Пухля только что позавтракал. Молодая хозяйка взяла его на руки.
– Какой ты уже толстый, Пухля, даже не умещаешься у меня на коленях, – сказала она, проводя ладонью по его шерстистой спине, а он в этот момент чувствовал себя счастливейшим из котов. Если бы он знал такое слово, то непременно сказал бы себе – «я так её люблю». Потом она убежала по своим делам – она никогда не ходила ни медленно, ни спокойно, она как вихрь врывалась в комнату и как порыв ветра исчезала за дверью. И теперь Пухля лежал на подоконнике, на своем любимом месте, и слушал, как Горлица пела песни.
– Откуда ты знаешь столько песен? – спрашивал Пухля.
– Я не знаю песен, я придумываю их.
– Здоооорово, – восхищенно протягивал кот в ответ.
Рыжему тоже нравились песни Горлицы. Теперь он приходил каждый день. Пухля так привык к нему, что вовсе перестал замечать. Он только попросил Рыжего не будить его запахом рыбы по ночам. Непонятно, правда, то ли Рыжий не ел рыбы с тех пор, то ли уважил просьбу своего более пушистого и откормленного собрата. Скоро Рыжего заметила старая пухлина хозяйка и стала выносить ему еду. Рыжий был счастлив. Он даже начал немного следить за собой, умываться по утрам и вечерам, и скоро распушился, и оказалось, что шерсть у него действительно рыжая – короткая, светлая, с белыми полосками.
– У нас теперь два рыжих котика, – умиленно говорила старая хозяйка, и гладила обоих по спинкам. Она даже звала Рыжего в дом, но Рыжий отказывался наотрез. Все-таки он был дикий кот.
– А ты всегда жил на улице? – спросил однажды Рыжего Пухля.
Рыжий никогда не отвечал на его вопросы, и Пухля задавал их просто так, по привычке – так же он привык беседовать с Ветром, который тоже всегда молчал.
– Не всегда, – внезапно ответил Рыжий, отодвигаясь еще дальше в тень от подступившего жаркого солнца. Голос у него оказался хриплым и низким, совершенно не похожим на его котёночью внешность, подходящим к его суровой репутации среди окрестных котов.
– Значит, когда-то ты жил в доме, как я? – удивился Пухля.
– Ну да, – ответил Рыжий, – с хозяином и хозяйкой.
– И что случилось? Как ты оказался на улице? – Пухля свесил морду с подоконника, чтобы получше разглядеть Рыжего, но тот сидел, прижавшись к стене, и Пухле был виден только кусочек тонкого рыжего хвоста.
– Они поссорились. И расстались. Хозяйка уехала. А хозяин меня не любил, забыл про меня, перестал кормить – вот я и ушел. И стал жить один, самостоятельно.
– Странно как… А почему они поссорились? – Пухле было очень интересно, он вдруг совсем по-другому увидел Рыжего. Надо же, он никогда не задумывался о том, что было с ним раньше и почему он такой – заносчивый, необщительный, драчливый, но совершенно не злой.
Рыжий вздохнул.
– Они были очень счастливы. Готовили вместе еду, ходили куда-то вечерами… Я любил забираться к ним в постель и спать посередине. Они сначала прогоняли меня, а потом привыкли, и гладили по очереди. Я тогда был очень пушистый, и чистый, и ярко-рыжий – не то, что сейчас.
Пухля представлял себе мытого холёного Рыжего – наверное, он был милашкой. И еще представлял, как его, пухлина, молодая хозяйка найдет себе однажды молодого хозяина – и он тоже будет забираться к ним в постель, а они будут гладить его, а он будет их греть, и урчать, и ласкаться…
– А потом, – продолжал Рыжий, – он нашел какую-то тетрадку и стал ее читать. Это оказался её дневник. Она что-то писала там каждый день. Он читал и очень переживал – я чувствовал, как меняется его настроение. Пытался приластиться, отвлечь его, но он не обращал на меня внимание. Он прочитал всю тетрадку, от начала до конца.
Рыжий замолчал. Пухля терпеливо ждал продолжения. Горлица тоже слушала внимательно. Ветерок давно улетел встречать папу Ветра. Скоро они оба примчатся, а пока в этом безветрии дрожал раскаленный воздух и возмущенно кричали цикады.
– Вечером она вернулась домой. С пакетом, в котором лежали вкусности. Я боялся выйти ей навстречу, как всегда, потому что чувствовал, что сейчас что-то между ними произойдет. Но вышел. Наверное, по моему затравленному виду она поняла, что что-то не так. Бросила пакет в коридоре и прошла сразу в комнату. Он сидел на диване и всё ещё держал в руках ее дневник.
Рыжий замолчал, а потом прибавил на всякий случай:
– Конец истории. Чего тут еще прибавить. Мне не хочется рассказывать, как они ссорились.
– И ты не знаешь, что было написано в той тетрадке? – спросил Пухля.
– Нет, не знаю, – ответил Рыжий. – Я же не умею понимать человеческую речь. Знаю только своё имя и некоторые слова, и то скорее по интонациям, по эмоциям понимаю смысл.
Пухля задумался.
– Вот если бы люди не придумали свой язык, не было бы всех этих странностей, ссор, непонимания. Посмотри на них, Рыжий, они ведь совсем не смотрят на мир вокруг. Вот мы чем живем? Ветер прилетел, погладил по спинке. Горлица спела песенку. Девочка подарила тебе рыбку – а запах рыбы сам по себе, мммм… Столько прекрасного в этом мире… И звезды по ночам – их так много, что за ними не видно неба…
– И хорошо, когда можно подраться, а потом спать в обнимку – так, что не поймешь, где чья лапа, как мы с тобой, да, Пухля?
– И рычать друг на друга, когда злимся, а потом сидеть вот так – я на подоконнике, ты под окном у стены – и разговаривать обо всяких пустяках…
– А люди, – заключил Рыжий, – придумали слова, и находят в них что-то, чего в них на самом деле нет. Вот если бы моя хозяйка не записывала слова каждый вечер в тетрадочку, то хозяин никогда бы не прочитал и не услышал эти слова. И если бы хозяин тогда, в тот вечер, не наговорил ей каких-то еще слов, хозяйка никогда бы не побледнела так и не ушла, забыв про меня… Может быть, им надо было просто подраться, а потом уснуть вместе, так что не поймешь, где чья лапа…
– Вы глупые рыжие коты, – проворчала Горлица. – Вам никогда не понять людей.
– А что ты о них знаешь? – спросил Пухля. – Ты ведь никогда с ними не жила.
– Но я всегда рядом. Я вижу их каждый день. Я каждый день пою для них песни.
Тут прилетел Ветер и начал щекотать ей перья, а котам – шерсть. И они замолчали, потому что когда Ветер щекочет – это куда важнее всяких разговоров. Потому что разговоры – это просто разговоры, а Ветер – самое главное в жизни. После еды, конечно. И хорошей драки.