C Галиной Михайловной мы познакомились уже в старших классах, когда серьёзно подошли к изучению литературы. Некоторые готовились поступать на гуманитарные факультеты и эти уроки на равнее с русским языком стали у нас главные.
Она была уже в летах, седая, с аккуратно уложенными волосами, и в очках слегка спущенных вниз. Одевалась она очень скромно никаких джинсов или брюк, длинные серого тонна юбки, блузки, тонкие чёрного цвета свитера, туфли на небольшом каблуке. Только однажды мы её увидели в ярком платье на нашем выпускном. Она плакала, тогда и знала нас очень хорошо, каждому что-то говорила своё, когда нам вручали дипломы.
Её отношение к литературе, а особенно к русской классике было особым, трепетным, если можно так сказать. Каждое произведение, будто то Достоевский, Чехов, Гончаров, Бунин, или Горький мы обследовали с ней всё досконально: зачитывали избранные куски текста, разбирали по ролям, по мотивациям каждого персонажа и т.д. Но особенный уклон, наш преподаватель Галина Михайловна делала на нравственность, на некоторую основу общую для всех высоких классических произведений литературы, цель, к которой автор вёл своего персонажа успешно или нет.
Она снимала очки вставала, подходила к окну, смотрела на улицу и долго говорила понятным чувственным языком, так, что до нас до последнего пофигиста и двоечника доходил этот глубокий моральный смысл, которым стоит руководствоваться как при чтении, изучении искусства так и в повседневной жизни. Звенел звонок, а все очарованные речью оставались сидеть и думать. Только когда она поворачивалась и говорила: «Ну что же вы не идёте, посмотрите какая погода хорошая!» Мы приходили в себя, будто очнувшись, вскакивали и выбегали на улицу.
Но школа закончилась, мы попрощались с нашим бывшим учителем и наши с ней дороги разошлись в разные стороны. Большинство уехало из города, здесь был небольшой выбор высших учебных заведений, но некоторые, включая меня, остались. Толи учится, больше не хотелось, толи ещё были какие-то проблемы в жизни. Я решил годик поработать, подкопить денег, а только потом ехать поступать, со всем готовым, и не сидеть на шее у родителей.
Я устроился в круглосуточную доставку на квартиры и офисы обедов. Мы ездили с водителем, заказов было не много, и хватало времени и бензина поездить и по своим делам. Знал ли я, что в эту знойную июньскую ночь мне доведётся через полгода после окончания школы увидеть Галину Михайловну? Наверное, такое никогда и в голову не пришло, даже во сне.
Мы стояли у площади. Денис, мой напарник, водитель приехал по делам к своему отцу, а я сидел и ждал его в машине. На площади, несмотря на позднее время суток, было много народу, выходной день, люди гуляли, тут и там попадали пьяные компании, бились бутылки, кричали, громко играла музыка, вся площадь была завалена мусором.
Я обратил внимание на несколько машин стоявших недалеко от нас, у них были открыты двери, из которой грохотал электронный ритм. Рядом с ними стояли несколько вульгарно одетых женщин похожих на проституток и трое крепких парней с бритыми затылками. Женщины пили из горла шампанское, громко ругались и смеялись, парни ходили рядом, курили, разговаривали по сотовым телефонам. Я видел только их жирные затылки и руки с наколками. Неожиданно что-то произошло, я обратил внимание на крайнюю женщину, самую пьяную, она облокачивалась телом на машину, и курила, сначала стояла боком, я не мог её толком рассмотреть, но один момент она повернулась, и я в глубине сердца ахнул.
Эта вульгарная накрашенная старуха, была один в один похожа на Галину Михайловну, просто идентичное сходство. Разве такое бывает? На ней была прозрачная блузка, за которой был хорошо видно обвисшие складки живота и чёрный лифчик, очень короткая юбка, под которой выглядывали резинки чулок, на ногах были лакированные туфли без задника на высоких каблуках. Она кривила губы и плевала, ей протягивали бутылку, она делала большой глоток, пойло текло по всему телу.
Мне стало по- настоящему страшно, то того, что я увидел двойника. Такое бывает только в фантастических книгах, но в глубине души назревал жестокий неумолимый вывод: это действительно была она! Это была Галина Михайловна!
Она смотрела прямо на нашу машину, мне хотелось глубже утопиться в кресло, чтобы она случайно не увидела меня. Неожиданно женщина отошла от машины, мне показалось, что её направление будет в мою сторону и сильно напрягся. Но произошло другое, она присела на корточки, юбка полностью съехала до пояса, у неё не было под ней трусов, я увидел бритый лобок и сразу же убрал взгляд. Руки у меня дрожали, сердце билось, я поднял взгляд, она мочилась на мостовую, не обращая внимания, что вокруг много народу. Другие, стоящие рядом женщины немного подвинулись, чтобы обильный поток не залил их. Парни не обращали на это никакого внимания.
Она поднялась, с до сих пор задёрнутой юбкой, рядом шли люди, поправила её, чуть не свалившись с каблуков, она была очень пьяна, шатаясь, вернулась на своё место.
От увиденного я не мог отойти долго, всё во мне протестовало против этого факта. Несколько ночей я отчаянно мастурбировал, не в силах справится с напряжением, кончал и снова опускался в омут сильнейшего огорчения и смутной бесконечной тревоги. Казалось, что у меня невольно начиналась лихорадка.
Через некоторое время это постепенно стёрлось из памяти. Я бы совсем забыл этот эпизод, если бы не встретил её во второй раз.
Это произошло уже зимой. Был уже поздний вечер, с двумя своими друзьями, мы направлялись на день рождения, в пакетах были подарки и напитки. Проходя мимо остановки, я нечаянно обратил внимание на стоящую возле неё женщину, держащуюся рукой о грязную стену ларька.
Она повернулась, и в профиль, вблизи, её не возможно было не узнать. Это была наша учительница русского языка и литературы, Галина Михайловна. Её волосы были коротко отстрижены и выбелены, на ней висела короткая, местами затёртая рыжая шуба, опять мини юбка с чулками и высокие, выше колена замшевые сапоги на высоченном каблуке. Она была очень пьяна и с трудом справлялась с тем, чтобы закурить.
- Ты чего встал?
- Слушайте, у меня тут дело одно, - сказал я, погрузившись в ужас от увиденного, - идите, я через полчаса подойду.
- Ну, Дима, ты чего? Там же тебя ждут, и Светка, и все.
- Приду я, не беспокойтесь так, сейчас улажу одно дело, - уговаривал я друзей.
- Ты видел бомжиху у остановки? – засмеялся один из них.
- Ага, вот пугало, а! – ответил другой. – Ну, давай Димон, полчаса не больше, или мы тебя не пустим уже.
- Ага, понял, - улыбнулся я.
С тяжёлым сердцем я наблюдал за уходящими друзьями.
Но сосредоточившись и собравшись с волей, я подошёл к ней.
- Извините.
-А? – повернулось ко мне отвратительное пьяное, старческое лицо, с яркой помадой и потёкшей тушью с глаз. – Чего тебе? – дыхнул отвратительный перегар.
- Галина Михайловна, вам помочь?
- Смирнов? Ты что здесь делаешь?
- Я тут живу, вон в том доме.
- Ну да, - она сплюнула, немного повернулась, всё ещё держась за остановку. Было видно, что ей очень тяжело устоять на высоких каблуках. – Где тут выпить можно?
- Не знаю, а вы как себя чувствуете? – спросил я, уже думая о путях отступления.
- Заебись, я себя чувствую, ну что где? Что я тут стоять на хрен должна?
- Ну, вот за этими домами кафе есть, можно пройти.
- Пошли, возьми меня за руку, - оно медленно оторвалась от стены.
Я подхватил её, и мы медленно пошли в указанном направлении. Сердце у меня билось – если кто из знакомых сейчас увидит, что я иду со старухой одетой как шлюха, то об этом узнают все.
Но мы без проблем дошли до кафе.
Там было немного народу. Галина Михайловна опустилась на стол, задрала ногу и поставили боком на другую. Трусы под юбкой на этот раз у неё были. Это я хорошо увидел и официант, который принёс для неё графин с водкой и бокал пива для меня. Она расстегнула шубу, под ним был облегающий топ, за которым хорошо было видно, что она без лифчика.
- Ну чего смотришь, как кролик, - прохрипела она, - не нравлюсь такой. Такой ****ью, не нравлюсь? Не думал даже, что такое бывает, да?
Я махнул головой и молча, отпил из бокала невкусное пиво.
- А что мне делать прикажешь? – крикнула Галина Михайловна. – Я пенсионер уже. Кому я нужна? Школе? *** там! Выгнали и забыли. Значок дали на память и пошла ты на хуй! Сыну? У него своя жизнь, он ещё тот козёл, в тюрьме скоро будет сидеть. Я не собираюсь как все эти старухи сранные, с бидоном за молоком в очереди стоять. Не для того я заканчивала высшее. Понял?
- Да, - смущённо ответил я, - просто как то…
-Как? Всё из себя ангелочков строите, - она махнула рюмку водки, - а это жизнь, это вам не книжки.
- Но как же… вы же говорили нам на уроках, - возразил я.
- Много чего говорила. – Галина Михайловна закурила. – Всё изменилось. Всё другое стало. Книжки эти забудь ничего там нет. Ложь одна и глупость, головы только забивают ***нёй. А мне понравилась как начала то, а, - она засмеялась, - так сладко ****ью быть. А клиенты то всё, одна детвора пошла. Им бы молодых, таких как они, а они на старух лезут. Во сколько ненормальных. Бабку выебать хотят.
Я с омерзением смотрел на её раскрашенное всё в морщинах лицо, как у уродливого клоуна.
- Такие, приходили, - продолжила она, - что, упасть можно. Одного мальчонка так напоила, он всю кровать облевал, никогда ещё водки не пил, а уже вонючий сип лизать. Куда родители смотрят? Или другой такой приходит, в очках, отличник видать. Сам мнётся, весь покраснел, стесняется. «Я тут присяду, - говорит, - а вы мне в рот наделайте. Остальное я сам сделаю». Представляешь? Я его учить должна, уму, совести, честности, а не в рот ему срать. Ну, какой из него человек то вырастит? Ещё с пелёнок, а уже извращенец. Ой, насмеялась я с вами. Думают если тётя чужая, то хоть что ей говори, всё должна им сделать. И главное для гадостей и приходят.
Она снова налила рюмку, потом следующую, и ещё одну.
- Ну, дети же, - распотрошила рукой она волосы. – А потом всё хуже стало. Мой хозяин меня в карты проиграл Саше Быстрому. А там всё по серьёзке, там бандиты одни, бритые лбы. Им то, что я? Как с дерьмом стали обращаться. Только для смеха и издевательств, больше не для чего. В грязь кинуть, да по морде надавать, больше ничего. Ну, бутылку засунут, пепел в рот скинут, на это у них ума хватит. А мне всё рано, я каждый день пьяная в гавно. Мне всё равно.
Галина Михайловна снова выпила, закурила и выдохнула дым мне в лицо.
- А у тебя как дела? Учишься хоть?
- Да, вот поступаю, готовлюсь, - растерявшись, сказал я. Все нервы у меня тряслись от этого разговора.
- Молодец. Телефон есть? Машину мне вызови.
- Сейчас.
Она допила остатки водки из графина и поднялась с трудом, держась за стол.
- А у вас деньги есть? – неожиданно спросил я. – За такси.
- Сама расплачусь, без денег, - Галина Михайловна улыбнулась, гнилыми зубами. – Пусть, что хочет, со мной делает, мне всё равно.
После этой встречи прошло полгода. Я так никуда не поступил, пришлось слишком много времени уделять работе. Нужны были деньги и с каждым разом всё больше. Пришлось успокаивать себя мыслью о заочном обучении, но только тогда, когда будет время.
Этот репортаж я увидел по местному телеканалу. По телевизору показывали обшарпанный подъезд, подвал, голос за кадром гнусил: « Тело пожилой женщины было найдено в подвале дома по улице Московской. Его обнаружил местный дворник, который сразу же обратился в полицию. По словам участкового личность была установлена, это проживающая в Заречном районе пенсионерка Галина Михайловна Козлова. Бывшая преподаватель 87-ой школы, 1965 года рождения. Она лежала в подвале голая в одних колготках, на голове несколько сильных ушибов, по видимому нанесённых тяжёлым предметом. Помимо этого всё тело убитой в резанных и колотых ранах, а на животе и груди вырезаны матерные слова. У погибшей также были связаны руки и ноги, и заклеен скотчем рот. В связи с убийством возбуждено уголовное дело»
Меня словно ударило током, я пошёл в свою комнату и закрылся, не в силах справится со стрессом. Сердце бешено колотилось. Я не мог усидеть на месте, но для начала необходимо было сделать главное. Я зашёл в зал, открыл книжный шкаф, хватал книги, русскую классику, и кидал в пакет. Родители с удивлением смотрели на меня:
- Дима, ты чего? Ты чего делаешь?
- Нахуй, - только мог огрызнуться я, и, убедившись, что изъял всё, выбежал в подъезд и на улицу.
Я побежал на пустырь, по пути купил в магазине бутылку дешёвой водки. Потом уселся там, на камень в небольшой роще, рвал страницы и плевал на них, пил из горла морщась, откашливая, и снова рвал эти страницы. Плакал и обругивал последними словами мертвецов от литературы. Во мне кипела как в котле ненависть, но я не мог понять не причины её появления, не того на что она должна быть направлена. Это ещё больше гневило меня, и я рвал эти страницы лжи.