— Теперь у меня есть маленький ты, — с подчёркнутой нежностью говорит она, сжимая в тонких пальцах чёрно-белый снимок. — Я вклею фотографию в свой блокнот, и ты всегда будешь со мной.
Я смотрю на неё и киваю. Наташа однажды совершенно сведёт меня с ума. Каждый раз у неё новые прихоти — я только успеваю исполнять их. Например, на прошлой неделе ей вдруг захотелось карамельных петушков на палочке — а таких в нашем городе давно не продают — так я пробежался по всем соседским бабкам, прежде чем нашёл ту, что согласилась помочь мне. Эта полуслепая согбенная бабуля с огромными лупами на кончике носа наотрез отказалась взять у меня деньги, и мне пришлось перекопать ей пол-огорода за десяток дурацких петушков. А что в награду? Восторженный визг Наташеньки, пара чмоков в щёку — и уже третий по счёту леденец ей надоел так, что она отдала оставшихся младшей сестре — та была предовольна.
Или ещё случай. На днях ей вздумалось научиться стрелять — сегодня мы в третий раз побывали в тире. Объяснить Наташе, что учиться надо не там, а в специализированных клубах, невозможно: она равнодушно и не мигая смотрит ясно-голубыми, как летнее небо в безоблачный день, глазами, молчит и, дождавшись конца тирады, отворачивается и продолжает делать по-своему.
Вот и сегодня. Дома я разбирал свои старые коробки и наткнулся на альбом с детскими фотографиями. Шутки ради я показал парочку Наташе — а она внезапно живо заинтересовалась и заявила, что детские фотографии — прелестны, потому что там можно увидеть человека ещё на первой стадии куколки. Мы сидели очень близко, склонив головы над альбомом, и я отчётливо видел, как её два белых, удивительно нежных бугорка схватились в борьбе и теснят друг друга за право места в туго затянутом корсете её платья, — так что я не стал спорить, когда она бурно выразила желание взять себе одну мою детскую фотографию. Наташа выбрала снимок, где 5-летний я стоял, насупившись, в нелепом костюме зайца у новогодней ёлки. Наташа решила, что я здесь "просто душка", поэтому незамедлительно определила место для фотографии в своём ежедневнике.
Наташа по-настоящему красивая девушка — потому я и терплю все её капризы. Мне нет дела до её душевной организации, ведь когда она идёт рядом со мной, высокая, длинноногая, с водопадом сияющих волос пшеничного цвета, — все вокруг ахают от изумления, а мои друзья исходят чёрной завистью. У неё идеальные, аристократические черты лица и совершенная фигура — тоненькая, но округлая по всем правилам. Голос у неё очень приятный, но щебечет она чаще всего обо всякой ерунде, поэтому я предпочитаю просто отключать мозг в разговорах с ней и наслаждаться лицезрением совершенных Наташиных форм. Однажды после того, как я покорно выслушал её получасовой лепет о распродажах в ювелирных магазинах, она разрешила мне подержаться немного за её грудь. Так что, думаю, наши отношения с ней можно назвать взаимовыгодными.
— Какой зайка, — Наташа с умилением рассматривает мою фотографию. Я считаю, что она сильно преувеличивает: со снимка на меня уставился сопливый угрюмый мальчик в поношенных ботинках и с шоколадным пятном на щеке — но моя рука надёжно придерживает левую Наташину грудь, и я отвечаю: "Угу". Девушка вдруг поворачивает ко мне голову:
— Когда мы поженимся, у нас ведь будет такой же?
— Что? — я чуть не поперхнулся и немедленно убрал руку с её груди. Этого ещё не хватало! — О чём ты, милая, мы ещё так молоды, какая свадьба...
— Я так и знала, — Наташа вдруг разражается злым, торжествующим смехом. — Не беспокойся, малыш, я хочу красивых детей, а для этого и отец их должен быть красивым.
Меня это задевает.
— Что же, по-твоему, я некрасив? — спрашиваю я обиженно.
Наташины глаза весело сверкают.
— Будем объективными, дорогой: уши у тебя торчат, как у Чебурашки, кожа бледная, и вообще ты какой-то рыжий и болезненный.
Я вспыхиваю. Эта дура набитая смеет издеваться надо мной!
— Так-так, — отвечаю я, помолчав, — чего же ты тогда встречаешься со мной?
— Хороший вопрос, — улыбается Наташа. — Я и сама не знаю.
Я решаю, что мне нужно покурить. Наташа брезгливо морщит свою хорошенькую мордашку:
— Только почисти потом зубы, прежде чем целоваться со мной!
Я не отвечаю и выхожу на балкон. Злость клокочет в груди, и мне понадобилось 3 сигареты, чтобы успокоиться. Выхожу к Наташе с весёлой ухмылкой, но она уже собралась уходить.
— Детка, милая, — развязно говорю я, — я тебе позвоню!
— Буду ждать! — откликнулась Наташа и быстро ушла.
Через неделю она меня бросила. В общем-то, я знал, что однажды это случится, но не предполагал, что так скоро. Наташа простодушно объяснила, что ей нужно думать о будущем, она не может тратить драгоценное время на того, кто не способен хотя бы раз в неделю сводить девушку в кино и угощает её дешёвыми леденцами. Она начала встречаться с парнем, у которого собственная, купленная папенькой-толстосумом машина и высокооплачиваемая работа: "Ты же не думал, милый, что я буду всю жизнь гнить с тобой в родительской двушке и считать каждую копейку. Я достойна лучшего". Когда я назвал её меркантильной сучкой, Наташа громко рассмеялась и пожелала мне удачи. "Подумай, что ты можешь предложить следующей своей девушке. Что, кроме штуки, болтающейся у тебя между ног, и сотни дрянных стишков? Тебе следует поработать над этим", — сказала она на прощание и вернула мою фотографию. Я рассеянно взглянул на снимок и увидел себя — маленького, съёжившегося, с застывшими в глазах слезами и шоколадным пятном на правой щеке.