Давно забытое ощущение дома все чаще возвращалось к Рыжему. Дома как такового, впрочем, по-прежнему не было – не было теплых человеческих колен, пальцев, перебирающих шерсть и чешущих шейку, мягкого дивана… Но была миска с едой и голос старой хозяйки, зовущий к обеду или ужину. Рыжий часто пропадал на несколько дней по своим бродячим делам, но всегда возвращался к маленькому одноэтажному домику с заброшенным чердаком. Кот любил, разлегшись на теплом асфальте под окном, смотреть на этот старый чердак с единственным заколоченным окном. В нем было что-то близкое, очень знакомое – его заколоченная жизнь, от которой остался только разбитый негостеприимный фасад. Все эти его драки и непримиримость. А нежность, вся огромная нежность, которую он мог бы отдавать людям, осталась внутри, за стенами, за заколоченным окном.
Однажды поздно вечером Рыжий как всегда вернулся с охоты, поболтал с Пухлей и заснул – сытый и довольный – удобно свернувшись на нагретом за день асфальте. Но среди ночи вдруг проснулся. Асфальт стал холодным, всё стало холодным, листья уныло клонились к земле. Ветер легко срывал их и сваливал у основания ствола озябшей взъерошенной кучей. Рыжий съежился, поджал под себя лапы, обернул вокруг хвост – давно не пушистый и какой-то жалкий. Ему вдруг стало очень грустно. Пухля спал в доме, окно было закрыто. Спал, наверное, на кресле или на постели. Видел во сне что-нибудь вкусненькое или свою молодую хозяйку…
Рыжий постарался прогнать прочь эти мысли и снова заснуть, но было очень холодно, и сон не шел. А мысли вертелись, крутились, возвращались, как ни гони. Пухле тепло. У Пухли много нежности. Пухля пушистый и толстый. У Пухли такой красивый рыжий хвост.
Бездомный кот вздохнул и понял, что надо согреться – иначе заснуть не удастся. Он залез с головой в груду листьев под деревом, думая о том, что утром песня Горлицы не разбудит его, как обычно бывало, – Горлица давно уже улетела на юг. Он думал о том, что все-таки ни к кому и ни к чему не надо привязываться. Думал о том, как когда-то, в прошлой полузабытой жизни, спал на коленях хозяйки, а она чесала его шею уверенными движениями тонких пальцев. Думал о том, какое это было наслаждение – чувствовать ее пальцы на своей шее. Думая обо всем этом, Рыжий незаметно уснул. Сухие листья грели его, пока ему снился сон. Во сне он пробирался на заколоченный чердак и оглядывался, напрягал усы – в поисках еды и нежности. Под утро ему приснился диван со старым клетчатым пледом – приснилось, как он уснул на колючей шерстяной поверхности, и чья-то рука осторожно, чтобы не разбудить, почесала его за ушком. И сводящий с ума запах яичницы. Рыжий спал на теплом пледе и слышал этот запах. В животе урчало, запах щекотал ноздри, и хотелось скорее вцепиться зубами в еду. Но Рыжий не торопился. Ему хотелось задержаться в этом мгновении – вот сейчас он осторожно потянется, приоткроет сначала левый, потом правый глаз, потом спрыгнет с дивана и, подняв хвост, засеменит к миске с едой…
…Запах яичницы сделался невыносимым. Рыжий не выдержал и открыл глаза.
Никакого дивана, конечно, не было – только выцветающие опавшие листья, по-утреннему влажные и мягкие. И навязчивый запах, щекотавший розовый Рыжин нос. Кот выбрался из-под своего осеннего одеяла, посмотрел на голубое небо с угрожающей серой горкой туч на самом горизонте и понял, что замерз и очень хочет есть. Окно домика, под которым он уснул, было распахнуто, на подоконнике пушистым клубком лежал Пухля, а из кухни доносилось шкварчание и аромат жареных яиц. Рыжий неторопливо потянулся и хотел было поздороваться с другом, но тот никак не отреагировал на его приветственный «мяв».
– Пухля, привет, Пухля! – настойчивее позвал уличный кот. Но Пухля спал без задних ног, и ничто сейчас не могло бы его разбудить. Рыжему вдруг стало ужасно обидно и жаль себя. Пухле не надо думать ни о еде, ни о тепле, и даже друг ему совершенно не нужен…
Голодный и расстроенный, Рыжий побрел к набережной – был уже конец сентября, торговля затихала, отдыхающих становилось всё меньше. Набережные обезлюдели – холодный ветер налетал всё чаще, и никому не хотелось купаться. Было странно смотреть на пустые пляжи – их чешуйчатые галечные бока облизывало равнодушное море, и никто не плескался у берега в волнах. В напавшей на курортный город осенней тишине было слышно только ворчание вод – шарум, шарум, шшрум, шшум…
Рыжий подошел к одному-единственному работающему ресторану – несколько официанток сидели за барной стойкой и болтали о чем-то… Из множества столиков был занят только один – там сидел человек и рисовал что-то в своем блокноте. Перед ним стоял чайничек и тарелка с давно остывшей едой. Рыжий принюхался – там точно было что-то мясное. В животе заурчало – голод становился невыносим.
(А где-то там, у Пухли, уже съедена вкусная яичница и наверняка старая хозяйка положила кусочек и в его, Рыжего, миску… Но нет. Я как-нибудь сам справлюсь. Вы не подкупите гордого бродячего кота).
И Рыжий, немного злясь на себя, начал осторожно подкрадываться к столику одинокого посетителя. Тот был очень увлечен своим наброском и совершенно не замечал ничего вокруг – стащить у него еду было легким делом… Но Рыжему вдруг стало ужасно стыдно. Почему-то именно осенью накрывают нас все эти странные чувства – уныние, стыд и тоска по чему-то необъяснимому, может быть, по уходящему сверкающему лету, растворяющемуся в холодном осеннем небе…
…И в тот момент, когда Рыжий мимолетным движением стащил с тарелки кусок мяса, прежде, чем он – быстрее мгновения – спрыгнул со стола, чтобы незамеченным уйти со своей добычей с места преступления, человек поднял глаза от блокнота и посмотрел на кота удивленным взглядом. Кот дал самого быстрого дёру, на какой был способен. Ему было стыдно и страшно, и в то же время он ликовал! Еда – не просто еда, а добыча, которую он заработал сам своей смелостью и ловкостью. Он больше не потерпит подачек от Пухли и его хозяйки! Впереди еще целая зима, он должен быть ловким и сильным, а иначе – как пережить это бесконечно тоскливое время?..
Рыжий устроился под грудой сваленных в кучу лежаков и занялся едой. Все сомнения покинули его, тоска, обида – всё это глупости. У Пухли есть дом – но Пухлю увозят куда-то в далекий северный город на всю зиму, и он будет сидеть там взаперти. У Пухли есть еда – но Рыжий ловок, самостоятелен и способен раздобыть себе еду даже осенью, и даже зимой. Так нечего завидовать Пухле. Пусть уезжает хоть навсегда!
Сытый и довольный, кот уселся на пирсе. Погода портилась, накипали тучи, вот-вот хлынет ливень. Он еще успеет сигануть под крышу, а пока ему хотелось просто сидеть здесь одному и ни о чем не думать. Пухля уедет со дня на день. Тепла не будет долгих полгода. И Рыжий, конечно, будет ужасно скучать – и по Пухле, и по теплу… Но наступит весна, и везде распустятся цветы – будет тепло и солнечно, а потом наступит лето – и вернется Пухля. Они снова будут драться и играть вместе, и он обязательно будет есть из своей миски и каждый день возвращаться к маленькому одноэтажному дому с заколоченным чердаком. А теперь – теперь не то время.