на  модель,  при  чём,  в  натуральном  облике. 
Высокая,  на  каблуках,  так  называемые  « уши »  на  бёдрах.  Думаю,  вы  понимаете,  о  чём  речь.  Это,  когда  человек  безостановочно  худеет,  а  костяк  всё  равно  довольно  крупный,  и  от  этого  всё  равно  никуда  не  денешься.  И  вот  этот,  прошу  прощения,  таз,  обтянутый  кожей,  продолговатый  к  тому  же,  и  называется  « ушами ».  На  мой  взгляд,  ужас  конкретный. 
Я  тут  лазала  по  каналам,  и  попала  на  передачу  « Топ – модель 
по-русски »,  и  опешила.  Они  там  всё  твердили  про  одну,  мол, 
настоящая  русская  красавица,  и  я  расхохоталась.  Чуть  от  смеха 
с  дивана  не  упала. 
Русская  красавица,  говорите? 
Да  русские  красавицы – это  крепко  сбитые  женщины.  Кто  придумал  эти  дебильные  диеты,  я  не  знаю,  но  знаю  одно,  что  по  ту  сторону  экрана  сидели  люди,  у  которых  по  истории 
родного  края  был  неут.  Почитали  бы  учебники,  и  посмотрели  бы,  какой  считается  настоящая  русская  красавица. 
Сильная,  пухлая,  русоволосая,  ну,  или  шатенка,  за  исключением  цыган,  но  не  тощая  селёдка.  На  Руси  даже  считалось  позором,  если  девушка  излишне  худая,  и  её  замуж  не  брали. 
Кристина  же,  плюс  ко  всему,  обладала  невыразительной  внешностью,  с  мелкими  глазами,  приторная – слащавая. 
Какая-то  вафельно – карамельная,  что  тошнит. 
- Чего  тебе  опять? – повернулась  она  к  Светлане, - и  не  вздумай  испортить  полотна.  Матвей  тебе  мозг  прочистит. 
- Здравствуйте,  Кристина, - улыбнулась  я, - я  из  федеральной  службы.  Можно  с  вами  поговорить? 
- Можно, - девушка  заметно  растерялась, - а  я  ничего  не  совершала,  тем  более,  на  уровне  спецслужб. 
- Вы  эту  девушку  знаете? – протянула  я  фотографию  Анастасии. 
- Не  припомню, - на  лице  у  Кристины  ни  один  мускул  не  дрогнул. 
- А  вы  постарайтесь, - иезуитски  улыбнулась  я.  Мне  эта  девица  с  ходу  не  понравилась,  возможно,  из-за  возникшей  симпатии  к  Светлане, - эта  девушка  была  убита  в  этой  галерее.  Светлана  Владимировна  любезно  предоставила  мне  кассеты  с  записями,  а  Мария,  секретарша,  нашла  запись.  Журналистка  направлялась  к  вам,  а  потом  её  облили  кислотой,  правда,  до  этого  напоили,  скорее  всего,  кофе,  в  которое  насыпали  отравы.  А  для  верности  ещё  и  по  голове  припечатали. 
- Я  не  помню, - упрямо  повторила  Кристина,  и  упёрла  свой  взгляд  в  Светлану, - чего  ты  придумала?  Если  она  из  ФСБ,  то  я  клоунесса! 
- Она  точно  из  ФСБ, - ядовито  процедила  Светлана,  Кристина  рванула  было  в  её  сторону,  но  я  схватила  её  за  руку. 
- Стоять!  Своими  худосочными  граблями  в  другом  месте  будешь  махать!  В  бараке!  Ты  убила  Голубеву? 
- Какую  ещё  Голубеву? – подскочила  Кристина,  и  её  тонкие 
брови  поползли  вверх.  Она  взяла  у  меня  из  рук  фотографию,  и  внимательно  на  неё  посмотрела. 
- Вы,  правда,  из  спецслужб? – посмотрела  она  на  меня. 
- А  ты,  никак,  сомневалась,  деточка? – язвительно  процедила  я. 
- Думала,  она  чего  задумала, - кивнула  она  на  Светлану. 
- Так  ты  узнаёшь  Голубеву? – рявкнула  я. 
- По  голове  её  никто  не  бил, - вздохнула  Кристина, - она поскользнулась  на  разлитой  мною  краске,  и  ударилась  головой  об  острый  край  тумбы.  Я  тогда  дико  перепугалась,  решила,  что  она  убилась,  бросилась  щупать  пульс.  Но,  к  счастью,  она  была  жива,  я  привела  её  в  чувство,  нашатырь  в  аптечке  нашла,  а  потом  пошла  за  водой,  чтобы  смочить  ей  рану, - Кристина  вдруг  обхватила  себя  руками. 
- Что  случилось? – сурово  спросила  я. 
Кристина  жалобно  посмотрела  на  меня,  присела  на  край  стола,  и  тихо  проговорила: 
- Я  вернулась,  смотрю,  а  у  неё  вместо  лица  кровавая  маска,  и  корчится  она  на  диване  от  боли.  Тут  у  меня  перед  глазами  помутнело,  и  я  упала  в  обморок.  Очухалась,  смотрю,  пусто.  Этой  Голубевой  нигде  нет,  лишь  кровь  повсюду.  Я  ещё  пуще  перепугалась,  притащила  ведро  с  тряпкой,  всё  здесь  подтёрла,  испугалась,  что  меня  обвинят.  А  я  ведь  её  впервые  видела! 
- Подожди-ка, - остановила  я  её, - как  это,  впервые  видела?  А  запись  в  журнале?  Она  к  тебе  шла! 
- Понятия  не  имею! – у  Кристины  и  без  того,  продолговатое  лицо,  только  пуще  вытянулось,  делая  её  похожей  на  мумию  времён  неолита, - пожалуйста,  поверьте!  Она  заплутала,  попала  ко  мне,  и  поскользнулась.  Я  ничего  не  знаю. 
- А  кто  владелец  этой  галереи? – спросила  я. 
- Прокофьев  Артем  Дмитриевич, - подала  голос  Светлана, - он  сам  художник,  очень  хороший  пейзажист,  кстати. 
- Зачем  сюда  приходила  Голубева? – задумалась  я, - ну-ка,  девушки,  давайте  выясним,  зачем  сюда  приходила  Анастасия.  У  вас  есть  ещё  записи? 
- Камеры  только  в  холле  установлены, - понурилась  Светлана, - а  приходящих  Маша  в  журнал  записывает.  А  что  ещё  надо? 
- В  принципе,  я  должна  вас  задержать, - посмотрела  я  на  Кристину,  и  девушка  вскрикнула. 
- Я  ничего  не  делала! 
- Может,  и  не  делали, - пробормотала  я, - а  доказательства? 
- Я  ничего  не  делала, - простонала  Кристина,  а  я  хмыкнула,  и  достала  телефон. 
- Антон  Антонович,  здравствуйте,  это  Эвива, - деловито  начала  я, - я  нашла  место,  где  была  убита  Анастасия. 
- Давай  сначала, - потребовал  генерал,  и  я  вкратце  рассказала  произошедшее. 
- Тащи  её  сюда, - потребовал  Антон  Антонович, - даю  тебе  право  задержать  эту  особу. 
- Слушаюсь,  товарищ  генерал, - отрапортовала  я. 
- К  пустой  голове  руку  не  прикладывают, - хмыкнул  он,  и  отключился. 
- Вы  задержаны  до  выяснения  обстоятельств, - сказала  я, - пройдёмте. 
- Я  ничего  не  делала! – заорала  Кристина,  театрально  закатила  глаза,  и  свалилась  на  пол. 
- Светлана,  принесите,  пожалуйста,  водички.  Нужно  эту  мамзель  в  чувство  привести. 
- Думаю,  это  сойдёт, - хмыкнула  девушка,  и  схватила  со  стола  банку  с  колой,  миг,  и  сладкая  жидкость  оказалась  на  лице  у  Долговой. 
- Чем  вы  меня  облили? – застонала  Кристина,  а  я  схватила  её  за  руку,  и  поставила  на  ноги.
- Пошли. 
Всю  дорогу  она  твердила,  что  ни  в  чём  не  виновата,  плакала,  но  я  всё  же  доставила  её  генералу,  и  снова  заново. 
- Думаешь,  это  она  убила  Настю? – спросил  меня  Иван  Николаевич. 
Мы  сидели  в  его  просторном  кабинете,  а  Антон  Антонович   допрашивал  Кристину,  закрывшись  с  ней  у  себя. 
- Не  думаю, - ответила  я,  вытянув  ноги, - она  что-то  знает,  стопроцентно,  знает,  но  по  каким-то  причинам  молчит.  А  можно  её  в  камеру  отправить  на  денёк,  чтобы  дар  речи  вернуть? 
- Как-то  негуманно, - хмыкнул  Иван  Николаевич. 
- Негуманно? – расхохоталась  я, - Иван  Николаевич,  что  с  вами? 
Перед  тем,  как  мне  стать  вашей  невесткой,  вы  искали  любой  способ,  чтобы  запихнуть  меня  в  камеру  для  просветления          мозгов.  В  ФСБ  говорить  о  гуманности  вообще  глупо,  учитывая  тот  факт,  что  ранее  в  этих  стенах  пытали  клопами  в  шкафу. 
- То  было  в  прошлом,  сейчас  ФСБ  иные  цели  перед  собой  поставило. 
- Не  смешите, - ухмыльнулась  я,  рассматривая  свои  длинные  ногти. 
- Чай ка  хочешь? – вынул  он  упаковку  пакетиков  из  стола. 
- Спасибо,  но  вы  прекрасно  знаете,  что  я  не  люблю  чай  со  вкусом  заваренной  бумаги, - усмехнулась  я. 
- А  я  выпью, - он  бросил  пакетик  в  чашку, - должен  же  я  соблюсти  этикет. 
- И  этикетом  вы  себя  никогда  не  озадачивали, - усмехнулась  я,  и  дверь  распахнулась. 
- Придётся,  наверное,  её  отпустить, - вздохнул  Антон  Антонович,  входя  к  нам, - у  нас  только  её  показания,  а  признания  нет.  Подписывать  ничего  не  желает,  твердит,  что  не  виновата. 
- Отпускать  её,  что  ли? – посмотрел  на  него  Иван  Николаевич,  наливая  в  чашку  кипяток,  и  потрясывая  пакетиком. 
- Плесни  и  мне  чайку.  Эвива,  будешь? 
- Я  бумагу  не  завариваю, - скрипнула  я  зубами, - вы  её  отпустите? 
- Под  подпиской  отпущу. 
- У  меня  ощущение,  что  она  что-то  знает.  Обыватель  так  себя  не  ведёт.  Сначала  всё  откровенно  рассказала,  а  потом  упёрлась  рогом.  Мол,  ничего  не  знаю,  ничего  не  понимаю.  Как – будто  её  научили,  как  себя  вести. 
- Именно! – хлопнул  по  столу  ладонью  генерал, - тупая  блондинка,  у  неё,  по-моему,  от  диет  уже  мозг  атрофировался,  а  ведёт  себя,  как  зэчка  со  стажем.  Упёрлась  рогом,  и  играет  в  молчанку. 
- Будете  раскалывать? – спросила  я. 
- Она  учёная,  я  не  знаю,  как  заставить  её  говорить. 
- Попробую,  пожалуй,  ещё  разок, - я  встала  с  места,  вышла  из  кабинета,  и  мы  втроём  отправились  к  Кристине. 
- Привет,  давно  не  виделись, - села  я  напротив  её, - послушай 
меня  сюда,  дорогуша.  Я  понимаю,  что  тебя  научили,  как  надо 
разговаривать  с  правоохранительными  органами,  но  и  мы  не  лыком  вязаны. 
- Шиты, - поправила  меня  эта  нахалка. 
- Не  важно, - иезуитски  улыбнулась  я, - боишься  в  тюрьму  попасть?  Тогда  я  тебе  обещаю  камеру  с  клопами. 
- Почему  с  клопами? – побледнела  Кристина. 
- Ты  забыла,  в  какой  организации  находишься?  У  нас  в  качестве  пыточных – шкафы.  А  в  них  клопы,  и  они  кусаются. 
- Вы  с  ума  сошли? – вскрикнула  Кристина, - я  буду  жаловаться. 
- Жалуйся, - улыбнулась  я, - только  потом  твоему  жениху  придётся  тебе  пластику  оплачивать.  После  шкафа  с  клопами. 
Сказать  по  правде,  я  не  так  уж  и  уверена,  что  клопы  могут  изуродовать  лицо  человеку,  но  припугнуть  её  стоит,  чтобы  язык  развязала.  И  она  поверила! 
- Сейчас  же  двадцать  первый  век, - прошептала  Кристина, - не  будете  же  таким  зверством  заниматься?  Это  в  советское  время  издевались! – образованная,  блин! 
- Испанский  сапожок  наденем,  и  на  дыбу  вздёрнем, - пообещала  я, - суд  инквизиции  тут  устроим,  и  ничего  после  этого  нам  не  будет.  Не  устраивают  советские  методы?  Пожалуйте,  средневековые! 
- Уберите  от  меня  эту  сумасшедшую! – заорала  Кристина, - я  всё  расскажу!  Её  Юдифь  зовут! 
- Юдифь? – подскочила  я. 
- Вот  дебильное  имечко! 
- Ты  видела,  как  убивают  Голубеву,  и  ничего  не  сделала? – заорала  я. 
- А  что  я  могла  сделать? – прошептала  Кристина, - вхожу,  а  там  ужас,  эта  ваша  Голубева,  дёрнулась,  и  застыла,  а  та  ко  мне.  Я  заорала,  говорит,  пикну,  прикончит.  Она  дала  мне  тысячу  долларов,  и  сказала,  чтобы  я  молчала,  объяснила,  как  себя  вести. 
- Какая-то  Юдифь  на  нашу  голову, - пробормотал  Антон  Антонович. 
- Я  думаю,  что  это  Элла  Гольдштейн, - сказала  я. 
- Кстати,  о  Гольдштейн, - воскликнул  генерал, - она  не  пересекала  границу. 
- Я  же  говорю! – азартно  крикнула  я, - вы  в  кличку  вдумайтесь!  Юдифь – это  библейское  имя,  а  Элла  еврейка.  Имена – Юдифь,  Есфирь,  Руфина,  и  тому  прочие,  это  всё  из  Библии,  из  ветхого  завета.  Агарь.  У  Брюллова  есть  картина,  « Агарь  убегает  из  дома  Авраама ».  За  точность  названия  не  поручусь,  но  смысл  именно  таков. 
- Ты  меня  день  ото  дня  поражаешь, - протянул  Иван  Николаевич, - что  это  тебя  на  Библию  потянуло? 
- Окрестилась,  вот  и  потянуло.  Интересно.  Значит,  Элла  ни  в 
каком  институте  не  преподаёт?  Ладно,  нанесу – ка  я  ещё  раз 
визит  Маргарите  Викторовне, - я  встала  с  места. 
- А  что  со  мной  будет? – испуганно  спросила  Кристина. 
- Шкаф  с  клопами  за  лжесвидетельствование, - ухмыльнулась  я,  а  девушку  перекосило. 
- Не  переживайте, - улыбнулся  генерал, - шкафы  у  нас  просторные.  Шутка.  Подписку  о  невыезде  подмахнёте,  и  отпустим.  Держите,  подписывайте, - положил  перед  ней  бумагу  и  ручку,  а  я  вышла  из  кабинета,  и  села  в  лифт. 
Погода  на  улице  окончательно  распоясалась,  я  поёжилась,  и,  вспомнив,  что  закончились  сигареты,  подошла  к  ларьку. 
- Блок  « Лючии »,  « Парламент »,  и  « Честерфилд », - сказала  я  продавцу,  и  положила  деньги  на  блюдечко,  а  продавщица  бросила  сигареты  на  прилавок. 
- Шоколадки  у  вас  есть? – спросила  я. 
- Сбоку  смотрите, - лениво  ответила  продавщица, - и  поскорее,  а  то  холодно. 
Я  удивлённо  вздёрнула  брови.  Холодно!  Вообще-то,  это  её  работа,  товар  отпускать. 
- Выбрали? – крикнула  продавщица. 
- Смотрю, - ответила  я, - белую  дайте,  пористую. 
- Держите, - она  бросила  на  прилавок  молочную. 
- Я  же  чётко  сказала,  белую, - возмутилась  я. 
- Белая  одна  осталась,  на  витрине. 
- Так  снимите.  В  чём  проблема? 
- И  какая  разница,  чего  в  рот  запихнуть.  Лишь  бы  было  сладко! – она  бросила  на  прилавок  белую. 
- Может,  вам  и  всё  равно,  а  вот  мне  не  очень, - парировала  я, - почему  я  должна  есть,  что  не  люблю? 
- Вечно,  вы,  богатые,  с  прибамбасами, - прогудела  продавщица, - навешала  колец  на  пальцы,  и  гнобишь  порядочных  людей. 
- Что  вы  себе  позволяете? – я  окончательно  вышла  из  себя, - я 
вам  ничего  не  сделала!  Подошла,  купила  сигареты,  вежливо  попросила  шоколадку,  а  вы  ор  подняли. 
- Надоели!  Сидишь  тут  целыми  днями,  а  всякие  обхамить  норовят. 
- Слушайте,  мне  это  надоело! – рявкнула  я, - я  не  намерена  вступать  с  вами  в  дебаты,  много  чести,  до  свидания, - и  захлопнула  дверцу. 
Развернулась  на  каблуках,  и  прыгнула  в  машину.  Когда 
нахалка-продавщица  выскочила  из  палатки,  чтобы  сказать  ещё 
какую-нибудь  резкость,  я  стартовала  с  места,  и  поехала  по  направлению  салона,  сунув  в  рот  кусочек  шоколада. 
Проскочила  мимо  гаишника,  и  въехала  на  парковку  около  салона. 
- Здравствуйте  ещё  раз, - сказала  я  Юле,  войдя  в  салон, - Маргарита  Викторовна  у  себя? 
- Она,  пятнадцать  минут,  как  окончила  приём,  и  ушла  домой. 
Будет  завтра. 
- Спасибо, - кивнула  я,  и  вернулась  в  машину. 
Только  я  устроилась  в  авто,  и  налила  себе  кофе,  раздался  звон  мобильного.  И  это  был  Марат. 
- Что  хорошего  узнал? – спросила  я,  хлебнув  любимого  напитка. 
- Элла  Гольдштейн  никуда  не  уезжала, - доложил  он. 
- Я  уже  знаю, - вздохнула  я. 
- Она  умерла, - выдал  Марат,  и  я  выплюнула  кофе  на  лобовое  стекло. 
- Что  ты  сказал? – откашлявшись,  просипела  я. 
- Элла  Измаиловна  Гольдштейн  умерла  много  лет  назад.  Я  не  нашёл  причины  смерти,  думаю,  лучше  тебе  съездить  к  её  матери,  и  расспросить. 
- Уже  еду  к  ней, - пробормотала  я,  бросила  телефон  в  сумочку,  и  вдавила  педаль. 
Джип  взвизгнул  тормозами,  и  я  помчалась  по  адресу,  данному  мне  Маратом.  Поплутав  по  переулкам,  въехала  во  дворик,  наверняка,  зелёный  летом  из-за  обилия  деревьев,  а  сейчас  весь  запорошенный  снегом. 
Заперев  машину,  я  поднялась  на  второй  этаж,  и  позвонила  в 
дверь.  Минут  пять  я  топталась  на  площадке,  пока  из  соседней  квартиры  не  выглянул  мужик  с  банкой  пива  в  руках. 
- Чего  ты  тут  раззвонилась?  Этот  звон  у  нас  в  квартире 
слышен!  Человек,  может,  отдыхает,  а  всякие  там  тарарам  устраивают. 
- Я  не  в  вашу  квартиру  звоню, - ледяным  тоном  ответила  я, - где  ваша  соседка?  Вы,  случайно,  не  видели? 
- Домой  она  уже  давно  пришла, - икнул  мужик. 
- Уверены? – допытывалась  я, - почему  тогда  не  открывает? 
- Филька,  ты  с  кем  там  разговариваешь? – из  недр  соседской 
квартиры  послышался  женский  голос,  и  из-за  спины  Филиппа 
выглянула  женщина  в  застиранном,  байковом  халате. 
- Вам  чего  надо-то? – с  хмурым  видом  спросила  она. 
- Она  Маргошку  спрашивает, - икнул  Филипп. 
- Эта  старуха  уже  давно  пришла, - ответила  женщина, - и  никуда  не  выходила,  мы  бы  слышали,  стены-то,  как  из  картона.  Мы  с  ней  вместе  на  лифте  поднимались,  только  она  была  какая-то  странная. 
- Странная? – переспросила  я, - в  чём  заключалась  странность? 
- Бледная,  за  сердце  держалась,  и  всё  что-то  бубнела, - она  это  сказала,  а  мне  в  сердце  змеёй  заползла  тревога. 
Я  бросилась  к  двери,  и  стала  колошматить. 
- Маргарита  Викторовна! – орала  я, - Маргарита  Викторовна! – и  повернулась  к  супругам, - она  у  вас  ключи  не  оставляла? 
- Она  нас  терпеть  не  может, - хмыкнула  женщина, - какие  ключи? 
- А  балкон  у  вас  не  смежный? 
- Смежный,  только  он  с  перегородкой. 
- Можно,  я  перелезу? 
- Мне  из-за  этой  чумички  что,  окна  переклеивать? – буркнула  женщина, - да  иди  ты,  куда  подальше! 
- Вы  спятили? – вскрикнула  я, - при  чём  тут  какие-то  окна?  Жизнь  человека  на  кону  стоит! 
- Если  и  подохнет  старуха,  фиг  с  ней,  а  то  житья  от  неё  никакого.  Представляешь,  она  по  выходным  оперу  слушает! 
- Я  футбол  спокойно  не  могу  посмотреть, - поддакнул  Филипп, - стены  тонкие,  приходится  звук  прибавлять,  чтобы  заглушить.  Представляешь? 
- Представляю, - ошеломлённо  протянула  я, - бедная  Маргарита  Викторовна!  Ваше  счастье,  что  вы  не  мои  соседи,  у  меня  дочка,  будущая  пианистка,  или  арфистка,  или  оперная  певица.  Попробовали  бы  вы  мешать  играть,  я  бы  милицию  вызвала, - и 
я  нажала  на  кнопку  третьей  квартиры  на  площадке. 
- Фря  нашлась! – процедила  женщина,  уперев  руки  в  бока,  и  смерив  меня  уничтожающим  взглядом, - интеллигентка,  блин. 
- Она  нормальная,  а  вы  придурки, - дверь  распахнулась,  и  на  пороге  появилась  молодая  женщина, - заходите,  у  нас  с  Маргаритой  Викторовной  общий  балкон.  Мне  не  жалко  бумаги  на  окнах  ради  жизни  человека. 
- Спасибо  огромное, - я  вбежала  в  квартиру,  и  мы  бросились  на 
балкон. 
Маргариту  Викторовну  я  увидела  сразу,  она  лежала  поперёк  комнаты,  уткнувшись лицом  в  палас,  а  рядом,  на  полу,  покоилась  расколотая  чашка. 
Девушка,  назвавшаяся  Викой,  взяла  было  палку,  чтобы  разбить  стекло,  но  я  её  остановила,  сняла  с  пальца  перстень,  и  разрезала  бриллиантом  стекло.  Аккуратно  выдавив  его,  надела  перстень  обратно,  и  отперла  дверь. 
- Она  умерла? – тихо  спросила  Виктория,  а  я  двинулась  к  Маргарите  Викторовне. 
- Сейчас  посмотрим, - я  коснулась  её  шеи,  и  облегчённо  вздохнула, - живая, - и  позвонила  в  клинику  Макса. 
Я  всегда  теперь  пользуюсь  этой  клиникой,  потому  что  знаю,  что  там  мои  подопечные  получат  соответствующие  уход  и  внимание. 
- Эвива  Леонидовна, - сказала  Марина,  регистраторша, - про  вас  тут  спрашивал  Николай  Павлович,  которого  вы  к  нам  определили. 
- Господи! – вырвалось  у  меня, - я  совсем  про  него  забыла!  Как  он  себя  чувствует? 
- Нормально,  послезавтра  выпишем.  Отличный  клиент,  кстати, - хихикнула  она. 
- Господи! – проворчала  я, - я  сейчас  прибуду, - и  захлопнула  телефон. 
- Бедная  Маргарита  Викторовна, - вздохнула  Виктория,  глядя  на  распластанное  тело, - столько  пережить, - а  я  посмотрела  на  фотографию  молодой,  красивой  девушки,  висящей  на  стене. 
Судя  по  всему,  это  была  Элла. 
Очень  красивая,  веснушчатая,  с  огненными  волосами,  вьющимися,  скорей  всего,  от  природы.  По  себе  знаю,  что  ТАК  волосы  завить  невозможно.  Слишком  уж  они  ровные,  картинные.  Это,  или  парик,  или  от  природы.  Вероятно,  от  природы,  потому  что  у  Эллы  виден  пробор. 
В  то  время,  когда  был  сделан  этот  снимок,  не  было  салонов  красоты,  где  у  вас  в  одно  мгновение  уберут  с  лица  всё  лишнее  на  нём,  прыщи,  и  прочее,  и  сделают  красавицей. 
Помню,  как  ругалась  Аська,  моя  сестра,  когда  она  пыталась  сделать  себе  кудри.  Она  всегда  хотела,  чтобы  волосы  у  неё  вились  так  же,  как  и  у  меня.  Но  природа  не  дала,  и  Аська  где-то  вычитала,  что  лучше  всего  закручивать  на  бумажки. 
Вообще,  бумажки  неплохо  закручивают,  и  выглядят  кудри  более  или  менее  картинно,  если  их  не  расчёсывать. 
Да  только  бумажки  слетают  ночью,  и  ровных  со  всех 
сторон  кудрей  не  получается,  приходится  расчёсывать. 
Но  после  расчёсывания  на  голове  получается  такое!  Аля – Алла  Пугачева!  Только,  если  у  примадонны  всё  гармонично  на  голове,  то  Аська  визжала  на  одной  ноте  после  того,  как  мы  с  маменькой  расчесали  её  белокурые  локоны. 
Моя  сестрица  потом  сутки  носа  из  дома  не  высовывала.  К  счастью,  эти  буйные  кудри  недолговечны,  и  стоят  дыбом,  при  чём  буквально,  волосок  от  волоска,  только  первый  день,  а  на  второй  очень  даже  хорошо  смотрятся. 
Слегка  вьющиеся,  она  их  заколола  на  затылке,  и  убежала,  а  через  месяц  повторила  удавшийся  фокус.  Думаете,  у  Аськи    кукушка  поехала?  Отнюдь!  Просто  ей  подружка  посоветовала  смочить  перед  накручиванием  волосы  в  сахарном  сиропе,  мол,  так  они  крепко  будут  держаться.  И  картинно. 
Только  особенно  картинно  Асюта  орала,  когда  мы,  опять  же,       чесали  её. Слипшиеся,  они  выглядели  красиво,  Асины  кавалеры  ахнули  от  восторга,  а  потом  сироп  расплавился  во  сне,  и  Ася  прилипла  к  подушке. 
Отогнав  ненужные  воспоминания,  я  повернулась  к  Виктории. 
- Вы  имеете  в  виду  смерть  дочери? – спросила  я. 
- Конечно.  Нет  ничего  страшнее,  чем  пережить  ребёнка.  Измаил  Наумович  не  пережил,  а  Инесса  Никифоровна  с  нервным  срывом  слегка,  она  внучку  так  любила,  и  зятя  тоже. 
Но  она  стала  какая-то  странная,  отчуждённая.  А  Маргарита  Викторовна  всё  время  молчала,  мы  думали,  что  ей  всё  равно,  и  это  было  неприятно.  А  потом  я  зашла  к  ней,  пирог  пекла,  а  сахар  кончился.  Не  хотелось  в  дождь  идти  в  магазин,  и  заглянула  к  соседке.  Она  открыла  дверь  вся  в  слезах,  и  я  вспомнила,  что  как  раз  в  этот  день  годовщина  смерти  Эллочки.  Она  мне  буквально  на  шею  кинулась,  плакала,  говорила,  что  не  в  силах  больше  сохранять  каменное  выражение  лица.  Она  долго  молчала,  терпела,  и  в  итоге  не  выдержала.  Она  лишилась  всего,  любимой  дочери,  любимого  мужа. 
- Это  тяжко, - согласилась  я,  поглядев  на  улыбающееся  личико  Эллы, - а  отчего  умерла  Элла? 
- Она  свела  счёты  с  жизнью. 
- Господи,  но  почему? – изумилась  я. 
- Из-за  несчастной  любви, - вздохнула  Виктория,  и  в  этот  момент  в  дверь  постучали, - так  быстро? – удивилась  девушка. 
- Это  частная  клиника, - сказала  я,  направляясь  к  двери. 
- Частная? – дышала  мне  в  спину  Виктория, - но  у  Маргариты  Викторовны  нет  на  это  денег. 
- Не  надо  никаких  денег, - пояснила  я,  и  открыла  дверь, - проходите,  ребята. 
Пожилой  врач  осмотрел  Маргариту  Викторовну,  проверил  на  каких-то  приборах,  и  вздохнул: 
- Инсульт,  и  микроинфаркт, - и  поднял  на  меня  глаза, - Эвива  Леонидовна,  её  как  оформлять? 
- Скажете  моему  супругу,  что  от  меня,  он  поймёт. 
- Ладно, - и  они  вынесли  Маргариту  Викторовну  из  квартиры,  а  я  повернулась  к  Виктории. 
- Так  что  там  насчёт  Эллы?  Вы  что-то  говорили  про  самоубийство?  Давайте  сначала. 
- А  вы  кто? – побледнела  Виктория,  и  я  вынула  удостоверение. 
- Так  что  насчёт  Эллы? 
- Пойдёмте  ко  мне  в  квартиру, - вздохнула  девушка,  и  взяла  ключи  со  столика  в  прихожей. 
Она  заперла  квартиру,  открыла  свою,  и  впустила  меня  внутрь. 
- Проходите, - и  провела  на  кухню, - чайку  хотите?  Ой,  простите.  Вам  на  службе,  наверное,  не  положено. 
- На  службе  алкоголь  не  положено, - усмехнулась  я, - а  от  чая  не  откажусь. 
- Отлично, - Вика  разлила  по  чашкам  крепкий,  ароматный  чай,  достала  из  ящичка  менажницу  с  печеньем,  и  банку  варенья, - угощайтесь,  печенье  сама  пекла,  а  варенье  арбузное. 
- Никогда  не  пробовала, - улыбнулась  я,  покосившись  на  варенье, - но  много  слышала.  А  это  вкусно? 
- Очень, - заверила  меня  Виктория,  и  положила  мне  варенья  в    розеточку, - вы  очень  милая.  Я  всегда  считала,  что  все  сотрудники  ФСБ – сухари. 
- Я  не  совсем  из  ФСБ, - улыбнулась  я,  пробуя  удивительно  вкусное  варенье, - временный  агент. 
- И  ваше  расследование  зависит  от  вашей  карьеры? – спросила 
Виктория. 
- Не  совсем, - засмеялась  я. 
- Ладно,  сейчас  я  расскажу, - пододвинула  Вика  ко  мне  печенье,  вздохнула,  и  сказала, - я  Эллу  не  знала,  но  моя  мама  мне  рассказала. 
Вика  с  детства  боялась  сухую  и  чопорную  Маргариту  Викторовну.  Всякий  раз,  когда  пожилая  женщина  проходила  по  двору,  Вика  пряталась,  а  за  глаза,  с  подружками,  называла  её  бабой-ягой. 
Но  однажды  её  мама  это  услышала.  Она  ничего  не  сказала          при  подружках  дочери,  а  потом,  когда  они  пришли  домой,  воскликнула: 
- Нельзя  так  отзываться  о  человеке! 
- Она  мне  не  нравится, - воскликнула  Виктория, - она  страшная. 
- Она  не  страшная, - сказала  ей  мама,  Ангелина  Васильевна, - она  просто  грустная.  Ей  очень  плохо. 
- А  что  с  ней  случилось? – спросила  Виктория, - от  чего  ей  плохо? 
- У  неё  умерла  дочка.  Элла  была  совсем  молодая, - и  Ангелина  Васильевна  стала  рассказывать. 
Семейство  Гольдштейн  было  самым  образцовым  семейством  в  подъезде.  Интеллигентный  Измаил  Наумович,  всегда  придерживавший  дверь,  и  милая,  добрая  Маргарита  Викторовна. 
Не  менее  приятная  была  и  Инесса  Никифоровна,  частенько  заглядывала  по-соседски,  и  угощала  удивительно  вкусными  пирожками.  Она  вообще  потрясающе  готовила,  и  по  подъезду  неслись  вкусные  запахи,  когда  она  приходила  к  дочери  и  тестю  в  гости. 
А  уж  Эллочку  она  обожала  сверх  всякой  меры,  и  внучка          платила  бабушке  взаимностью. 
Прошло  время,  Элла  выросла,  и  превратилась  в  прелестную  девушку.  За  Эллой  постоянно  ухаживали  парни,  а  потом  появился  и  жених. 
У  Эллы  не  было  подружек,  во  всяком  случае,  Ангелина  их  не  знала,  но  однажды,  возвращаясь  из  магазина,  она  увидела  Эллу,  сидевшую  на  лавочке,  и  горько  плачущую. 
- Что  случилось? – не  смогла  Ангелина  пройти  мимо  соседки, - у  тебя  неприятности? 
- Меня  Яша  бросил, - прошептала  Элла. 
- Твой  жених? – ахнула  Ангелина, - но  почему?  Вы  же  так  любили  друг  друга. 
- Я  сама  не  понимаю,  что  произошло, - жалобно  проговорила  девушка, - ещё  позавчера  мы  нетерпением  ждали  нашей  свадьбы,  а  вчера  он  женился  на  другой. 
- Это  вообще  как? – протянула  Ангелина, - как  можно  так  быстро  всё  оформить?  За  один  день! 
- Связи, - горько  сказала  Элла,  и  только  пуще  заплакала. 
- Не  переживай,  всё  образуется, - сказала  Ангелина, - всё  пройдёт.  Ты  встретишь  другого,  полюбишь,  и  у  вас  родятся  детки. 
Элла,  едва  услышав  о  детках,  буквально  взвыла,  и  Ангелина  перепугалась. 
- Я  беременна, - прорыдала  она, - и  я  больше  жизни  Яшу  люблю. 
Ангелина  опешила,  стала  успокаивать  девушку,  но  та  ещё  пуще  разрыдалась. 
Прошло  время,  Ангелина  практически  не  видала  соседей,  изредка  сталкивалась  с  Маргаритой  Викторовной,  та  вежливо,  была,  как  обычно,  мила  и  приветлива,  словно  ничего  и  не  происходит. 
Однако,  в  конце  концов,  Ангелина  не  выдержала,  и  спросила  напрямик. 
- Как  там  Элла?  С  ней  всё  нормально? – и  Маргарита  Викторовна  прислонилась  к  стене. 
- Она  в  депрессии.  Она  так  любила  Якова,  и  до  сих  пор  любит.  Из  дома  практически  не  выходит,  смотрит  в  потолок.  Она  думала,  что  ребёнок  будет  для  неё  отрадой,  а  малыши  умерли. 
- Малыши? – переспросила  Ангелина. 
- Она  родила  мальчика  и  девочку,  двойню,  но  они  оказались  нежизнеспособны.  Моя  бедная  девочка, - Маргарита  Викторовна  закрыла  глаза, - я  просто  не  знаю,  что  сделать,  чтобы  вернуть  прежнюю  Эллочку,  смешливую  хохотушку. 
И  в  этот  самый  момент,  когда  они  разговаривали,  над  ними  прозвучал  истошный  крик,  и  на  асфальт  спланировало  тело. 
Ангелина  в  ужасе  зажала  рот  рукой. 
На  асфальте,  с  широко  открытыми  глазами,  в  которых  читалось  изумление,  лежала...  Элла. 
Её  рыжие  волосы  разметались  по  тротуару,  а  в  руке  была  зажата  фотография. 
Маргарита  Викторовна  истошно  закричала,  и,  наверное,  минут  пять  орала,  а  потом  упала  в  обморок. 
Ангелина  бросилась  вызывать  врачей,  приехала  милиция,  и,  узнав,  что  у  Эллы  была  депрессия,  и,  исследовав  место  происшествия,  вынесли  вердикт – самоубийство. 
Маргарита  Викторовна  плакала,  казалось,  из  неё  выкачали  весь  воздух,  а  Инесса  Никифоровна  молча  глядела  в  одну  точку. 
Никто  не  мог  поверить  в  случившееся,  даже  Ангелина.  Ей  было  жаль  милую  Эллочку,  всегда  смеющуюся,  и  безудержно  весёлую. 
- Но  я  всё  равно  не  верю,  что  Элла  могла  свести  счёты  с  жизнью, - сказала вдруг  мама  Виктории, - я  уверена,  что  ей  помогли. 
Вика  замолчала,  а  я,  обмакнув  с  печенюшку  в  варенье,  отправила  её  в  рот,  подумала,  и  посмотрела  на  девушку. 
- Почему  твоя  мама  так  думала? 
- Я  не  знаю, - развела  она  руками, - я  не  спрашивала.  Ей  было  неприятно  об  этом  рассказывать,  она  с  такой  тоской  вспоминала  об  Элле,  что  я  постеснялась  спросить. 
- А  поговорить  мне  с  ней  можно? – не  отставала  я. 
- Сейчас  нельзя, - покачала  головой  Вика, - я  отправила  её  в  санаторий  на  месяц,  и  вернётся  она  только  через  неделю. 
- А  позвонить  в  этот  санаторий  можно? 
- Можно, - Вика  достала  мобильный, - записывайте.  Только  не  звоните  после  девяти,  не  будите. 
- Хорошо,  спасибо, - кивнула  я,  допила  чай,  и  покинула  квартиру. 
Надо  съездить  в  больницу,  а  то  некрасиво  получается.  Из-за 
меня  человек  попал  на  больничную  койку,  а  я  даже  не  поинтересовалась его  здоровьем.  Размышляя  над  собственной  чёрствостью,  я  села  в  машину,  и  поехала  в  больничный  комплекс. 
Припарковала  свой  джип,  огляделась  по  сторонам,  и,  увидев 
продуктовый  магазин,  зашла  внутрь.  Хоть  какие-то  то 
приличия  надо  соблюсти! 
- Девушка,  продайте  мне  килограмм  винограда, - сказала  я, - мандаринов  и  апельсинов. 
- Всего  по  килограмму? – уточнила  продавщица. 
- Да, - ответила  я,  получила  фрукты,  и,  прихватив  из  машины  пакет  с  пирожками,  которые  мне  с  утра  дала  Анфиса  Сергеевна,  вошла  внутрь  больницы. 
- Ой,  Эвива  Леонидовна,  здравствуйте, - воскликнула  Марина,  увидев  меня. 
- Как  себя  Маргарита  Викторовна  чувствует? – спросила  я. 
- Ею  занимаются, - улыбнулась  Марина, - а  про  вас  Николай  Павлович  спрашивал. 
- Вот,  я  сейчас  к  нему  и  поднимусь, - сказала  я. 
- Второй  этаж,  двадцать  пятая  палата, - улыбнулась  Марина,  и  я застучала  каблуками. 
Поднялась  по  ступеням,  подошла  к  двери,  и  постучалась. 
- Войдите, - раздался  знакомый  бас,  и  я  заглянула  внутрь. 
- Здравствуйте.  Как  вы  себя  чувствуете? – смущённо  спросила  я. 
- Привет,  красотуля, - заулыбался  Николай  Павлович, - ну,  как,  что  там  с  Новым  годом? 
- Простите? – не  поняла  я. 
- Ты  моим  заказом  занимаешься? 
- Я  думала,  что  после  случившегося  вы  откажетесь  от  заказа, - пробормотала  я, - ведь  я  в  некотором  роде  виновата. 
- Отстань  с  глупостями, - отмахнулся  Николай  Павлович, - сам  полез  в  щиток.  Слушай,  а  что  ты  делаешь  в  выходные?  Давай  куда-нибудь  закатимся. 
- Извините, - робко  улыбнулась  я, - но  я  очень  люблю  своего  мужа,  и  не  собираюсь  ему  изменять. 
- Жалко, - вздохнул  Николай  Павлович, - всегда  всех  самых  красивых  разбирают. 
- Ну,  допустим,  даже  самые  красивые  имеют  право  голоса, - засмеялась  я, - не  думаете  же  вы,  что  девушек  можно  просто  купить? 
- В  моём  случае  всё  именно  так  и  обстоит, - хохотнул  Николай  Павлович. 
- Извините, - смутилась  я. 
- Ничего,  сам  знаю,  что  не  слишком,  мягко  говоря,  эффектен.  Так  что  насчёт  вечера? 
- Вы  не  слышали,  что  ли? – удивилась  я, - я  замужем,  и  у  меня  трое  детей. 
- Так  я  тебе  и  поверил, - зевнул  он, - ладно,  занимайся  заказом,  я  уже  ребят  обзвонил. 
- А  это  вам, - поставила  я  пакет  на  тумбочку, - до  свидания, - и  я  выпорхнула  из  палаты,  не  желая  выяснять  отношения. 
Села  в  машину,  и  стала  набирать  номер  мобильного,  который  мне  дала  Вика. 
- Слушаю, - раздалось  после  непродолжительных  гудков. 
- Здравствуйте, - вежливо  сказала  я, - вы  Ангелина  Васильевна? 
- Точно, - весело  ответила  женщина, - что  вам  угодно? 
- Мне  этот  номер  телефона  дала  ваша  дочь,  Виктория.  Я  из  правоохранительных  органов,  и  расследую  убийство,  но  дело  в  том,  что  к  происходящему  сейчас  имеет  отношение  Элла  Гольдштейн. 
- И  что  вы  от  меня  хотите? – голос  женщины  стал  неожиданно  сухим. 
- Поговорить,  мне  Виктория  сказала,  что  вы  думаете,  будто  Эллу  убили.  Что  она  не  могла  покончить  жизнь  самоубийством. 
- Я  и  сейчас  так  думаю, - тихо  ответила  Ангелина  Васильевна, - кто  вы  такая? 
- Временный  агент  ФСБ, - вздохнула  я, - пожалуйста,  расскажите  мне,  что  знаете.  Что-то  происходит,  и  я  понять  не  могу,  что.  При  чём,  это  что-то  началось  много  лет  назад,  а  несчастная  Элла  попала  под  обстрел. 
- Поговорите  с  соседкой  снизу,  Алевтиной  Михайловной  Старковой,  она  мне  всё  рассказала.  Сама  я  и  не  думала,  не  гадала.  Я  бы  сама  рассказала,  но  мне  некогда,  надо  на  процедуры  идти. 
- Спасибо  вам  огромное, - с  жаром  воскликнула  я, - до   свидания, - и  отключилась. 
Повернула  ключ  в  зажигании,  и  рванула  обратно,  к  дому,  где  жила  Элла. 
Въехала  в  дворик,  заперла  машину,  и  вошла  в  подъезд. 
Соседка  снизу...  Минуточку!  Элла  умерла,  выпрыгнув  со  второго  этажа?  Хотя,  конечно,  всякое  бывает.  И  я  нажала  на  звонок. 
- Кого  черти  принесли? – дверь  распахнулась,  и  моему  взору 
предстала  девочка  лет  десяти. 
- Здравствуйте, - вежливо  сказала  она, - вам  кого? 
- А  мне  нужна  Алевтина  Михайловна, - улыбнулась  я, - она  в  этой  квартире  живёт? 
- Старкова  в  соседней, - сказала  девочка. 
- Диана,  ты  с  кем  там  разговариваешь? – раздалось  из  глубины  квартиры,  и  на  пороге  показалась  женщина  лет  тридцати, - вы  к  кому? 
- Ей  Старкова  нужна, - сказала  Дианочка, - ой,  а  я  вас  знаю, - и  я  невольно  вздрогнула.  В  последнее  время  я  нервно  стала    реагировать,  когда  кто-то  заявляет,  что  знает  меня. 
Хотя...  Неужели  мать  позволяет  ей  смотреть  порнографические  глянцы?  Сильно  сомневаюсь!  И  я  нажала  пальцем  на  звонок  соседней  квартиры. 
- Вы  ведь  Эвива? – спрашивала  девочка. 
- Точно, - кивнула  я, - а  откуда  ты  меня  знаешь? 
- У  меня  есть  одна  подружка,  она  богатая,  журналы  дорогие  покупает.  Мы  такого  позволить  себе  не  можем, и  я  у  неё  читаю.  У  вас  самые  лучшие  статьи.  Остроумные,  грамотно  написанные. 
- Насколько  я  помню,  мы  не  помещаем  фотографий  авторов, - улыбнулась  я. 
- Так  вы  постоянно  мелькаете  в  передачах,  я  вас  часто  по  телевизору  вижу.  А  что  нужно  сделать,  чтобы  стать  такой  же,  как  вы?  Я  хочу  журналисткой  быть. 
- Чтобы  журналисткой  быть,  надо  немереные  деньги  зарабатывать, - поджала  губы  её  мать, - глупая  девчонка. 
- Ты  хочешь  быть  журналисткой? – засмеялась  я,  и  присела  около  девочки  на  корточки, - знаешь  что,  а  я  тебе  помогу.  Ты  не  думай,  не  забуду.  Как  окончишь  школу,  приходи  в  редакцию,  я  большие  связи  имею.  Если  не  передумаешь,  конечно.  Кстати, - встала  я  с  корточек,  и  посмотрела  на  дверь, - вы  вашу  соседку  не  видели?   
- Она  ушла  пол  часа  назад, - хмуро  ответила  женщина, - в  магазин  пошла. 
- Понятно, - я  посмотрела  на  часы,  и  в  этот  момент  в  подъезд  вошла  женщина  средних  лет,  держа  в  руках  хозяйственную  сумку. 
- А  вот  и  она, - воскликнула  мама  Дианы, - Алька,  к  тебе 
пришли  из  издательства. 
- Из  издательства? – ахнула  женщина, - так  вы  будете  меня  печатать? 
От  неожиданности  я  попятилась. 
- Вы  из  издательства  « Аура »? – у  Алевтины  Михайловны  глаза          горели,  как  прожекторы.  Интересно,  что  это  за  издательство  такое,  « Аура »? 
- Она  из  « График  Интертеймент », - доложила  Диана,  горящими  глазами  глядя  на  меня. 
- Откуда? – чувствуется,  бедной  женщине  даже  нехорошо  стало. 
- Спокойно, - решительно  воскликнула  я, - в  данный  момент  я  представляю  интересы  совсем  другой  организации, - и  с  этими  словами  я  вынула  удостоверение. 
- Вы  из-за  Эллы? – ахнула  Алевтина  Михайловна. 
- Верно, - удивилась  я. 
- Пойдёмте, - она  открыла  дверь,  и  впустила  меня  внутрь, - проходите,  присаживайтесь, - она  провела  меня  на  кухню, - хотите  чаю? 
- Спасибо,  но  нет.  Давайте  перейдём  к  делу. 
- Я,  правда,  не  очень  поняла,  представителем  какой  организации  вы  являетесь, - пробормотала  Алевтина  Михайловна, - Дианочка  что-то  там  про  издательство  сказала. 
- Я – главный  редактор, - вздохнула  я,  вдруг  отчётливо  понимая,  что  жить  не  могу  без  своей  профессии.  Писательство  стало  частью  меня,  и  Генриху  я  его  поступка  не  прощу. 
Поганец!  Ненавижу!  Открою  собственное  издательство! 
Медиахолдинг  с  похожим  названием,  и  переманю  его  читателей.  Скот! 
- И  работаете  на  ФСБ? – недоверчиво  проговорила  Алевтина  Михайловна. 
- Я  помогаю  ФСБ, - смущённо  улыбнулась  я, - внештатным  агентом.  Расскажите,  что  вы  знаете  об  Элле. 
- Её  убили, - вздохнула  Алевтина  Михайловна. 
Алевтина  Михайловна  до  сих  пор  вспоминает  несчастную  Эллу.  Милая,  весёлая  девушка,  яркая,  и  вдруг  такое  несчастье. 
Но  за  несколько  дней  до  случившегося  Алевтина  Михайловна,  развешивая  на  балконе  бельё,  услышала  вдруг  плач  сверху. 
Подняла  глаза,  и  увидела  Эллу.  Девушка  курила,  опираясь  на  перила,  и  плакала. 
- Эллочка,  что  случилось? – спросила  Алевтина  Михайловна,  задрав  голову. 
- Всё  в  порядке, - ответила  Элла. 
- Не  в  порядке, - возразила  Алевтина  Михайловна, - я  же  вижу. 
Я  сейчас  поднимусь, - сказала  она,  заперла  квартиру,  поднялась  на  второй  этаж,  и  нажала  на  кнопку  звонка. 
Открыв  дверь,  Элла  тут  же  кинулась  соседке  на  шею,  и  заплакала. 
- Да  что  случилось? – испугалась  Алевтина  Михайловна. 
- Они  живы! – прорыдала  Элла, - понимаете?  Они  живы!  Они  не  умерли! 
- Кто  не  умер? – удивилась  соседка. 
- Дети! – взвыла  девушка. 
- Какие  дети?  Эллочка,  солнышко,  о  чём  это  ты? 
- Дети,  которых  я  родила, - прошептала  Элла,  отстранившись  от  соседки, - мои  двойняшки,  мои  мальчик  и  девочка,  они  не  умерли. 
- Подожди, - оторопела  Алевтина  Михайловна, - как – не  умерли?  Но  ведь  сказали  же... 
- Я  сама  ничего  не  понимаю, - прошептала  Элла,  прислонившись  к  косяку,  и  слёзы  тихо  капали  у  неё  из  глаз, - кому  это  могло  понадобиться?  Зачем?  Яша  меня  бросил  за  несколько  дней  до  свадьбы,  теперь  это.  Но  я  выясню,  кто  это  сделал,  и  зачем.  Боже  мой!  Я  думала,  что  дети  будут  для  меня  отрадой,  напоминанием  о  Яше,  о  моей  безумной  любви.  А  Яша!  Я  так  его  любила,  и  люблю  до  сих  пор.  А  он  так  подло  со  мной  поступил!  Бросил,  ничего  не  объяснив.  Даже  разговаривать  не  захотел.  Что  мне  делать?  Я  хочу  быть  с  ним. 
- Даже  и  не  знаю,  что  тебе  посоветовать, - пробормотала 
Алевтина  Михайловна, - хотя,  нет,  знаю.  Для  начала  разыщи 
детей,  и  пусть  Яков  об  этом  узнает. 
- Точно, - азартно  воскликнула  Элла, - пусть  знает,  что  я  ему  первенца  родила,  мальчика,  сына.  И  потребую  объяснений! 
- Умница! – кивнула  Алевтина  Михайловна, - только  вот  в  голове  никак  не  укладывается!  Как  ты  узнала-то  об  этом? 
- Медсестра  пришла,  рассказала.  Мы  сначала  на  улице  столкнулись,  а  потом  я  из  дома  не  выходила,  а  она  пришла.  И  рассказала,  что  Савченко  Арина,  медсестра,  которая  принимала  роды,  кому-то  отдала  моих  детей. 
Потом  они  выпили  чаю,  поговорили  о  пустяках,  и  Алевтина  Михайловна  ушла.  А  на  следующий  день  она  столкнулась  с  Эллой  во  дворе. 
Как  же  изменилась  Эллочка  за  один  день! 
Это  была  прежняя  Элла,  яркая,  весёлая,  довольная,  на  высоких  каблуках. 
- Я  всё  знаю, - с  улыбкой  подошла  она  к  Алевтине  Михайловне, - я  вам  всё  расскажу,  но  попозже.  Это  ж  надо! 
Ломать  судьбы  людей  из-за  прихоти! – и,  развернувшись  на  шпильках,  пошла  в  подъезд. 
Она  не  собиралась  лишать  себя  жизни,  она  хотела  восстановить  отношения  с  Яковом,  и  в  тот  злополучный  день  Алевтина  Михайловна  опять  развешивала  бельё  на  верёвках. 
- Я  знаю  всё  про  твои  художества! – вдруг  услышала  она  сверху  голос  Эллы,  и  соседка  подняла  голову  вверх, - конечно,  прикрываясь  чином,  удобно  совершать  преступления!  Пусти!  Ты  ответишь  за  это!  Помогите! – и  голоса  затихли. 
Алевтина  Михайловна  занервничала,  она  поднялась  на  второй  этаж,  и  позвонила  в  квартиру  Эллы.  Но  ей  никто  не  открыл. 
Растерянная,  женщина  спустилась  к  себе,  в  этот  момент  раздался  вопль,  крики,  и  она  выскочила  на  улицу. 
Эллу  она  увидела  сразу,  она  лежала,  раскинув  руки,  а  в  кулаке  зажата  фотография. 
Алевтина  Михайловна  с  Ангелиной  Васильевной  втащили  Маргариту  Викторовну,  находящуюся  без  сознания,  в  лифт,  и  уложили  в  квартире  на  диване. 
Приехали  следователи,  и  заявили:  самоубийство. 
- Не  может  быть! – вскрикнула  Алевтина  Михайловна, - она  не  собиралась  сводить  счёты  с  жизнью!  Её  убили! 
- Почему  вы  такие  выводы  сделали? – прищурился     следователь, - кстати,  она  кричала,  когда  падала? 
- Не  кричала, - покачала  головой  Ангелина  Михайловна, - я  точно  знаю,  она  при  мне  падала. 
- Значит,  самоубийство, - сказал  следователь, - если  б  её  убили,  она  бы  орала  от  ужаса,  когда  падала.  Раз  она  не  кричала,  значит,  это,  действительно,  самоубийство.  Тем  более,  вы  говорили,  она  была  в  депрессии  из-за  смерти  детей.  Не  выдержало  сердце  такой  потери. 
- Перестаньте! – вдруг  заорала  Инесса  Никифоровна,  появившись 
на  пороге, - немедленно  прекратите! – затопала  ногами,  и  умчалась  на  кухню,  а  Алевтина  Михайловна  бросилась  за  ней. 
Женщина  упала  на  стул,  и  заплакала. 
- Инесса  Никифоровна, - тихо  сказала  соседка, - у  Эллы  не  было  никакой  депрессии.  Она  мне  рассказала  несколько  дней  назад,  что  случайно  узнала,  что  её  дети  живы.  Кто-то  отнял  у  неё  малышей,  а  она  хотела  справедливости, - и  Алевтина  Михайловна  рассказала,  что  слышала. 
- Вы  уверены? – прошептала  Инесса  Никифоровна,  поднимая  заплаканные  глаза. 
- Абсолютно,  я  всё  сама  слышала. 
- Моя  бедная  внучка! – пуще  заплакала  Инесса  Никифоровна, - кто  это  сделал?  Кто  посмел? 
Милиции  Алевтина  Михайловна  не  рассказала,  что  случилось,  понимая,  что  они  это  расследовать  не  будут,  и  все  эти  годы  молчала. 
- Вот  такие  пироги, - развела  она  руками,  замолчав, - я  потом  и  с  Ангелиной  говорила,  рассказала  ей  всё. 
- Понятно, - кивнула  я,  размышляя, - подождите,  а  фотография? 
- Какая  фотография? – не  поняла  Алевтина  Михайловна. 
- Вы  сказали,  что  у  Эллы  в  руке  была  зажата  фотография,  когда  она  упала.  Что  это  была  за  фотография? 
- На  ней  была  изображена  она  с  Яковом, - вздохнула  Алевтина  Михайловна. 
- А  убийца?  Как  же  он  вышел? – пробормотала  я. 
- Думаю,  на  лифте, - пожала  плечами  Алевтина  Михайловна, - а  потом  через  чёрный  ход. 
- А  вы  откуда  знаете? – поразилась  я, - кстати,  я  кое-чего  не  понимаю.  Элла  упала  со  второго  этажа... 
- Кто  вам  сказал? – подняла  на  меня  глаза  женщина. 
- Что  сказал? 
- Что  она  упала  со  второго  этажа?  Её  скинули  с  крыши. 
- Давайте  разберёмся, - сцепила  я  руки  замочком, - значит,  Элла  упала  с  крыши? 
- Так  милиция  сказала. 
- Вы  сами  сказали,  что  слышали  её  ругань  из  квартиры  на  втором  этаже.  Она  что,  пошла  со  своим  убийцей  на  крышу?  Сказала,  ладно,  убивайте,  и  поднялась  со  своим  убийцей  на  крышу? – прищурилась  я. 
- Вот  в  этом-то  и  заковыка, - вздохнула  Алевтина  Михайловна, - сама  не  понимаю.  Но  кое-что  я  видела,  вернее,  слышала.  Когда  я  звонила  в  квартиру  Гольдштейн,  проехал  лифт,  я  стала  спускаться,  услышала  быстрые  шаги,  и  увидела  распахнутую  дверь  чёрного  хода. 
- Понятно,  убийца  убежал  через  чёрный  ход, - кивнула  я, - но  как,  как  она  поднялась  на  крышу?  Если  только  её  чем-нибудь  не  опоили. 
- Я  пришла  к  тому  же  мнению, - согласилась  Алевтина  Михайловна, - что-нибудь  вкололи,  сделали  из  неё  зомби,  втащили  на  крышу,  и  скинули. 
- Но  тогда  этот  человек  со  связями, - протянула  я, - в  то  время  не  так  просто  было  достать  такое  лекарство.  Ладно,  спасибо,  вы  мне  очень  помогли. 
- А  что  насчёт  моих  рукописей? 
- Давайте,  посмотрю, - согласилась  я,  и  Алевтина  Михайловна  ушла  в  другую  комнату,  а  я  уставилась  в  окошко,  где  мела  метель. 
- Вот,  держите, - принесла  она  толстенную  тетрадь,  и  я  вздрогнула.  Не  хватало  мне  только  каракули  разбирать! 
Но  внутри  меня  ожидал  сюрприз,  листы  были  напечатаны, 
правда,  на  машинке,  но,  по  крайней  мере,  читать  можно  было 
спокойно. 
- Я  вам  позвоню, - кивнула  я,  и  вынула  мобильник. 
Мы  обменялись  телефонами,  и  я  покинула  Старкову,  соображая,  что  делать  дальше.  А  дальше  у  меня  на  очереди  медсестра,  что  принимала  роды  у  Эллы. 
Ох,  она  у  меня  получит! 
Но,  едва  я  забралась  в  машину,  раздался  звон  мобильного,  и  на  дисплее  высветилось – « Макаров ». 
- Здравствуйте,  Артур  Михайлович, - отчеканила  я  трубку,  выезжая  из  дворика. 
- Эвива!  Спасай! – вскричал  он, - умоляю!  Сыграй  Джульетту!  Пока  ты  не  отказала,  встаю  на  колени. 
- И  он  это  сказал,  поёрзав  Мадам  Сижу  в  мягком  кресле, - съёрничала  я, - я  давно  завязала,  отстаньте. 
- Не  могу  отстать, - чуть  не  плакал  Макаров, - все  билеты  проданы,  сущий  аншлаг,  а  Филимонова  капризничает.  Я  тебе  заплачу! 
- Ясное  дело,  я  вам  за  бесплатно  и  слова  не  скажу  на  сцене, - хмыкнула  я. 
- Хорошо  заплачу. 
- Отстаньте  от  меня!  У  меня  корректура! 
- Какая,  на  хрен,  корректура? – вскричал  Макаров, - тебе  нужна  партитура! 
- А  я  сказала,  не  буду,  значит,  не  буду.  Не  заставите! – и  я отключила  телефон. 
Придумал!  Хватит  с  меня  сцены!  Наелась  на  всю  оставшуюся  жизнь!  И  телефон  вновь  ожил. 
- Да! – рявкнула  я  в  трубку. 
- Викуль,  ты  только  не  переживай, - услышала  я  голос  Андрея  Сатаневича,  друга  и  коллегу  Макса, - с  Максимом  всё  порядке,  если  не  считать  пустяков,  типа  сотрясения  мозга,  и  синяков. 
- В  смысле? – опешила  я,  и  заорала  не  своим  голосом, - что  случилось? 
- Макс  в  аварию  попал,  к  счастью,  сильно  пострадала  лишь  машина, - попытался  пошутить  Андрей, - тормоза  отказали. 
- Где  он  сейчас? – вскрикнула  я. 
- В  своём  комплексе,  я  тут  с  ним,  ему  царапины  на  лице  обрабатывают. 
- Я  уже  лечу! – крикнула  я,  и  так  дала  по  газам,  что  покрышки 
взвизгнули. 
Господи!  Что  там  ещё  случилось?  Почему  он  угодил  в  аварию? 
Одолеваемая  этими  мыслями,  я  въехала  на  стоянку,  и  бросилась  в  больницу. 
- Марина!  Где  мой  муж?! – заорала  я  с  порога,  и,  запыхавшись,  затормозила  около  стойки  регистратуры. 
- Вы  ещё  не  ушли? – увидела  я  Николая  Павловича. 
- Не  ушла, - вздохнула  я,  пытаясь  отдышаться, - муж  в  аварию  попал,  и  я  вернулась. 
- Так  вы  не  обманули  меня? – удивился  он, - насчёт  мужа? 
- С  чего  бы  это? – процедила  я, - Марина!  Чёрт  возьми!  Где  Максим? 
- Он  у  Льва  Александровича, - вынырнула  из-под  стойки  девушка, - вы  не  переживайте,  с  ним  всё  почти  в  порядке. 
Выпрыгнул  из  машины,  когда  тормоза  отказали,  даже  не  сломал  ничего,  только  сотрясение  мозга. 
- Боюсь,  третьего  раза  не  миновать, - вырвалось  у  меня,  и  я  бросилась  к  лифту,  вспоминая,  как  в  первые  дни  нашего  знакомства  огрела  Макса  по  голове  вазой.  Тогда  у  него  было  сотрясение. 
Я  поднялась  на  четвёртый  этаж,  и  подбежала  к  двери. 
- Можно? – заглянула  я  внутрь,  и  взвизгнула, - мамочки! 
Лицо  у  Макса  всё  заплыло,  глаз  опух,  и  всё  лицо  было  в  царапинах. 
- Кто-то  мне  о  моих  проделках  говорит!  А  сам? 
- Между  прочим,  дорогуша,  я  по  твоей  милости  в  аварию  попал. 
- По  моей?! – вскрикнула  я, - офонарел? 
- Отнюдь.  Андрюх,  дай  ей  записку  из  кармана  куртки. 
И  Андрей  подал  мне  вдвое  сложенный  листок. 
« Убери  руки  от  моей  Джульетты!  Близость  с  божеством  можно  искупить  только  кровью! » 
- Я  нашёл  это,  прикреплённое  за  дворники,  и  тут  же  попал  в  аварию, - возвестил  Макс. 
- Придурок! – прошептала  я,  и  холодный  пот  потёк  у  меня  по  спине, - нужно  срочно  его  схватить,  пока  он  всех  моих  мужчин  не  перебил! 
- Думаешь,  что  он  на  всех  будет  покушаться? – побледнел 
Андрей, - а  сколько  их  у  тебя  было? 
- Нескромный  вопрос, - хмыкнула  я, - всего  восемь. 
- Сколько? – подскочил  Максим. 
- Ладно,  девять, - вздохнула  я, - ты  девятый. 
- Охренеть! – захохотал  Андрей, - Макс,  слушай,  там,  через  пару  дверей,  дерма-венеролог  сидит.  И  ходить  далеко  не  надо. 
- Идиот! – стукнула  я  Андрея  сумкой,  рассердившись, - я  искала  своё  счастье,  замуж  выходила,  а  если  мужья  хреновые  оказывались,  рога  им  наставляла. 
- Очень  мило, - пробормотал  Максим. 
- Оба  замолчите!  Нужно  их  всех  обзвонить,  и  предупредить. 
- Я  так  и  представляю  эту  картину, - со  скептизмом  заявил  Андрей, - интересно,  как  они  отреагируют,  когда  услышат  подобное? – и  он  согнулся  пополам  от  хохота. 
- Идиоты! – припечатала  я, - а  если  он  и  их  убьёт?  Значит,    так, - стала  я  вспоминать, - Иннокентий  сейчас  в  Австралии,  ему  опасность  не  грозит, - и  я  вынула  мобильник. 
- Что  ты  делаешь? – свирепо  осведомился  Максим. 
- Набираю  сообщение, - ответила  я,  и  написала – « Привет,  это  Эвива  Миленич.  Помнишь  меня?  В  меня  влюбился  маньяк,  и  теперь  истребляет  всех,  кто  спал  со  мной.  Я  не  шучу.  Будь  осторожен »,  и  отправила  сообщение  всем  своим  бывшим. 
- Что  ты  там  отправила? – забеспокоился  Максим. 
- Не  важно, - отмахнулась,  и  в  этот  момент  телефон  взвыл. 
- Слушаю, - ответила  я. 
- Ева,  сладость  моя,  а  что  происходит? – это  был  Дима, - сначала  одно  сообщение,  идиотское  сверх  всякой  меры,  теперь  ты  всякую  чушь  пишешь. 
- Это  не  чушь, - зашипела  я, - я  всем  своим  бывшим  такое  сообщение  отправила.  Это  правда.  На  меня  маньяк  охотится,  вернее,  он  влюблён  в  меня,  и  убил  двадцать  семь  женщин.  По  количеству  моих  лет.  При  чём  последнюю,  когда  ему  не  удалось  Ольгу  Филимонову  на  декорациях  вздёрнуть,  я  помешала,  подвесил  у  меня  в  гостиной  на  перилах.  А  теперь  он  решил  всех  моих  мужчин  в  утиль  отправить,  и  начал  с  законного  супруга.  Тормоза  ему  перерезал  в  машине,  и  теперь  Макс  сидит  с  битой  мордой  в  больнице,  успел  выпрыгнуть.  Подожди,  а  что  за  странное  сообщение  тебе  пришло?  Ты  сказал,  что  до  меня  что-то  пришло. 
- Оно  звучит  так:  убери  руки  от  моей  Джульетты.  Близость  с  божеством  можно  искупить  только  кровью, - процитировал  Дима. 
- Ты  где  сейчас? – испугалась  я, - если  за  границей,  то  там  и  оставайся.  У  Макса  всё  тоже  самое  было  написано  в  записке,  слово  в  слово.  А  потом  тормоза  отказали. 
- Придурок! – прошипел  Дима, - и  не  собираюсь  я  отсиживаться,  пока  ты  там  с  маньяками  сражаешься.  Тем  более,  я  сейчас  в  самолёте,  лечу  в  Москву. 
- Интересно,  как  ты  при  этом  по  телефону  разговариваешь? – зло  осведомилась  я. 
- Так  я  в  личном  самолёте,  не  в  рейсах.  И  вообще,  если  влюблён  в  девушку,  нужно  любимую  цветами  закидывать,  конфеты  и  красивые  безделушки  дарить,  а  не  людей  убивать.  Короче,  я  мчусь  в  Москву,  и  тебе  не  удастся  меня  переубедить, - и  он  отключился. 
- Кретин! – посмотрела  я  на  пищащую  трубку, - ему  тоже  самое, 
что  и  тебе,  прислали, - кивнула  я  Максу, - а  он  в  Москву  рвётся,  меня  защищать, - и  трубка  опять  зазвонила, - слушаю, - нажала  я  на  кнопку. 
- Викуля,  милая,  мне  впору,  в  самом  деле,  приехать  к  тебе,  и  бухнуться  на  колени, - заявил  Макаров. 
- Как  вы  мне... – взорвалась  было  я,  но  в  поток  ярости  ворвалось  благоразумие, - во  сколько? – деловито  спросила  я. 
- Что – во  сколько? – опешил  Макаров. 
- Во  сколько  спектакль?  Мне  же  ещё  нужно  в  костюм  Джульетты  обрядиться,  грим  нанести. 
- Ты  согласна! – издал  вопль  Макаров. 
- Согласна, - ответила  я,  ещё  раз  уточнила  время,  и  распрощалась  с  ним, - кто  в  театр  хочет? – весело  спросила  я. 
- Офигела? – спросил  Максим. 
- У  нас  тут  такое,  а  она  в  театр  собралась! – закатил  глаза  Андрей. 
- Вообще-то,  я  буду  играть, - улыбнулась  я, - и  сейчас  поеду          освежать  память  по  партитуре. 
- Спятила? – осведомился  Максим  нехорошим  голосом. 
- Это  ты  спятил!  Слушай  меня  сюда,  я  думаю,  что  этот  маньяк  посещает  все  премьеры  Шекспира,  и  предполагаю,  что  он  сегодня  будет  в  театре,  и  как-то  себя  проявит.  Понимаешь? 
- Кажется,  понимаю, - протянул  Максим,  и  согласился  со  мной. 
Потом  я  подняла  на  ноги  всех  своих  представителей  родной  милиции,  и  поехала  в  театр,  учить  партитуру. 
Сказать,  что  они  удивились,  ничего  не  сказать.  Я  имею  в  виду,  сотрудников,  актёров.  Поочерёдно  заглядывали  в  гримёрку,  и  тут  же  убегали.  А  Уля  мне  грим  накладывала. 
- С  ума  сойти! – бормотала  она  время  от  времени, - что  это  ты  такой  крён  сделала? 
- Так  надо  было, - улыбнулась  я, - потом  объясню, - и  на  сцену  вышла,  трепеща. 
Зал  никогда  для  меня  не  был  чёрной  ямой,  и  сейчас  я  волновалась  лишь  из-за  маньяка.  Но,  тем  не  менее,  это  не  помешало  мне  сыграть  на  отлично,  и  получить  охапку  цветов  в  конце. 
Я  едва  успевала  принимать  букеты,  и,  взяв  протянутый  мне,  огромный  букет  чёрно-бордовых  роз,  вздрогнула. 
- Не  дадите  автограф,  звезда  Мельпомены? – это  был  Генрих. 
Я  рванула  назад  с  такой  скоростью,  что  чуть  не  сбила  остальных  артистов,  и  помчалась  по  коридору. 
Не  желаю  я  сейчас  с  ним  разговаривать! 
Во-первых,  меня  ждёт  маньяк,  а  во-вторых,  я  ещё  зла  на  него. 
И  с  разбегу  налетела  на  Улю. 
- Куда  ты  несёшься? – удивилась  она. 
- Слушай,  задержи  вон  того  мужчину? – показала  я,  а  сама  помчалась  в  гримёрку,  по  пути  сунув  букеты  охраннику, - пожалуйста,  отнесите  цветы  в  мою  машину, - и  дала  ключи. 
А  сама  юркнула  в  помещение,  повернула  ключ  в  замке,  и  стала  снимать  с  себя  костюм. 
Смыла  с  молочком  грим,  переоделась,  и  всё  это  в  считанные  секунды.  Потом  рванула  на  себя  оконную  створку,  и  прыгнула  прямо  в  сугроб.  Сейчас  сяду  в  машину,  и  буду  смотреть,  кто  будет  выходить.  Я  отчётливо  помню  голос  маньяка,  и  знаю  точно,  что,  увидев  его,  узнаю  мгновенно. 
- Осторожнее, - услышала  я  вдруг  голос,  обернулась,  и  чуть  не  упала. 
Передо  мной  стоял  молоденький  мальчик,  вернее,  не  совсем  мальчик,  он  уже  давно  вырос,  но  он  был  очень  хрупким. 
Блондин,  натуральный,  наивные,  голубые  глаза,  глядящие      
как-то  по-детски,  и  передо  мной  вихрем  пронеслись 
воспоминания. 
Вот,  отыграв  очередной  спектакль,  я  возвращаюсь  в  гримёрку 
с  кучей  букетов.  Падаю  обессилено  на  стул,  и  слышу  стук  в 
дверь. 
- Войдите, - отвечаю  я,  дверь  открывается,  и  входит  парнишка  с  букетиком  гвоздик  в  руках. 
Очень  интересно  был  сооружён  этот  букетик,  стебель  у  красных  гвоздичек  был  наполовину  обрезан,  и  пышным,  изящным  букетиком,  упакованные  в  сеточку,  они  смотрелись  замечательно. 
- Привет, - робко  сказал  он. 
- Привет, - улыбнулась  я. 
- А  это  тебе, - протянул  он  мне  цветы. 
- Спасибо, - приняла  я  букетик, - они  очень  милые. 
- Ты  красавица, - вдруг  выдал  парнишка, - а  меня  Ромой  зовут. 
- Меня,  как  зовут,  ты  наверняка  знаешь, - засмеялась  я, - в  программке  и  на  афишах  прочитал. 
- Ты  ослепительная, - повторил  он. 
- Спасибо  за  комплимент, - я  положила  цветы  на  столик, - я  польщена. 
- Ты  изумительная, - он  вдруг  упал  передо  мной  на  колени,  и  стал  целовать  мне  руки, - красивая,  талантливая,  прекрасная  актриса.  Я  увидел  тебя,  и  погиб.  Ты  моя  Джульетта!  Я  влюбился  в  тебя  без  памяти, - а  я  оторопела,  и  тупо  выслушивала  его  признания,  до  тех  пор,  пока  не  явился  Дима. 
- Какого  чёрта? – спросил  он,  и  я  в  испуге  вырвала  ладони  из  рук  фаната. 
Дима  дико  взбесился  в  тот  момент,  за  шкирку  вытащил  из  гримёрки  Рому,  и  буквально  вышвырнул  его  из  здания,  а  потом  мне  разбор  полётов  учинил. 
С  тех  пор  Рома  постоянно  приходил  на  спектакли  с  моим  участием.  Сидел  в  первом  ряду,  а  потом  дарил  мне  неизменные  гвоздики,  и  уходил. 
Надо  мной  даже  подшучивать  стали,  а  потом,  когда  я  забросила  актёрство,  я  и  думать  забыла  о  нём.  Зато  он  не  забыл. 
Господи!  Он,  с  ума,  что  ли,  сошёл?  Убить  столько  народу! 
- Рома! – пролепетала  я. 
- Ты  должна  была  вернуться  на  сцену,  и  я  этого  добился, -
сказал  он, - они  опять  тебя  позвали. 
- О  чём  ты? – удивилась  я, - меня  позвали  на  один  спектакль,  потому  что  другая  актриса  твоих  выходок  испугалась.  Я  не  люблю  актёрство,  я  люблю  писать.  Ты  хоть  понимаешь,  ЧТО          ты  натворил? 
- Но  ты  Джульетта, - повторял  он,  и  я  вдруг  поняла,  что  не  достучусь  до  его  сознания. 
- Я  не  Джульетта! – ледяным  голосом  повторила  я, - и  сейчас  я  вызову  милицию!  Придурок! 
- Ты  Джульетта! – он  вдруг  захрипел,  и  повалился  на  снег. 
В  испуге  я  попятилась,  и  выхватила  из  сумки  мобильник. 
- Макс!  Макс!  Скорее!  Маньяк  схвачен!  Я  позади  театра! – крикнула  я  в  трубку,  и  в  этот  момент  мне  на  лицо  накинули          воняющую  чем-то  противным  тряпку.  Я  взмахнула  руками,  мобильник  выпал,  и  потеряла  сознание. 
Первое,  что  я  увидела,  это  лицо  Андрея,  а  потом  Макса.  При  чём  при  виде  последнего  содрогнулась. 
- Боже  мой! – застонала  я, - что  со  мной? – и  потрогала   затылок, - мамочки!  Больно!  Что  такое? 
- Тебя  по  голове  оглушили, - вздохнул  Максим, - хорошо,  что  мы  вовремя  подоспели,  а  то  лежать  бы  тебе  трупом  сейчас. 
- Я  ничего  не  понимаю, - пробормотала  я,  садясь  на  диване  в  кабинете  Максима. 
- Сейчас  мы  тебе  расскажем, - кивнул  Андрей. 
- Вы  взяли  Рому? – спросила  я,  и  они  переглянулись. 
- Взяли, - ответил  Максим, - и  тут  же  в  морг  отправили. 
- Зачем? – побледнела  я, - что  произошло? 
- Он  умер  от  разрыва  сердца  после  разговора  с  тобой, - стал  объяснять  мой  супруг, - что  ты  ему  сказала? 
- Ничего  особенного, - растерялась  я, - его  заклинило,  он  без  конца  повторял,  что  я  Джульетта,  на  что  я  возражала,  и,  в  конце  концов,  заорала  на  него. 
- Понятно, - кивнул  Максим. 
- Что  тебе  понятно? – удивилась  я. 
- Отправляйся  домой,  голубушка,  потом  тебе  всё  расскажу.  Живо, - и  он  вывел  меня  из  здания,  но  за  руль  не  пустил. 
Подрядил  одного  человека  из  управления,  который  на  их  стоянке  занят. 
Тот  довёз  меня  до  посёлка,  уехал  на  такси,  а  я  вошла  в  дом. 
Повесила  сумку  и  пальто  на  подругу  Горгону,  между  прочим,  из  чистого  золота.  Это  Димка  её  привёз  ещё  летом,  желая  меня  позлить. 
Мне  на  встречу  выбежали  пекинесы,  мопс,  кошки,  я  стала  их  гладить,  сунула  ноги  в  тапки,  и  пошла  на  кухню. 
- Как  дела? – улыбнулась  Анфиса  Сергеевна. 
- Маньяка  изловила, - обессилено  опустилась  я  на  стул. 
- Господи! – вскрикнула  моя  свекровь, - ты  теперь  на  маньяков  перешла? 
- Ни  на  кого  я  не  перешла, - отмахнулась  я,  и  взяла  из  вазочки  домашнюю  печенью, - так  получилось.  Кстати,  это  тот  маньяк,  что  у  нас  труп  подвесил. 
- Значит,  поймали? – вздохнула  Анфиса  Сергеевна, - хорошо.  Только  ты,  дорогая  моя,  обещала,  что  скоро  будет  домработница,  да  так  что-то  и  ничего. 
- Домработница, - схватилась  я  за  голову, - завтра,  с  утра,  я  решу  этот  вопрос. 
- Надеюсь, - хмыкнула  Анфиса  Сергеевна, - рыбную  запеканку  будешь? 
- Конечно,  буду, - обрадовалась  я,  и  получила  кусок  лакомства. 
Запеканка  оказалась  выше  всяких  похвал,  потом  я  себе  заварила  чашку  крепкого  какао,  с  пеночкой,  взяла  печенья,  и  пошла  в  кабинет,  взяв  сумку  с  бумагами. 
Сначала  я  отправила  Димке  сообщение,  что  маньяк  пойман,  и  опасность  ему  больше  не  грозит,  а  потом  взялась  за  рассказы. 
Над  рассказами  я  просидела  долго,  до  двух  ночи,  и  пришла  к  выводу,  что  с  этим  можно  что-то  сделать. 
Рассказы  была  отличные,  умные,  и  в  них  было  что-то,  что-то  такое,  что  заставляло  задуматься  о  смысле  жизни. 
Оно  было  не  мутной  чушью,  а  хорошо  продуманной  темой,  описанной  просто,  без  лишних  слов,  эффектов,  и  я  не  заметила,  как  пролетело  время. 
- Уже  поздно, - заглянула  ко  мне  Анфиса  Сергеевна, - спать  собираешься  ложиться? 
- Собираюсь, - зевнула  я, - у  меня  тут  совершенно  потрясающие  рукописи,  и  я  не  знаю,  что  с  этим  делать.  Впору  собственное  издательство  открывать. 
- С  тебя  не  убудет, - улыбнулась  свекровь, - впустишь  собак?  Они  попросились. 
- Без  проблем, - ответила  я,  и  углубилась  в  рассказы. 
Потом  я  впустила  животных,  Симка  потёрлась  о  мои  ноги,  и  негромко  тявкнула.  Мол,  возьми  на  руки,  хозяйка. 
- Извини,  подруга,  но  растрясывать  я  тебе  пузо  не  буду, - я  потрепала  её  по  холке, - в  твоём  положении  вредно. 
Да,  скоро  у  нас  появятся  кутята,  маленькие  пекинесики.  Симка  стала  заметно  поправляться,  и  ест,  соответственно,  как  слон. 
А  Себастьян,  папа  будущих  деток,  преданно  хранит  верность  подруге,  они  даже  спят  рядышком. 
- Хочешь  перекусить? – подмигнула  я  Симке,  и  собачка  заливисто  тявкнула,  слово  « перекусить »  ей  хорошо  знакомо. 
- Пошли, - сказала  я,  и  направилась  в  сторону  кухни. 
Симка  побежала  за  мной,  и  получила  порцию  отварной          курятины,  а  я  съела  бутерброд  с  рыбой,  и  отправилась  в  спальню. 
Приняла  холодный  душ,  и,  закутавшись  в  шёлковый  халат,  улеглась  в  постель,  и  взяла  конфету  из  коробки,  прихваченной    с  собой. 
Кайф!  В  дверь  заскреблись,  и  в  комнату  вбежали  Маняшка  и 
Маркиза,  мои  любимицы.  Маняшка,  она  обычная  кошка,  вспрыгнула  ко  мне  на  кровать,  погладилась  мне  о  подбородок,  и  свернулась  клубочком  на  подушке,  а  Маркиза,  шотландская  вислоухая,  под  подушкой. 
Но  сначала  она  сунула  свой  любопытный  нос  в  мои  конфеты,  дёрнула  мордочкой,  и  уткнулась  носом  в  хвост. 
А  я  взяла  с  тумбочки  ноутбук,  сунула  в  рот  шоколадку,  и  вышла  в  Интернет.  Когда  я  прощалась  с  новыми  знакомыми,  я  литературную  группу  имею  в  виду,  Евгения  Андреевна  посоветовала  мне  посмотреть  в  Интернете  учебник  по  стихосложению. 
- Там  очень  подробно  описано,  как  писать  стихотворения, - сказала  она, - при  чём  доступным  языком.  Главное,  чтобы  вы  сами  захотели  править  свои  стихотворения,  а  там  посмотрим.  Вы  приходите  ещё,  не  стесняйтесь.  Мы  не  только  вас  ругаем,  но  и  сами  себя.  Понимаете,  глаз  ведь  всё-таки                « замыливается »,  и  другие  подметят,  что  в  порыве  не  заметил,  не  увидел.  Пушкин,  и  тот,  свои  творения  правил,  а  он  был  гениален,  а  уж  нам  и  подавно  надо. 
Не  очень  я  поняла  насчёт  правки,  но  была  готова  на  неё,  во 
мне  прежде  всего  благоразумие  говорило,  и  на  ходу  взялась  за правку.  Кое-что  получилось,  как  мне  показалось,  а  кое  над  чем  задумалась,  чего-то  мне  всё-таки  не  хватает. 
Но,  прочитав  статьи,  которые  были  выложены  плюс  ко  всему  остальному  на  сайте  стихосложения,  я  поняла,  что  имела  в  виду  Евгения  Андреева. 
Нервно  закурив,  я  отставила  ноутбук,  и  задумалась. 
На  сайте  было  подробное  объяснение,  что  не  правят  свои  стихотворения  только  бездари.  Что,  если  не  получается,  надо  отложить.  Оно  придёт  потом,  неожиданно  придёт,  и  потом  из  этого  получится  конфетка. 
Мне  поневоле  вспомнился  Эдик. 
Вот,  его  маменька  устроила  очередное  собрание  литераторов,  и  мой  муженёк  прочитал  сотый  по  счёту  верлиб. 
Все  заахали,  лишь  я  одна  не  проявила  воодушевления,  и  спросила: 
- А  в  чём  смысл?  Где  сюжет? 
- Сюжет  в  моих  чувствах  к  тебе,  дорогая, - сказала  он, - неужели  ты  не  поняла? 
- Извини,  но  не  поняла, - покачала  я  головой, - по-моему,  стихотворение  стоит  исправить. 
- Исправить? – такой  ужас  прозвучал  в  голосе  Эдика,  и  все  присутствующие  оторопело  посмотрели  на  меня. 
- А  что  в  этом  такого? – пожала  я  плечами, - каждый  поэт  правит  своё  творчество.  Ведь  существует  такая  вещь,  как  вёрстка,  корректура,  редактирование. 
- Дорогая,  это  всё  придумано  для  бездарных  личностей,  которые  сами  ничего  придумать  не  могут,  и  спрашивают  друг  у  друга. 
А  теперь  я  узнаю,  что  верлибы,  которые  строчил  мой  муженёк,  уже  давно  не  в  моде.  Настоящий  верлиб  можно  написать,  только,  получив  соответствующее  образование,  и 
имея  огромный  опыт. 
Верлиб,  или  белый  стих,  это  отсутствие  рифмы,  и,  если  пишешь  такое,  то  стихотворение  должно  быть  написано  простыми,  но  ОЧЕНЬ  красивыми  словами.  Это  вершина  мастерства,  и  ныне  отсутствие  рифмы,  или  « полурифмы »,  уже  потеряли  свою  актуальность. 
Лично  я  за  верлиб  не  возьмусь,  пока  не  уйду  на  пенсию,  не 
хочу  позориться.  Если  сделать,  то  идеально,  а  если  не  получается,  то  лучше  вообще  не  браться,  пока  само  не  придёт. 
Пока  не  достигнешь  вершины  мастерства. 
Вот  Эдик  не  желал  ничего  править,  считал,  что  это  идёт  от  талантливой  души,  и  что  это  грех  исправлять. 
Это  уже  не  талант,  а  полнейшая  бездарность. 
А  что  до  меня,  то  я  согласна  на  правку.  Почему  бы  и  нет? 
За  окном  послышался  звук  подъезжающей  машины,  свет  фар,  и  я,  отодвинув  занавеску,  выглянула  на  улицу.  Это  приехали  Макс  с  Андреем,  и  я  вскочила  с  кровати. 
Натянула  пижамные  брюки,  сунула  ноги  в  домашние  туфли  на  крохотном  каблучке,  и  спустилась  вниз. 
- Привет, - Макс  поцеловал  меня, - слушай,  у  нас  нет  ничего  съестного?  Я  мы  ужасно  голодные. 
- Конечно,  есть, - кивнула  я, - но  еды  вы  не  получите,  пока  мне  всё  не  расскажете. 
- Расскажем,  расскажем, - пробормотал  Макс,  и  они  рванула  на  кухню.  Макс  открыл  дверцу  холодильника,  и  вытащил  оттуда  ветчину,  пирог  с  рыбой,  и  остатки  запеканки. 
- Ну? – я  налила  себе  сока,  и  уставилась  на  них, - слушаю.  От  чего  умер  Рома?  Не  я  же  его  своими  словами  убила! 
- Именно, - вздохнул  Максим,  укладывая  на  куске  хлеба  целую  пирамиду  из  разных  видов  ветчины,  сыра,  солёной  и  копчёной  рыбы,  откусил,  и  стал  объяснять. 
Рома  с  детства  был  болезненным  мальчиком,  легко  внушаемым,  и,  если  он  что-то  решил  для  себя,  то  его  уже  ничто  не  могло  сдвинуть.  Его  просто  заклинивало. 
Он  мог  вдруг  решить,  что  вот  этой  девочке  он  просто  обязан  нравиться,  и  искренне  верил  в  это.  Он  доводил  своё  сознанье  до  абсурда,  а,  если  кто-то  говорил,  вернее,  пытался  объяснить  ему,  что  он  не  так  делает,  Рома  обижался. 
Он  ненавидел  людей  за  это,  и  считал  себя  лучшим. 
Вообщем,  понятное  дело,  психическое  заболевание.  А  его  мать,  вместо  того,  чтобы  помочь  сыну,  просто  наплевала  на  него. 
Она  родила  Рому  только  для  того,  чтобы  привязать  к  себе  мужчину,  но  не  получилось,  и  сын  рос  сорняком. 
Рома  хотел  стать  актёром,  он  всей  душой  любил  лицедейство,  но  денег  поступить  в  институт  у  него  не  было.  Он  не  понимал,  почему  судьба  постоянно  пинает  его,  обижался  на  всех  и  вся.  Его  мать  сама  была  актрисой,  играла  небольшие  роли  в  театре,  и  постоянно  провоцировала  сына. 
Не  поддерживала,  и  растущая  истерика  превратилась  в  манию. 
Так  уж  получилось,  Рома  посетил  спектакль,  в  котором  я  играла  Джульетту,  и  влюбился  в  меня. 
Он  сам  мечтал  сыграть  в  этой  пьесе  Ромео,  и  стал  моим  фанатом. 
Но  я  не  обращала  на  него  внимания,  принимала  букеты,  и  никак  не  реагировала  на  его  чувства.  А  его  это  убивало.  Потом  я  ушла  из  театра,  и  он  решил,  что  из  меня  сделали  такую  же,  как  и  он.  Лишили  сцены,  завидуя  таланту. 
Он  долго  переживал,  а,  когда  переживания  достигли  крайней  точки  кипения,  он  убил  первую  актрису.  А  потом  ещё,  и  ещё. 
Он  считал,  что  расчищает  мне  дорогу  к  сцене,  а  его  мать  случайно  узнала  об  этом,  и  решила  использовать  родного  сына  в  своих  целях,  и  избавилась  от  конкурентки. 
Кстати,  именно  она  оглушила  меня  по  голове,  когда  Рома  с  сердечным  приступом  повалился  на  снег. 
Она  просто  испугалась,  решила,  что  он  мне  успел  сказать,  что 
это  она  ему  одну  из  актрис  подсунула.  Мало  ли,  что  этот  сумасшедший  успел  наговорить,  решила  она,  и  долбанула  меня  кирпичом  по  затылку. 
- Мы  её  схватили,  когда  она  твоё  бесчувственное  тело  в  багажник  запихивала, - вздохнул  Максим,  заглатывая  бутерброд,  и  сооружая  новый. 
- Тебе  повезло, - пробормотал  Андрей  с  набитым  ртом, - что  успела  позвонить.  И  фигли  бы  мы  из  неё  признание  выбили,  если  бы  не  это  всё.  Законов  голубушка  не  знает,  другая  бы  стала  молчать,  а  эта  с  ходу  каяться  начала,  и  все  бумаги  подмахнула  под  шумок.  А  то  предъявили  бы  только  твоё  похищение,  ну,  и  удар  по  голове. 
- А  Рома? – повторила  я, - от  чего  у  него  сердечный  приступ 
случился? 
- А  Рома  так  увлёкся  своей  идеей,  что  у  него  сердце  просто  не  выдержало,  когда  ты  сказала,  что  не  любишь  сцену.  У  него  был  шок. 
- С  ума  сойти! – тихо  проговорила  я,  задумавшись. 
Я  не  хотела  обидеть  Рому,  но,  с  другой  стороны,  он  был            невменяемым. 
- А  как  дела  с  делом  Дьякова? – спросил  Максим. 
- Есть  продвижения, - отмахнулась  я, - ладно,  вы  тут  ешьте,  всё,  что  мне  надо  было,  я  узнала,  а  теперь  пошла  спать. 
- Викуль,  не  переживай, - улыбнулся  Максим, - ты-то  тут  при  чём? 
- Действительно, - пробормотала  я, - просто  неприятно, - и  ушла  спать. 
Утром  я  обнаружила,  что  Макс  никуда  не  ушёл,  спит,  и  в  ус  не  дует,  и  потеребила  его  за  плечо. 
- В  чём  дело? – повернулся  он  ко  мне, - спи,  рано  ещё. 
- А  тебе  на  службу  не  надо? – поинтересовалась  я. 
- Я  больничный  взял, - зевнул  Макс. 
- Надолго? 
- На  неделю.  Как  тебе  перспектива? 
- Давай  сходим  на  балет, - воодушевилась  я. 
- Какой  балет? – ошалел  Максим, - хватит  с  меня  театра! 
- Ты  меня  любишь? – нахмурилась  я. 
- Конечно,  дорогая. 
- Тогда  пошли  на  балет. 
- Не  хочу! 
- Значит,  не  любишь, - надулась  я. 
- Что  ж  ты  такая  упрямая? – Макс  сел  на  кровати, - весь  сон  сбила.  Не  хочу  я  на  балет! 
- Не  любишь, - упрямо  повторила  я. 
- Люблю  всем  сердцем, - воскликнул  Максим. 
- Если  бы  любил,  то  выполнил  бы  любое  моё  желание. 
- Ладно,  пойдём  на  балет.  Я  тебя  обожаю,  и  ради  тебя  согласен  терпеть  балет. 
- Отлично, - обрадовалась  я. 
- А  как  насчёт  морального  ущерба? – прищурился  Макс,  и  стал  меня  целовать. 
Завтракать  мы  спустились  поздно,  я  стала  проверять 
электронную  почту,  а  Макс  вдруг  хлопнул  себя  по  лбу,  и  вышел  из  кухни.  Вернулся  он  с  каким-то  диском  в  руках. 
- Полюбуйся, - протянул  он  мне  носитель. 
- Что  это  такое? – удивилась  я. 
- Включи, - и  я  вставила  диск. 
Экран  на  компьютере  заморгал,  и  появилась  картинка...  я,  голая,  в  объятьях  Димы. 
У  меня  челюсть  с  салазок  соскочила,  а  Анфиса  Сергеевна  выронила  из  рук  сковородку. 
- Что  это  такое? – изумлённо  протянула  я. 
- Листай  дальше, - махнул  рукой  Макс,  и  я  стала  просматривать  следующие  файлы. 
Вот,  мы  с  Димой  выходим  из  его  квартиры  на  Фрунзенской,  вот,  он  мне  засыпает  кровать  лепестками  роз.  Потом  пошёл  Иннокентий,  картинки  из  жизни,  постельные  сцены,  потом  Эдик,  и,  наконец,  Макс. 
Наша  первая  ночь,  опять  же,  сцены  из  жизни,  и  я  в  изумлении  посмотрела  на  мужа. 
- Что  это  такое? 
- Этот  твой  Рома  спятил  окончательно,  снимал  тебя  на  скрытую  камеру.  Установил  в  квартире  Северского,  здесь,  в  твоей  машине,  везде. 
- Псих! – взорвалась  я. 
- Знаешь,  сколько  у  него  этой  порнушки? – хмыкнул  Максим, - уйма! 
- Придурок! – процедила  я, - немедленно  отправьте  всё  в  утиль! 
- Успокойся, - засмеялся  Макс. 
- Успокойся, - фыркнула  я, - какое  право  он  имел  вторгаться  в  мою  личную  жизнь?
И  я  позвонила  в  агентство  по  найму  прислуги.  В  то  самое,  в    которое  обращалась,  когда  ко  мне  отправили  ту  девушку,  убитую  Ромой. 
- Слушаю, - мелодично  ответила  мне  девушка. 
- Здравствуйте, - начала  я, - вы  меня  помните?  Я  Эвива  Миленич,  мы  с  вами  договаривались,  что  вы  мне  пришлёте  претендентку. 
- Я  помню, - вздохнула  девушка, - но  та  девушка  погибла,  насколько  я  знаю. 
- Так  пришлите  ещё  одну.  В  чём  проблема?  Милиция  того 
маньяка  уже  обезвредила. 
- Когда  вам  удобно? 
- В  любое  время. 
- К  часу  дня  устроит? 
- Вполне, - заверила  её  я. 
- Зовут  Ирочка  Маланова  и  Катя  Самитина,  ждите, - и  она  отключилась. 
- К  часу  дня  приедут  Ирина  Маланова  и  Катя  Самитина, - сказала  я  Анфисе    Сергеевне, - я  попытаюсь  вырваться,  но  не  обещаю. 
- Главное,  что  приедут, - отмахнулась  свекровь, - с  остальным  я  сама  разберусь. 
- Ну,  и  ладно, - улыбнулась  я,  допила  свой  кофе,  и  пошла  в  прихожею.  Накинула  шубку,  сапожки,  и  вышла  на  улицу,  где  в  это  время  мела  метель,  и,  закутавшись  в  пушистую  шубку,  побежала  к  машине. 
Марат  без  проблем  выяснил  адрес  больницы,  где  рожала  Элла,  и  я  поехала  туда. 
Заперла  своё  авто,  и,  стуча  каблучками,  вошла  внутрь. 
Никаких  опознавательных  знаков  на  больнице  не  было,  что  меня  крайне  возмутило,  и,  к  своему  удивлению,  я  увидела  громадную  толпу. 
- Извините,  пожалуйста, - обратилась  я  к  крайней  женщине,  но  была  грубо  оборвана: 
- За  мной  будешь. 
- Простите... 
- Я  последняя, - развернулась  ко  мне  женщина, - никто  не  занимал, - и,  понимая,  что  ничего  от  неё  не  добьюсь,  я  обратилась  к  мужчине,  стоящему  впереди. 
- Извините,  пожалуйста,  но  что  здесь  за  очередь? 
- Совсем  тупая,  что  ли? – рявкнула  на  меня  женщина, - талоны  дают  к  ножнику. 
- Простите? – не  поняла  я. 
- И  глухая, - буркнула  женщина, - к  ножнику  талоны. 
- Что  это  за  зверь  такой – ножник? – ещё  пуще  удивилась  я. 
- Вот  убогая.  Он  не  зверь,  а  врач. 
- Уточните  специализацию, - пыталась  я  достучаться  до  её  сознания, - скажите  по-русски. 
- Я  по-русски  и  говорю,  ножник. 
- По-русски, - стала  злиться  я, - по  каким  частям  тела  этот  врач? 
- По  суставам,  деточка, - сказал  пожилой  мужчина,  стоявший  впереди. 
- Так  бы  и  сказали,  ревматолог, - пожала  я  плечами, - а  то  придумали  непонятное,  и  неудобоваримое  слово. 
- А  этот  твой  ревтолог – понятное,  что  ли,  слово? – оскалилась  женщина. 
- Ревматолог, - произнесла  я  по  слогам,  и  до  меня  с  опозданием  дошло, - подождите,  какие  талоны?  Здесь  же  роддом. 
- Был  когда-то,  а  потом  сделали  поликлинику, - пояснил 
пожилой  мужчина. 
- Понятно, - кивнула  я,  и  подошла  к  соседнему  окошечку,  где  очереди  не  было, - здавствуйте. 
- Здрасти, - подняла  на  меня  глаза  женщина,  сидящая  за  стеклом. 
- Мне  нужны  сведения  о  двух  женщинах, - стала  объяснять  я, - одна  здесь  когда-то  работала  акушеркой,  а  другая  рожала.  Это  возможно  выяснить?  Поднять  документы? 
- А  вы  кто  такая? – устало  осведомилась  женщина,  и  я  вынула  удостоверение, - нужно  поднять  старые  документы,  архив.  Обратитесь  к  заведующей,  она  на  пятом  этаже. 
Я  лишь  кивнула,  и  стала  подниматься  по  лестнице. 
Забралась  на  последний  этаж,  и  постучалась  в  дверь  с  табличкой  « Заведующая ». 
- Войдите, - ответили  из-за  двери. 
- Здравствуйте, - потянув  створку,  я  вошла  внутрь. 
- Здравствуйте, - подняла  на  меня  глаза  полная  женщина, - в  чём  дело? 
- Я  из  органов, - показала  я  удостоверение, - можно  поднять  старые  бумаги?  Здесь  когда-то  был  роддом,  и  одна  женщина  тут  родила  двойню.  Мне  нужна  акушерка,  которая  принимала  у  неё  роды, - и  я  назвала  год. 
- В  то  время  я  была  здесь  акушеркой, - сцепила  руки  женщина. 
Вот  это  мне  повезло! 
- Простите,  как  вас... 
- Зинаида  Марковна. 
- Миленич  Эвива  Леонидовна,  очень  приятно, - представилась  я,  и  села  на  стул, - расскажите  мне,  что  вы  сделали  с  детьми  Эллы  Измаиловны  Гольдштейн. 
- Это  кто  такая? – нахмурилась  Зинаида  Марковна. 
- Только  не  делайте  удивлённых  глаз, - рассердилась  я, - вы  прекрасно  помните  Эллу,  красивую,  рыжеволосую  женщину,  родившую  двойню,  мальчика  и  девочку.  Куда  и  почему  вы          дели  детей?  Вы  же  сами  ей  потом  рассказали,  что  дети  живы. 
- Не  правда, - побледнела  Зинаида  Марковна, - я  ей  ничего  не  говорила,  и  я  вообще  не  понимаю,  о  чём  речь. 
- А  вы  знаете,  что  за  лжесвидетельствование  положен  срок? – осведомилась  я. 
- Знаю, - кивнула  она, - и  не  вру.  Я  отлично  помню  молодую 
женщину,  родившую  двойню.  Давно  дело  было,  но  в  память  крепко  врезалась,  потому  что  это  был  мой  первый  опыт  в  акушерской  практике.  И  у  Арины  тоже. 
- Что  за  Арина? – спросила  я. 
- Моя  подруга.  Что  вы  хотите  от  меня  услышать?  Мы  присутствовали  при  родах,  и  роженица,  Элла,  родила  двух  малышей,  мальчика  и  девочку.  Малыши  родились  здоровыми,  никто  и  не  думал  плохого,  но  ночью  они  умерли. 
- А  где  сейчас  эта  Арина? – спросила  я. 
- Она  тоже  тут  работает,  геникологом. 
- Позовите  её, - потребовала  я. 
Зинаида  Марковна  пожала  плечами,  сняла  телефонную  трубку,  и  набрала  номер. 
- Арин,  зайди  ко  мне, - сказала  она  в  трубку, - и  обратилась  ко  мне, - сейчас  она  подойдёт, - и  через  пять  минут  в  кабинет  заглянула  приятная,  худощавая  женщина. 
- Зин,  ты  чего? – спросила  она,  и  посмотрела  на  меня. 
- Сядь, - Зинаида  Марковна  указала  на  стул,  и  женщина  опустилась  напротив  меня. 
- Это  вы  рассказали  Элле  Гольдштейн,  что  её  дети  живы? – задала  я  вопрос  в  лоб,  и  она  отшатнулась. 
- Кто  вы? – прошептала  женщина. 
- Арина...  как  вас  по  отчеству? 
- Владимировна. 
- Арина  Владимировна,  не  надо  отпираться, - вздохнула  я, - мне  всё  известно.  Почти  всё.  А  теперь  ответьте  на  вопросы.  Вы  подменили  детей? 
- Подменила, - прошептала  Арина  Владимировна, - я  так 
испугалась.  Я  думала  вообще,  что  меня  убьют,  но  меня  и  саму 
от  убийства  отвело,  и  жива  осталась. 
- Арина,  о  чём  ты  говоришь? – побледнела  Зинаида  Марковна. 
- Сейчас  я  всё  объясню, - и  Арина  Владимировна  стала  рассказывать. 
Не  думала  она,  конечно,  что  столь  неудачно  начнётся  её  медицинская  карьера,  но,  тем  не  менее,  слов  из  песни  не  выкинешь. 
Эллу  привезли  вечером,  и  тут  же  отправили  в  операционную.  Зинаида  и  Арина  бегали,  выполняя  поручения  доктора,  они  тогда  были  просто  практикантками,  и,  в  конце  концов,  Элла 
родила  двойню.  Мальчика  и  девочку. 
Молодая  мать  была  еле  живая  после  родов,  Арина  следила  за  Эллой,  как  бы  что  ни  случилось,  и  вдруг,  её  останавливает  в  коридоре  женщина. 
Как  она  выглядит  по-настоящему,  Арина  не  знает,  потому  что  в  тот  момент  на  женщине  было  красное  пальто,  рыжий  парик  с  густой  чёлкой,  закрывающей  почти  всё  лицо,  и  чёрные  очки,  тоже  скрывавшие  часть  лица. 
Увидев  эту  женщину  потом  в  настоящем  облике,  она  бы  ни  за  что  не  узнала  бы  её,  а  голос  почти  стёрся  из  памяти. 
- Вы  Арина  Савченко? – спросила  женщина. 
- Да,  а  вы  кто? – удивилась  практикантка, - и  как  вы  сюда  попали  в  такой  час? – а  время  было  за  полночь. 
- Арина,  хотите  денег? – женщина  назвала  сумму,  от  которой  у  той  глаза  на  лоб  полезли. 
- Но  что  я  должна  сделать  за  такую  сумму? – прошептала  Арина,  понимая,  что  её  попросят  сделать  что-то  очень  плохое. 
- Убить  двух  детей, - холодно  сказала  женщина,  и  Арина  отшатнулась. 
- Вы  с  ума  сошли? – пролепетала  она, - я  на  это  не  пойду! 
- Вдвое  увеличиваю  сумму. 
- Ни  за  что! 
- Втрое!
- Нет! – почти  в  истерике  крикнула  Арина. 
- Вчетверо! – и  акушерка  сдалась,  взяла  деньги,  и  пообещала,  что  дети  умрут. 
- Учтите,  если  вы  не  выполните  обещанное,  я  до  вас  доберусь,  обещаю, - и  незнакомка  ушла. 
Арина  была  очень  напугана,  и  в  первый  момент,  когда 
услышала  сумму,  потеряла  самообладание,  но  потом  здравый  смысл  вернулся.  Как  можно  убить  детей!? 
Но,  с  другой  стороны,  она  взяла  крупную  сумму  денег,  и  просто  не  имеет  права  выполнить  обещанное. 
Кругами  ходила  Арина  всю  ночь,  с  каждой  минутой  понимая,  что  не  способна  на  такое  злодейство.  Но,  вдруг,  она  услышала  плач,  и  заглянула  в  палату,  мимо  которой  проходила. 
- Что  случилось? – бросилась  она  к  рыдающей  женщине. 
- Мои  дети!  Мои  мальчик  и  девочка!  Что  с  ними?  Они  не  дышат! – и  Арина  в  испуге  бросилась  к  кроватке. 
Женщина  эта  была  не  обычной  гражданкой,  её  доставили  в  срочном  порядке  из  французского  посольства. 
Жена  какого-то  французского  миллионера,  надо  же  было  такому  случиться,  попала  в  районную  больницу  Москвы. 
Но,  тем  не  менее... 
- Что  с  малышами? – на  ломаном  русском  спрашивала  Жаклин,  так  звали  француженку. 
- Всё  с  ними  в  порядке! – почти  выкрикнула  Арина,  понимая, 
что  вот  он,  шанс,  сохранить  себе  жизнь,  не  совершая  жуткого  преступления. 
Она  подхватила  детей,  и  буквально  бегом  побежала  в  помещение,  где  лежали  дети,  и  поменяла  мёртвых  малышей  на  живых. 
А  утром  малышей  Эллы  принесли  Жаклин,  и  она  плакала,  думая,  что  медсестра  спасла  жизнь  её  детям. 
А  Элла  впала  в  истерику. 
Врачи  еле  успокоили  её,  и  Арина  просто  не  могла  смотреть  в  глаза  бедной  женщине. 
И  долгое  время  она  никак  не  могла  успокоиться,  совесть  каплями  пробивала  брешь  в  душе,  и,  встретив  однажды  Эллу  на  улице,  Арина  бросилась  к  ней. 
Элла  в  первый  момент  не  поверила,  потом  кинулась  на  Арина,  желая  её  придушить,  но  всё  же  взяла  себя  в  руки,  и  на  том  они  расстались. 
- Господи! – Зинаида  Марковна  приложила  руки  к  щекам, - как  ты  могла!  Аринка! 
- На  деньги  позарилась, - вздохнула  Арина  Владимировна, - не  удержалась,  взяла,  и  вот  что  получилось.  Но,  с  другой  стороны,  если  бы  я  этого  не  сделала,  то  их  убили  бы. 
- Вы  спасли  их  своим  поступком, - протянула  я, - их  бы  всё  равно  убили.  Ладно,  до  свидания,  я  с  вами  ещё  свяжусь, - и  спустилась  вниз. 
Села  в  свою  машину,  и  впала  в  задумчивость.  Рыжеволосая  женщина...  имя  Юдифь.  Кому  так  насолила  Элла,  что  с  ней  так  жестоко  поступают?  Почему  её  бросил  Яков  Михайлович? 
Всё  происходящее  меня  изрядно  озадачило.  И,  тем  более,  у  меня  нет  ни  единой  зацепки. 
Стоп!  Есть  зацепка!  Та  самая  Юдифь! 
Ну-ка,  попробуем  всё  сложить.  Григорий  Матвеевич  и  Яков 
Михайлович  решили  пустить  в  оборот  фальшивые  деньги,  но  вовремя  одумались,  и  избавились  от  купюр. 
Но  вот  избавились  ли? 
Григорий  Матвеевич  не  врёт,  я  это  точно  знаю,  я  в  генерале  уверена.  Значит,  Яков  Михайлович  не  сжёг  деньги,  как  обещал,  а  запустил  в  оборот.  Но  все  говорят  про  рыжеволосую  женщину.  В  таком  случае  у  меня  только  один  вывод:  у  Дьякова  сообщница! 
Юдифь  как-то  связана  с  ним,  и  нужно  порыться  в  его  биографии.  Но  вот  один  момент,  никто  не  знает  её  в  лицо. 
Рыжий  парик  с  густой  чёлкой,  красное  пальто,  чёрные  очки,  и  никаких  примет.  Она  сбила  людей  с  толку  ярким  нарядом... 
А  что,  если...  Что,  если  мне  связаться  с  ней,  представиться  фальшивомонетчицей,  и  разоблачить?! 
Идея  неплохая.  Кстати,  если  я  узнаю,  кто  скрывается  под  маской  Юдифь,  то  и  узнаю  мотив,  почему  была  убита  Элла. 
И,  почему  её  лишили  детей. 
План  неплохой,  но  проблема  в  другом.  Как  мне  найти  эту  Юдифь?  Как  попасть  в  эти  круги? 
И,  поразмышляв,  я  набрала  номер  свёкра. 
- Помогите  мне  насчёт  фальшивомонетчицы  Юдифь, - сказала    я, - мне  нужно  найти  её. 
- Её  до  сих  пор  никто  не  нашёл,  столько  времени  продержалась,  а  ты  хочешь  в  один  момент,  щёлк,  и  всё,  в  наручниках,  а  потом  в  тюрьме. 
- Я  понимаю,  что  это  непросто,  но  знаю  точно,  что,  когда  я  её  найду,  я  узнаю,  за  что  она  убила  Эллу  Гольдштейн. 
- При  чём  тут  Гольдштейн?  Ты  вообще  уверена,  что  она – убийца? 
- Почти  уверена, - вздохнула  я, - и  у  меня  есть  подозреваемый  на  эту  роль. 
- Кто? – решительно  осведомился  Иван  Николаевич. 
- Не  скажу,  пока  не  будет  твёрдых  улик. 
- Лучше  скажи,  а  то  хуже  ведь  будет.  Дотянешь,  ещё  прихлопнет. 
- Точно! – азартно  вскрикнула  я, - надо  ловить  на  живца! 
- Не  выдумывай! – испугался  Иван  Николаевич. 
- Вы  не  понимаете!  Делаем  так,  я  сейчас  покупаю  вторую       сим – карту,  оформляю  её  на  подставное  лицо,  сообщаю  вам  номер,  а  остальное  в  ваших  руках.  Нужно  сделать  так,  чтобы  преступный  мир  узнал,  что  появилась  другая  фальшивомонетчица,  из  молодых  да  ранняя,  и  отбивает  кусок  осетрины  у  Юдифь,  фигурально  выражаясь.  При  чём,  по  легенде,  тоже  в  рыжем  парике  и  красном  пальто.  Есфирь!  Такой  будет  псевдоним  моего  живца.  Как  вы  думаете,  как  она  отреагирует?  Особенно,  если  пустить  слух,  что  органы  уже  и  не  понимают,  кто  из  них  что  совершил,  и  обвините  во  всём 
первую,  какую  поймаете.  И  надо  ещё  пустить  слух,  что  Есфирь  проститутка.  Чтобы  подогреть  эту  Юдифь  к  решительным  действиям. 
- Лихая  идейка, - пробормотал  Иван  Николаевич, - а  ты  не  боишься? 
- Я  в  себе  уверена, - хмыкнула  я, - и  иду  покупать  карточку.  Действуйте. 
Весь  день  я  моталась,  занималась  рестораном,  заказом  Николая  Павловича.  Нашла  шансонье,  и  обо  всём  договорилась,  пока  мне  не  позвонил  Иван  Николаевич. 
Я  как  раз  приехала  в  свой  ресторанный  комплекс,  и  улаживала  дела  там.  Проверила  все  закупки,  выдержала  натиск  санепиднадзора,  проинструктировала  повара. 
Всё  к  Новому  году  было  готово,  вот-вот  начнётся  бум,  а  места  в  ресторанах  почти  все  были  расписаны,  но  звонки  не  переставали. 
- Слушай,  я  к  тебе  сейчас  заеду, - сказал  мне  свёкр, - что-то  я  проголодался.  У  тебя  там  не  будет  что-нибудь  вкусненького? 
- Например,  суши? – хохотнула  я. 
- Иди  ты,  знаешь  куда,  со  своей  сырой  рыбой? – возмутился  он. 
- Ладно, - засмеялась  я, - попрошу  принести  нам  пиццу,  с  осьминогом. 
- Я  тебе  дам  осьминога! – засмеялся  он,  и  отключился,  а  я  нажала  на  кнопку  внутренней  связи. 
- Юля,  это  Эвива  Леонидовна, - сказала  я  официантке  из 
пиццерии, - пошли  ко  мне  кого-нибудь  с  пиццей.  Одну  мясную, 
а  другую  сырную. 
- Сейчас  Андрей  принесёт, - сказала  Юля,  и  отключилась,  а  я  занялась  бумагами. 
Андрей  явился  через  пять  минут,  а  вслед  за  ним  и  мой  свёкр. 
- Пицца  с  мясом, - обрадовался  он,  и  набросился  на  еду, - хорошо,  что  не  салат  из  зелени. 
- Салат  вам  полезнее, - хмыкнула  я, - что  интересненького  скажете? 
- Запустил  я  « утку », - вздохнул  Иван  Николаевич, - только  Антон  Антонович  страшно  ругался.  Говорит,  что  тебе  нельзя  ничего  доверить,  что  ты  ищешь  приключений  себе  на  одну  часть  тела,  не  буду  уточнять,  на  какую,  именно,  сама 
понимаешь.  Хорошо,  что  я  ему  сообщил,  когда  уже  всё  сделал,  а  то  ничего  не  получилось  бы. 
- Зачем  вообще  сообщили? – нахмурилась  я. 
- Пришлось  поставить  в  известность,  иначе  никак.  Не  мог  же  я  за  его  спиной  действовать.  Между  прочим,  ты  частное  лицо,  и  твои  заслуги  перед  ФСБ  вряд  ли  учтут. 
- Что,  даже  медали  не  дадут? – ироническим  тоном  поинтересовалась  я, - а  я  так  надеялась! 
- Смейся,  смейся, - хмыкнул  Иван  Николаевич, - это  непрофессионально.  И  я,  как  последний  идиот,  пошёл  у  тебя  на  поводу. 
- Послушайте  меня  сюда,  Иван  Николаевич, - решительно  произнесла  я, - вы  ведь  прекрасно  понимаете,  что  я  не  ради  каких-то  заслуг  рвусь  в  бой.  Я  людям  помочь  хочу. 
- Я  знаю,  что  ты  честная  и  порядочная.  Но  ты  частное  лицо!    Пойми  ты  это,  дурёха! 
- А  что  надо  сделать,  чтобы  официально  стать  вашей  сотрудницей? – прищурилась  я. 
- Закончить  школу  милиции,  и  академию  ФСБ. 
- Однако, - прикусила  я  губу. 
- Вот  тебе,  и,  однако. Ладно,  как  только  с  тобой  свяжутся, 
либо  предпримут  какое-нибудь  действие,  мы  будем  в  курсе.  Держи, - он  протянул  мне  бархатную  коробочку. 
Я  вынула  из  коробочки  серьги,  которые  отдавала  ему,  чтобы  специалист  вживил  в  них  « жучки »,  и  вставила  в  уши. 
- Только  ты  их  не  снимай, - сказал  Иван  Николаевич. 
- Не  сниму,  это  же  на  вторые  дырки, - улыбнулась  я, - меняю  я 
только  длинные  серьги. 
- Тогда  удачи, - и  он  ушёл,  а  я  посмотрела  в  окно,  где  в  это  время  летели  снежинки. 
Не  могу  я  просто  так  сидеть,  и  ничего  не  делать.  Ждать  у  моря  погоды? 
Меня  во  всей  этой  ситуации  интересует  другое:  кто  убил  Анастасию? 
Я  почти  разобралась  с  ситуацией  двадцатилетней  давности,  но  с  Анастасией  мне  непонятно.  Она  была  журналисткой. 
Юдифь  убила  её,  потому  что  та  слишком  много  знала. 
Похоже  на  то.  Но  всё  равно,  мне  кажется,  что  тут  что-то  не  так. 
Почему?  Так  ведь  умерла  Настя  от  инсульта!  Я,  конечно,  могу  предположить,  что  сосуд  разорвался  от  болевого  шока,  но      что-то  не  верится. 
Так  откуда  же  взялось  лекарство?  Кто  ей  его  ввёл?  И  как? 
Или  это  Юдифь,  желая  запутать  следы,  накрутила  сверх  всякой  меры? 
Тело  сейчас  никто  не  выкопает,  да  и  поздно  результаты  анализов  делать,  ничего  не  выявишь. 
И,  главное,  никаких  зацепок.  Совсем.  Что  делать? 
Сигнал  на  столе  заставил  меня  вздрогнуть,  и  я  нажала  на  кнопку  внутренней  связи. 
- Что  такое? 
- К  вам  тут  пришли.  Молодая  девушка, - сказала  секретарша, - говорит,  по  очень  важному  делу. 
- Пусть  входит, - я  села  за  стол,  и  через  минуту  в  кабинет  робко  вошла  светловолосая  девушка. 
- Вы  Эвива? – спросила  она. 
- Чем  могу  помочь? – благовоспитанно  спросила  я. 
- Меня  Рита  зовут,  я  близкая  подруга  Насти  Голубевой.  Вы,  мне  Лика  сказала,  занимаетесь  расследованием  её  гибели. 
- Вы  что-то  знаете? – в  лоб  спросила  я. 
- С  Настей  что-то  странное  стало  твориться,  как  она  в  этот  чёртов  салон  пошла. 
- Салон? – подскочила  я. 
- Да.  Понимаете,  она  же  журналистка,  постоянно  на  ногах,  и,  чтобы  не  возникли  болезни,  типа  деформации  суставов,  она  пошла  в  массажный  салон.  Но  только  она  плохо  стала  чувствовать  себя  после  этих  походов.  Голова  кружилась,  подташнивало. 
Первые  симптомы  появились  после  второго  похода  в  этот  салон.  Девушки  сидели  в  кафе,  наслаждались  кофе  и  пирожными,  и  вдруг  Настя  побледнела,  как  полотно. 
- Что  с  тобой? – испугалась  Рита, - тебе  нехорошо? 
- Что-то,  да, - прошептала  девушка, - тошнит,  и  голова  кружится. 
- Раньше  такое  было? – спросила  Рита. 
- Только,  когда  токсикоз  мучил,  а  он  уже  прошёл.  И  потом,  мне  голову,  как – будто  обручем  сдавило,  и  дыхания  не  хватает. 
- Может,  это  давление? – предположила  Рита. 
- Откуда? – сдавленно  проговорила  Настя, - никогда  давлением  не  страдала! 
- Лучше  сходи  в  поликлинику, - обеспокоено  посоветовала  Рита. 
- Ерунда, - отмахнулась  Настя, - уже  прошло. 
- Но  ты  всё-таки  обратись, - волновалась  Рита, - мало  ли  что. 
Но  Настя  её  не  послушала,  и,  спустя  несколько  дней,  у  неё  опять  случился  приступ. 
- Давление, - сказал  приехавший  врач, - следить  вам  за  собой  надо,  девушка.  Вы  страдали  этим  раньше? 
- Никогда, - прошептала  испуганная  Настя,  и  после  этого  тут  же  кинулась  в  больницу. 
Но  в  больнице  ей  сказали,  что  она  абсолютно  здорова.  На  каких  только  аппаратах  не  исследовали,  но  приступы  продолжались. 
За  несколько  дней  до  смерти  Настя  позвонила  Рите,  и  голос  её  дрожал. 
- Слушай,  мне  кажется,  меня  отравили. 
- И  кому  это  надо? – удивилась  Рита. 
- Я  не  знаю,  мало  ли,  работа  у  меня  такая,  с  криминалом  связанная.  Но  я  думаю,  что  это  с  последним  делом  как-то  связано. 
- Что-то  опасное? 
- Фальшивками  пол  мира  закидали. 
- Тогда  надо  что-то  делать! – воскликнула  Рита, - что  делать? 
- Просто  ума  не  приложу.  Мне  страшно.  Когда  мне  яд  ввели,  просто  ума  не  приложу. 
- Вспоминай,  где  ты  была,  когда  всё  это  первый  раз  началось. 
Думай,  где  тебе  могли  вколоть  эту  гадость. 
- Я  бы  чувствовала,  если  бы  мне  что-то  вкололи.  Я  только  в  салон  хожу,  на  массаж  ступней.  С  моей  работой  надо. 
- Может,  в  этом  салоне? 
- Я  бы  чувствовала, - вздохнула  Настя, - я  тебе  перезвоню,  я  тут  анализы  сдала.  Пока, - и  вскоре  она  умерла. 
Расстроенная,  и  испуганная,  Рита  себе  места  не  находила,  а  потом  решила  съездить  в  поликлинику,  куда  Настя  сдавала  анализы. 
И  предположения  оказались  верны.  Насте  действительно  вкололи  лекарство,  которое,  при  определённом  взаимодействии          с  другими  веществами  вызывало  инсульт. 
- Что  за  салон? – подскочила  я. 
- « Венера ». 
- Спасибо  за  информацию, - подскочила  я,  на  ходу  влезая  в  пальто, - я  просто  жажду  разгадать  эту,  последнюю  загадку.  Вас  подвезти? 
- Спасибо,  не  откажусь, - пробормотала  Рита,  едва  успевая  за  мной, - и  как  вы  бегаете  на  таких  каблучищах?  Это,  наверное,  ужасно  неудобно. 
- Я  уже  привыкла, - улыбнулась  я,  и  буквально  бегом  бросилась  к  машине,  вынимая  ключи,  и  запрыгивая  в  салон. 
- Отличная  машина, - протянула  Рита,  а  я  рванула  с  такой 
скоростью,  что  покрышки  завизжали. 
Я  подвезла  Риту,  а  сама  бросилась  дальше,  забрав  бумаги  у  Риты. 
Но,  когда  я  затормозила  около  салона,  до  меня  вдруг  дошло:  это  же  салон,  где  работает  Маргарита  Викторовна.  Интересно. 
- Здравствуйте, - обратилась  я  к  девушке  за  стойкой, - скажите,  к  кому  ходила  на  массаж  ног  Анастасия  Голубева? – и  показала  удостоверение. 
- К  Маргарите  Викторовне, - сказала  девушка. 
- Спасибо, - кивнула  я,  и  выскочила  на  улицу,  на  метель.   
Прыгнула  в  машину,  и  помчалась  в  больницу,  чтобы  основательно  поговорить  с  Маргаритой  Викторовной.  Есть  у  меня  одно  подозрение,  и  сейчас  я  всё  выясню. 
- Марина, - подбежала  я  к  стойке  регистратуры, - как  там  Маргарита  Викторовна  Суворова? 
- Пришла  в  себя,  но  ей  ещё  долго  лежать, - ответила  девушка, 
и  я  опрометью  кинулась  наверх. 
- Здравствуйте,  Маргарита  Викторовна, - заглянула  я  в  палату, - как  вы  себя  чувствуете? 
- Здравствуйте, - посмотрела  на  меня  старушка, - гораздо  лучше,  спасибо.  Только  как  я  тут  оказалась?  Кто  меня  сюда  определил?  Это  очень  дорогая  клиника.  У  меня  нет  на  неё  денег. 
- Меня  зовут  Эвива  Миленич, - присела  я  на  стул  около  кровати,  и  вытащила  удостоверение. 
- Что  случилось? – в  глазах  женщины  отразилось  удивление. 
- Во-первых, - начала  я, - это  я  вас  сюда  определила,  и  вам  лечение  здесь  будет  абсолютно  бесплатным.  Ни  о  чём  не  беспокойтесь,  только  поговорите  со  мной. 
- Но  о  чём? – испуганно  прошептала  Маргарита  Викторовна. 
- О  вашей  дочери,  Элле. 
- Не  надо, - она  закрыла  глаза, - я  вас  умоляю,  не  надо.  Что  вы  опять  хотите?  Опять  соседка  наболтала?  Как  мне  это  надоело.  Ну,  кому  могла  помешать  моя  единственная  дочь?  Её  все  любили,  и  просто  не  могли  убить. 
- Вы  в  этом  так  уверены? – прищурилась  я. 
- Но  кому  это  надо?  Она  была  ангелом  во  плоти.  Моя   девочка, - у  Маргариты  Викторовны  слёзы  потекли  по  щекам, - я  её  так  любила,  и  мне  так  её  недостаёт. 
- Понимаю, - кивнула  я, - она  была  вам  дорога.  А  вы  помните  Анастасию  Голубеву? 
- Анастасию  Голубеву? – нахмурилась  Анастасия  Викторовна,  кажется,  она  всерьёз  задумалась. 
- Вашу  клиентку, - подсказала  я, - она  к  вам  на  массаж  ступни  ходила. 
- Подожди,  подожди, - стала  припоминать  Маргарита  Викторовна, - журналистка?  За  криминальными  историями,  что,  гонялась?  Но  она  давно  перестала  ходить  ко  мне.  Телефон  отключила,  и  исчезла,  словно  в  воду  канула.  Наверное,  другого  врача  нашла.  Впрочем,  я  не  обижаюсь,  вероятно,  я  что-то  не  так  сделала.  Надо  не  обижаться  на  других,  а  на  себя  со  стороны  посмотреть. 
- Это  правильно, - кивнула  я,  и  задумалась. 
Похоже,  она  не  имеет  ни  малейшего  отношения  к  смерти 
Анастасии.  Но  кто  тогда?  Ведь  это  была  единственная  моя 
версия. 
Моя  версия  лопалась  по  швам,  и  теперь  я  уже  ничего  не  понимала. 
- Выздоравливайте, - вздохнула  я, - и  ни  о  чём  не    беспокойтесь, - я  встала  с  места,  и  покинула  палату. 
Стуча  каблучками,  и,  поправляя  белый  халат,  накинутый  на  плечи,  я  пошла  к  лифту.  Мимо  меня  прошла  пожилая  женщина,  отчего-то  показавшаяся  знакомой,  но  я  не  придала  значения,  и  села  в  лифт. 
Кнопки  замигали,  и  я  прислонилась  к  стене,  глядя  на  бегущие  огоньки,  и  зевнула.  Макс  мне  пол  ночи  спать  не  давал,  и  мои  глаза  закрывались.  Телефонный  звонок  сдёрнул  с  меня  сонливость,  и  я  глянула  на  дисплей.  Маменька. 
- Что  случилось? – вздохнула  я. 
- Вика,  Вика,  скорее  приезжай! – вопила  маман, - Яна  родила!  Я  стала  прабабушкой! 
- Обалдеть! – вскричала  я,  выскакивая  из  лифта, - а  кто  родился? 
- Мальчик, - вздохнула  маман, - мы  так  рады!  И  Датские  уже  приехали.  А  Игорь  от  Яны  не  отходит. 
Ехать  далеко  мне  не  пришлось,  я  просто  бросилась  в  другое  крыло  здания,  в  родильное  отделение. 
Яна  отколола  фортель,  желая  быть  похожей  на  меня,  и  кинулась  в  постель  с  парнем  в  пятнадцать  лет.  И  первая  об  этом  узнала,  конечно  же,  я.  Яна  прибежала  в  слезах,  сказала,  что  влюбилась,  и  я  приняла  огонь  бабушки,  моей  матери,  на  себя.  Вскоре  всё  успокоилось,  а  Макс  устроил  Яну  здесь,  в  клинике. 
- Быстрее  приезжай! – вопила  маменька  в  трубку,  и  я,  выскочив  из-за  поворота,  постучала  пальцем  по  её  плечу,  и  она  чуть  телефон  не  выронила, - ты  меня  напугала!  Так  быстро?  Ты,  была,  что  ли,  здесь? 
- Да,  пострадал  из-за  меня  один, - махнула  я  рукой, - один 
клиент  сунулся  рукой  в  щиток,  и  я  испугалась,  как  бы  этот 
браток  не  снёс  мой  ресторан,  и  пришла  поговорить. 
- И  как? – маман  проявила  участие. 
- Всё  нормально, - улыбнулась  я, - не  отказался  даже  от  заказа. 
- Отлично,  пошли, - она  потянула  меня  за  руку, - Ася  и  Ренат  уже  тут.  Аська,  вообще,  злится. 
- Из-за  того,  что  Янка  её  так  рано  бабушкой  сделала? –
засмеялась  я, - ты-то  не  злилась,  когда  она  сама  Янку и  Аринку  родила. 
- Это  ты  ей  скажи, - хмыкнула  маман,  и  мы  влетели  в  палату. 
Ася  с  недовольным  видом  сидела  на  стуле,  Ренат  стоял  около  неё,  только  папа  с  самым  счастливым  видом  держал  на  руках  малыша. 
- Наконец  я  стал  прадедушкой, - воскликнул  он, - такой  хорошенький. 
- Зато  я  теперь  бабушка! – со  злостью  процедила  Ася, - если  бы  не  ваши  уговоры,  я  бы  этого  Игоря  на  нары  отправила!  В  тридцать  три  года  стать  бабушкой! 
- Тебя  больше  непорочность  родной  дочери  волнует,  или  перспектива,  что  тебя  сделали  бабушкой  в  раннем  возрасте? – прищурилась  я, - лично  я  на  Василинку  так  наскакивать  не  буду,  если  она  в  шестнадцать  лет  в  подоле  принесёт. 
- Вот  посмотрю  я  на  тебя,  когда  это  действительно  случится, - фыркнула  Ася,  вдруг  встала,  и  взяла  младенца  из  рук  отца, - весь  в  Игоря, - вздохнула  она. 
И  в  самом  деле.  Малыш  был  чёрненьким,  в  смысле,  с  чёрными  волосами,  и  чёрными  глазами,  и  хорошенький. 
- Решили,  как  назовёте? – спросила  я,  посмотрев  на  Яну. 
- Я  Игорем  хочу, - улыбнулась  Яна, - Игорь  Игоревич,  звучит  хорошо. 
- Неплохо, - кивнула  я,  услышала  какой-то  шум  из  коридора,  и  в  палату  ворвалось  семейство  Датских. 
Оставив  их,  я  пошла  на  выход,  и  вслед  за  мной  выскочила  маман. 
- Ты  уже  уходишь? – спросила  она. 
- У  меня  дела, - улыбнулась  я, - с  ресторанами  закончить  надо. 
- А  с  журналом  что? 
- Ничего, - вздохнула  я. 
- Викуля!  Что  произошло?  Звонил  твой  Генрих,  ругался,  на  чём  свет  стоит. 
- Плевать  я  хотела  на  него! – фыркнула  я. 
- Он  хочет  с  тобой  поговорить.  Говорит,  что  это  срочно.  Что  не  понимает,  отчего  ты  вдруг  взбрыкнула. 
- Не  понимает?!!! – дико  вскричала  я, - вот  мерзавец!  Я  ему  устрою!  Скотина!  Всего  хорошего! – и  я  помчалась  на  выход,  громко  стуча  каблуками. 
Не  понимает  он!  Не  слушал  плёнку,  что  ли? 
В  бешенстве  я  прыгнула  в  машину,  повернула  ключ  в  зажигании,  и  в  этот  момент  раздался  телефонный  звонок. 
Я  вздрогнула,  вынула  мобильный,  и,  взглянув  на  незнакомый  номер,  приняла  звонок. 
- Слушаю. 
- Эвива  Леонидовна? – услышала  я  хриплый,  мужской  голос. 
- Это  я. 
- Меня  зовут  Южин  Модест  Львович, - представился  мужчина, - моё  имя  вам  о  чём-нибудь  говорит? 
Я  напрягла  память,  размышляя,  где  могла  слышать  такое    сочетание  имени  и  отчества. 
Внезапно  перед  глазами  предстала  вечеринка,  устроенная  в  одном  крупном  ресторане.  Один  спортивный  журнал    праздновал  своё  десятилетие,  и  были  приглашены  представители  лучших  глянцев  Москвы. 
Сначала  была  торжественная  часть,  поздравления,  речи,  а  потом  все  приглашённые  стали  банально  наливаться  элитным  коньяком,  виски,  шампанским,  и  дорогим  вином. 
Закусок  было  огромное  количество,  очень  дорогих,  и  очень  вкусных. 
Я,  в  роскошном  алом  платье,  на  тонких  шпильках,  растерянно    расхаживала  по  залу,  и  не  знала,  куда  себя  девать. 
Я  такие  мероприятия  не  очень  люблю,  и  чувствую  себя  здесь  не  удел.  И,  в  этот  раз,  подойдя  к  столу,  и  набрав  себе  морепродуктов,  кальмаров  в  кляре,  лобстеров,  и  других    закусочек,  я  стала  свидетельницей  одного  разговора. 
- Что,  Южин,  хана  тебе  пришла? – насмешливо  спросил  низенький,  и  совершенно  лысый  тип, - ещё  немного,  и  мы  переплюнем  вас  так,  что  вам  придётся  выметаться  с  рынка. 
- Ещё  другом  назывался, - пробормотал  высокий,  в  молодости,  наверное,  очень  эффектный,  но  сейчас  совершенно  седой,      мужчина, - предал  меня,  а  теперь  ещё  и  пытаешься  с  рынка 
выжить, - и  я  узнала  в  коротышке  виновника  торжества. 
- Дружба  дружбой,  а  денежки  врозь,  дружок, - и  коротышка  с  довольным  видом,  что-то  насвистывая,  пошёл  в  другой  конец  зала. 
- Извините, - повернулся  ко  мне  мужчина, - вы  всё  слышали. 
- Друзья  часто  предают, - улыбнулась  я, - такое  бывает. 
- Вы  так  говорите,  будто  сами  пережили  подобное. 
- К  сожалению,  пережила, - горько  вздохнула  я,  вспомнив  одну  старую  историю,  которую  давно  вычеркнула  из  своей  жизни, - не  печальтесь,  будет  и  на  вашей  улице  праздник. 
- Вряд  ли.  Я  уже  не  молод.  Разрешите  представиться,  Южин  Модест  Львович,  владелец  и  генеральный  директор  журнала 
« Планета  спорта ». 
- Миленич  Эвива  Леонидовна,  заместитель  генерального  директора  и  главный  редактор  « График  Интертеймент ». 
- Я  о  вас  наслышан.  Красивая,  умная,  дерзкая.  Честолюбивая,    а,  главное,  умная,  и  острая  на  язык.  Я  читал  ваши  статьи,  и  скажу  честно,  вы  виртуозно  владеете  пером.  А  какое  у  вас  образование? 
- Никакого, - улыбнулась  я, - вернее,  образование-то  имеется,  театроведческое,  а  литературного  нет. 
- Удивительный  самородок, - вздохнул  Модест  Львович. 
Всё  это  пронеслось  перед  моими  глазами,  и  я  воскликнула: 
- Конечно,  помню.  Что-то  случилось? 
- Случилось, - горько  вздохнул  Модест  Львович, - спасите  меня! 
Мне  просто  больше  не  к  кому  обратиться. 
- Да  что  произошло? – испугалась  я, - где  вы  сейчас? 
- Стою  в  пробке.  Ехал  к  вам  в  ресторан,  но  решил  сначала  позвонить. 
- Я  сейчас  буду, - воскликнула  я,  и  отключилась. 
Физически  с  ним,  похоже,  всё  в  порядке.  Что  тогда  случилось? 
Я  въехала  на  стоянку,  и  вбежала  в  помещение. 
- Эвива  Леонидовна, - остановила  меня  официантка, - вас  спрашивали, - и  она  указала  на  столик,  где  сидел  Модест  Львович. 
- Здравствуйте, - подошла  я  к  нему,  и  села  на  стул, - как  вам  кухня? 
- Замечательная.  И  вино  превосходное, - Модест  Львович    грустно  улыбнулся. 
- Так  что  же  у  вас  случилось? – спросила  я,  подзывая  официанта, - принеси  мне  мартини, - и  юноша  принёс  мне  фужер. 
- Мне  конкретная  хана, - вздохнул  Модест  Львович, - Петр  решил  меня  добить,  и  мой  последний  выпуск  до  сих пор  лежит  на  прилавках.  Помогите! 
- Да  я-то  чем  могу  помочь? – удивилась  я. 
- Я  выяснял,  вы  внештатно  сотрудничаете  с  двумя  глянцами,  географическим  и  криминальным.  Напишите  статью!  Я  готов упасть  перед  вами  на  колени,  лишь  бы  вы  мне  помогли. 
« Жёлтая »  пресса  уже  пишет  о  нас,  что  мы  вот-вот  обанкротимся.  Нам  нужна  помощь  профессионала. 
- У  меня,  правда,  своих  забот  хватает, - вздохнула  я. 
- Я  вас  умоляю!  Заплачу  высокий  гонорар! 
- Подождите!  Подождите! – воскликнула  я, - но  я  же  ничего  не  понимаю  в  спорте!  Ничего!  Максимум,  на  что  я  способна,  это  бегать  по  утрам,  ну,  в  детстве  ещё  в  футбол  с  мальчишками  играла.  А  теория!  Я  в  этом  не  смыслю! 
- Я  всё  объясню.  Нужна  обзорная  статья  на  главную  обложку.  Я  дам  материал,  а  уж  вы  сделайте  из  него  конфетку.  Как-то  так  получается,  что  Петр  перехватывает  всю  информацию  за  несколько  дней,  и  наш  журнал  уже  и  брать  не  стали.  Откуда  он  узнаёт? 
- Значит,  среди  ваших  сотрудников  есть  стукач, - вынесла  я  вердикт. 
- Вот  поэтому  я  и  прошу  о  помощи. 
- А  если  он  и  мою  статью  сдерёт? – прищурилась  я, - знаете,  есть  у  меня  идея. 
- Какая? – у  Модеста  Львовича  сразу  глаза  загорелись. 
- Все  материалы  переправляете  мне  на  емайл,  я  сделаю  пробный  макет,  и  отправлю  в  типографию.  Вы  только  поставьте  всех  сотрудников  в  известность,  и  сделайте  так,  чтобы  мерзавец  узнал  мой  емайл. 
- Вы  думаете... 
- Думаю, - кивнула  я, - уверена. 
- Так  вы  согласны? 
- Согласна, - вздохнула  я,  понимая,  какого  дала  маху. 
Я  не  собираюсь  связываться  со  спортивным  глянцем,  не  было  такого  в  моих  планах. 
Но,  тем  не  менее,  я  согласилась,  и,  условившись  обо  всём,  поднялась  к  себе  в  кабинет. 
Надо  купить  всяких  вкусностей  к  Новому  году,  размышляла  я,  поднимаясь  по  ступенькам,  а  заодно  и  подарков  Василинке. 
Я  уже  давно  думаю,  что  бы  такое,  особенное,  ей  подарить. 
Впрочем,  куклы  и  мягкие  игрушки  у  неё  есть.  А  подарю  я  ей 
домик,  и  книгу  в  роскошном  переплёте. 
Есть  у  меня  одна  идея. 
Я  вошла  в  кабинет,  села  за  стол,  и  вынула  мобильный. 
- Здравствуйте,  Клара, - сказала  я, - помните  меня? 
- Эвива, - радостно  воскликнула  девушка, - здравствуйте.  Нам  привезли  труды  Монтеня.  Будете  брать?  Я  знаю,  если  что-то  стоящее,  то  нужно  сначала  к  вам  обращаться. 
- Спасибо, - обрадовалась  я, - я  сегодня  же  приеду  за  Монтенем.  Но  сейчас  меня  другое  интересует.  У  вас  есть  скандинавские  сказки?  Нужна  красивая,  и  дорогая  книга.  Про  эльфов,  троллей.  Чтобы  было  очень  красиво  и  красочно. 
- Старые  книги  не  были  красочными, - вздохнула  Клара, - впрочем,  есть  у  меня  кое-что  на  примете.  Я  вам  перезвоню,  и  отложу  Монтеня. 
- Спасибо, - вздохнула  я,  и  отключила  телефон. 
А  ещё  куча  шоколадок,  которые  так  любит  Василюша. 
Я  стараюсь  не  давать  ей  сладкого,  но  она  с  воем  выпрашивает  мороженое,  и  шоколадки,  но  она  больше  всего  на  свете  обожает  Новый  год. 
Я  всегда  покупаю  гору  шоколадок,  конфет,  и  прочих  вкусняшек  ей  на  праздник. 
И  ещё.  Я  хочу  её  в  этом  году  сводить  на  « Щелкунчика »  в  Большой  театр.  Пора  приучать  малышку  к  искусству. 
Надеюсь,  она  полюбит  балет  так  же,  как  люблю  его  я. 
А  красивая  новогодняя  сказка  будет  к  месту. 
Я  вытянула  ноги,  стянув  сапожки  на  каблуках,  и  включила  компьютер.  А  потом  набрала  номер  Марата. 
- Привет,  друг, - заявила  я,  одновременно  проверяя  свой  почтовый  ящик, - на  мой  почтовый  ящик  должна  быть  совершена  хакерская  атака,  и  я  прошу  тебя  за  этим  проследить. 
- Хакерская  атака? – переспросил  Марат,  удивившись, - опять  во  что-то  влезла? 
- Лишь  человеку  помогаю, - усмехнулась  я, - никакого  криминала. 
- Хоть  на  этом  спасибо, - хмыкнул  Марат,  и  отключился,  а  я  занялась  бумагами. 
Закончив  с  бумажной  рутиной,  я  натянула  сапожки,  выключила 
свет,  компьютер,  взяла  сумочку,  и  спустилась  в  зал. 
Народу  было  много,  я  оглядела  зал,  и  вышла  на  улицу,  где  в  это  время  завывал  ветер,  и  опустилась  темнота. 
Москва  в  фонарях  выглядела  как-то  по-особому,  но  только  новые  фонари  мне  категорически  не  нравятся.  Они  светят  каким-то  оранжевым  светом,  а  прежние  фонари  были  оттенком  светлее,  но  естественнее  и  приятнее  глазу. 
Одолеваемая  самыми  разными  мыслями,  я  ехала  по  трассе,  иногда  бросая  взгляд  на  отсвет  фонаря,  в  свете  которого  мелькали  снежинки. 
Я  въехала  в  посёлок,  едва  различая  дорогу  от  неиствующей  метели,  вкатила  машину  в  гараж  и  поднялась  по  ступенькам. 
Весь  дом  был  ярко  освещён.  Я  вошла  в  тёплую  прихожею,  опустилась  на  табуретку,  скинула  сапожки,  и  сунула  ноги  в  домашние  туфли. 
- Здрасти, - возникло  передо  мной  милое  личико  с  голубыми  глазами,  и  русыми  волосами. 
- Здрасти, - удивилась  я, - а  вы  кто? 
- Убирайся  отсюда,  нахалка! – это  был  голос  Анфисы  Сергеевны,  и  я  крайне  удивилась. 
- Что  происходит? – спросила  я. 
- Катюха  какую-то  штучку  спереть  попыталась,  но  попалась  сразу. 
- Пошла  вон! – Анфиса  Сергеевна  толкнула  в  прихожую  другую  молодую  девушку.  Вульгарно  накрашенную,  с  перманентом  на  волосах,  и  безвкусно  одетую. 
- А  фигли  и  надо!  Старая  карга! – окрысилась  девица, - наворовали  денег  у  простого  народа,  буржуи! 
- Что  тут  происходит? – ледяным  тоном  осведомилась  я,  вставая  с  табуретки, - Анфиса  Сергеевна! 
- Воровка  пришла  в  домработницы  наниматься, - сердито  воскликнула  моя  свекровь, - стащила  кольцо  у  тебя  из  шкатулки. 
- Наворовали  у  простого  народа  денег! – орала  Катерина, - уроды! 
- Пошла  вон! – Анфиса  Сергеевна  буквально  выпихнула  девицу  за  дверь. 
- Куртку  отдайте! – взвизгнула  девица,  и  я,  взяв  из  рук  Анфисы  Сергеевны  одежду,  кинула  Катерине. 
- Буржуи! – выплюнула  девица,  и  убежала,  а  я  сняла 
телефонную  трубку. 
- Мальчики, - вкрадчиво  сказала  я  охранникам,  сидящим  на  въезде, - сейчас  одна  девица  выйдет,  что  к  нам  наниматься  приходила.  Проследите  за  тем,  чтобы  она  ушла,  и  больше  не  пускайте. 
- Есть! – ответили  на  том  конце  провода,  и  отключились,  а  я  посмотрела  на  притихшую  девушку. 
- А  ты? 
- Что – я? – испугалась  она, - я  ничего  не  делала,  и  Катькиных  методов  не  поддерживаю.  А  я-то  думала,  почему  её  с  прежних  работ  выгоняли. 
- Резюме!  Живо! – рявкнула  я. 
- Чего? – испугалась  девица. 
- Резюме!  Рекомендации! – рассердилась  я. 
- Чего? – продолжала  тупить  девица,  и  я  взбеленилась. 
- Хватит  идиоткой  прикидываться! – заорала  я,  озверев  не  на  шутку, - или  ты  тоже  воруешь? 
Девица  попятилась,  а  я  сжала  кулаки. 
- Успокойся,  Викуль, - улыбнулась  Анфиса  Сергеевна, - чего  ты  разбушевалась? 
- Я  не  позволю  всяким  сучкам  на  вас  налетать! – разозлилась  я. 
- Викуль,  расслабься.  Пойдём,  накормлю  тебя  пирогом.  Твой  любимый,  вишнёвый.  И  я  шоколада  сварила. 
- А  резюме? – нахмурилась  я. 
- Резюме  у  Иры  в  порядке,  вернее,  его  совсем  нет.  Она  из  деревни  приехала,  и  её  сразу  к  нам  направили.  Девушка  положительная  со  всех  сторон,  я  уже  звонила  на  бывшие  места  работы. 
- Ладно, - остыла  я, - кофе  хочу,  пирога,  и  шоколада. 
- Пошли.  Я  рыбу  пожарила, - и  она  повела  меня  на  кухню. 
- Я  только  переоденусь, - сказала  я,  и  стала  подниматься  по  лестнице. 
Переоделась  в  домашнюю  одежду,  и  спустилась  вниз. 
Иру  я  застала  на  кухне,  она  накрывала  на  стол,  и  я  обессилено  опустилась  на  стул. 
- Какая  у  вас  хорошая  бабушка, - вздохнула  Ира. 
- Это  моя  свекровь, - улыбнулась  я. 
- Свекровь? – вытаращила  глаза  девушка,  и  я  кивнула. 
- Разве  так  бывает? – прошептала  девушка, - чтобы  свекровь  так 
к  невестке  относилась?  Она  о  вас  заботится,  как  о  родной. 
- Анфиса  Сергеевна – исключение  из  правил, - хмыкнула  я, - она  очень  добрая,  и  решила,  что  если  её  свекровь  тиранила,  то  меня  она  тиранить  не  будет. 
- Все  бы  были  такие, - тихо  проговорила  девушка,  и  умолкла. 
Входная  дверь  хлопнула,  раздались  голоса,  и  на  кухню  влетели  Мирослава  с  Фридой,  а  за  ними  Макс  и  Иван  Николаевич. 
- Привет,  любимая, - Макс  чмокнул  меня, - как  дела?  На  балет  идём? 
- На  балет? – удивилась  я,  и  хлопнула  себя  по  лбу, - я  забыла!  Замоталась,  закрутилась. 
- Зато  я  не  забыл, - улыбнулся  Макс, - вуаля, - и  он  положил  на  стол  два  билета, - « Жизель ». 
- Макс,  милый,  ты  что  это? – удивилась  я. 
- Сейчас  поужинаем,  и  пойдём, - кивнул  мой  милый  супруг,  а  Иван  Николаевич  весь  ужин  изумлённо  на  него  косился. 
Растерянная,  но  довольная,  я  помчалась  наверх,  надела  новое  бархатное  платье,  чёрное,  и  очень  красивое,  сунула  в  пакет  туфли,  ноги  в  сапожки,  накинула  шубку,  и  мы  поехали. 
Сказать,  что  я  была  удивлена,  ничего  не  сказать. 
Макс  же  не  любит  искусство!  А  уж  балет  он  и  вовсе  не  переваривает.  И  тут  такой  зигзаг. 
Но,  тем  не  менее,  я  с  удовольствием  просмотрела  два  акта,  а  Макс  едва  сдерживал  зевоту,  у  него  это  на  лице  было  написано.  Выражение  было  такое. 
В  антракте  мы  пошли  в  буфет,  съели  по  паре  пирожных.  Макс  заметно  повеселел,  передышка  ему  была  по  вкусу,  и  на  обратном  пути  я  всё  же  спросила: 
- С  чего  вдруг  ты  повёл  меня  на  балет? 
- Северский, - коротко  ответил  Макс,  а  я  секунду  переваривала  услышанное,  и  скрипнула  зубами. 
- Хорошо,  что  ты  мне  это  сказал  до  балета,  а  то  я  бы  никуда  не  поехала.  Макс,  милый,  тебе  никогда  на  Диму  не  стать  похожим.  Он  действительно  любит  балет,  и  всегда  держал  меня  за  руку  во  время  действия,  и  я  чувствовала,  как  холодеют  его  пальцы  и  чуть  дрожит  рука  в  трагические  моменты.  Понимаешь? 
- Нет,  не  понимаю, - зло  сказал  мой  супруг, - я  не  понимаю,  что 
такого  особенного  в  этом  балете,  и  что  ты  нашла  в  этом 
упыре! 
- Ничего  я  в  нём  не  нашла, - усмехнулась  я, - ревнивый  дурак! 
Ты  мне  такой,  какой  ты  есть,  нравишься. 
- Ты  сломаешься, - процедил  Максим, - когда  вокруг  постоянно  такой  мачо  крутится,  не  удержишься,  и  убежишь  к  нему. 
- Макс,  прекрати! – сурово  велела  я, - если  бы  я  хотела,  я  бы  давно  к  нему  убежала,  а  не  тебе  рожала  детей. 
- Я  должен  тебе  верить, - вздохнул  Максимом, - но  всё  равно  мучает  ревность.  Как  твоё  расследование? 
- Иван  Николаевич  пошёл  у  меня  на  поводу,  и  получил  нагоняй  от  начальства.  Но  ничего,  скоро  я  поймаю  преступницу. 
- Понятно, - засмеялся  Макс, - ты  неисправима. 
- Само  собой, - хмыкнула  я,  и  замолчала. 
Какой  же  он!  Неужели  он  не  понимает,  насколько  он  жалок,  когда  начинает  выкидывать  вот  такие  вот  фокусы? 
Сначала  тренажёр  установил,  мускулы  накачать  себе  пытается,  теперь  вот  балет. 
Я  молча  смотрела,  как  летят  снежинки,  и,  когда  мы  приехали,  пошла  на  кухню,  и  налила  себе  кофе. 
- Малыш, - обнял  меня  сзади  Максим, - может,  поднимем  в  стране  демографию? 
- Демография,  говоришь? – засмеялась  я,  и  поставила  чашку  на  стол, - давай  ударим  по  демографии, - и  обвила  его  шею  руками,  а  он  подхватил  меня  на  руки,  и  понёс  в  спальню. 
Звонок  раздался  ночью,  я  спала,  и  сквозь  сон  услышала  Венский  вальс.  Штрауса  я  поставила  недавно,  и  не  сразу  сообразила,  что  это  мобильный. 
Макс  заворочался,  а  я,  накинув  халат  на  голое  тело,  босиком  выскочила  в  коридор. 
- Слушаю. 
- Ты  что  делаешь,  падла? – раздалось  на  том  конце  провода, - Юдифь  тебя  за  это  по  головке  не  погладит.  Пулю  в  мозг  захотела? 
- Кто  это? – ледяным  тоном  осведомилась  я. 
- Человек  Юдифь,  сука!  Давай  разберёмся!  Нечего  заработок  у  нас  отнимать,  сама  сиди  за  свои  штучки.  Короче,  ждём  тебя  в  селе  Павлово,  это  по  Ярославской  дороге,  завтра,  в  три  часа, -
и  он  отключился. 
Попались!  Я  возликовала,  чуть  до  потолка  не  подпрыгнула,  и  юркнула  обратно  в  комнату. 
Макс  спал,  и  я  умостилась  у  него  под  бочком,  и  мгновенно  уснула. 
Но  я  не  дура,  сим – карту  выкину,  чтобы  они  не  могли  меня  засечь.  Я  не  хочу,  чтобы  они  что-нибудь  сообразили,  и  заловили  меня  раньше  времени. 
Своё  утро  я  начала  с  холодного  душа,  потом  одела  короткую,  леопардового  цвета,  юбку,  леопардовый  жакет,  леопардовые  шпильки,  и  взяла  леопардовые  сумочку,  пальто,  и  шляпку. 
Макс  даже  опешил,  когда  увидел  меня,  и  в  его  взгляде  я  прочитала  восхищение. 
- С  добрым  утром,  мой  сладкий, - чмокнул  меня  Максим,  пододвинул  овсянку,  и  налил  кофе. 
- А  ещё  кофе  есть? – вошла  на  кухню  зевающая  Мира, - ужас,  всю  ночь  тараторила. 
- Я  слышала,  как  ты  вчера  уезжала, - кивнула  я,  принимаясь  за  овсянку, - срочный  вызов? 
- Точно, - зевнула  девушка, - Лика  заболела,  ангина,  и  голос  сел.  Пришлось  мне  за  неё  рубрику  вести,  ничего,  зато  потом  отдохну,  когда  Лика  выздоровеет.  Ох,  пригласили  бы  меня  на  какую-нибудь  передачу! 
- Чем  тебе  радио  плохо? – засмеялась  я,  прихлёбывая  кофе, - с  чего-то  же  надо  начинать. 
- Я  уже  начала, - улыбнулась  Мирослава, - но  и  продолжение  должно  быть.  Сначала  радио,  потом  телевидение,  ну,  и,  соответственно,  институт. 
- Ты  когда  документы  пойдёшь  подавать? – спросила  я. 
- Я  уже  подала.  В  МГУ  на  журфак,  в  ИЖЛТ,  и  в  ЛИТинститут  имени  Горького. 
- Что  такое – ИЖЛТ? – спросила  я. 
- Институт  журналистики  и  литературного  творчества,  на  факультет  редакторского  дела  и  периодики. 
- Аристократка  до  мозга  костей, - улыбнулась  я, - три  образования!  Обалдеть! 
- Я  ещё  и  четвёртое  планирую,  хочу  быть                ювелиром-оценщиком,  или,  даже  лучше,  ювелиром-химиком.  Оно  более  обширное. 
- Ну,  ты  дала, - улыбнулась  я. 
- А  почему  бы  и  нет?  Напишу  диссертацию,  химия  под  собой  некую  прочность  подразумевает. 
- Умница, - кивнула  Анфиса  Сергеевна,  и  поставила  на  стол  блюдо  с  буше, - ешьте.  Ты,  Мирочка,  умница.  Вроде  и  всеобщей  славы  хочешь,  и  думаешь  о  будущем. 
- Главное,  не  стать  вечной  студенткой, - вздохнула  я. 
- И  не  собираюсь, - хмыкнула  Мира, - я  буду  заочно  учиться. 
- А  сейчас  что  делать  будешь? – заинтересовалась  я, - в  данный  момент? 
- Сначала  пойду  досыпать,  а  потом  поваляюсь,  почитаю, - зевнула  Мира, - завтра  у  меня  дневной.  Кстати,  Фридка  хотела  тебя  попросить,  чтобы  ты  посмотрела  её  доклад  по  истории  искусств,  им  по  истории  задали. 
- Гляну, - кивнула  я, - у  меня  сейчас  иные  задачи, - и  я  вышла  в  прихожею. 
Ясное  дело,  я  не  собираюсь  ждать  трёх  часов,  поеду  прямо  сейчас.  Попрошу  Марата,  чтобы  он  мне  на  одежду  « жучок »  прицепил,  и  рвану. 
Вот,  только,  мне  нужен  помощник,  а  то  мало  ли  что,  и  я  вспомнила,  конечно,  об  Аське. 
Схватив  со  столика  ключи  от  машины,  я  выскочила  во  двор,  забралась  в  своё  любимое  авто,  и  поехала  в  один  магазинчик,  где  торгуют  дорогой,  но  детской  одеждой. 
Я  однажды  случайно  заглянула  в  этот  магазин,  и  несказанно  удивилась.  Там  были  короткие  юбки,  топы,  вообщем,  уйма  непотребных  шмоток.  А  продавщица  сказала  мне,  что  это  одежда  для  девочек. 
Право,  я  сначала  опешила,  а  потом  рассердилась. 
Как  на  это  учителя  смотрят?  Почему  они  позволяют  носить  детям  короткие  юбки?  В  моё  время,  если  юбка  выше  колена,  родителей  в  школу  вызывали. 
Тем  не  менее,  только  там  я  найду  полоску,  именуемую  юбкой,  розового  цвета.  А  во  что  ещё  вырядить  Аську? 
Заодно  возьму  и  себе  красную. 
И  я  затарилась  по  полной. 
Купила  нам  по  юбке,  топы,  кружевные  кофточки,  кружевные  чулки,  себе  красное  пальто,  Аське  розовое.  Парики,  рыжий  и  каштановый.  И  ввалилась  к  Аське  в  особняк. 
- Не  очень  я  тебя  понимаю, - пробормотала  удивлённая  сестра, - что  ты  от  меня  хочешь? 
- Поехать  со  мной.  Вырядимся,  как  проститутки,  и  рванём  туда.  Одежда – маскировка,  чтобы  в  любой  момент  можно  было  отбрыкаться.  Это  глухая  деревня,  я  посмотрела  по  компьютеру,  даже  её  обозначения  нет. 
- Понятно, - Ася  накрутила  на  палец  белокурый  локон, - ты  в  своём  репертуаре.  И  с  чего  ты  решила,  что  я  соглашусь? 
- Что,  отпустишь  родную  сестру  чёрту  в  зубы? – усмехнулась  я. 
- Шантажистка, - фыркнула  Ася, - ладно,  давай  сюда  свои  шмотки.  Ох,  и  ни  фига  себе!  Досточтимая  мать  четверых  детей,  и  в  такой  юбчонке! 
- Одевай, - сурово  велела  я,  и  через  пять  минут  мы  стали  похожи  чёрте  на  кого. 
Мы  как  раз  красились,  когда  к  нам  вошла  Асина  свекровь,  и  так  и  застыла  с  открытым  ртом. 
Аська  ничего  не  сказала,  нацепила  парик,  я  тоже,  и  мы  выбежали  на  улицу. 
- Поедем  на  моей, - деловито  заявила  моя  сестра, - в твоём  алом  джипе  мы,  как  бельмо  на  глазу, - и  мы  сели  в  серебристый 
« Бентли ». 
- Думаешь,  твоя  машина – не  бельмо  на  глазу? – ухмыльнулась  я, - особенно,  в  глухой  деревне. 
- По  крайней  мере,  она  не  такая  яркая, - и  Ася  двинула  в  путь. 
- Для  начала  заедем  к  Марату,  он  нам  « жучки »  даст, - сказала  я,  и  мы  двинулись  к  математику  домой.  Насколько  я  знаю,  Марат  сейчас  дома,  и  с  его  матерью  я  всё  же  сумела  наладить  отношения. 
Теперь  я  часто  заезжаю  к  Марату  за  консультацией,  и  милейшая  Ангелика  Александровна  часто  угощает  меня        чем-нибудь  безумно  вкусным.   
- Викуля, - расплылась  в  улыбке  Ангелика  Александровна,  увидев  нас  на  пороге, - заходи.  А  это  кто? 
- Моя  сестра,  Ася. 
- Асенька, - кивнула  Ангелика  Александровна, - заходите,  девушки.  Марат, - крикнула  она  вглубь  квартиры, - Вика  пришла. 
- Привет, - вышел  в  прихожею  Марат, - опять  за  своё?  И  сестру  втянула?  Давайте  туфли. 
- Какие  туфли? – заволновалась  Ангелика  Александровна, - не  надо  ничего  снимать. 
- Наоборот,  надо, - улыбнулась  я,  стаскивая  с себя  сапог,  и  протянула  его  Марату, - держи. 
- На  сапоге,  если  вас  схватят,  в  последнюю  очередь  будут 
« жучки »  искать,  а  я  прослежу,  где  вы. 
- Викуля! – всплеснула  руками  Ангелика  Александровна, - ты  совсем  своей  жизнью  не  дорожишь. 
- Я  за  справедливость, - вздохнула  я. 
- Пойдёмте,  напою  вас  кофе, - и  она  направилась  на  кухню,  а  Марат  забрал  наши  сапоги,  и  скрылся  в  своей  комнате,  а  мы  отправились  на  кухню. 
- Садитесь,  девушки, - улыбнулась  Ангелика  Александровна, - и  отведайте  шоколадных  пирожных.  Как  дела,  Викуля? 
- Ничего,  потихоньку, - вздохнула  я,  пробуя  удивительно  вкусное  пирожное,  а  Ася  лишь  слюну  сглотнула. 
- Асенька,  угощайтесь, - кивнула  Ангелика  Александровна. 
- Я  на  диете, - вздохнула  она. 
- Господи! – всплеснула  руками  Ангелика  Александровна, - да  куда  уж  дальше  худеть?  И  так,  как  тростиночка,  и  ещё  больше  мучаешь  себя. 
- Худенькой  в  наше  время  быть  красиво, - улыбнулась  Ася, - впрочем,  так  было  всегда.  Извините,  если  что  не  так. 
- Мне  всё  равно, - махнула  рукой  Ангелика  Александровна, - мне  моя  полная  фигура  нравится.  И  я  не  понимаю,  зачем  все  так  рвутся  похудеть.  Викуля,  бери  ещё.  Ты  вот  не  особо  озадачиваешься,  но  и  не  полнеешь. 
- Я  бегаю, - улыбнулась  я, - занимаюсь  гимнастикой,  конным  спортом,  танцами,  а  она, - кивнула  я  на  сестру, - задницу  поднять  не  может,  ленивица.  Хоть  бы  скандинавской  ходьбой  занялась,  на  худой  конец. 
- Господи!  Зачем? – удивилась  мать  Марата, - только  себя  мучить.  Не  понять  мне  вас,  девушки,  да  ладно,  у  каждого  своё  мнение. 
- Кстати,  приходите  к  нам  на  Новый  год, - сказала  я, - и  пусть  Марат  свою  невесту  берёт, - но  Ангелика  Александровна  вдруг  засмеялась. 
- Знаете  главный  секрет  взаимоотношений  между  свекровью  и 
невесткой? – спросила  она. 
- И  какой? – заинтересовалась  я. 
- Они  должны  говорить  на  разных  языках,  и  не  знать  языка  друг  друга, - улыбнулась  она, - о  чём  мне  с  Машенькой  спорить?  Она  испанка,  с  манерами,  они  с  Маратом  друг  другу  понравились.  Я  не  знаю  испанской  культуры,  и  я  даже  не  могу  накричать  на  неё. 
- На  культуру? – хмыкнула  я. 
- На  невестку, - и  мы  засмеялись. 
- Держите  обувку, - вошёл  на  кухню  Марат, - я  всё  сделал. 
- Нам  пора, - вскочили  мы,  и  покинули  гостеприимную  квартиру. 
- Милая  женщина, - отметила  Ася,  когда  мы  спускались  в  лифте. 
- Ты  не  видела  её,  когда  она  пыталась  мне  своего  Марата  сосватать, - хмыкнула  я. 
- Мама  рассказывала, - хихикнула  Ася, - какой  ей  разгон  устроила.  Как  ты  пробила  её  броню? 
- Я  умею  подбирать  к  людям  ключики, - ухмыльнулась  я, - главное,  нащупать  у  человека  слабое  место,  и  ударить  по  нему.  А  потом  пожалеть,  но  исподволь,  аккуратно,  чтобы  человек  не  обиделся.  Истерик  и  больной  на  голову  этого  не  поймёт,  а  с  такими  людьми  лучше  и  не  связываться,  у  них  комплекс.  Их  остаётся  только  пожалеть.  А  нормальный  человек  всё  взвесит,  выслушает,  и  оценит.  Конечно,  он  тоже  может  разругаться,  поистерить,  но  нормальный  никогда  не  станет  замыкаться,  он  поплачет,  и  успокоится.  А  психованный  скажет:  теория  дебильных  душеведов! 
- Всё-таки  ты  умная, - вздохнула  Ася. 
- Я  не  умная,  просто  логика  зверская, - усмехнулась  я. 
- Тем  более.  Умный  никогда  не  скажет,  что  он  умный,  он  этого  боится,  так  же,  как  и  талантливый  не  скажет,  что  он  талантливый.  Вот  что  главное, - и  мы  замолчали. 
Вот  Аська,  я  считаю,  действительно  умная,  и  цвет  волос  тут  ни  при  чём.  Дурой  можно  быть  и  с  волосами                пепельно-каштанового  цвета. 
Внезапно  Ася  дёрнулась,  и  обернулась  назад.  Посмотрела  в  зеркало  заднего  обзора,  и  явно  занервничала. 
- Что  случилось? – спросила  я. 
- У  нас  на  хвосте  чёрный  « Мерседес ». 
- Чего? – опешила  я,  и  обернулась  назад. 
Действительно,  я  видела  эту  машину,  когда  мы  затормозили  около  дома,  в  котором  живёт  Марат. 
- Что  делать  будем? – нервно  спросила  сестра. 
- Гони, - хмуро  сказала  я, - придурки!  Как  они  вычислили? 
- Я  тебя  когда-нибудь  убью, - пообещала  добрая  сестрёнка,  и  вдавила  шпилькой  в  педаль  газа. 
Мы  понеслись  по  трассе  с  дикой  скоростью,  но  « Мерседес »  тоже  прибавил  скорость. 
- Быстрее, - сквозь  зубы  прошипела  я. 
- Мы  врежемся, - запаниковала  Ася. 
- Лучше  уж  врезаться,  чем  в  лапы  бандитов  попасть, - ухмыльнулась  я,  посмотрела  на  перекошенную  Асину  физиономию,  и  засмеялась, - шутка.  Скорее. 
- Точно,  убью, - и  Ася  с  расширенными  от  ужаса  глазами  рванула  с  бешеной  скоростью. 
Я  нервно  глядела  в  зеркало  заднего  обзора,  и  заорала  не  своим  голосом: 
- Стой!  Остановись  немедленно! – и  Ася  с  испуга  вдавила  тормоз  до  упора. 
Покрышки  дико  завизжали,  машину  развернуло,  а  нам  в  лицо  выбило  подушки  безопасности. 
- Что  это  было? – прохрипела  Ася,  подняв  голову  от  подушки. 
- Смертельный  номер, - посмотрела  я  назад.  И  с  удовольствием  констатировала,  что  этот  пройдоха,  Генрих,  выбрался  из  своего  « гроба »,  так  я  иногда  называю  « Мерседес »,  помятый,  и  взбешённый. 
Он  не  захотел  въехать  мне  в  багажник,  пожалел  свою  машину,  но,  в  результате,  без  малейшей  царапины  оказалась  моя. 
А  вот  его  авто  оказалось  изрядно  покорёжено,  от  фар  осталось  одно  воспоминания,  а  бампер  и  вовсе  вдребезги. 
- Это  же  твой  начальник, - слабым  голосом  проговорила  Ася. 
- Бывший, - скрипнула  я  зубами, - поехали,  скорее,  а  то  нам  сейчас  менты  устроят  райскую  жизнь,  и  с  Генрихом  я  отношения  выяснять  не  желаю. 
И  Ася  поспешила  долой  с  места  происшествия,  пока  нет  гаишников. 
Тем  временем  мы  выехали  из  Москвы,  и  очутились  в  такой 
глухомани,  что  и  представить  трудно,  что  сзади  остался 
бурлящий  жизнью  город. 
- Здесь  телефоны  вообще  берут? – спросила  Ася,  глядя  на  свой  мобильный. 
- Мой  берёт, - глянула  я  на  свой, - пока  берёт.  Кажется,  мы  приехали. 
Я  оглядела  заснеженный  лес,  такой  красивый,  и  мохнатые  лапы  ёлок,  закутавшиеся  в  снежный  плед. 
Дорога,  ведущая  вперёд,  выглядела  очень  живописно,  и  мы  медленно  двинулись  по  ней. 
Долго  мы  кружили,  пытаясь  найти  деревню,  но  только  запутались. 
- Слушай,  что  происходит? – стала  сердиться  Аська, - где  твоя  деревня? 
- Мне  сказали,  по  какой  она  дороге... – я  не  договорила,  открыла  дверцу  машины,  и  вышла  на  улицу,  где  в  это  время  мела  метель, - смотри. 
Я  подошла  к  виднеющемуся  краю  чего-то  железного,  смахнула  снег,  и  поняла,  что  приехали  мы  по  назначению. 
Щит,  извещающий,  что  здесь  находится  деревня  « Павлово »,  оказался  под  слоем  снега. 
- Щит  есть.  А  сама  деревня  где? – Ася  вышла  из  машины, - здесь  на  ближайшем  километре  жильё  вообще  есть?  Слушай,  а  нас  сюда  не  заманили? 
- Меня  сюда  пригласили  для  мирных  переговоров, - пробормотала  я, - поехали,  нужно  найти  хоть  одного  человека. 
И,  словно  по  заказу,  перед  нами  материализовался  мужчина  неопределённых  лет,  одетый  в  грязный,  засаленный  тулуп,  и  полуразвалившиеся  лапти.  От  него  несло  жутким  перегаром.  Поровнявшись  с  нами,  он  оглядел  сначала  машину,  потом  нас,  и  икнул: 
- С  Новым  годом! – выдал  он,  покачиваясь. 
- До  Нового  года  ещё  неделя, - уточнила  я. 
- А...  фигня, - махнул  рукой  алконавт, - большой  праздник,  долго  надо  праздновать.  Девоньки,  десяточки – другой,  на  пивко,  не  найдётся?  Хреново  мне,  похмелье. 
- Где  ж  вы  тут  алкоголь  купите? – удивилась  Аська, - на  ближайшем  километре  ни  жука,  не  то  что,  магазинов. 
- Да  в  нашей  деревне  сельпо  есть, - икнул  алкоголик. 
- Пожалуйста,  выведите  нас  отсюда, - взмолилась  я, - мы  вам  не 
только  пива,  но  и  водки  с  шампанским  купим. 
- На  фиг  мне  ваше  шампанское? – икнул  мужик, - бабский  лимонад.  Впрочем,  давайте,  жёнка  у  меня,  хоть  и  не  пьющая,  но  стопочку  шипучки  на  Новый  год  любит  выпить.  А  оно  дорогое,  зараза,  не  подступишься. 
- Бутылка  водки  стоит  дороже, - резонно  сказала  я, - чем  шампанское,  продающееся  в  вашем  сельпо.  Садитесь.  Будете  дорогу  показывать. 
- Да  уж  лучше  водки  выпить, - пробормотал  мужик,  и  залез  на  заднее  сиденье, - ну  и  тачка!  Сколько  ж  такая  стоит!  Столько  бутылок  водки  можно  было  б  на  эти  деньги  купить! 
Да  уж!  Вот  так  вот  эти  придурки  всё  и  меряют  дешёвым  алкоголем. 
- А  где  здесь  деревня  « Павлово »? – спросила  я. 
- « Павлово »? – опять  икнул  алконавт,  распространяя  по  салону  жуткий  запах  перегара, - так  его  давно  нет. 
- В  смысле? – удивилась  я. 
- Вымерла  деревня, - пояснил  мужик, - там,  правда,  осталось  пара  старух.  Да  и  те,  наверное,  померли. 
- И  что  ты  об  этом  думаешь? – спросила  Ася. 
- Думаю,  мы  приехали  по  адресу, - кивнула  я,  и  через  пять  минут  оказались  около  пресловутого  сельпо. 
За  прилавком  сидела  полная  женщина,  зевала,  и  меланхолично  глядела  в  окно. 
Увидев  нас,  она  скривилась.  Но   через  минуту  её  кислая  мина  стала  понятна. 
- Чего  припёрся,  алкоголик? – сурово  осведомилась  она, - ох,  грехи  наши  тяжкие.  За  что  Людке  такое  наказание?  Не  дам  в  долг!  Ты  напьёшься,  а  ей  потом  расплачиваться. 
- Есть  деньги, - затрясся  алконавт, - сегодня  есть!  Мне  ящик  водки,  ящик  пива,  и  одну  шампанского,  подешевле. 
- Шампанское-то  тебе  зачем? – удивилась  продавщица. 
- Людке, - вздохнул  алкоголик. 
- Молодец! – хмыкнула  продавщица, - себе  два  ящика,  а  Людке одну  бутылку.  Деньги  покажи. 
- Продайте  ему, - придвинулась  я  к  прилавку, - мы  платим. 
Одного  взгляда  продавщицы  было  достаточно,  чтобы  оценить  мои  кольца,  серёжки,  и  она  покачала  головой. 
- А  вы  кто?  Петька  ведь  не  вернёт, - кивнула  она  на  алкаша. 
- Знаем,  продавайте.  А  шампанского  пять  бутылок.  Какое  у  вас    получше? 
- Всё  нормальное, - пожала  плечами  продавщица, - есть 
« Российское »,  есть  « Советское »,  и  пять  бутылок  итальянского  есть.  Три  сладкого,  две  брют.  Но  Людка  брют  не  любит,  да  и  я  сама  не  привечаю,  послаще  люблю. 
- Вот  и  отлично, - кивнула  я, - тащите  все  пять,  мы  брют  себе  берём. 
- И  охота  кислятиной  давиться, - хмыкнула  продавщица,  и  поставила  на  стол  бутылки, - на  диете,  что  ли? 
- Нет, - мотнула  я  головой, - просто  брют  люблю. 
- У  всех  свои  вкусы, - хмыкнула  продавщица,  и  выставила  бутылки. 
- Чего  вы  тут  разглагольствуете? – затрясся  Петр, - нашли,  о  чём  трепаться.  Это  шампанское  дорогое. 
- Закрой  рот! – рявкнула  продавщица, - жалко  жене  нормального  шампанского?  Идиот! 
Я  расплатилась,  Петр  забрал  спиртное,  и  ушёл,  а  я  посмотрела  на  продавщицу. 
- Как  вас  зовут? 
- Нина, - машинально  ответила  продавщица,  и  удивилась, - а  вам  зачем? 
- Скажите,  пожалуйста,  где  здесь  деревня  « Павлово »? 
- « Павлово »? – нахмурилась  Нина, - вы  кто? – побледнела  она. 
- Люди, - лаконично  ответила  я, - что  происходит?  Судя  по  вашей  реакции,  и  вытянутому  лицу,  там  что-то  нехорошее  твориться, - резюмировала  я. 
- Твориться,  мягко  сказано, - хмыкнула  Нина, - притон  там,  постоянно  крики  слышны,  выстрелы,  а  к  нам  братки  заходят.  Берут  самую  дорогую  водку  и  сигареты,  на  закусь,  чего,  и  сваливают.  У  них  там  огромный  домина  отгрохан.  Деревня-то  давно  не  жилая,  баба  Фрося  да  баба  Дуся  живут,  да  и  те  уже  на  ладан  дышат.  Вот  они  там  и  обосновались.  А  вы  из  этих? 
По  вызову  приехали? – осведомилась  Нина. 
Ася  тут  же  покраснела,  а  я  рассердилась. 
- Что  вы  себе  позволяете?  За  кого  вы  нас  принимаете? 
- Хотя... – она  критически  оглядела  нас, - не  похоже  вы  на  этих.  Вроде  и  одеты  вызывающе,  но  не  вульгарно.  Эти,  они  и  красятся  по-другому. 
- А  что,  прямо  так,  сразу,  в  глаза  бросается,  что  мы    ряженые? – заволновалась  я. 
- Ты  свои  побрякушки  сними,  кольца  да  браслетки,  смой  чёрную  подводку  и  светло-серые  тени,  синим  или  зелёным  накрасься,  голубым  можно,  губы  тёмной  помадой,  и  будет  жуть  с  ружьём.  Не  отличишь  от  дешёвки. 
- Спасибо  за  совет, - вздохнула  я. 
- Да  и  ногти, - Нина  продолжала  рассматривать  нас, - видно,  что  маникюр  хороший  делаешь,  а  у  таких  лак  облезлый. 
- Ладно, - махнула  я  рукой, - может,  пронесёт.  Как  туда  проехать? 
- Знак,  снегом  засыпанный,  видели? 
- Видели? – кивнула  я. 
- Вот,  и  езжайте  до  этого  знака, - сказала  Нина, - там  развилка  будет,  одна  в  сторону  нашей  деревни,  а  другая  как  раз  в  сторону  « Павлово ». 
- Спасибо, - вздохнула  я. 
- Да  не  за  что, - улыбнулась  Нина, - осторожней  там.  Давно  надо  эту  банду  разогнать,  а  то  живём,  как  на  вулкане.  А  что  ж  вы  без  подкрепления? 
- Подкрепление  будет,  когда  до  ручки  дойдёт, - улыбнулась  я,  и  мы  покинули  сельпо. 
Поёжившись  от  ветра  и  метели,  мы  сели  в  машину.  Ася  повернула  ключ  в  зажигании,  а  я  вынула  мобильник. 
- Иван  Николаевич,  хотите  поймать  Юдифь? – напрямую  спросила  я. 
- Конечно,  хочу, - воскликнул  мой  свёкр, - а  есть  перспектива? 
- Перспектива,  взять  за  жабры  некую  банду,  точно  есть, - хмыкнула  я, - мы  с  Асей  едем  в  деревню  « Павлово »,  мне  назначили  встречу. 
- Ты  с  ума  сошла? – заорал  Иван  Николаевич, - немедленно  назад  поворачивайте! 
- И  не  подумаем, - злорадно  воскликнула  я, - мы  уже  почти  приехали.  И  потом,  я  хочу  знать,  кто  скрывается  под  кличкой  Юдифь.  У  меня  имеется  только  догадка. 
- Кто? – заорал  Иван  Николаевич, - говори  сию  минуту! 
- Не  скажу, - упрямо  ответила  я, - вы  примчитесь  со  своими  мигалками,  только  распугаете  их.  А  я  успею  вытянуть            кое-какую  информацию,  и  запишу  на  диктофон. 
- Говори  адрес, - зарычал  от  злости  Иван  Николаевич,  и  я  подробно  объяснила,  как  нас  найти. 
- Не  предпринимайте  ничего, - злился  он,  но  я  пропустила  его  замечание  мимо  ушей. 
- Кстати, - сказала  я, - Марат  нам  на  сапоги  « жучки »  поставил,  вы  нас  быстро  вычислите. 
- Отлично!  Ещё  и  этого  хакера  привлекла! – рявкнул  Иван  Николаевич,  и  отключился. 
- Ругался? – спросила  Ася. 
- Ещё  как, - вздохнула  я,  и  в  этот  момент  мы  выехали  к  какому-то  лесу. 
- Где  это  мы? – воскликнула  Ася. 
Впереди  виднелись  только  ёлки,  и  ряд  заброшенных,  покосившихся  избушек.  Только  к  двум  избушкам  вели  узкие  тропинки,  остальные  же  стояли  в  снегу.  Здесь,  наверное,  убойная  экология. 
Но,  вот,  домушки  закончились,  дорога  вела  дальше,  в  лес,  и  вскоре  мы  упёрлись  в  огромный  особняк,  стоящий  среди  елей. 
Дом  был  действительно  огромный,  Нина  не  преувеличивала,  в  три  этажа,  обнесён  высоченным  забором,  и  засыпан  снегом. 
Ася  затормозила,  и  мы  пошли  вокруг  дома. 
- Красиво  здесь, - вздохнула  Ася. 
- И  не  говори, - я  услышала  сзади  лёгкий  хруст,  почувствовала  сильный  удар,  и  сознание  покинуло  меня. 
Когда  я  открыла  глаза,  то  первое,  что  я  увидела,  был  серый  потолок,  подняла  глаза,  и  увидела  Асю. 
Она  сняла  парик,  и  ощупывала  голову.  Её  светлые  волосы  были  в  крови,  и  я  испугалась. 
- Что  с  тобой?  У  тебя  кровь? 
- Так,  маленько, - махнула  рукой  Ася, - приложили  по  голове.  У  тебя,  кстати,  тоже  кровь. 
- Отлично, - я  приняла  горизонтальное  положение, - где  это  мы? 
- В  доме, - язвительно  отозвалась  Аська,  к  ней  вернулось  самообладание, - вот  наказание!  Что  у  тебя  за  характер? 
- Нормальный  характер, - буркнула  я, - жажда  справедливости  и  приключений. 
- И  ведь  я  не  могла  не  пойти  с  тобой!  Просто  не  могла! 
Вдруг  из-за  двери  послышались  шаги,  я  вздрогнула,  мы  синхронно  повернули  головы,  и  в  двери  повернулся  ключ. 
- Очнулись,  красавицы, - хмыкнул  лысый  детина,  одетый  в  джинсы  и  свитер, - Аллуш,  это  они? 
- Они, - появилась  на  пороге  девица, - расспрашивали  мамку  про  вас,  а  я  за  ширмой  подслушивала.  Хорошо,  милицию  вызвать  не  успели.  Падлы. 
- Чего  вы  здесь  забыли? – рявкнул  лысый, - отвечайте! 
- А  не  пошёл  бы  ты  куда  подальше? – прищурилась  я. 
- Чего  сказала? – заорала  Алла,  пухлая  блондинка  лет  двадцати,  подлетела  ко  мне,  и  пнула  ногой, - отвечай  по  делу,  когда  спрашивают.  И  не  огрызайся! 
- Иди,  Алка, - хмыкнул  лысый, - сам  с  этими  паскудницами  разберусь. 
- Старая  вешалка, - буркнула  Алла,  и  пошла  к  двери. 
- Корова,  с  бампером,  как  у  буйвола, - не  осталась  я  в  долгу. 
- Чего  ты  сказала? – завизжала  Алла,  и  рванула  было  ко  мне,  но  лысый  перехватил  её. 
- Потом  с  ней  расправишься, - и  вытолкал  он,  а  сам  прикрыл  дверь, - ну,  что,  девушки,  говорить  будем?  Кто  такие  и  откуда? 
Не  хотелось  мне  с  ним  разговаривать. 
Мы  с  Аськой  переглянулись,  и  в  этот  момент  дверь  распахнулась,  лысый  обернулся,  и  рухнул,  как  подкошенный. 
- Привет,  красавицы, - ухмыльнулся  Дима,  потирая  кулак,  а  рядом  с  ним  стоял  Аськин  Ренат. 
- Откуда  вы  узнали,  что  мы  здесь? – обрела  я  дар  речи. 
- Нам  Марат  в  панике  позвонил, - пояснил  Дима,  откровенно  пожирая  меня  глазами, - вернее,  мне. 
- А  мне  мама  позвонила, - скривился  Ренат, - говорит,  жёнушка  моя  вместе  с  сестрицей  оделись,  как  с  трассы,  и  куда-то   усвистели.  Я  не  поверил,  что  вы  так  развлекаетесь,  стал  звонить  тёще.  Получил  адрес  Марата,  и  вот,  мы  здесь, - он  выглянул  в  коридор,  и  стал  поднимать  Аську. 
Дима  какое-то  время  смотрел  на  меня,  кадык  у  него  на  шее  дёрнулся,  шрам  на  лице  тоже,  но  он  всё  же  подошёл  ко  мне,  и  поставил  на  ноги. 
Но,  едва  он  взял  мою  ладонь,  нас  словно  током  ударило.  Я  отшатнулась,  заглянула  ему  в  глаза,  но  всё  было  ясно  без  слов. 
Вдруг  Дима  схватил  меня  в  объятья,  и  стал  покрывать  поцелуями  лицо,  глаза,  губы,  шею,  а  меня  трясло,  колотило,  и 
в  животе,  словно  бабочки  летали. 
- Эй,  братцы,  прекращайте! – возмущённо  воскликнула  Ася,  но  мы  её  не  слушали. 
Дима  стиснул  меня  в  объятья,  а  у  меня  голова  шла  кругом.  От  его  поцелуев,  от  запаха  его  одеколона,  от  его  самого. 
- Прекратите!  Сейчас  сюда  явится  Иван  Николаевич,  и  увидит  монументальную  картину, - рявкнула  Ася,  и  я  оттолкнула  Диму,  вспомнив  про  Максима. 
У  меня  горело  лицо,  а  желание – броситься  Диме  в  объятья – было  нестерпимым. 
- Тут  есть  ещё  кто-нибудь? – спросила  я. 
- Мы  всех  вырубили, - хмыкнул  Ренат, - только  девицу  оставили. 
- Девицей  я  займусь, - улыбнулась  я,  и,  услышав  шаги,  глянула  в  щель,  и  с  дури  навернула  ей  дверью. 
- Однако, - посмотрел  за  дверь  Дима, - лихо  ты  её. 
- А  чего  с  ней  церемониться? – ухмыльнулась  я,  и  мы  пошли  осматривать  дом. 
Сказать,  что  здесь  царила  роскошь,  ничего  не  сказать,  но  это  была  такая  безвкусица. 
Внезапно  мы  услышали  звуки  сирен,  и  я  выглянула  в  окошко.  Вспомнила,  что  окна  здесь  везде  выходят  во  двор,  который  окружает  гигантский  забор. 
А  Дима  и  Ренат  поспешили  открыть  ворота,  и  через  пять  дом  наводнила  милиция. 
Макс  ругался,  Иван  Николаевич  ругался,  Антон  Антонович  ругался...  Лишь  Григорий  Матвеевич  сохранял  невозмутимость,  и  даже  ухмылялся,  глядя,  как  нам  мозг  полощут. 
- А  вы, - посмотрел  Антон  Антонович  на  Рената, - позаботьтесь,  чтобы  ваша  супруга  опять  осела  дома  в  интересном  положении.  У  меня  этот  адвокат  давно  в  печёнках  сидит.  Сколько  уголовников  оправдала!  К  тебе  это  тоже  относится, - метнул  он  взбешённый  взгляд  на  Макса. 
- Не  дождётесь! – взвизгнула  Ася, - плевать  я  хотела  на  свекровь!  Пусть,  сколько  хочет,  орёт,  и  вы  можете,  сколько  угодно,  беситься.  Но  я  завтра  же  выхожу  на  работу! 
- Однако, - захихикала  я,  глядя  на  ошалевшего  Рената. 
- А  что  не  так? – посмотрела  на  него  Ася, - угомони  свою  мамашу!  Я  не  восточная  женщина!  Если  женился  на  мне,  изволь  привыкнуть  к  тому,  что  твоя  жена  работает! 
- Дорогая, - изумлённо  протянул  Ренат, - я  и  не  думал  сажать  тебя  дома,  с  детьми.  Я  уже  поговорил  с  матерью,  она  будет  заниматься  Назаром  и  Джульеттой. 
- Только  не  Джульеттой! – заорала  Ася, - она  из  моей  дочери  чёрте  что  сделает!  Не  хочу,  чтобы  она  была  молохольной! 
- Слушайте,  прекратите  отношения  выяснять, - заорал  Антон  Антонович, - дома  решите,  как  детей  воспитывать  будете. 
- Стойте! – переорала  я  его, - а  Юдифь? 
- Кстати,  где  Юдифь? – повернулся  ко  мне  Иван  Николаевич, - ты  обещала,  что  она  будет  здесь. 
- Будет, - кивнула  я, - а  вы  будете  удивлены.  Я  почти  разгадала  загадку,  знаю,  кто  и  за  что  убил  Анастасию,  почему  Яков  Михайлович  молчит,  взяв  на  себя  чужое  преступление.  Я  всё  знаю. 
- Откуда? – удивился  Антон  Антонович. 
- Сложила,  как  дважды  два, - улыбнулась  я, - если  под  маской  та,  о  ком  я  думаю,  то  и  остальное  верно.  Быстро  уберите  машины  от  дома,  разговаривать  тут  буду  я. 
- Не  командуй! – побагровел  Антон  Антонович. 
- Кто-то  мне  полномочия  дал, - ухмыльнулась  я. 
- Могу  и  забрать, - разозлился  генерал  ФСБ. 
- Вы  же  сами  заинтересованы  в  том,  чтобы  поймать  Юдифь, - посмотрела  я  на  него. 
- Заинтересован, - покачал  головой  Антон  Антонович. 
- Вот  она! – влетел  в  помещение  Генрих, - попалась! – а  вслед  за  ним,  спотыкаясь,  Вениамин  Фридрихович,  его  отец. 
- Эвива  Леонидовна! – налетел  на  меня  последний, - вы  вообще  в  своём  уме?  Кто  так  тормозит? 
- Готовлю  сестру  к  курсам  экстремального  вождения, - ехидно  сказала  я. 
- Я  тебе  сейчас  устрою  курсы  экстремального  вождения, - зашипел  Генрих, - у  меня  машина  вдребезги!  И  смоталась  с  места  происшествия,  а  нам  пришлось  с  ГАИ  отношения  выяснять. 
- А  не  пошёл  бы  ты? – прищурилась  я. 
- Чего? – попятился  Генрих. 
- Потрясающее  выражение  из  уст  интеллигентной  барышни, - восхитился  Антон  Антонович. 
- Выражение,  согласно  обстоятельствам! – заорала  я,  и  врезала 
Генриху  по  щеке, - мерзавец!  Думаешь,  тебе  это  сойдёт  в  рук? 
Открою  собственное  издательство!  Прямо  под  тобой!  С  такими  же  логотипами,  как  у  тебя.  Димка! 
- Что? – материализовался  около  меня  мой  любимый  мачо. 
- Он  утопит  твой  бизнес  в  два  счёта! – кивнула  я  на  Диму, - понял? 
- Не  понял, - Генрих  не  сводил  с  меня  глаз, - что  вообще  происходит?  Исчезаешь,  ни  слова  не  говоря.  Я  пытаюсь  в  посёлок  к  тебе  попасть,  десантники  не  пускают.  Гоняюсь  за  тобой  по  всей  Москве,  ты  ускользаешь.  Пытаюсь  дозвониться,  телефон  заблокирован.  В  честь  чего  бойкот? 
- Ты  ещё  спрашиваешь? – я  стала  злиться, - как  ты  вообще  так  обо  мне  подумать  мог?  Ты  же  знаешь  меня,  как  облупленную.  Придурок!  Или  прослушал  диск,  и  теперь  локти  кусаешь? 
- Да  ты  вообще  о  чём? – заорал  Генрих. 
- Заткнись! – заорала  я,  и,  с  дури,  сжав  кулаки,  дала  ему  в  нос.  Генрих  отшатнулся,  кровь  закапала  на  белоснежную  рубашку... 
- Чертобесие! – выругался  он,  вынул  из  кармана  платок,  и,  зажав  нос,  оглядел  всех  присутствующих. 
Его  взор  остановился  на  Максиме. 
- Объяснит  мне,  кто-нибудь,  наконец,  что  тут  происходит? 
- Каких  объяснений  ты  хочешь? – прищурился  Макс, - сначала  уволил  Вику,  а  теперь  какие-то  объяснения  требуешь! 
- Чего? – вытаращил  глаза  Генрих, - вы  что  мелите?  Я  никого  не  увольнял! 
- Я  тебе  сейчас  тресну, - зашипела  я, - мерзавец!  Уволил  меня  по  телефону!  Поверил  гнусным  инсинуациям! 
- Господи!  Да  о  чём  ты? – вскричал  Генрих, - не  увольнял  я  тебя!  Тем  более,  по  телефону.  Это  как  человека  не  уважать  надо,  чтобы  по  телефону  уволить! 
- Тем  не  менее, - процедила  я, - ты  меня  уволил  по  телефону. 
- Не  увольнял  я  тебя, - заорал  Генрих, - последний  раз,  когда  ты  мне  звонила,  ты  почему-то  не  ответила.  Позвонила,  дышала  в  трубку,  а  потом  номер  сбросила. 
- Да  ты  в  этот  момент  мне  и  сказал,  что  увольняешь  меня, - рявкнула  я. 
Брови  Генриха  поползли  вверх,  он  глянул  на  своего  отца.  Во  взгляде  Вениамина  Фридриховича  читалось  недоумение. 
Потом  опять  на  меня,  и  расхохотался. 
- С  ума  сойти! – смеялся  Генрих,  но,  увидев  мой  взбешённый  взгляд,  вздохнул, - Маркова  помнишь?  Он  в  типографии  всем  рулил. 
- Помню, - сквозь  зубы  ответила  я. 
- Так  вот,  я  поймал  его  на  том,  что  он  допечатывал  тиражи,  продавал  левым  дистрибьютерам,  и  разницу,  соответственно,  себе  в  карман  отправлял.  В  тот  момент,  когда  ты  позвонила,  я  с  ним  отношения  выяснял.  Одновременно  на  звонок  ответил,  не  посмотрев,  кто  звонит,  и  этого  придурка  уволил.  Я  не  тебя  уволил,  а  Маркова.  С  чего  ты  вообще  решила,  что  я  уволил  тебя,  да  ещё  и  без  объяснений? 
Я  отвела  глаза,  а  Иван  Николаевич  сдавленно  хрюкнул. 
- Действительно, - теперь  даже  Макс  задумался,  а  я  растерялась. 
Не  было  у  меня  желания  рассказывать  мужу,  как  я  облажалась. 
- Любовь  моя, - заулыбался  Дима, - а  что  ты  такого  натворила? 
- Вот, - Иван  Николаевич  вдруг  протянул  Генриху  журнал. 
Тот  его  раскрыл,  и  вместе  с  отцом  дуэтом  присвистнул. 
- Это  что? – вытаращил  глаза  Макс. 
- Сейчас, - я  вынула  диктофон,  и  в  помещении  зазвучал  голос  Таньки  Митросян.  Когда  запись  смолкла,  я  вздохнула, - не  собиралась  я  красоваться  в  таком  виде  на  обложке,  как  видите.  Другую  голову  эта  тварь  обещала  прилепить. 
- Максим,  а  я  вам  завидую, - хмыкнул  Вениамин  Фридрихович,  листая  журнал, - такая  фигура! – и  я,  покраснев,  выхватила  у  него  журнал. 
- Нечего  рассматривать, - буркнула  я. 
- Понятно, - ухмыльнулся  Генрих, - и  ты  решила,  что  я  прочитал  журнал,  поверил  в  эту  чушь,  и  увольняю  тебя?  С  ума  сойти!  Я  по  всему  городу  бегаю,  хочу  поговорить  с  тобой,  ничего  не  понимаю,  а  ты  дурью  маешься  вместо  того,  чтобы  спокойно  поговорить. 
- А  что  я  должна  была  думать? – улыбнулась  я. 
Тиски,  сжимавшие  меня  в  последнее  время,  разжались,  и  я  вздохнула  с  облегчением. 
- Завтра  жду  тебя  в  издательстве,  у  нас  там  аврал. 
- Извини,  но  я  подрядилась  сверстать  журнал  одному  другому  издательству,  так  что,  я  сначала  с  этим  разберусь. 
- Вика! – вскричал  Генрих. 
- Что? – я  вздёрнула  бровь. 
- Что  ещё  за  журнал? – заорал  он, - моей  смерти  хочешь?  Хватит  глупостями  заниматься!  Я  не  позволю  тебе  на  другой  глянец  работать! 
- А  кто  тебя  спросит? – прищурилась  я. 
- Вика! – застонал  Генрих, - но  ведь  недоразумение  прояснилось.  Я  тебе  зарплату  повышу. 
- Генрих,  успокойся, - улыбнулась  я, - этот  журнал  вообще  по  другому  профилю,  и  тебе  нечего  опасаться,  что  я  конкурентам  помогаю. 
- Точно? – не  сводил  с  меня  глаз  Генрих. 
- Да  точно,  расслабься.  Я  же  пишу  статьи  в  другие  глянцы,  и  ты  ничего  против  этого  не  имеешь. 
Мы  все  расслабились,  и  в  этот  момент  к  нам  вошёл  один  из  сотрудников  милиции. 
- Мы  в  подвале  такое  обнаружили!  Целый  склад  фальшивых  долларов,  и  новейшее  оборудование  для  печатания  фальшивок. 
- Быстро! – заорала  я,  и  услышала,  как  подъезжает  машина. 
Бросилась  к  окну,  и  увидела,  как  чёрный  джип  разворачивается,  и  выскочила  на  улицу. 
Впрыгнула  в  Асин  « Бентли »,  повернула  ключ  в  зажигании,  и  рванула  за  внедорожником. 
Но  моя  машина  была  более  быстрой,  и  более  юркой,  потому  я  легко  догнала  джип,  тот  попытался  рвануть  в  сторону,  но  я  выехала  прямо  перед  его  носом. 
Джип  вильнул  вправо,  но  сзади  тут  же  материализовался  Дима,  и  перекрыл  ему  пути  к  отступлению. 
Дверца  хлопнула,  из  машины  выскочила  рыжеволосая  женщина  в  чёрных  очках  и  красном  пальто,  огляделась,  но  она  уже  была  в  ловушке. 
- Добрый  день,  Юдифь, - подошёл  к  ней  Антон  Антонович. 
- Вы  это  о  чём? – хмыкнула  женщина,  и  я  подошла  к  ней. 
- Откуда  я  знаю  этот  голос? – нахмурился Иван  Николаевич. 
- Пожалуйста, - я  сдёрнула  с  её  головы  парик  и  очки,  и  Иван  Николаевич  ахнул. 
- Юля! 
- Я  жаловаться  буду, - слабым  голосом  пробормотала  Юлия  Дмитриевна, - вы  права  не  имеете? 
- Господи! – прошептал  Григорий  Матвеевич, - Яков  отдал  тебе 
деньги? 
- Вы  из  меня  и  слова  не  выудите, - Юлия  Дмитриевна  поправила  свои  светлые  волосы, - я  требую  адвоката. 
- Да,  пожалуйста, - ухмыльнулась  я, - только  адвокат  вам  не  поможет.  У  нас  есть  твёрдые  доказательства,  что  вы  Юдифь  и  есть.  Вас,  во-первых,  ваши  подельники  сдали,  сразу  стали  каяться,  и  сказали,  что  по  голосу  опознают  вас.  Во-вторых,  отпечатки,  и,  в-третьих,  а  чего  вы  здесь  вообще  делаете?  На  увеселительную  прогулку  решили  съездить? 
- Семейка  легавых! – зашипела  Юлия  Дмитриевна, - мою  подругу  свели  в  могилу,  и  живут  припеваючи.  Свой  свояка  видит  издалека,  нашёл  себе! – она  покосилась  на  нас  с  Максом. 
- При  чём  тут  моя  мать? – побагровел  Максим, - мы  говорим  сейчас  исключительно  о  вас,  Юлия  Дмитриевна.  Вы  пол  мира  фальшивками  заполонили.  Кстати,  и  чего  мама  с  вами  дружила?  Неужели  она  не  видела,  какая  вы? 
- Твоя  мать  видела  в  людях  лишь  хорошее, - ухмыльнулась  Юлия  Дмитриевна, - хотела  видеть.  Хороша  прокурорша!  В  собственной  подруге  преступника  не  увидела! – и  она  согнулась  пополам  от  хохота, - спятить  можно!  Меньше  всего  я  ожидала,  что  меня  Ларкина  невестка  возьмёт  за  жабры.  Достойное  семейство,  ничего  не  скажешь.  Только  я  беременная,  и,  пока  суд  да  дело,  я  вам  руки  выкручу. 
- Вот  ведь  мразь! – поморщился  Антон  Антонович, - не  баба,  а  ядовитый  скорпион.  Не  поможет  вам  ваша  беременность,  сядете,  как  миленькая.  Родите  в  тюрьме,  Яков  заберёт  ребёнка,  а  вы  до  старости  из-за  колючки  не  выйдете. 
Юлию  Дмитриевну  увезли,  остальных  братков  тоже,  а  Макс  и  все  остальные  пошли  разбираться  с  фальшивками,  найденными  в  подвале. 
Я  молча  курила,  стоя  около  Асиной  машины,  и  услышала  кашель  сзади.  Обернулась,  и  увидела  Диму. 
- Может,  поговорим? – подошёл  он  ко  мне. 
- Настроения  нет, - я  отвела  глаза. 
- Давай  подумаем,  что  нам  делать  дальше? – он  вынул  из  кармана  сигареты,  и  тоже  закурил.
- Не  знаю  я,  чего  делать, - я  затянулась  дымом. 
- Но  ты  звала  меня, - он  заглянул  мне  в  глаза. 
- Потому  что  больше  не  могла,  сердце  ныло. 
- Теперь  ты  понимаешь,  как  ноет  моё, - прищурился  Дима, - когда  каждую  сравниваешь  с  любимой.  Ты  же  не  любишь    его, - кивнул  он  в  сторону  дома,  имея  в  виду  Макса, - так  давай  перестанем  себя  обманывать.  А  заодно  и  из  других  не  будем  дураков  делать. 
- Не  могу, - прошептала  я. 
- Знаешь,  ты  кто? – дёрнулся  Дима, - эгоистичная  стерва,  которая  любит  манипулировать  людьми.  Пользуешься  властью,  которую  имеешь  надо  мной,  и  обращаешься,  как  с  собачонкой.  Пошёл  вон  за  дверь!  Ой,  милый,  я  соскучилась,  иди  скорей  ко мне, - шрам  на  лице  у  него  нервно  дёрнулся,  а  я  швырнула  сигарету  в  снег,  и  заплакала. 
- Перестань, - прошептала  я, - ты  же  знаешь,  что  если  бы  не  то,  что  стоит  между  нами,  я  была  бы  с  тобой.  Я  так  хочу  от  тебя  сына!  Если  бы  ты  знал! 
- Тогда  иди  сию  минуту  к  Максу,  и  скажи  ему,  что  уходишь  ко  мне.  Что  ты  молчишь? 
- Я  не  скажу  ему  ничего, - мотнула  я  головой, - ни  за  что!  Я  так  не  могу  поступить. 
- Понятно, - процедил  Дима,  развернулся,  чтобы  уйти,  но  вдруг  резко  повернулся,  и  рявкнул, - и  не  звони  мне  больше!  Поняла?  Видеть  тебя  не  хочу! – и  он  ушёл,  а  у  меня  ком  к  горлу  подкатил. 
Не  может  он  так  со  мной  поступать!  Я  ему  что,  игрушка? 
Он  идиот,  что  ли?  Не  понимает,  что,  если  бы  не  его  фокусы,  я  была  бы  с  ним?  Нет,  понимает,  подлец,  но  он  хочет  из  меня  виноватую  сделать,  потому  что  сам  вину  чувствует.    Придурок! 
Я  была  почти  в  истерике,  когда  подошёл  Макс. 
- Малыш,  ты  что  какая? – спросил  он. 
- Какая? – нахмурилась  я. 
- Сердитая. 
- Димка  завёл,  и  смылся, - скрипнула  я  зубами. 
- Чего  он? – рассердился  Максим, - чего  он  всё  время  от  тебя  хочет? 
- Любви он  хочет, - буркнула  я, - только  не  понимает,  что  я  его  видеть  не  хочу.  Я  поехала.  Устала,  и  хочу  кофе,  а  термос  в  джипе  остался. 
Спрашиваете,  зачем  я  ему  это  сказала? 
Если  я  не  поделюсь  с  ним  проблемой,  он  задумается.  Димка  у  него – притча  во  языцех.  И  мне  покоя  не  даст,  и  сам  изнервничается. 
Мужики – они  собственники,  и  измену  они  простить  не  в  состоянии,  а,  уж,  чувство  к  другому  мужчине,  это  вообще  караул. 
Пусть  лучше  думает,  что  я  честная,  ничего  от  него  не  скрываю,  и  делюсь  проблемами.  Лучшие  отношения  в  семье,  когда  с  близким  человеком  можно  договориться. 
Просто  сядьте,  подумайте,  поговорите,  разберитесь  в  проблеме,  попытайтесь  понять  друг  друга,  наконец,  что  руководило  друг  друга  в  тот  или  иной  момент.  Это  важно. 
Это  залог  супружеской  жизни,  взаимного  уважения,  и,  конечно  же,  любви. 
Думаете,  что  слушать  женщину,  которая  от  мужа  гуляет?  О  каких  серьёзных  чувствах  тут  может  идти  речь? 
А  вы  не  предполагаете,  что  самые  легкомысленные  особы  могут  быть  хорошими  психологами? 
- Ась, - окликнула  я  сестру, - поехали  в  Москву,  мне  надо  машину  у  тебя  забрать. 
За  руль  сел  Ренат,  а  мы  с  Аськой  устроились  на  заднем  сиденье. 
- А  Зойка  не  обещала  приехать? – спросила  Ася,  когда  мы  ехали. 
- Обещала, - улыбнулась  я, - они  всем  семейством,  как  всегда,  на  Новый  год.  Придётся  носочки  развешивать. 
- Носочки? – засмеялась  Ася, - зачем? 
- Так  Эрналдо  католик,  и  дети  их  тоже,  а  у  католиков  главным  является  Рождество. 
- Ясно,  ясно, - засмеялась  Ася, - а  это  прикольно. 
- К  нам  половина  их  праздников  прилетела, - хмыкнула  я, - Хеллуин,  второе  Рождество.  Ренат,  а  когда  у  вас  Новый  год? 
- Зачем  тебе  это? – засмеялся  он, - мы  уже  давно  живём  в  России,  и  празднуем  российские  праздники. 
- Наверняка  летом, - сделала  я  мину, - что  за  дела?  Что  за  Новый  год  без  снега? 
- Твоя  неправда,  знаток  мировой  истории, - хмыкнул  Ренат, - Новый  год  в  Таджикистане  стали  отмечать  с  подачи  советских  властей  с  1936-го  года,  1  января.  И  через  11  лет  он  стал 
государственным  праздником.  Правда,  в  последнее  время  идут  треволнения,  многие  требуют,  чтобы  его  сделали  весной,  соединили  с  Наврузом. 
- А  ты  как  считаешь? – свирепо  осведомилась  я, - и  только  попробуй,  скажи,  что  согласен. 
- Не  согласен, - хмыкнул  Ренат, - я  привык  к  Новому  году  зимой,  и  эта  традиция  крепко  вошла  в  нашу  жизнь.  Ёлка,  искрящийся  снег,  игрушки,  подарки.  Вообщем,  то,  к  чему  с  детства  приучили.  Понимаешь? 
- Конечно,  понимаю.  Молодец! – хлопнула  я  его  по  плечу. 
- Аккуратнее, - воскликнул  Ренат, - я  же  врезаться  могу.  Вообще,  вы,  девушки,  обалдели.  Укатили  в  таком  виде!  Знаете,  на  кого  вы  похожи? 
- Нам  уже  сказали, - ухмыльнулась  я, - на  ночных  бабочек. 
- Мягко  сказано, - хмыкнул  Ренат, - о  чём  ты  мне  там,  Асюта,  говорила?  На  работу  хочешь? 
- Хочу, - кивнула  Ася, - достало  дома  сидеть! 
- Понял, - кивнул  Ренат, - не  переживай,  солнышко,  я  приглашу  сестру,  она  посидит. 
- Сестру? – удивилась  Ася. 
- А  что  такое?  Зульфия  не  замужняя,  и  замуж  не  выйдет. 
- Почему? – сурово  осведомилась  я, - сколько  ей  лет? 
- Тридцать. 
- Самое  время  для  замужества! – воскликнула  я. 
- Отец  не  смог  её  выдать  раньше,  и  теперь  ей  придётся  досиживать  век  в  старых  девах, - ответил  Ренат,  а  я  тут  же  завелась. 
- Что  значит – не  смог  выдать  раньше?  Что  значит – век  в  старых  девах  досиживать?  Вы  там,  со  своим  мусульманством,  спятили? – заорала  я,  и  так  шандарахнула  его  по  плечу,  что  Ренат  чуть  в  бордюр  не  въехал. 
- Полегче  на  поворотах, - пробормотал  он. 
- За  повороты  в  данный  момент  ты  ответственный, - фыркнула  я, - тащите,  тащите  свою  Зульфию  сюда,  я  быстро  с  её  замужеством  разберусь.  И  только  попробуй,  подними  на  меня  руку!  Я  тебе  устрою  кровную  месть! 
- Сколько  же  вы  мне  Константина  поминать  будете? – вскричал  Ренат, - я  не  нарочно!  И  потом,  в  его  смерти  я  не  виноват.  Что  вы  всё  со  своей  кровной  местью? 
- Не  с  нашей,  а  с  твоей, - фыркнула  я, - вам  эта  хрень  жить  спокойно  не  даёт. 
- Слушай,  успокойся, - улыбнулся  Ренат, - да,  я  погорячился  тогда,  это  я  понимаю.  Но  мой  отец  просто  отвезёт  Зульфию  обратно,  и  посадит  под  замок,  если  случится  какой-либо  инцидент. 
- Да  как  это  можно? – продолжала  возмущаться  я, - издеваться  над  человеком? 
- Защитница  сирых  и  убогих, - усмехнулся  Ренат,  и  всю  дорогу  мы  проделали,  цапаясь. 
Он  высадил  меня,  и,  забравшись  в  свою  машину,  я  поехала  в  свой  ресторан. 
Насвистывая  весёлую  мелодию,  я  постукивала  коготками  по  рулю,  а  из  сумочки  раздалось  стрекотание  мобильного. 
- Слушаю, - ответила  я. 
- Ах,  ты  мафиозная  подстилка! – заорали  в  трубку, - меня  по  твоей  милости  уволили  из  глянца! – конечно  же,  это  была  Танька. 
- И  правильно  сделали, - усмехнулась  я, - таким,  как  ты,  не  место  в  глянце. 
- Хочешь  сказать,  что  тебе  там  место? – взвилась  Митросян. 
- Да  если  бы  ты  была  нормальной,  тебя  бы  взяли  на  нормальное  место! – воскликнула  я, - а  ты  только  твердишь,  какая  ты  исключительная,  а  сама  украла  у  меня  идею  с  фотографиями.  Где  тут  исключительность? 
- Да  пошла  ты! 
- Стандартный  ответ, - усмехнулась  я, - чего  ты  так  бесишься?  Что  не  можешь  подняться  на  мою  высоту?  И  завидуешь? 
- Было  б,  чему  завидовать! – фыркнула  Танька. 
- Как  ты  похожа  замашками  на  Ксению  Михайловну,  такая  же  дура, - засмеялась  я,  и  отключилась. 
Впереди  гаишник  выставил  вперёд  палку,  и  я  затормозила  около  обочины. 
- Сержант  Петров,  здравствуйте, - сказал  он, - права,  пожалуйста. 
- Пожалуйста, - протянула  я  ему  документы. 
- Это  же  вы! – воскликнул  он, - журналистка! 
- О  Боже! – простонала  я, - день  сурка!  Да!  Я  журналистка!  В  чём  проблема?  В  России  штрафуют  за  то,  что  снимаешься  в  глянцах? 
- Что  вы  так  нервно  реагируете? – хмыкнул  сержант, - вы  очень  красивая.  « Порно  Хаус »  впервые  напечатал  девушку  в  одежде. 
- В  одежде? – удивилась  я. 
- Да  вот  же, - протянул  он  мне  журнал,  и  брови  у  меня  поползли  вверх. 
Это  был  новый  выпуск,  но  на  фотографии  я  была  в  красивом,  кружевном  неглиже.  Алая  ночнушечка,  длинные  ноги,  обутые  в  алые  туфли  на  высоченной  шпильке,  и  кудри  по  плечам... 
Я  лежала  в  красивой  позе,  рядом  была  метла,  а  на  голове                пресловутая  коническая  шляпа. 
Ничего  пошлого  и  развратного,  лишь  лёгкий  налёт  эротизма. 
Ошеломлённая,  я  перелистала  журнал,  и  была  ещё  больше  удивлена,  когда  прочитала  статью. 
« Одна  из  самых  красивых  девушек.  Достойная  соперница  Афродиты.  Расчетливая  бизнес – вумен.  Эти  качества  удачно  гармонируют  в  этой  девушке,  доброй,  умной,  чуткой,  воспитанной  и  тактичной.  В  своём  прошлом  номере  мы  представили  дезинформацию,  и  теперь  приносим  официальное  извинение.  В  этом  году  Эвива  проходит  по  конкурсу 
« Журналист  года »,  и  мы  желаем  ей  успехов. » 
Я  подняла  глаза  от  статьи,  и  усмехнулась. 
- Лакировщики! – процедила  я,  и  набрала  номер  Глеба  Никифоровича. 
- Викуль,  привет, - воскликнул  он. 
- Привет, - хмыкнула  я, - что  вы  сделали,  что  они  опровержение  напечатали? 
- Я  ничего, - сказал  он  в  ответ, - лишь  сказал  Димке,  а  он  пошёл  по  своим  каналам  трясти. 
- Ясно, - пробормотала  я, - ну,  ладно. 
- Голос  что-то  вялый, - хмыкнул  Глеб  Никифорович. 
- Устала, - призналась  я, - изловила  бандита,  вернее,  бандитку,  и  теперь  еду  в  свой  ресторан.  Дел  много. 
- Удачи  тебе, - и  Глеб  Никифорович  отключился,  а  я  отдала  журнал  гаишнику,  он  вернул  мне  права,  и  поехала  домой. 
- Здрасте,  Эвива  Леонидовна, - сказал  Федор,  садовник,  расчищающий  дорожку  перед  домом, - подождите,  я  сейчас  открою, - и  он  бросился  открывать  ворота  в  гараж. 
- Спасибо,  Федор, - крикнула  я,  въезжая  внутрь. 
Заперла  машину,  и  поднялась  в  дом. 
- У  нас  есть  кофе? – спросила  я  у  Анфисы  Сергеевны,  появляясь  на  пороге. 
- Целый  кофейник, - улыбнулась  она, - Макс  уже  звонил,  сказал,  что  с  издательством  всё  разрешилось. 
- Точно, - улыбнулась  я,  и  рассказала  ей  произошедшее, - с  ума  сойти!  От  Маркова  я  такого  не  ожидала, - и  налила  себе  огромную  чашку  кофе, - зато  теперь  всё  разрешилось.  А  сейчас  меня  ждёт  статья  для  спортивного  глянца, - я  налила  себе  ещё  кофе,  и,  прихлёбывая,  отправилась  наверх. 
Переоделась  в  домашнюю  одежду,  и  занялась  глянцем. 
Неожиданно  мне  это  стало  интересно,  и,  закончив,  переслала  всё  в  типографию  « Планеты  спорта ». 
Потянулась,  и  набрала  номер  Генриха. 
- Ну,  что  у  вас  там? 
- Капец  у  нас  тут! – заорал  он, - срочно  приезжай!  Нужно  статью  писать,  журнал  верстать. 
- Спокойно! – воскликнула  я, - сейчас  я  приеду,  и  со  всем  разберёмся. 
Пришлось  одеваться,  и  я,  не  особо  заморачиваясь,  надела  утреннюю  одежду,  лежащую  в  пакете,  и  помчалась  в  издательство. 
- Эвива  Леонидовна! – закричала  Леночка  на  всё  издательство,  когда  я  переступила  порог,  и  оказалась  в  холле. 
- Держи, - протянула  я  ей  букет  снежно-белых,  махровых  хризантем. 
- Какая  прелесть! – воскликнула  Леночка. 
- Никто  ведь  не  позаботится  об  интерьере, - улыбнулась  я, - а  мы  должны  производить  хорошее  впечатление. 
- Куда  вы  пропали? – воскликнула  секретарша, - Генрих  Вениаминович  рвал  и  метал,  разыскивая  вас. 
- Не  волнуйся,  больше  не  пропаду, - засмеялась  я, - быстро  созывай  сотрудников  в  зал  заседаний,  будет  бой. 
- Бой? – удивлённо  переспросила  Леночка. 
- Давай,  давай, - поторопила  я  её, - журнал  надо  верстать, - а  сама  поспешила  в  кабинет. 
Скинула  пальто,  и,  вынув  из  сумки  ноутбук,  я  отправилась  к  Генриху. 
- Я  пришла, - заглянула  я  к  нему  в  кабинет, - пошли  в  зал  заседаний. 
- Наконец-то! – воскликнул  Генрих,  и  мы  взялись  за  дело. 
Времени  оставалось  мало,  а  журнал  надо  было  сдавать  завтра,  и  заодно  подготовить  номер  на  следующую  неделю,  и  первый  номер  года. 
Последние  две  недели  перед  Новым  годом  должны  были  быть  сумасшедшими,  и  мы  должны  были  подготовить  темы  сейчас,  плюс  спецвыпуск. 
Лена  носилась  без  устали,  принося  нам  то  кофе,  то  бутерброды,  а  Регина,  ведущая  одной  из  рубрик,  безостановочно  зевала. 
- Ну,  ты  дала,  подруга, - кивнула  она  мне, - устроила  тарарам! 
- Стараюсь, - хмыкнула  я,  а  утром  приехал  Максим. 
Мы  все  спали,  положив  руки  под  голову  на  столе,  и  я  очумело  помотала  головой,  увидев  мужа. 
- Привет, - зевнула  я,  заглянула  в  свою  чашку,  и  допила  остатки  кофе, - сколько  времени? 
- Девять  утра, - улыбнулся  мой  супруг, - ты  свободна? 
- Кажется,  да, - зевнула  я, - журнал  готов,  во  Францию  макет  отправлен,  и  темы  для  следующих  номеров  приготовлены. 
- Блин, - простонала  Регина,  потягиваясь, - и  нажала  на  кнопку  селектора, - Лена,  кофе. 
- Пошли, - потянул  меня  за  собой  Макс, - буду  держать  перед  тобой  ответ. 
- О!  Пошли! – подскочила  я, - вернее,  ответ  буду  держать  я.  Нужно  кое-кому  позвонить. 
- Ну  и  ночка, - пробормотала  помятая  Лена,  входя  в  зал  с  кофейником,  а  я  накинула  пальто,  и  мы  с  Максом  поехали  в  управление. 
- Якова  Михайловича  уже  доставили? – спросила  я,  пока  мы  ехали. 
- Всех  доставили, - кивнул  Макс, - и  Инессу  Никифоровну  тоже.  Она-то  тебе  зачем,  не  понимаю. 
- Увидишь, - загадочно  ответила  я,  и  вскоре  мы  входили  в  кабинет. 
- Добрый  день, - сказала  я,  оглядывая  присутствующих. 
- Ну,  с  чего  начнём? – побарабанил  пальцами  по  столу  Антон  Антонович.   
- От  печки  начнём, - села  я  за  стол,  а  Макс  уселся  рядом  со  мной,  и  я  в  упор  посмотрела  на  Якова  Михайловича. 
- Может,  вы  расскажете,  почему  взяли  на  себя  чужое  преступление? 
- Ничего  я  говорить  не  буду, - буркнул  он. 
- Раз  говорить  он  не  хочет,  уберите  мерзавца  отсюда! – вскричала  вдруг  Инесса  Никифоровна, - немедленно  посадите  его! 
- Успокойтесь! – воскликнул  Григорий  Матвеевич, - никто  и  никого  убирать  не  будет.  Не  кричите  здесь.  Эвива,  начинайте. 
- Григорий  Матвеевич, - я  внимательно  на  него  посмотрела. 
- Я  понял, - кивнул  он, - говори,  время  уже  давно  ушло,  за  помыслы  не  карают. 
- Что  за  помыслы? – нахмурился  Антон  Антонович. 
- Всё  началось  с  того, - начала  я, - когда  в  руки  Григория            Матвеевича  и  Якова  Михайловича  попали  фальшивые  доллары,  изготовленные  одним  парнишкой.  Вы  хотели  их  продать,  но  вовремя  одумались, - и  я  перевела  взгляд  на  Якова  Михайловича, - куда  вы  дели  деньги? 
- Не  ваше  дело, - процедил  Яков  Михайлович. 
- Почему  вы  взяли  преступление  на  себя? – повторила  я, - повторяю,  я  всё  знаю, - но  он  молчал,  и  говорить  стала  я. 
Анфиса   Сергеевна  сказала  мне,  что  Юлия  Дмитриевна  ей  никогда  не  нравилась.  Скользкая  особа,  любящая  только  деньги,  и  себя,  любимую. 
В  тот  вечер  Яков  Михайлович  действительно  хотел  сжечь  деньги,  но  он  и  не  подозревал,  что  за  ним  следили... 
- Я  понял  это,  когда  деньги  исчезли, - вдруг  заговорил  Яков  Михайлович, - но  я  не  хотел,  чтобы  мою  любимую  посадили. 
- Конечно! – заорала  Инесса  Никифоровна, - за  эту  мерзавку  волновался? – бросила  она  неприязненный  взгляд  на  Юлию  Дмитриевну. 
- Да  при  чём  тут  Юля? – воскликнул  Яков  Михайлович, - я  за          Эллу  переживал!  Вообще,  при  чём  тут  моя  жена? 
- А  вы  не   знаете? – улыбнулась  я, - расскажите,  почему  вы  бросили  Эллу? 
- Слушайте, - вздохнул  он. 
Дело  давнее,  быльём  всё  поросло,  но,  тем  не  менее,  Яков  Михайлович  тот  день  хорошо  запомнил. 
Была  вечеринка,  день  милиции,  и  их  компания,  собравшись  на  даче  у  Дьякова,  была  уже  изрядно  пьяна. 
Только  Яков  Михайлович  и  Григорий  Матвеевич  были  трезвы,  у  них  в  тот  день  голова  была  другим  занята. 
Они  вовремя  опомнились,  и,  решив  сжечь  злополучные  доллары,  пошли  в  баню,  разжечь  печку... 
- Яков  разжигал, - обрёл  дар  речи  Григорий  Матвеевич, - я  стоял  рядом.  Мы  не  слышали,  как  кто-то  вошёл,  и  я  получил  удар  по  голове.  Упал  на  Якова,  тот  ударился  виском  о  дверцу  раскрытой  печки,  и,  когда  мы  очнулись,  пакета  с  долларами  рядом  не  было.  Мы  долго  думали  и  гадали,  кто  это  мог  сделать,  но  ни  к  какому  выводу  так  и  не  пришли.  Никто  не  знал,  что  фальшивки  у  нас,  никто.  Я  даже  боялся,  что  Яков  начнёт  меня  подозревать, - он  посмотрел  на  друга. 
- У  меня  и  в  мыслях  подобного  не  было, - вздохнул  тот, - и  я  знал,  что  это  мог  сделать  только  один  человек,  но  не  хотел  в  это  верить.  Я  потом  тщательно  осмотрел  всё  в  округе,  нашёл  серёжку  на  полу  в  бане,  и  рыжий  волос  на  кустах.  Я  бросил  Эллу  поэтому. 
- Не  смей  на  мою  внучку  поклёп  возводить! – прохрипела  Инесса  Никифоровна, - слышишь,  сволочь? 
- Я  понимаю,  это  тяжело, - опять  вздохнул  Яков  Михайлович, - но  эти  серёжки  подарил  ей  я,  да  и  яркий  волос  о  многом  говорит.  И  только  она  знала  о  долларах,  у  меня  от  неё  не  было  тайн.  Я  не  хотел  жить  с  преступницей,  но,  в  тоже  время,  сдать  её  не  мог.  Я  любил  её.  Я  не  встречался  с  ней,  хотя  знал,  что  она  под  именем  Юдифь  заполонила  мир  фальшивками,  но  сделать  ничего  не  мог. 
- А  Настя? – прищурилась  я. 
- Настя? – вздохнул  Яков  Михайлович. 
Настя – девушка  очень  умная.  Она  начала  охоту  на  Юдифь,  и,  спустя  какое-то  время,  поняла,  что  Яков  Михайлович  что-то  знает. 
Он  берёг  женщину,  которую  любил  больше  всего  на  свете.  Постоянно  следил  за  ней,  он  боялся,  как  бы  она,  что  похуже  не  сделала,  но  его  засекла  Настя,  и  пришла  в  управление. 
- Что  вы  знаете  о  Юдифь? – в  лоб  спросила  она,  и  Яков  Михайлович  вздрогнул, - только  не  делайте  удивлённых  глаз,  о  Юдифь  все  слышали,  она  закидала  пол  мира  фальшивками.  Вы  знаете,  кто  скрывается  под  этой  маской?  Я  знаю,  вы  незримо  оберегаете  этого  человека. 
- Что  вы  за  чушь  городите? – взорвался  Яков  Михайлович, - откуда  я  могу  это  знать? 
- Знаете, - кивнула  Настя,  и  встала, - это  кто-то,  близкий  вам,  и  потому  вы  так  бережёте  этого  человека, - она  ушла.  А  Яков  Михайлович  перепугался,  что  она  узнает  правду,  и  стал  только  пристальнее  следить  за  Юдифь. 
В  один,  совсем  не  прекрасный  день,  Юдифь  приехала  в  галерею,  занимающуюся  выставкой  картин,  и  скрылась  там.  Яков  Михайлович  сидел  в  напряжении,  тем  более,  туда  приехала  и  Настя. 
Он  весь  извёлся,  потом  Юдифь  выскочила,  и  стартовала  с  места.  Яков  Михайлович  упустил  её,  и  стал  дожидаться  Настю. 
Но  её  всё  не  было  и  не  было,  и  он  заволновался. 
Запер  машину,  и  пошёл  в  эту  галерею. 
Секретарша  Маша  тут  же  спросила,  к  кому  он  идёт,  и  пришлось  ретироваться. 
Походив  кругами  вокруг  галереи,  Яков  Михайлович  прошёл   через  чёрный  ход,  и  зрелище,  которое  предстало  его  глазам,  повергло  его  в  ужас. 
- Я  не  мог  иначе  поступить, - сказал  он  сейчас, - понимаю,  что  мне  нет  оправдания,  но  я  сбегал  за  мешком,  засунул  туда  Настю,  и  повёз  за  город.  Я  за  Эллу  жизнь  отдам,  не  то  что,  свободу. 
- Ясно, - кивнула  я,  и  посмотрела  на  Инессу  Никифоровну, - вы  не  верите  ему? 
- Ни  в  одно  его  слово!  Это  самый  лживый  мерзавец,  какой  только  существует  на  свете,  и  место  ему  в  тюрьме. 
- А  теперь  мы  откроем  вам,  Яков  Михайлович,  одну  тайну, - я  опустила  глаза, - не  люблю  говорить  неприятные  вещи,  но  Элла  мертва. 
- Что? – Яков  Михайлович  побледнел  так,  что  я  испугалась,  как  бы  ему  плохо  не  стало, - что  вы  такое  говорите? 
- Это  правда, - кивнул  Антон  Антонович, - Элла  Гольдштейн  покончила  жизнь  самоубийством,  она  не  перенесла  того,  что  вы  её  бросили. 
- Я  не  верю, - покачал  головой  Яков  Михайлович, - но  кто  же  скрывается  под  именем  Юдифь? 
- Ваша  законная  супруга, - кивнула  я  на  Юлию  Дмитриевну, - начнём  сначала.  Элла  не  понимала,  почему  вы  её  бросили. 
Бедняжка  любила  вас  больше  всего  на  свете.  Когда  она  поняла,  что  беременна,  то  решила,  пусть,  хоть  ребёнок  для  будет  для  неё  отдушиной.  Спустя  положенный  срок  Элла            родила  двойню,  мальчика  и  девочку,  но  малыши  умерли.  Элла  не  находила  себе  места  от  горя,  и  выпрыгнула  из  окна, - я  замолчала,  и  вынула  пачку  с  сигаретами,  закурила,  и  вздохнула, - это  официальная  версия. 
- А...  неофициальная? – прохрипел  Яков  Михайлович. 
- И  до  неофициальной  сейчас  доберёмся, - вздохнула  я, - вы  дружили  с  Иваном  Николаевичем,  были  шапочно  знакомы  с  Юлией  Дмитриевной,  а  та  случайно  подслушала  ваш  разговор.  Она  захотела  красивой  жизни,  и  стала  действовать.  Купила  себе  рыжий  парик,  красное  пальто,  точь-в-точь  такое,  какое  было  у  Эллы,  украла  у  вашей  невесты  серёжку,  сняла  волос  с  одежды,  и  подкинула  в  баню.  Юлия  Дмитриевна,  я  верно  излагаю? – прищурилась  я. 
- Выдумывайте  дальше! – фыркнула  она. 
- Она  оглушила  вас,  забрала  деньги, - продолжила  я, - и  оставила  улики.  Как  она  и предполагала,  будучи  в  уверенности,  что  под  маской  скрывается  Элла,  вы  оберегали  её,  а  она, - кивнула  я  на  женщину, - дёргала  вами,  как  марионеткой.  И  она  же  велела  Арине  Савченко,  медсестре  из  роддома,  где  рожала  Элла,  убить  ваших  новорожденных  детей. 
- Что  ты  мелешь? – вскричала  Юлия  Дмитриевна, - спятила?  Что  за  зверство,  платить  медсестре  за  убийство? 
- А  откуда  вы  знаете,  что  медсестре  заплатили? – прищурилась  я,  и  та  дёрнулась. 
- Ясное  дело,  за  бесплатно  такое  никто  не  станет  делать, - пожала  она  плечами.  Однако,  завидное  хладнокровие. 
Я  сложила  руки  на  груди,  и  улыбнулась. 
- Я  долго  думала,  гадала,  кому  всё  это  нужно?  Кто  скрывается  под  маской  Юдифь?  Но  соседка  Эллы,  Ангелина,  сказала,  что  слышала,  как  в  день  своей  смерти  Элла  разговаривала  с   какой-то  женщиной  наверху.  Соседка  слышала  разговор.  Элла  говорила,  что  знает  какую-то  правду,  и  пойдёт  к  вам,  Яков  Михайлович,  на  что  ей  ответили,  что  не  дадут  ей  этого  сделать.  Раздался  крик  Эллы  о  помощи,  и  она  вылетела  из  окна.  Вы,  Юлия  Дмитриевна,  в  молодости  хотели  стать  акробаткой,  и  руки  у  вас  накачанные,  следовательно,  вам 
ничего  не  стоит  человека  из  окна  выкинуть.  Тем  более,  соседка  запомнила  ваш  голос,  она  видела  вас  в  вашем  красном  пальто  и  парике. 
- Бред! – фыркнула  Юлия  Дмитриевна, - это  мог  быть  кто  угодно! 
- Кто  угодно,  да  не  кто  угодно, - ухмыльнулась  я, - я  сразу  на  вас  подумала,  но  не  предполагала,  что  Яков  Михайлович  защищает  не  вас,  а  Гольдштейн.  Мои  предположения  только  подтвердились,  когда  я  узнала,  что  вы  в  девичестве  Прокофьева,  и  Артем  Дмитриевич,  владелец  галереи,  ваш родной  брат.  А  кто  мог  беспрепятственно  пройти  в  галерею,  убить  человека,  и  выйти?  Только  вы  там  знаете  все  ходы  и  выходы,  и  могли  проскочить  мимо  Маши.  Я  вот,  работая  в  издательстве,  знаю,  что  наша  секретарша  Лена  любит  курить  в  туалете.  Она  обедает  в  строго  определённые  часы,  курить  бегает  тоже,  или  кофе  подаёт  генеральному.  Зная  эти  особенности,  можно  легко  пройти  в  помещение,  и  остаться  незамеченным.  Только  вы  могли  пройти  в  галерею,  и  выйти,  не  привлекая  внимания. 
- Вы  этого  всё  равно  не  докажете, - ласково,  но  с  иезуитской  улыбкой  произнесла  Юлия  Дмитриевна, - и  лишний  труп  на  меня  не  повесите. 
- Вы  так  уверены? – не  менее  иезуитским  тоном  спросила  я,  и  потихоньку  включила  в  кармане  диктофон, - а  у  меня  есть  доказательства,  что  именно  вы  убили  Эллу.  Вы  кое-что  потеряли  на  месте  преступления,  это  раз,  а  во-вторых,  вас  видела  соседка.  Она  не  просто  слышала  разговор,  она  вас  видела. 
- Врёшь! – по-детски  воскликнула  Юлия  Дмитриевна. 
- Отнюдь, - улыбнулась  я, - и  она  вас  даже  сфотографировала. 
- Почему  же  она  до  сих  пор  молчала? – прищурилась  художница. 
- Боялась, - ответила  я, - но  я  её  успокоила,  и  расколола.  Перестаньте  ломать  комедию,  ваша  песенка  спета.  Вы  убили  Эллу?  Впрочем,  можете  не  говорить,  и  так  всё  известно.  Но  вы  только  усугубляете  своё  положение.  Суд  мог  бы  зачесть                чистосердечное. 
- Ещё  и  за  эту  чёртову  жидовку  отвечать! – зарычала  Юлия  Дмитриевна, - срок  давности,  дорогуша! 
- Никакого  вам  срока  давности  не  будет, - улыбнулась  я, - ответите. 
- Чёртова  ищейка! – оскалилась  Юлия  Дмитриевна, - если  бы  не  Голубева,  вы  бы  ни  за  что  не  доказали,  что  я  убила  Гольдштейн.  Эта  еврейка  вздумала  со  мной  тягаться,  и  я  её  в  окошко  вышвырнула! – и  я  засмеялась. 
- У  меня  не  было  никаких  доказательств,  что  вы  убили  Эллу,  вы  сами  признались, - хмыкнула  я. 
- Что  значит... – у  Юлии  Дмитриевны  вытянулось  лицо, - а  фотографии? 
- Не  было  никаких  фотографий, - ответила  я, - соседка  и     голос-то  ваш  забыла.  Что  ей  делать  с  фотоаппаратом  не  балконе?  Сомневаюсь,  что  она  художественные  фотографии  делает,  голубей  фотографируя  в  чёрно-белом  фоне,  одновременно  развешивая  бельё. 
- Сучка! – рявкнула  Дьякова, - я  не  подпишу  ничего! 
- И  не  надо, - хмыкнула  я,  и  вынула  из  кармана  диктофон, - ваше  признание  здесь. 
И  тут  из  уст  художницы  полился  такой  отборный  мат,  что  все  оторопели. 
Но  ещё  больше  все  опешили,  когда  Инесса  Никифоровна,  не  произнеся  ни  слова,  вдруг,  с  неожиданной  для  её  престарелого  возраста,  прытью,  сиганула  через  стол. 
Юлия  Дмитриевна  едва  успела  отскочить  со  стулом,  а  я  порадовалась,  что  они  не  рядом  сидят. 
Мы  с  Максом  схватили  пожилую  женщину  за  руки,  и  рванули  назад. 
- Инесса  Никифоровна,  успокойтесь! – воскликнула  я, - она  ответит  за  всё. 
- Ненавижу! – прохрипела  пожилая  женщина, - Эллочка  в  могиле,  Измаил  умер,  не  пережил  гибель  дочери,  Марго  в  больнице!  Чтоб  тебе  в  аду  сгореть!  Падла!  Да  ещё  и  правнуков  моих  убила! – и  она  схватилась  за  сердце. 
- Вам  плохо? – подскочила  я, - воды? 
- Нет,  благодарю,  уже  лучше, - ответила  Инесса  Никифоровна,  а  я  подняла  глаза  на  Якова  Михайловича,  и  поперхнулась. 
Он  плакал.  Господи,  как  же  он  её  любил!  И  до  сих  пор  любит! 
- Как  ты  могла? – повернулся  он  к  жене. 
- А  что  такое? – прищурилась  та, - мне  морготно  было  смотреть  на  вашу  любовь-морковь!  Сюси-муси!  И  Элка  меня  бесила!  Вечно  улыбается,  вежливая,  добренькая,  как  сладкий  сироп.  Тошнит  меня  от  неё!  Мало  ей! 
- Мразь! – тихо  и  как-то  зловеще  проговорил  Яков  Михайлович,  вскочил,  и  вцепился ей  в  глотку, - водила  меня  за  нос!  Убила  мою  любимую  и  детей!  Да  я  тебя  сейчас  к  пратцам  отправлю!               
- Кто-нибудь,  остановите  его! – вскричала  я,  вскочила,  и  повисла  на  нём, - перестаньте!  Ради  памяти  Эллы,  не  губите  свою  душу!  Эта  тварь  недостойна,  чтобы  об  неё  руки  марать!  Одна  добрая  женщина  когда-то  сказала  мне,  что  не  надо  сожалеть  о  прошлом,  надо  глядеть  в  будущее.  Что  мёртвые  должны  лежать  в  могиле,  а  живые  жить  дальше.  Вы  любили                Гольдштейн,  и  до  сих  пор  любите,  но  она  наверняка  всё  видит  с  небес. 
- Вы  хоть  раз  любили? – прохрипел  Яков  Михайлович, - вы  хоть  знаете,  что  такое  любовь? 
- Знаю!  Когда  утопаешь  в  глазах  любимого,  когда  рядом  с  любимым  такое  ощущение,  будто  падаешь  с  гигантской  высоты.  Когда  по  телу  бегут  тысячи  мурашек,  а  душе  порхают  миллионы  бабочек. 
- Поэтично, - вздохнул  следователь,  и  в  этот  момент  дверь  распахнулась,  и  в  помещение  вошли  трое. 
Аська,  одетая  в  элегантный,  бирюзовый  костюм,  на  шпильках,  в  длинном  пальто,  а  с  ней  двое. 
Яркая,  и  изумительно  красивая  девушка  с  рыжими,  вьющимися  волосами  и  зелёными  глазами,  в  дорогом,  зелёном  костюме,  и  светловолосый  парень. 
- Элла! – произнёс  Яков  Михайлович,  его  пальцы  разжались,  и  Юлия  Дмитриевна  упала  на  пол. 
- Знакомьтесь,  Натали  и  Филипп  Макиавелли, - сказала  я, - извините,  что  не  сказала  этого  сразу,  Яков  Михайлович,  но  ваши  дети  живы.  Медсестра,  которой  Юлия  Дмитриевна  заплатила  за  их  убийство,  не  решилась  их  убить.  В  это  время  в  тот  роддом  совершенно  случайно  попала  Жаклин  Макиавелли,  французская  миллионерша,  и  аристократка.  Она  тоже  родила  двойню,  мальчика  и  девочку,  но  дети  умерли,  и  медсестра  подменила  малышей.  Она  и  за  свою  жизнь  боялась,  и  совершать  тяжкое  преступление  не  хотела. 
- Господи! – схватилась  за  сердце  Инесса  Никифоровна,  Яков  Михайлович  не  сводил  взгляда  с  детей,  а  у  Юлии  Дмитриевны  было  такое  выражение  лица,  что  я  едва  сдержала  усмешку. 
- Копия  матери, - сдавленно  проговорила  Юлия  Дмитриевна, - даже  красивее, - и  она  перекосилась. 
- Они  по-русски  говорят? – сдавленно  спросил  Яков  Михайлович. 
- Говорят, - засмеялась  Натали, - нас  с  детства  учили  двум  языкам.  Дедушка  служит  дипломатом,  и  он  общается  с  Россией.  Значит,  вы  наш  отец?  Нам  всё  рассказали,  и  мы  ближайшим  рейсом  поспешили  в  Россию, - красивым  голосом  проговорила  Натали. 
Голос  у  неё  был  дивный,  и,  насколько  я  успела  узнать,  эта  милая  девушка  по  профессии  ветеринар,  что  несколько  дико  для  девушки,  которую  вырастили  в  аристократической  семье.   И  в  данный  момент  она  учится  в  консерватории,  в  вокальном  классе. 
Инесса  Никифоровна  сорвалась  с  места,  и  бросилась  обнимать  внуков,  Яков  Михайлович  тоже  вышел  из  ступора,  и  бросился  к  детям. 
Лишь  Юлия  Дмитриевна  сидела  на  стуле,  нахохлившись,  Антон  Антонович  успел  сковать  ей  руки  наручниками. 
Они  смеялись  и  рыдали,  и  звонкий  голос  Натали  звенел  в  помещении. 
- И  что  теперь? – негромко  спросила  Аська,  когда  я  вместе  с  Максом  подошла  к  ней. 
- Теперь  всё  хорошо, - улыбнулась  я,  глядя  на  них, - теперь  всё  будет  хорошо. 
- Но  кое-что  осталось, - вдруг  сказала  Ася, - а  как  же  лекарство,  введённое  Анастасии? 
- Не  было  никакого  лекарства, - улыбнулась  я, - я  поговорила  с  её  лечащим  врачом,  и  тот  сказал,  что  у  Анастасии,  от  того,  что,  она  много  сидела  за  компьютером,  и  перенапряглась,  лопнул  сосуд. 
- Банально, - вздохнул  Максим,  а  Ася  не  сводила  с  меня  своих  голубых  глаз. 
- Это  правда? – спросила  она,  когда  мой  супруг  отошёл. 
- Правда, - лаконично  ответила  я,  и,  не  выдержав  её  взгляда,  вздохнула, - кое-что  лучше  не  обнародовать. 
- Инесса  Никифоровна, - кивнула  Ася. 
- Блондинка  на  выданье, - ухмыльнулась  я,  покосившись  на  сестру. 
- Вот  спасибо  на  добром  слове, - надулась  Аська. 
- Я  же  любя, - пихнула  я  её  локтём, - а  то  в  последнее  время  что-то  твердят,  что  блондинки  тупые. 
- И  ты  так  считаешь? – засмеялась  Ася. 
- Глядя  на  тебя,  преуспевающего  адвоката,  изучавшего  прикладную  математику,  и  меня, - я  дёрнула  себя  за  смоляную  прядь, - дальше  таблицы  умножения  не  сдвинувшуюся,  не  думаю. 
- Но  ты-то  не  тупая, - улыбнулась  Ася, - наоборот,  такие  сложные  задачки  щёлкаешь  на  раз-два.  Мы  все  знаем  математику,  вся  природа  основана  на  математике,  и  прочих  науках.  Только  кто-то  видит  красоты  зимнего  пейзажа,  и  способен  передать  их  словом  или  кистью,  а  кто-то  может  на  глазок  определять  траектории. 
- Мудрая  мысль, - хмыкнула  я, - я  давно  это  поняла,  и  потому  не  комплексую  по  поводу  точных  наук.  Но  ведь  есть  ещё  люди,  которые  этого  вообще  не  видят. 
- Сочувствую  им, - вздохнула  Ася, - они  явно  обездолены. 
- И  не  говори,  это  уж  точно,  обездолены, - усмехнулась  я. 
- В  этой  истории  только  один  пострадавший  человек – Анастасия, - протянула  Ася, - зачем  Инессе  Никифоровне  это  понадобилось?  Вот  уж  не  думала,  что  эта  приятная  старушка – хладнокровная  убийца. 
- Она  не  убийца, - улыбнулась  я, - это  была  слабость  в  порыве  отчаянья.  Она  действительно  хотела  подставить  Дьякова,  устроила  слежку,  подсунула  Голубевой  буклетик  с  рекламой  салона  её  дочери,  насыпала  лекарство  в  чай...  В  этом  салоне  клиентам  предлагают  зелёный  чай,  но  получилась  непредсказуемая  реакция.  Вещества  чая  среагировали  с  составляющими  лекарства,  употребляемого  при  повышенном  давлении,  и  не  убили  девушку.  Это  был  знак,  решила  Инесса  Никифоровна,  Бог  упас  от  тяжкого  греха,  и  она  оставила  эту  затею.  Но  так  уж  получилось,  что,  получив  один  раз  приступ,  гипертония  стала  хронической,  и,  когда  Юлия  Дмитриевна  плеснула  в  неё  кислотой,  сосуд  разорвался.  С  другой  стороны,  она  Настю  всё  равно  добила  бы. 
- Считаешь,  она  не  должна  ответить? – посмотрела  на  меня  Ася. 
- Наверное,  должна, - вздохнула  я, - но  суд  всё  равно  дал  ей  условное,  ведь  она  раскаялась. 
- Действительно, - покачала  головой  Ася, - тут  только  подготовка  к  убийству,  и  нанесение  телесных.  С  раскаяньем  ей  бы  действительно  дали  минимальный  срок,  или  оправдали,  учитывая  все  обстоятельства,  а  так  же  возраст  подсудимой. 
- Пойдём, - поманила  я  её  в  коридор,  и  мы  вышли  из  кабинета. 
- Значит,  всё  наладилось? – улыбнулась  Ася, - ты  по-прежнему  горишь  в  издательстве? 
- По-прежнему, - улыбнулась  я,  и  в  этот  момент  мой  телефон  зазвонил, - слушаю, - ответила  я. 
- Эвива  Леонидовна! – это  был  Модест  Львович, - спасибо  вам,  огромное!  Мы  его  поймали!  Не  поверите!  Это  был  наш  главный  редактор!  А,  поскольку  номер  прошёл  мимо  него,  он  попытался  взломать  ваш  емайл.  Я  с  треском,  и,  без  рекомендаций,  уволил  его.  А  номер  разошёлся  в  лёт,  мы  третий  тираж  допечатываем.  Приходите  за  гонораром.  Или,  лучше  мы  переведём  деньги  на  карточку. 
- Запишите  номер  счёта, - воскликнула  я,  и,  отключившись,  улыбнулась, - я  с  очередной  проблемой  с  блеском  справилась. 
- Умничка, - хмыкнула  Аська,  и  мы  вышли  на  улицу,  где  в  это  время  мела  метель. 
Я  села  в  свой  любимый  джип,  Ася  в  « Бентли »,  она  умчалась  по  своим  делам,  а  я  в  ресторан. 
- Эвива! – кричал  в  трубку  Генрих  спустя  три  часа, - сейчас  тебе  курьер  из  издательства  привезёт  приглашение,  и  изволь  явиться  точно  ко  времени  при  полном  параде.  Вечернее  платье,  шпильки,  драгоценности.  Всё  поняла? 
- Тусовка! – я  пришла  в  ужас, - а  можно  обойтись  без  меня? 
- Нельзя!  И  чтобы  Макс  тоже  был!  Слушать  ничего  не  желаю!  В  смокинге! 
- Ужас! – вздохнула  я. 
- Чтобы  была!  Сейчас  вам  будут  приглашения, - и  он  бросил  трубку. 
Я  закатила  глаза,  представляя,  что  мне  придётся  выслушивать  бред  тусовщиков,  и  с  бокалом  шампанского  расхаживать  между  гламурными  идиотами. 
Но,  тем  не  менее,  через  десять  минут  в  кабинет  постучались,  и  посыльный  передал  мне  конверт. 
- От  Генриха  Вениаминовича, - сказал  посыльный,  испарился. 
А  я,  просмотрев  бумаги,  покинула  свой  ресторан,  и  заехала  за  Максом  на  работу. 
- Тусовка! – застонал  он, - только  не  это! 
- Генрих  велел  прибыть, - пожала  я  плечами, - кстати,  через  три  дня  Рождество.  Надо  ель  купить. 
- Завтра  съездим, - кивнула  я,  и  мы  расселись  по  машинам,  и  поехали  домой. 
На  улице  я  увидела  Василинку.  Моя  маленькая  дочка  стояла  около  машины  няни,  укутанная  в  красивую  шубку,  и  с  муфточкой. 
- Мамочка, - бросилась  ко  мне  малышка, - а  мне  сегодня  мальчик  сказал,  что  я  красивая. 
- Чудесно, - я  погладила  её  по  голове, - мальчиками  нужно  вертеть,  как  вздумается. 
- И  чему  ты  учишь  дочь? – хмыкнул  Макс. 
- Радостям  жизни, - ухмыльнулась  я,  и  помчалась  наверх. 
Вынула  из  шкафа  роскошное,  алое  платье,  с  разрезами  до  пупа,  голой  спиной,  и  перекрёстными  бретелями  на  ней. 
Надела  его,  шпильки,  перчатки,  собрала  волосы  в  красивую 
« улитку »,  оставив  небольшие  завитки  в  беспорядке,  и  вынула  колье. 
Бриллианты  смотрелись  потрясающе.  Я  застегнула  колье,  кольцо,  браслет,  серьги,  а  в  волосы  шпильки  с  бриллиантами. 
- Какая  ты  красивая! – протянул  Макс,  когда  увидел  меня. 
- Знаю, - кивнула  я,  аккуратно  подводя  глаза,  подкрашивая  тушью  ресницы,  и  помадой  губы. 
Макс  надел  свой  смокинг,  мы  сели  в  машину,  и  поехали. 
- Я  чувствую  себя  идиотом  в  этой  штуке, - пробормотал  Максим,  одёргивая  смокинг, - и  кто  эту  хрень  придумал? 
- Не  ворчи, - осадила  его  я, - очень  милый  костюм.  И  тебе  идёт.  Хотя,  тебе  больше  идёт  белый,  обычный  костюм.  Даже,  лучше,  кремовый. 
- Всё  равно!  Я  не  понимаю,  зачем  меня  надо  было  тащить  на  эту  тусовку? – злился  он, - вечно  твоему  Генриху  что-то  в  голову  взбредёт!  Пока  ты  не  занималась  издательством,  всё  было  нормально. 
- Ты  хочешь,  чтобы  я  детей  целыми  дня  укачивала? – ухмыльнулась  я. 
- Именно, - хмыкнул  Максим,  и  мы  рассмеялись. 
- Ну,  ты  наглец! – покачала  я  головой. 
- Уж,  какой  есть. 
- Но,  тем  не  менее,  придётся  тебе  немножко  потерпеть, - улыбнулась  я,  и  отвернулась  к  окну,  наблюдая  за  летящими  снежинками. 
Макс  затормозил,  и,  припарковавшись,  открыл  мне  дверцу,  а  охранник  пропустил  нас  внутрь. 
Народу  было  чудовищно  много,  всюду  цветы,  столы  с  закусками,  официанты  с  шампанским. 
- Ужас! – буркнул  Макс. 
- Викуля! – услышала  я  голос  маменька,  удивлённая,  обернулась,  и  увидела  её,  папу,  и  Асю  с  Ренатом. 
- Вы  откуда? – изумлённо  протянула  я. 
- Нас  Генрих  вызвал, - ответил  папа. 
- Привет,  подруга, - материализовался  рядом  Генрих, - ты  вовремя. 
- Что  здесь  происходит? – сурово  осведомилась  я, - что  ты  устроил? 
- Устроил  не  я, - улыбнулся  Генрих, - устроило  международное  общество  журналистов  и  писателей. 
- Так, - прищурилась  я. 
- До  торжественной  части  пять  минут,  пей  шампанское, - и  он  протянул  мне  бокал. 
- Сладкое, - буркнула  я,  пригубив  шипучий  напиток, - извините,  пожалуйста, - обратилась  я  к  официанту, - у  вас  есть  брют? 
- Да,  пожалуйста, - он  подал  мне  шампанское,  и  растворился  в  толпе. 
- И  что  мне  делать? – нахохлился  мой  милый  супруг. 
- Ведите  светскую  жизнь,  Матвей, - ухмыльнулась  маман, - знаете,  как  это  делается?  Бокал  с  коньяком  берёте,  и  гуляете  по  залу. 
- Слушаюсь,  тёщенька, - и  Максим  нырнул  в  толпу  прежде,  чем  маменька  открыла  рот. 
- Безобразие, - воскликнула  она,  взяв  бокал  с  шампанским, - вкусненько, - папа  тоже  попробовал,  и  скрючил  мину. 
- Ну,  и  яд, - пробормотал  он, - это  не  шампанское!  Уксус! – и  он 
тоже  испарился  в  толпе. 
- Зачем  нас  сюда  вызвали? – спросила  маман. 
- Понятия  не  имею, - ответила  я,  оглядываясь  по  сторонам. 
И  вздрогнула,  увидев  знакомую  физиономию. 
- Привет, - сказал  Эдик,  глядя  на  меня  во  все  глаза, - ты  такая  красивая. 
- Знаю, - хмыкнула  я. 
- И  такая  же  тщеславная, - улыбнулся  он. 
- Это,  если  мне  память  не  изменяет,  один  из  твоих  бывшеньких? – ухмыльнулась  маман, - н-да,  всё  такой  же  придурок. 
Она  взяла  очередной  бокал  с  шампанским,  и  испарилась. 
- Что  ты  тут  делаешь? – спросила  я, - каким  ветром  тебя  на  тусовку  занесло? 
- Так  я  же  в  конкурсе  участвую, - ответил  он,  и  я  удивилась. 
- В  каком  конкурсе? 
- Сюда  приглашают  всех  писателей,  поэтов,  и  журналистов, - пояснил  он, - обычно  тут  объявляют  перед  Новым  годом  журналистов  года,  а  сегодня  ещё  одна  акция.  Мама  говорит,  что  я  обязательно  выиграю  главный  приз,  и  отправлюсь  в  Данию. 
- Не  говори,  гоп,  пока  не  перепрыгнешь, - хмыкнула  я,  посмотрев  на  него  с  сарказмом. 
- Ты  никогда  в  меня  не  верила, - вздохнул  Эдик, - но  я  мастер  белого  стиха. 
- Тебя  уже  где-то  признали? – хихикнула  я. 
- Признают, - уверенно  кивнул  он,  а  мне  стало  смешно. 
- Эдичка,  ну,  куда  ты  убежал? – раздался  голос  Ксении  Михайловны,  и  она  перекосилась,  когда  увидела  меня, - а  эта  что  здесь  делает?  Пришла  посмотреть  на  талантов?  Да,  тебе  только  и  остаётся,  что  смотреть. 
Я  лишь  хмыкнула,  и  отошла. 
- Дамы  и  господа, - раздался  голос, - прошу  внимания, - и  гул  в  зале  смолк, - здравствуйте.  Ежегодно,  в  этом  зале,  мы  объявляем  журналиста  года,  и  вручаем  приз  победителю.  Но  в  этом  году  международным  обществом  писателей  была  предложена  мировая  номинация.  Будут  объявлены  три  победителя,  медь,  серебро,  и  золото.  Тот,  кто  получит  золотое  перо,  отправится  в  Данию,  чтобы  побороться  за  бриллиантовое 
перо.  Борьба  будет  не  из  лёгких,  но  мы  ведь  постараемся.  Итак, - он  открыл  конверт, - третье  место,  с  вручением  медного  пера,  присуждается... – он  открыл  конверт, - драматург  Германов. 
Все  зааплодировали.  Мне  это  имя  ничего  не  говорило,  но  я  тоже  поаплодировала. 
Драматург,  приятный  мужчина  в  возрасте,  вышел  на  сцену.  Ему  вручили  статуэтку,  грамоту,  и  букет  гортензий. 
- Второе  место,  серебряное  перо, - продолжил  ведущий,  вскрывая  второй  конверт, - присуждается...  поэтессе  Солнцевой. 
Опять  взрыв  аплодисментов,  цветы,  роскошные,  белые  лилии,  вручение  награды... 
- И  последнее,  первое  место,  золото,  шанс  получить  бриллиантовое  перо,  и  публикация  в  лучшем  журнале  Парижа          присуждается... – он  помедлил, - главному  редактору  « График  Интертеймент »  Миленич  Эвиве  Леонидовне!   
В  первую  минуту  я  опешила.  Не  поняла,  что  назвали  моё  имя. 
Но  Генрих,  стоявший  сзади,  подтолкнул  меня  к  сцене,  и  несколько  шагов  я  сделала  бессознательно. 
Сцена,  аплодисменты,  золотая  награда,  и  огромный  букет  алых  роз. 
Я  тут  же  напустила  на  себя  довольный  вид,  а  сама  высматривала  лицо  Генриха. 
Вот  паскудник! 
Он  меня  полгода  натаскивал!  Передавал  мне  то,  что  изучал  за  шесть  лет,  в  экстрарежиме,  а  потом  заставил  написать  рассказы. 
Вот,  для  чего  они  ему  были  нужны! 
- Но  это  ещё  не  всё, - продолжил  ведущий, - сегодня  мы  выбираем  журналиста  года, - он  открыл  конверт, - журналистом  года  объявляется...  Эвива  Миленич! – он  протянул  мне  ещё  одну  грамоту,  громоздкую  конструкцию  с  кубком,  и  на  сцену  выволокли  очередные  цветы. 
Громадную  корзину  бордовых  роз  и  белых  лилий. 
Я  была,  словно  пьяная,  и  ноги  подгибались,  когда  я  спускалась  со  сцены. 
- Офигеть! – подскочил  ко  мне  Максим,  принимая  у  меня  из  рук  конструкцию, - почему  ты  мне  ничего  не  сказала,  что  участвуешь? 
- Я  не  знала, - вздохнула  я, - это  всё  Генрих!  Он  это  устроил  за 
моей  спиной! 
- Привет,  победительница, - материализовался  сзади  Генрих,  и  вручил  мне  громадный  букет  малиновых  роз,  а  Вениамин  Фридрихович  жёлтых,  с  бордовой  каёмкой. 
- Ты  знал? – в  лоб  спросила  я. 
- О  чём? – заулыбался  он. 
- Что  я  выиграю. 
- Конечно,  знал, - улыбнулся  он, - я  попросил  меня  известить,  если  будет  положительное  решение  в  твой  адрес.  Извини,  что  не  сказал,  не  хотел  волновать.  Шампанского? 
- Давай, - я  протянула  бокал. 
- И  сколько  стоит  награда? – услышала  я  сзади. 
- Ксения  Михайловна, - улыбнулась  я, - я  не  буду  унижаться,  и  объяснять  вам,  что  получила  это  за  заслуги.  Я  про  себя  всё  знаю,  а  вы  оставайтесь  при  собственном  интересе. 
- Выскочка!  Заняла  высокий  пост,  и  награду  у  моего  сыночки  из-под  носа  выхватила,  продаваясь  всем  подряд, - процедила  она. 
Я  раскрыла  было  рот,  чтобы  ответить  ей,  как  подобает,  но  в  этот  момент  подошёл  Модест  Львович. 
- Эвива,  вы  просто  чудо, - сказал  он,  целуя  мне  руку, - умница  и  красавица,  и  талантливая  женщина. 
- Стараюсь, - улыбнулась  я. 
- Эвива,  милая,  я  хочу  сделать  вам  одно  предложение,  только,  умоляю,  не  отказывайтесь. 
- Вы  сначала  озвучьте, - засмеялась  я. 
- Станьте  моим  главным  редактором, - заявил  он,  а  у  меня  брови  поползли  вверх. 
- Так, - нахмурился  Генрих. 
- Извините,   но  я  уже  главный  редактор, - покачала  я  головой. 
- Милая,  дорогая, - улыбнулся  Модест  Львович, - я  не  предлагаю  уйти  ко  мне,  бросив  родной  журнал,  я  предлагаю  вам  вторую  должность.  Так  делают. 
- Вторая  должность? – задумалась  я. 
- С  соответствующим  окладом, - он  протянул  мне  салфетку,  где          была  написана  сумма,  и  я  присвистнула. 
- Ничего  себе! 
- Благодаря  вам  мой  глянец  разлетелся  в  два  счёта,  тем  более,  я  не  конкурент  « График  Интертеймент ». 
- Но  я  в  спорте  ничего  не  понимаю, - воскликнула  я. 
- Втянетесь, - воскликнул  Модест  Львович, - подумайте.  Это  лишние  деньги,  слава,  и  очередная  возможность  самореализоваться.  Вы  ведь  лучшая  из  лучших. 
- Я  подумаю, - кивнула  я,  и  взяла  очередной  бокал  с  шампанским.  Я  прямо-таки  чувствовала  на  себе  взгляд  Ксении  Михайловны,  но  продолжала  веселиться. 
- Я  на  минутку, - шепнула  я  Максу,  отдав  ему  свой  бокал,  и  заглянула  в  уборную. 
Приведя  себя  в  порядок,  и,  ополоснув  пылающие  щёки  холодной  водой,  я  стала  подкрашивать  губы,  и  в  этот  момент  дверь  туалета  скрипнула. 
В  зеркале  я  увидела  Диму,  и  повернулась. 
- А  тебе  какого  чёрта  тут  надо? – сурово  осведомилась  я. 
- Я  больше  не  могу, - покачал  он  головой, - понимаешь?  Не  могу!  Ты  мне  нужна,  как  воздух.  Когда  тебя  рядом  нет,  я  задыхаюсь. 
- Памятуя  твоё  высказывание,  скажу:  пошёл  вон! – процедила  я.   
- Кто-то  должен  шагнуть  первым, - Дима  опустил  голову, - и  я  решил,  что  должен  тебе  это  сказать.  Ты  моя  единственная,  любимая,  и  пусть  будет,  как  раньше,  лишь  бы  видеть  тебя  каждый  день, - и,  вдруг,  вот  уж  чего  я  не  ожидала,  он  бухнулся  на  колени,  и  пополз  ко  мне. 
Обхватил  меня  за  ноги,  и  прошептал: 
- Я  так  тебя  люблю!  Не  прогоняй  меня!  Ты  мне  нужна,  как  воздух! 
- А  как  ты  мне  нужен, - прошептала  я,  запустив  пальцы  в  шёлк  его  волос, - если  бы  ты  знал! 
- Я  знаю, - он  встал  с  колен, - знаю, - и  стал  покрывать  моё  лицо  поцелуями, - я  так  тебя  люблю. 
- Чертобесие! – вздохнула  я,  и,  обвив  его  шею  руками,  впилась  ему  в  губы,  и  обвила  ногами  его  широкий  торс. 
В  порыве  мы  столкнули  мыльницу,  и  я  опомнилась. 
- Подожди,  стой, - оттолкнула  я  его, - а  вдруг  Макс  войдёт? 
- Иди  сюда, - и  он  втолкнул  меня  в  кабинку. 
- Макс,  наверное,  решил,  что  я  утонула, - пробормотала  я,  поправляя  перед  зеркалом  завитки,  и  подкрашивая  губы. 
- Погаси  блеск  в  глазах,  а  то  он  подумает  неладное, - улыбнулся  Дима,  и  поцеловал  меня  в  шею,  а  я  услышала 
шабуршание. 
- Что  это  было? – воскликнула  я. 
- Что? – не  понял  Дима,  и  приложил  палец  к  губам. 
Он  пружинистым,  молниеносным  шагом,  подлетел  к  дверце,  и  открыл  её. 
- А,  знакомые  все  лица, - хмыкнула  я,  увидев  Ксению    Михайловну, - и  что  вы  тут  столько  времени  делаете? 
- Тебя  разоблачить  хочу, - рявкнула  она,  потрясая  телефоном, - сейчас  покажу  твоему  мужу  одну  запись,  и  будешь  знать. 
- Если  мне  память  не  изменяет,  это  мать  твоего  пиита  недоделанного, - хмыкнул  Дима. 
- Он  не  мой, - ответила  я, - упаси  Боже  от  такого  счастья! 
- Не  смейте  так  отзываться  о  моём  сыне! – заорала  Ксения  Михайловна.  Она  попыталась  протиснуться  мимо  нас,  но  Дима  загородил  ей  дорогу,  а  я  выхватила  сотовый  телефон. 
- Отдай! – заорала  Ксения  Михайловна,  а  я  с  чувством  шибанула  телефон  о  стену,  и  для  верности  раздолбила  каблуком. 
- Посидите  здесь, - заулыбалась  я,  и  без  лишних  слов  засунула  ей  в  рот  кусок  половой  тряпки,  а  Дима  заломил  руки  за  спину,  и  связал. 
Мы  буквально  приковали  её  к  унитазу,  и  Дима  запер  дверцу. 
- Только  не  забыть  её  освободить,  когда  это  мероприятие          кончится, - пробормотала  я,  когда  мы  выбрались  из  уборной. 
- Действительно, - улыбнулся  он,  и  скрылся  в  толпе. 
- Ты  где  была? – спросил  Максим,  когда  я  вернулась  к  нашим. 
- Пообщалась  тут  кое  с  кем, - я  взяла  бокал  с  шампанским.  Обернулась,  и  увидела  Эдика. 
От  неожиданности  я  даже  шампанским  поперхнулась. 
Мой  бывший  складывал  в  пакет  закуски  с  тарелок.  Даже  шампанским  не  погнушался. 
- А  что  это  ты  делаешь? – подошла  я  к  нему. 
- Ничего, - буркнул  Эдик, - ты  маму  не  видела? 
- Мне  делать  больше  нечего,  кроме,  как  за  твоей  матерью  следить! – буркнула  я. 
- Что  ж  ты  какая  злая? – вздохнул  он, - это  от  того,  что  обделена  талантом,  и  тебе  приходится  покупать  награды? 
- Какой  же  ты  дурак! – усмехнулась  я, - здорово  тебе  твоя  мать  мозг  прокомпостировала. 
- Никто  мне  ничего  не  компостировал! – возмутился  Эдик. 
- Компостировал,  компостировал, - усмехнулась  я, - ты  никогда  не  смотрел  трезво  на  вещи,  тебе  всегда  мать  внушала,  что  надо  делать. 
- Чего  же  ты  тогда  жила  со  мной? – удивился  Эдуард, - я  думал,  что  ты  любишь  меня. 
- В  тот  момент  я  была  одинока, - улыбнулась  я, - я  рассталась  с  самым  потрясающим  мужчиной  на  свете,  а  потом  меня  обидел  Кеша,  а  тут  ты  подвернулся  со  своими  долбанными  верлибами.  Я  тебе  рогов  наставила,  милый, - с  этими  словами  я  развернулась,  и  пошла  к  своим. 
- Привет, - материализовался  Дима,  и  вручил  мне  букет  белых  и  синих  роз. 
- Особняк  будет  похож  на  оранжерею, - хмыкнула  я,  принимая  цветы. 
- Что  ты  делала  столько  времени  в  уборной? – шепнула  маман,  поймав  момент, - предполагаю,  не  разговаривала,  уж  больно  вид  у  тебя  довольный.  Как  у  кошки,  нализавшейся  сметаны.  Смотри,  чтобы  Макс  не  догадался,  а  то  мало  тебе  не  покажется. 
Я  улыбнулась,  но  промолчала,  а  Макс  зверем  смотрел  на  Диму. 
Мы  напились  шампанского,  и  за  руль,  соответственно,  сесть  не         могли. 
- Я  сейчас  вызову  Федора, - сказала  я,  и  набрала  домашний  номер, - Анфиса  Сергеевна,  пусть  Федор  на  такси  приедет  к  нам,  мы  все  пьяные. 
- Минуточку, - воскликнула  маман, - а  мы  как?  Нас  тут  много! 
- Все  едем  ко  мне, - сказала  я, - а  машины  я  попрошу  Федора  и  десантников  пригнать. 
- Мы  не  поместимся  все  в  одну  машину, - покачала  головой  маман. 
- Нас  семь  человек, - резонно  сказал  папа. 
- Нашли  проблему! – фыркнула  я, - шестеро  назад.  Мужчины  на  сиденье,  женщины  им  на  колени. 
- Да  нас  на  ближайшем  повороте  оштрафуют, - побледнел  Максим, - не  говори  глупостей!  Ни  в  одну  машину  не  влезет  шесть  человек  на  заднее  сиденье. 
- В  джип  влезет, - упорствовала  я. 
- Да  уж  лучше  сесть  за  руль  пьяным,  чем  такое! – продолжал  возмущаться  Макс. 
- Спокойно,  зятёк, - не  упустила  маман  случая  поиздеваться  над  моим  мужем, - с  нами  представитель  закона,  если  что,  отмажешь. 
- Вы  спятили? – и  тут  до  Макса  дошло, - как  вы  меня      назвали? – а  маман  захихикала. 
- Тормознутый  зятёк, - хохотнула  она, - лестничное  остроумие,  как  говорят  французы.  В  машину!  Живо! 
Макс  орал,  возмущался,  я  разозлилась,  и  забралась  на  колени  к  Диме,  а  Макс  за  время  поездки  чуть  шею  себе  не  свернул,  косился  на  нас  с  Димой. 
- Господи! – всплеснула  руками  Анфиса  Сергеевна,  увидев  нас, - вы  что,  цветочный  магазин  ограбили? 
- Лучше! – вскричала  я,  и  рассказала  о  своей  победе. 
Расставив  цветы  по  всему  дому,  я  разогнала  всех  по  комнатам,  и  отнесла  награды  в  кабинет. 

                Эпилог. 
Маргарита  Викторовна  выздоровела,  и  чуть  опять  в  больницу  не  попала,  когда  узнала,  что  её  внуки  живы. 
Теперь  она  счастлива. 
Она  и  Инесса  Никифоровна  на  седьмом  небе.  Эллу,  хоть,  уже  не  вернуть,  но  есть  Натали  и  Филипп,  и  бедные  женщины  не  желают  отпускать  их  от  себя. 
Яков  Михайлович  принят  в  семью  Гольдштейн,  и  недавно  в  Россию  приехала  Жаклин  Макиавелли. 
Француженка  была  в  шоке,  когда  узнала,  что  её  дети  похоронены  в  России,  а  Натали  и  Филипп  ей  не  родные. 
Что  касается  Юлии  Дмитриевны,  то  все  её  художества  выплыли  наружу,  а  злосчастные  фальшивки  были  уничтожены  в  государственном  порядке,  и  опасаться  нечего,  что  они  ещё          когда-нибудь  появятся  на  рынке. 
Дьякова  в  данный  момент  находится  в  СИЗО.  И  ничего  хорошего  ей  не  светит. 
А  я  решаю  проблемы  в  издательствах.  Да,  я  приняла  предложение  Модеста  Львовича,  и  стала  у  него  работать. 
Завтра  Новый  год,  а  я  настолько  замоталась,  что  забыла  даже  купить  ель. 
- Я  дико  извиняюсь, - сказала  Мира  за  завтраком, - но  мы  ёлку  планируем  ставить? 
- Планируем, - кивнула  я,  потягивая  кофе, - только  вот,  когда,  не  знаю. 
- Мы  с  Октябриной  сегодня  съездим, - сказала  Анфиса  Сергеевна, - купим. 
- Лучше  я  сама, - вздохнула  я, - я  знаю,  где  выбрать  такую,  чтобы  быстро  не  осыпалась, - и  в  этот  момент  раздался  звонок,  и  Ира  выскочила  из  кухни. 
- Эвива Леонидовна, - крикнула  она, - тут  кто-то  пришёл. 
- Впусти, - крикнула  в  ответ  я. 
- Я  его  не  знаю, - ответила  Ира,  и  мне  пришлось  встать,  и  выйти  в  коридор. 
- Что  случилось? – спросила  я. 
- Ева,  объясни  своему  церберу,  кого  надо  пускать,  а  кого  нет, - рявкнул  из-за  двери  Дима,  и  я  со  вздохом  открыла  дверь. 
На  пороге  стоял  Дима,  весь  запорошённый  снегом,  и  держал  за  макушку  пушистую  ёлку,  а  в  руках  у  него  был  громадный  букет  белых  лилий,  и  еловых  веток. 
- Мы  как  раз  думали  о  ёлке, - улыбнулась  я, - давай,  заноси, - и  посторонилась. 
- Держи, - он  протянул  мне  цветы  и  ветки,  и  я  понесла  их  в  гостиную,  а  Дима  внёс  ёлку. 
- Ничего  себе, - вздохнул  Макс,  когда  увидел  дерево. 
- Неси  игрушки, - воскликнула  я,  и  через  пять  минут  ёлка  была  установлена,  и  мы  разбирали  игрушки. 
- Смотрите, - появился  в  гостиной  Иван  Николаевич,  держа  в  руках  какую-то  коробку. 
- Что  там? – я  сунула  свой  длинный  нос  в  коробку,  и  ахнула, - какая  красота!  Старинные  ёлочные  игрушки!  Где  вы  их  взяли? 
- Это  наши  с  моим  покойным  Максимом, - улыбнулась  Анфиса  Сергеевна, - вот  эта  балерина  восемнадцатого  века,  настоящий  фарфор. 
- Да  разве  можно  такое  вешать  на  ёлку? – воскликнула  я, - кошки  вмиг  разобьют. 
- Балерину  не  дам, - сказала  Анфиса  Сергеевна, - а  вот  эти,  советские,  можно,  только  так,  чтобы  кошки  не  достали. 
Игрушки,  дождик,  и  вскоре  ёлка  засверкала. 
- Красота, - вздохнула  Анфиса  Сергеевна. 
Мы  все  бросились  заниматься  своими  делами. 
Я  бумагами,  Макс  с  Иваном  Николаевичем  на  работу,  Дима  уехал,  а  Анфиса  Сергеевна  приготовлением  праздничного  ужина. 
Генрих  завалил  меня  рассказами,  пока  суд  да  дело,  а  в  последний  день  года  приехала  Зойка. 
- Привет, - воскликнула  она  в  трубку, - ты  меня  на  Новый  год  приглашала.  Помнишь? 
- Конечно,  помню, - воскликнула  я. 
- Ой,  у  меня  такая  офигенная  новость! – воскликнула  Зойка, - закачаешься! 
- Что  за  новость? – загорелась  я. 
- Офигенная! – простонала  Зойка, - я  не  могу  сейчас  говорить,  дела.  Увидимся  вечером,  вернее,  ночью. 
- Давай, - и  я  отключилась,  а  сама  задумалась. 
Что  там  у  Зойки? 
- Чем  так  вкусно  пахнет? – вошла  я  на  кухню. 
- Галантином, - улыбнулась  Анфиса  Сергеевна, - всё-таки  ты  это  здорово  придумала:  балет.  Василиса  до  сих  пор  в  восторге. 
- Да,  ей  понравилось, - вздохнула  я,  памятуя  вчерашний  восторг  дочери  после  театра. 
- Давай,  помешай  глазурь  для  шоколадного  торта, - кивнула  мне  свекровь,  и  я  стала  помешивать  густую,  тёмно-коричневую  массу,  наблюдая,  как  Анфиса  Сергеевна  промачивает  коржи  коньяком. 
- Какая  интересная  глазурь, - воскликнула  я, - особый  рецепт? 
- Да,  мне  моя  бабушка  передала, - кивнула  Анфиса  Сергеевна, - немного  разнообразия  не  помешает,  я  сделаю  ещё  торт  без  крема,  с  одной  только  глазурью,  и  белый,  с  засахаренной  клюквой  и  водкой. 
- Мило, - пробормотала  я,  размышляя,  что  там  за  новость  у  Зойки. 
Все  прибыли  к  девяти  часам,  и  народу  было  полно. 
Уйма  цветов,  которые  я  только  успевала  расставлять  в  вазы,  и,  сверкающая  огоньками,  ёлка. 
- Держи, - протянул  мне  Дима  небольшую  коробочку, - посмотри. 
- Ух  ты! – невольно  восхитилась  я, - какая  красивая  брошь! 
- Флорентийская  работа,  семнадцатый  век, - улыбнулся  Дима. 
- Бриллианты,  жемчуг,  и  сердолик, - определила  я. 
- Ты  такая  красивая, - вздохнул  Дима, - я  гляжу  на  тебя,  и  умираю  от  любви.  И  ты  надела  колье,  которое  я  подарил  тебе  на  прошлый  Новый  год. 
- А  на  будущий  Новый  год  я  куплю  какое-нибудь  платье  под  брошь, - улыбнулась  я,  потрогав  пальцами  золотые  « листки ». 
- Ты  уже  слышала  новость? – улыбнулся  Дима. 
- Какую? 
- Про  Зойку  и  Эрналдо. 
- Скажи! – подскочила  я, - она  меня  по  телефону  так  заинтриговала! 
- А,  тогда  не  скажу, - заулыбался  Дима, - это  её  новость. 
- Говори  немедленно! – рявкнула  я, - что  там  у  неё? 
- А  вот  и  она  сама, - кивнул  Дима, - сейчас  сама  и  скажет. 
- Привет, - подскочила  сияющая  Зойка. 
- Привет, - кивнула  я, - сию  минуту  говори,  что  там  у  тебя.  Я  уже  вся  извелась. 
- И  на  меня  кинулась, - засмеялся  Дима. 
- Ты  в  курсе? – вздёрнула  брови  Зойка. 
- Мне  Эрналдо  сказал. 
- Я  сейчас  вам  обоим  тресну, - пригрозила  я. 
- Я  беременна! – подпрыгнула  Зойка,  и  мы  завопили  в  диапазоне  ультразвука. 
- Обалдеть!  Офигеть! – подскочила  я, - я  тебя  поздравляю. 
- Эрналдо  на  седьмом  небе  от  счастья, - сияла  Зойка, - я  дочку  хочу. 
- А  Эрналдо  хочет  сына, - улыбнулся  Дима, - он  мне  сказал. 
- Мало  ли,  что  он  хочет, - пожала  плечами  Зойка, - вы  все  сыновей  хотите!  Я  дочь  хочу,  и  пусть  не  спорит! 
- А  вот  и  он, - хмыкнул  Дима. 
- Привет, - подошёл  к  нам  муж  Зойки,  довольно  ломано  поздоровавшись. 
- Буэнос  диас,  Эрналдо, - ответила  я  на  его  родном  языке,  и  веселье  пошло  своим  чередом. 
- Не  грусти, - шепнул  мне  Дима. 
- Кто  грустит? – улыбнулась  я. 
- Давай  станцуем  рок-н-ролл, - предложил  он, - поразим  воображение  гостей.  Тем  более,  платье  у  тебя  подходящее, - оглядел  он  моё  пышное,  алое,  с  юбкой  миди,  под  которой         
было  полно  шуршащего  подкладочного  материала,  платье  с  удлинённой  линией  бёдер,  голой  спиной,  и  тоненькими  бретельками,  пересекающими  спину. 
- А  давай, - весело  воскликнула  я,  и  Дима  пошёл  ставить  музыку. 
- Он  от  тебя  не  отходит, - скрипнул  зубами  Макс. 
- Его  право, - я  пожала  плечами, - что  мне,  поганой  метлой  его  гнать? 
Макс  открыл  было  рот,  но  его  слова  потонули  в  музыке. 
- Кто  это  спятил? – прокричал  он. 
- Идём, - подскочил  Дима  ко  мне,  и  закружил  меня  в  танце. 
А  у  Макса  челюсть  уехала  в  бок,  да  так  там  и  осталась,  когда  он  увидел,  какие  я  акробатические  этюды  умею  делать. 
Потом  мы  выдали  квикстеп,  фламенко,  танго,  и  я  без  сил  рухнула  на  стул. 
- Без  пяти  двенадцать, - объявил  папа, - вскрывайте  скорее  шампанское, - и  вынул  из  ящика  бутылку. 
Мужчины  стали  вскрывать  шампанское,  и,  выслушав  куранты,  и,  выпив  шипучки,  мы  кинулись  на  улицу. 
Часам  к  трём  все  уже  падали.  Музыка,  фейерверки,  танцы,  и  море  шампанского... 
- Викуль,  мы  уезжаем, - первыми  опомнились  Ангелика  Александровна  и  Марат, - уже  почти  три, - и  вскоре  остались  только  родные. 
- Что-то  я  не  устала, - вздохнула  Ася, - может,  в  твой  клуб? 
- Давай, - кивнула  я, - но  нас  тормознут  на  ближайшем  повороте,  сейчас,  гаишников,  наверное,  под  каждым  кустом  по  штуке.  « Капусту »  стригут. 
- Подумаешь,  триста  баксов, - дёрнула  плечом  сестра. 
- Если  они  у  тебя  лишние,  можешь  заплатить, - и  меня   осенило, - Федор!  Он  вообще  не  пьёт!  Пусть  сок  и  кофе  выпьет  в  баре,  а  мы  в  клуб. 
Я  поднялась  наверх,  за  короткой  шубкой,  в  длинном  пальто  было  неудобно,  и  увидела,  вернее,  услышала,  как  скрипнула  дверь  в  комнату  Василинки,  и  заглянула  внутрь. 
Около  кровати  сидел  Дима,  и  гладил  проснувшуюся  дочку  по  голове. 
- Ну,  и  зачем  ты  её  разбудил? – улыбнулась  я. 
- Я  не  будил, - ответил  Дима, - поднялся  за  тобой,  а  она  меня 
позвала. 
- Солнышко,  ты,  что  не  спишь? – подошла  к  кровати. 
- Уснёшь  тут, - хмыкнул  Дима, - музыка  грохочет,  и  фейерверки  взрываются. 
- Я  фейерверк  смотрела, - ответила  Василиночка, - и  я  жду  деда  Мороза. 
- Зачем? – усмехнулся  Дима, - дед  Мороз  ходит  лишь  к  тем  детям,  которые  в  новогоднюю  ночь  сладко  почивают  в  кроватке. 
- А  конфет  утром  поешь, - улыбнулась  я, - уверена,  там  опять  будет  много  шоколадок. 
- Чудесно, - ответила  Василинка, - но  он  мне  очень  нужен.  Просто  очень-очень. 
- Зачем? – удивилась  я. 
- Это  секрет, - тряхнула  кудряшками  Василинка. 
- А  мы  умеем  хранить  тайны, - заинтересовалась  я. 
- Я  хочу  ему  письмо  передать, - сказала  дочка,  и  показала                голубой  конверт. 
- Поздновато  для  писем, - покачал  головой  Дима, - он  не  успеет                исполнить  желание  до  утра. 
- Но  он  же  волшебник, - резонно  заявила  Василиса, - он  стукнет  посохом,  и  всё  исполнится. 
- А,  давай,  мы  ему  передадим, - подмигнула  я,  потянувшись  к  письму,  но  Василинка  спрятала  его  под  одеяло. 
- Нет, - возразила  она, - это  кон-фи-ден-циа-льно, - выдала  она  трудное  слово. 
- А  мы  не  будем  читать, - улыбнулась  я, - только  отдадим.  Как  услышим  звон  колокольчиков,  сразу  же  отдадим. 
- Ладно, - Василинка  протянула  мне  конверт, - только  не  читайте! 
- Ни  за  что! – заверила  её  я, - спи, - и  подоткнула  одеяло. 
Я  аккуратно  притворила  дверь  в  детскую,  и  мы  юркнули  в  кабинет. 
- Что  там  такое? – дышал  мне  в  спину  Дима,  и  я  вынула  письмо,  написанное  на  голубой,  со  снежинками,  бумаге. 
- « Уважаемый  дедушка  Мороз, - стала  читать  я  вслух, - мне  не  надо  ничего,  ни  подарков,  ничего,  только  исполни  одно  моё  желание.  Я  очень  хочу,  чтобы  мои  мама  и  папа  были  вместе.  Они  с  такой  нежностью  смотрят  друг  на  друга,  но 
почему-то  в  разлуке.  Они  думают,  я  маленькая  и  не  понимаю.  А  я  всё  понимаю,  и  мне  плохо  от  того  что,  им  плохо.  Я  не  маленькая,  и  я  верю  в  волшебство.  Пожалуйста,  реши  их  взрослые  проблемы.  В. » - и  я  подняла  глаза  на  Диму, - ничего  себе.  Я  не  думала,  что  она  всё  понимает.  Даже  в  голову  не  приходило. 
- И  что  мы  с  этим  будем  делать? – поднял  бровь  Дима. 
- А  что  тут  сделаешь? – рассердилась  я. 
- Может,  как-то  поговорить  с  ней? 
- И  что  я  скажу  ей?  Мол,  извини,  дочка,  не  получится,  по  твоему  папе  тюрьма  плачет.  И  ты,  солнышко,  не  плод  любви,  это  твоему  папочке  кровь  в  голову  ударила,  и  он  решил  изнасиловать  твою  мамочку, - пошла  я  пятнами. 
- Я  тебя  не  насиловал, - возразил  Дима. 
- А  что  ты  делал? – прищурилась  я, - я  пришла  вещи  из  твоей  квартиры  забрать,  а  ты  бросился  на  меня.  Или  забыл,  как  я  тебе  морду  расцарапала? 
- Я  не  хотел  сделать  тебе  больно, - вздохнул  он, - я  думал,  что,  оказавшись  со  мной  в  постели,  ты  передумаешь,  и  останешься. 
- Как  видишь,  не  передумала, - буркнула  я. 
- Ладно,  не  сердись, - у  него  был  такой  виноватый  вид, - давай  дочке  приятное  сделаем,  и  запустим  одну  программку.  Уверен,  она  сейчас  у  окошка,  своего  сказочного  героя  ждёт. 
- Что  там  у  тебя? – заинтересовалась  я,  ещё  не  придя  в  себя  после  потрясения. 
- Я  это  называю,  сбежавший  файл, - сказал  Дима,  и  защёлкал по  клавишам, - во  дворе  я  уже  всё  установил, - он  на  что-то  нажал,  и  мы  услышали  звон  колокольчиков. 
Я  выглянула  в  окно,  и  ахнула. 
Прямо  перед  окнами  Василинки  залетали  бабки – ёжки  из  мультика,  заухали  привидения,  и  куча  всякой  сказочной  нечисти. 
Но  оно  не  было  страшным,  скорее,  забавным. 
- Что  это  вы  тут  делаете? – заглянул  к  нам  Максим  с  перекошенным  лицом. 
- Иди  сюда, - подозвала  я  его  к  окну, - Димка  сюрприз  Василинке  затеял. 
- Это  компьютерное? – спросил  мой  муж. 
- Ага, - ответила  я,  наблюдая  за  призрачными  героями. 
- Оригинально, - пробормотал  Макс,  и  вскоре  зазвучали  бубенцы,  появился  дед  Мороз  в  санях,  разогнал  нечисть,  полетал  по  двору,  рассыпая  сверкающие  искры,  словно  летящего  снега  было  мало,  и  я  затормошила  Макса. 
- Быстрее,  вытащи  подарки,  она  сейчас,  сто  процентов,  побежит  вниз, - и  он  выскочил  из  кабинета. 
А  дед  Мороз  тем  временем  скрылся,  а  мы  услышали  вопль  и  топот.  Это  мчалась  Василинка. 
Мы  нашли  её  внизу,  я  на  ходу  влезала  в  короткую,  песцовую шубку,  подошла  к  дочке. 
- Не  лопай  сразу  много, - и  потрепала  её  по  кудряшкам. 
- А  вы  передали  письмо? – шепнула  мне  Василинка. 
- Конечно,  солнышко, - улыбнулась  я. 
- Не  читали? 
- Ну,  мы  же  обещали, - я  потрепала  её  за  щёчку,  и  мы  вышли  на  улицу. 
- И  кто  едет? – спросила  я. 
В  джип  погрузилось  восемь  человек.  Мы  с  Димой,  Ася  с  Ренатом,  Макс,  Зойка  с  Эрналдо,  и  Регина  Шантан. 
При  чём  последняя  забралась  на  колени  к  моему  мужу,  который  сел  на  переднее  сиденье,  рядом  с  Федором. 
- Это  сумасшествие! – пробормотал  мой  супруг,  и  на  въезде  в  кольцо  нас  всё-таки  остановили. 
- Ничего  себе! – у  сержанта  даже  голос  сел,  когда  Макс  открыл  окно, - сколько  вас  тут? – и  поглядел  на  меня,  прихлёбывавшую  брют  прямо  из  бутылки.               
- Много, - холодно  ответил  Максим,  и  показал  сержанту  удостоверение. 
То,  что  произошло  дальше,  не  поддаётся  здравому  объяснению. 
Сержант  попятился,  и  сел  прямо  в  сугроб,  а  Федор  спросил: 
- Ехать-то  можно? 
- Можно, - Макс  закрыл  окно,  а  я  загорелась  любопытством. 
- Почему  он  так  отреагировал?  Он  так  испугался  капитана  МВД? 
- Он  так  испугался  подполковника  ФСБ, - ухмыльнулся  Максим. 
- Прости? – не  поняла  я.               
- Папа  спит,  и  я  спёр  у  него  « корочки », - пояснил  Макс, - а  с  такой  упёртой  и  эксцентричной  женой  по-другому  просто  не                получается! 
- Наглец! – фыркнула  я,  но  чувство  юмора  взяло  верх,  и  я  захохотала, - честный  и  справедливый!  Офигеть! 
Федора  мы  оставили  в  ресторане,  пить  кофе  и  сок,  а  сами  поднялись  наверх,  в  клуб,  где  дым  стоял  коромыслом,  и  гремел  шансон. 
- Эвива,  душенька! – воскликнул  Николай  Павлович,  подходя  к  нам, - у  нас  всё  отлично,  братва  в  восторге, - и  я  оглядела  помещение. 
Всюду  бандитские  рожи,  и  Макс  заметно  побледнел. 
- Пошли  в  вип, - сказала  я,  и  мы  поднялись  наверх,  и  устроились  за  полупрозрачной  ширмой. 
Официант  принёс  шампанское,  коньяк,  текилу,  « Маргариту »,        « Махито »,  фрукты,  сок,  закуски,  и  пирожные. 
- Главное,  что  всё  это  куплено  у  меня  этим  братком, - засмеялась  я,  подавая  Зойке  стакан  с  соком,  а  сама  взяла 
« Махито ». 
- Оригинально, - Дима  тоже  взял  коктейль. 
- Сюда  бы  сейчас  облаву, - вздохнул  Максим,  принимаясь  за  коньяк, - я  там  пару  физий  увидел,  которые  у  нас  в  розыске  числятся. 
- Не  вздумай, - предупредила  я  его, - вот  сейчас  они  выйдут  за  порог  клуба,  и  устраивай  свои  облавы.  Мне  неприятности  не  нужны. 
- На  фига  ты  вообще  тут  такой  контингент  собрала? – осведомился  мой  муж. 
- Николай  Павлович  предложил  хорошую  сумму,  вот  и  собрала.  С  Новым  годом,  милый! 
- С  Новым  годом, - вздохнул  Макс,  и  домой  мы  приехали  в  девять  утра. 
Меня  мутило,  алкоголь,  которым  я  наливалась  всю  ночь,  запросился  назад  нетрадиционным  путём,  и  я  рухнула  на  колени  перед  унитазом. 
- Что  ты  пила,  если  не  секрет? – спросила  Анфиса  Сергеевна,  когда  я,  зелёная,  спустилась  в  столовую. 
- Чего  она  только  не  пила, - хохотнул  Дима. 
- Оторвались,  братцы-молодцы, - пробормотала  маман. 
- Держи, - поставила  на  стол  Анфиса  Сергеевна  банку  с  рассолом.  Ещё  стакан  с  водой,  две  таблетки  анальгина,  чашку  чёрного  кофе,  а  ко  лбу  мне  приложила  пакет  со  льдом. 
- Спасибо, - вздохнула  я. 
- На  здоровье, - усмехнулась  моя  свекровь, - одним  шампанским                тут  явно  не  обошлось.  Ты  с  тонны  шипучки  не  страдаешь  похмельем. 
- Боюсь,  что  с  тонны  и  дед  Мороз  икать  начнёт,  а  потом  свалится  в  ближайший  сугроб, - хмыкнула  я, - а,  если  вспомнить,  то  была  ещё  « Маргарита »,  « Махито »,  текила,  коньяк,  мартини,  море  шампанского,  и  ещё  какие-то  коктейли. 
- Неудивительно,  что  тебя  тошнит.  Кстати,  звонил  Генрих,  Мила  родила  сына,  назвали  Наумом. 
- Надо  к  ним  съездить, - подскочила  я. 
- И  заодно  и  к  Эле, - добавила  Анфиса  Сергеевна, - она  этой  ночью  тоже  родила,  дочку  Дашу. 
- Быстро  едем, - закричала  я,  вскакивая  с  места,  залпом  выпивая  рассол,  таблетки,  кофе.  И,  на  ходу  поедая  пирожное  с  клюквой,  воскликнула, - есть  повод  опохмелиться. 
- Мы  вчера  всё  выхлебали, - вздохнула  Ася, - правда,  в  моём 
« Бентли »  валяются  две  бутылки  дешёвого  шампанского,  что  мы  купили  в  деревне,  можешь  опохмелиться. 
Я  с  воплем,  прижимая  к  виску  пакет  со  льдом,  и,  схватив  очередное  пирожное,  выскочила  на  улицу  под  неодобрительное  ворчание  Анфисы  Сергеевны. 
- Хоть  пальто  накинь,  простынешь! – крикнула  она  вслед. 
                Конец.