– Как твой Змей Егорыч, – Валя вертелась перед треснутым зеркалом, помадой подправляя губы.
Была она бела лицом, стройна статью, черна бровями.
– С утра огнем пыхает, – Вера горестно вздохнула.
– Разбаловала ты его, мать, – Валя поджала губы, затем кокетливо улыбнулась своему отражению. – Не давала бы недельку, так шелковым бы стал.
– Ему не дашь, так он на стороне найдет.
В эту раннюю пору преподаватели, как рыбки в аквариуме, лениво шевелили плавниками, готовясь к каждодневной битве с полчищами невежд. Кто перекладывал тетрадки, кто писал в журнале, подперев сонную голову рукой, а кто смотрел в окно на хмурое февральское небо.
Дверь резко отворилась и в комнату весенним ветром ворвалась раскрасневшаяся , невольно приковав к себе взгляды присутствующих.
– Здрасте всем, – громко произнесла она, – ой, чуть не опоздала. Автобус в пробку попал.
Виктория Павловна торопливо сняла пальто, и, взяв со своего стола тощую стопку тетрадей и классный журнал, подошла к подругам. Она была самой старшей и самой благополучной: двое детей (старшенький уже в школу пошел), работящий муж и двухкомнатная собственная квартира. Спокойная семейная жизнь и сидячая работа несколько полнили её. Всевозможными диетами и редкими пробежками по утрам она боролась с этим явлением, как могла решительно.
– Веруня, ты чего такая кислая?
– Благоверный опять скандал учинил, – ответила за подругу Валя.
Покончив с губами, Валя принялась за волосы. Щеткой она то начёсывала челку, то открывала лоб, и никак не могла решить – что лучше.
– Что же на этот раз?
– Оказывается, я виновата, – улыбнулась Вера, – что Ванечка принёс из садика ругательства, – здесь, в учительской, утреннее брюзжание мужа и свои слёзы украдкой не казались ей такими трагическими, – оказывается, я не умею воспитывать ребёнка.
– Скверно, – покачала головой Виктория, – мужа воспитывать надо. Мужья мучают нас ровно на столько, на сколько мы позволяем себя мучить.
В учительскую зашел Александр Николаевич, директор школы – старый учитель во всех отношениях.
– Доброе утро, дамы и господа, – громко произнес директор. – Пора выходить,, – он дважды негромко хлопнул в ладоши, – выходим, выходим!
Ну что, сестрицы-богатырицы, – низким голосом сказала старшая Виктория, – сразимся с супостатом и темнотой.
– Не взирая на трудности! – задорно тряхнула головой средняя.
– Одна против всех! – звонко скандировала младшая Валя.
– И все против одной, – хором завершили подруги.
– Когда вы уже повзрослеете, богатырицы, – Александр Николаевич ласково посмотрел на молодых женщин поверх очков.
Засмеялись сестрицы, и пошли оне подвиг ратный совершать. Каждая – свой.
Валя вершила свой ратный подвиг в девятом классе литерой «Б». Рассказав новый материал и, тщательно вытерев руки от мела, Валентина Григорьевна, не садясь, склонилась над журналом. Класс замер . Валя любила этот краткий миг абсолютной тишины, и иногда злоупотребляла его длительностью. Ученики затихли в сосредоточенном ожидании, как стрельцы перед казнью. Не меня, пресвятая Богородица, не меня, пусть минет меня плаха и красный колпак, не ме...
– Козлов – произнесла Валентина Григорьевна приговор; легкий вздох облегчения прошелестел по рядам, – расскажи-ка нам о законе Бойля – Мариотта.
Из-за третьей парты среднего ряда обреченно поднялся крупный Козлов, слишком увлекающийся чипсами и компьютерными играми.
– Живей Козлов выбирайся к доске.
Козлов стал на лобное место, где пол, доска и стена вокруг доски источали страдание поколений мучеников.
– Ну... значит... бойля Мариотта... – начал Козлов.
«Скоро весна, – сложив руки на груди, Валя стояла у окна, глядя на заоконную февральскую размазню из просевшего, потемневшего снега, – пара любви, пора надежды, а я всё одна, как и прежде. Пытаюсь вталдычить недорослям то, что в жизни им никогда не пригодится. Ну почему так получается: я такая красивая и умная, а мужики достаются серым мышкам, вроде Веруни. Может уступить намекам Николая Ивановича...». Некоторое время Валя взвешивала на внутренних весах про и контро уступки физруку. Медленно и неуклонно стрелка весов склонялась к уступке. «Да ну его к черту, – неожиданно для себя решила Валя, – пусть ищет приключений в другом месте».
Класс тихо гудел на одной ноте, как гудит ветер в высоких кронах деревьев.
– Садись Козлов. Двойка тебе.
– Почему, Валентина Григорьевна, – неискренне возмутился Козлов, – я учил.
– Если бы ты учил, – Валя села за стол, – то знал бы, что Бойль – заметь, не бойля, как ты любишь говорить, а Бойль – ученый, а не газовый агрегат «навроде печки». Двойка. Давая дневник.
Печальный Козлов поплелся к своей парте за дневником.
– Козел парашу отхватил, – радостно воскликнул вертлявый непоседа Семушкин.
Класс ответил ему веселым гулом.
– Семушкин! – Валентина Григорьевна заморозила Семушкина огненным взглядом, не зря ученики кличут её Горгона, – ты хочешь добавить комментарии к закону?
– Неее, – жалобно проблеял замороженный Семушкин.
– Так и сиди молча, – почти миролюбиво сказала Валентина Григорьевна, – отомри.
Она хлопнула в ладони.
– Класс! пишем контрольную.
– Валентина Григорьевна... Валентина Григорьевна... – зашумели ученики, как листья на ветру, – Валентина Григорьевна... мы не успеем... Валентина Григорьевна...
– Разговорчики в строю, – прикрикнула Валентина Григорьевна, – за пятнадцать минут можно закрыть и снова открыть любой физический закон. Три варианта. Первый вариант...
Валя быстро начертала на свободном пространстве доски варианты контрольной и поворотилась к классу.
– Первый вариант – возлеоконный ряд, второй вариант – соседи, правая половина среднего ряда – третий, и так далее – первый, второй, третий, – Валентина Григорьевна рукой указала на ряды. – Кто будет списывать – прибью на месте, и суд присяжных заседателей оправдает меня. Время пошло.
В это время в 10-Б Вера Андреевна сочиняла вечернюю сказку четырехлетнему Ванечке «Далеко-далеко, за синими горами, за дремучими лесами, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, жили-были...». Так начиналась всякая её сказка. Ванечка – иногда пятилетний, порой семилетний – был неизменным участником приключений зайчиков, хитрых лисичек, добрых медведей и нестрашной бабушки Яги.
Одновременно Вера Андреевна слушала выступление Боганоса о Пьере Безухове и его метаниях по страницам романа «Война и мир». С годами каждый учитель приобретал способность разделять сознание на две равных половины, почти не мешающие друг другу.
– Тогда Пьер Безухов пошел в масоны, – говорил Алеша Боганос, крепкий юноша с задатками футболиста, – они его всю дорогу дурили.
– Всё время, – поправила его Вера Андреевна, прервав диалог Ванечки и лисички.
– Что всё время? – не понял Боганос.
– Следует говорить: они его всё время обманывали. Садись, Алеша. Четыре. Роман ты читал. Я бы поставила пять, – оправдывалась Вера Андреевна, – но тебе следует подтянуть лексику.
Впрочем, Боганос был вполне удовлетворен четверкой. Вера Андреевна глянула на золотые часики, подарок мужа к пятой годовщине свадьбы. Ещё двадцать минут. Она хлопнула в ладоши, дабы привлечь внимание класса.
– Друзья...
Вера Андреевна имела проблему обращения. Разрешила она её следующим образом: до восьмого класса говорила она – дети, начиная с восьмого – друзья.
– Друзья, – шум в классе немного стих; Вера Андреевна (наша Веруня – так ласково называли её ученики) считалась училкой доброй, и потому шумно было на её уроках, – пишем сочинение на тему – «Русский народ – главный герой романа Льва Николаевича Толстого «Война и мир»».
– Вера Андреевна, не успеем раскрыть тему.
Это Купцов, вдумчивый мальчик, пишущий тяжеловесные, идеологически верные сочинения. Себя он готовил к поступлению в Литературный Институт. Признаться, Вера Андреевна немного побаивалась его. В прежние времена такие становились комсомольскими вожаками.
– Ничего, Сережа. Сколько успеете.
– Вера Андреевна, а Андрей Болконский – тоже народ.
Это Кузнецова, девочка язвительная, умненькая, к тому же красавица. С Купцовым у неё часто возникали споры, которые трудно было пресечь.
А Наташа Ростова – тоже народ.
Это подруга Кузнецовой, миниатюрная как японка, и такая же аккуратная Света Лысенко.
– Лена, Света, – мягко ответила им Вера Андреевна, – не время для дискуссий. Открывайте тетрадки и начинайте писать.
Класс завозился с тетрадками и ручками, и вскоре наступила относительная, сопящая тишина.
«А лисичка говорит ему: болит у меня лапка. А Ванечка утешает лисичку: не печалься лисичка, полечу я твою лапку...».
– Гутен таг, либа кинда.
Последний урок в шестом «А» классе. Последний урок – и домой. Виктория Павловна проследовала к учительскому столу.
– Гутен так, гутен таг, – нестройно ответил класс.
Она положила стопку тетрадей и журнал и, глянув на класс, произнесла:
– Зетцен зи зих, кинда.
Ученики с шумом расселись
– Петров, ты что такой всколоченный, – опытным взглядом Виктория Павловна сразу определила непорядок, – Боже, – всплеснула она руками, – да у тебя кровь под носом и ухо расцарапано.
Петров нехотя поднялся и застыл в позе кающегося грешника.
– Он в туалете для мальчиков, – защебетала востроносая Лизонька Кручина, – подрался с Ивановым из седьмого «В».
Сказала и, повернувшись, показала Петрову язык.
– Ябеда, – зашипел Петров, – ни с кем я не дрался. Поскользнулся, упал...
– Очнулся, гипс. Ничего не помню, ничего не знаю, – закончила за него Виктория Павловна, она нахмурилась, – иди в туалет, приведи себя в божеский вид, а с Ивановым из седьмого «В» я сама разберусь.
– Виктория Павловна, – взмолился Петров, – не надо разбираться. Я больше не буду.
– Иди, иди. Будешь меня учить, что мне надо, а что мне не надо.
Понурившись, Петров вышел из класса.
– Дежурный, – встал дежурный Семенов, – раздай тетради.
Семенов разложил тетрадки по партам.
– Тема сегодняшнего урока – тише, дети, - майн фройнд аус дойчланд.
И пошло... и поехало...
Вот и вышли все уроки. Идут богатырицы через просторное фойе. Стайками мелких рыбешек обтекает их племя молодое. Вежливо с ними раскланиваются другие богатыри и богатырицы. Сегодняшний ратный подвиг исполнен. До конца третей четверти осталось совершить двадцать два ратных подвига.