— Столько лет прошло — нас до сих пор Арнульфом попрекают! Уже два поколения выросли, которые той войны вообще не застали. А их за глотку и носом в бумагу: моего пра-прадеда на костре сожгли, а его матушку вервольфы съели заживо. Извольте платить.
— Ты ж не аламаннец на самом деле, Алеша, — сказал Баюн. — Почему «нас»?
— Ну и что, что не аламаннец? Нет у королевств больше справедливости, а есть корысть. Сколько можно страну унижать? Злодеи свое давно получили. Из них уже в живых-то никого не осталось.
Осерчал Скимен — страсть. Лопнуло терпение льва. Вспыхнули старые обиды, как порох. Светлому Конунгу еле-еле удалось его укротить, уговорить не начинать первым. Но Балора, демона авалонского, Скимен уже по щупальцам ощутимо хлестнул: прочь из Муспельхейма, жадная тварь! Скрестились взглядами, напряглись, собрались — пока не бросаются, пока изучают друг друга, но армии цвергов и фоморов уже в полной готовности, ожидая, что предпримут владыки. Красные волны толчками исходят от демонов, незримо проникая на поверхность и в души людей.
Король Фридрих потребовал за ведьму выкуп. Заодно и за всех лазутчиков, что выловили в Аламаннском. Перестали впускать товары с Авалона, послам закрыли рубежи. Долги выплачивать отказались. Ответ первоначально пришел не от хозяйки колдовского острова, а от прочих королевств: те тоже прекратили торговлю с аламаннцами. Так повелело Заморье, а ему повелел Вий. Тогда уже и Гвиневра вступилась — наслала на Аламаннское королевство чуму.
Рыцари отправились сопровождать походный гошпиталь. Третье слово их девиза, сказал Алеша — «лечить». Хотя они уже давно намного больше, чем просто святые братья, ухаживающие за ранеными, своего первоначального предназначения Орден не забывает. У него много братьев-лекарей, а в виде исключения — есть даже сестры. Живут они, разумеется, отдельно, вне стен Вечной Девы, чтобы не вводить во искушение. В числе сопровождающих был и Алеша. Баюн поехал с ними, чтобы попасть домой.
— Крылатые корабли сейчас не летают ни туда, ни оттуда, — предупредил его рыцарь-русич. — Довезу насколько смогу, дальше ты уже сам. Осторожен будь, из колодцев воду не пей, живность в городах тоже лучше не есть...
Гвиневра могла торжествовать: пальцем о палец, считай, не ударила, а так отомстила. Лекарства в Аламаннском, какие были, кончились быстро. Новых ввозить неоткуда: с чумными и юг, и восток торговать отказались. Все отгородились от соседей, беженцев не впускали — погибайте! Кое-кто опять Арнульфа вспомнил ни к селу, ни к городу.
Сотню, а может и больше, лет назад приходила чума и в Тридевятое. Но до Лукоморья не дошла. Баюн только слышал, что так бывает. Русичи говорили: это все оттого, что у нас есть баня. Она любые недуги лечит, и от многих защищает. Ягжаль объясняла по-другому.
— В моем роду все чародейками были. Закон такой для богатырских княжон. Пра-прабабка моя, тогда молодая еще, собрала коры Велесова дуба, смешала с молоком Индрика-зверя, вылила в реку, пошептала — и кто из той реки испил, тот излечивался. А дальше мор уже не пошел.
Опустевшие улицы встретили Баюна в Аламаннском королевстве, да накрытые рогожей телеги. Ходили только доктора в их птичьих масках, чем-то схожих с мордами нав. Ничего не осталось от того умиротворения, что рысь увидел, когда впервые поехал к Финисту. Трупы умерших жгли за городскими стенами. Лавки стояли закрытыми, постоялые дворы и корчмы тоже. Рынки пустовали. Уже и еды становилось меньше — скотина мерла. Ходил слух, что Гвиневра сменит гнев на милость и завезет снадобья, если король Фридрих ей подчинится.
— Сдался бы, думкопф! — услышал один раз Баюн из-за закрытых ставен. — Платили бы и дальше, не порвались, а теперь куда те деньги деть!
В столице Алеша с ним простился. Лошадь не дал — как рысь ею один будет править? Баюн, впрочем, не торопился. Будет бежать, захочет пить, а здесь чистая вода вряд ли где-нибудь осталась. Он неспешно шел, ждал. И дождался.
— Здрав будь, страж королевства, — сказал Баюн, краем глаза увидев, как слева, между домами, над крышами, мелькает золотистая завесь. — Уже проголодался?
— Твое чувство юмора — полное Schaisse. — Лев стал чуть реальнее, уже не так просвечивая. Он прошел сквозь здания и остановился перед Баюном. — Посмотрим, насколько правильно я сделал, что пропустил юного Волха.
— Ты попросишь у него помощи?
— Я? У него? Еще чего не хватало! Нет, это сделаешь ты, когда вернешься в Лукоморье.
— Я не могу разговаривать с Волхом.
— Финист может.
— Но тебе ведь все равно до него ближе!
— А тебе нужно домой, насколько я знаю. Не спорь со мною, рысь, я и так не в лучшем расположении духа. — Демон стегнул хвостом из стороны в сторону.
— Ладно, — сказал Баюн. — Ммаууу! — Скимен больно ухватил зубами его загривок. Рысь представил себе, как эти зубы выглядят на самом деле, и решил о таком больше не думать. Лев прыгнул, с легкостью рассекая миры, но донес Баюна не до Лукоморья, а до границы с Тридевятым.
— Я не могу туда проникнуть, — сказал он. — Волх это почует. Про меня — молчать, понятно? Скажи, что аламаннцы просят о помощи и согласны перейти на сторону русичей в обмен. Хоть от имени самого Фридриха.
— А он согласен?
— Если я захочу, он будет согласен на ярмарке голым танцевать. — Тут Скимен преувеличил. Орудия демонов все-таки обладают собственной волей, и если та достаточно сильна, могут даже бороться со внушениями. Поэтому демон не может взять первого попавшегося человека и превратить в свою послушную марионетку. Иногда требуемое орудие заботливо взращивается и подготавливается десятилетиями.
— Подожди, не уходи, — торопливо сказал Баюн. — Я хочу задать вопрос.
— С тобой вечно какие-то сложности... Задавай.
— Как Светлый Конунг добился того, что сделал тебя... ну... незлым?
Вопрос изрядно озадачил Скимена.
— Он вел меня с самого моего появления на свет, — изрек демон после долгого молчания. — Старый Волх умертвил моего предшественника и едва не стер Муспельхейм в пыль. После той войны мой отец поклялся, что аламаннцы больше никому не причинят зла. Она обуздывал меня... укрощал... но ни разу не поднял меча. Он добился того, что я пропитался отвращением к Фафниру — или Вию — увидел ложь каждого его посула и нашел в себе твердость его отринуть. Это то, что возможно описать на человеческом языке. Для подробностей просто не существует слов и понятий, знакомых людям.
— Как ты думаешь, есть у Волха хотя бы шанс стать светлее?
— Шанс есть всегда, но у Волха я его не вижу. Пока что он ведет себя неотличимо от предыдущих. Единственное различие — этот Волх хорошо уяснил, что Вий ему враг. Скорее всего, займет оборону между светом и тьмой, для чего будет старательно наращивать силы и разрастаться. Зачем тебе? Ты не человек, и твою свободу он вряд ли как-то сможет ограничить.
— Дело не в моей свободе. Я не хочу, чтобы Волх сражался с Князем Всеславом. И еще я... эээ... — Смущаясь, Баюн объяснил Скимену свои мысли. Демон скривился:
— Это тебе не по зубам! Оставь задачу приручения Волха его отцу. Поверь, он хочет этого не менее, чем ты.
— Хоть бы тогда заодно Финиста просветлил, — буркнул Баюн. — Одни люди шепчутся, что Навь на престоле, другие за него загрызть готовы.
— Финист будет у власти, пока не найдется кто-нибудь получше.
— И кто? Царевичей он на выстрел из «Аленушки» не подпускает.
— Есть такой человек. Финист его знает. И боится. — Лев стал прозрачным. — Время я с тобой теряю. Эта чума в Муспельхейме отзывается тебе лучше не знать, чем.
Баюн бежал до заставы вскачь. Раньше границу по рекам проводили, или вовсе неизвестно, где — порубежники буквально из кустов выскакивали путникам навстречу. Теперь стоят резные столбы с жуткими мордами, на всех дорогах — по домику для порубежной стражи. Услышав, что первый советник должен не мешкая прибыть в столицу, стражники даже вопросов задавать не стали. Снарядили коней, нашли провожатого. Ночевать Баюн не стал, всадники только пересели на свежих лошадей, и утром следующего дня уже прибыли в Лукоморье.
— Ты куда пропал? — набросился на него наместник с порога. — Ягжаль тебя искать из сил выбилась, уже в покойники записала!
— Где она?
— Где, где... Ускакала в слезах, дожидайся весны теперь! Ты яблочко найти не мог, что ли?
— Не мог, у них не было!
Выслушав Баюна, Финист сразу забыл про Ягжаль, что-то вычисляя в уме.
— Скимен, значит, уже первый о защите просит? Это хорошо.
— Не Скимен, а...
— Да кому ты врешь, Баюн. Я с ним бок о бок жил годами. Демоны себя мнят хитрыми и коварными, а ума у них не так уж и много. Повадки Скимена и его гордыню я хорошо знаю. К Волху он сам ни за что не пойдет, не доставит ему такого удовольствия, даже если приперло. А Волх ему тем более не поможет, хотя прикрыться с запада аламаннцами не откажется. Ладно, владыке я повода позлорадствовать не дам, так уж и быть. Пусть Скимен думает, что удачно выкрутился.
— Слушай, — спросил Баюн, — помнишь, тебе гонец весть принес, которую ты сказкой считал? Что это все-таки было?
— Тебе для чего знать?
— Просто интересно.
Может, не оно? Нет, похоже, оно.
— Баюн, — сказал Финист, — праздное любопытство еще никого до добра не доводило. В Заморье так и говорят, что оно убивает кошек.
Ай, зря маршал уперся! Мог бы чего соврать, успокоить. Допытываться Баюн не стал, а решил вместо этого спросить самого умного из всех, кого знал хотя бы чуть-чуть — верховного наву.
Правили навами первосвященники, хотя должность эта так не называлась. Каждого из них тщательно отбирали и еще более тщательно готовили для этой роли. Требовался холодный и острый разум, чистый от принципов и чувств, ведь верховному наве предстоит зрить и познавать все, от адских бездн до небесных высот. Принимая демонов как повелителей, они, тем не менее, считали их орудиями своей воли. К людям же у них отношение было и вовсе презрительное. Верховного наву не волновали страхи Финиста. Этот не справится — будет другой. Главное, чтобы угождал Нави. А поговорить с первосвященником, в отличии от Волха, было просто — любое яблочко могло показать Цитадель.
— Это легенда, — ответил нава, когда Баюн задал ему вопрос. — Легенда о мертвой царевне.
— Что-то знакомое...
— Легенда древняя. Суть в том, что существует хрустальный саркофаг, в котором спит сном, похожим на смерть, исконная правительница Тридевятого царства. Ее имя Елена Премудрая. Когда-то она действительно занимала трон и считалась очень сильной колдуньей, которой все эти нынешние Гвиневры, Морганы и Хеллион не годятся в подметки. Обстоятельства ее смерти неясны. У каждого рассказчика они разные. То ли она уснула сама, то ли ее убил собственный сын, то ли отравила другая колдунья из зависти к ее таланту. Все варианты сходятся в одном: однажды она проснется, чтобы занять положенный ей престол. Где находится саркофаг, никто не знает. В некоторых версиях сон Елены охраняют семь стражей, которые убьют любого, кто подойдет близко.
— То есть это все не сказка, а правда? Хрустальный сакро...
— Гроб.
— ...гроб нашли? Финист боится за себя?
— Саркофаг не нашли, — усмехнулся нава, — иначе его бы уже распорядились уничтожить. Пока что Финист действительно только боится. Какой-то местный крестьянский медиум, который еще ни разу не ошибался в своих предсказаниях, утверждал, что зрил саркофаг и Елену в нем, которая манила его и обещала скоро проснуться. Финист приказал того человека убить.
— Эта Елена, — спросил Баюн, — светлая или темная?
— Она умная — для человеческого существа, разумеется. А умный равно использует свет и тьму для своих целей.
Прежде, когда Баюн о Финисте — Ясном Соколе только слышал, он его даже уважал. Смелый, волевой, неподкупный и Тридевятое отдавать на растерзание не согласный. Но как только Финист ему встретился воочию и тут же его, Баюна, жизнью распорядился походя, да и не только его — появился в рысьей душе некий глубокий и темный колодец. Вот и сейчас на дно этого колодца канул очередной тяжелый камень. Есть у трона наследник. Но Финист ему этот трон не отдаст...
В молоке Индрика-зверя давно уже нужды не было. Люди узнали, как лечится чума. Правда, знание это лежало в Тридевятом без дела, но изготовили снадобья быстро. Маршал, насмотревшись навьих порядков, учинил цеха. Мастеровые, что кузнецы, что горшечники, что травники, что еще кто, в одиночку более не работали. Разделенные по умениям, трудились сообща денно и нощно. Над каждым цехом был главный. Под заказ чего срабатывать теперь только большие мастера могли, у кого времени на это хватало. Заказчик, говорил Финист, теперь один — престол. Ему виднее, кто, чего и сколько хочет. Чтобы не роптали — жалование платил щедрое, не то что при Дадоне с Горохом, когда денег только на брагу хватало. А чтобы при том не разориться — вытащил из далеких углов Тридевятого полудикую нелюдь да идолопоклонские народы, приказал отмыть, наскоро обучить и сажать подмастерьями за корку хлеба. Им в их лесах со степями и того почти не доставалось.
— Все равно как Багровые Лета возвращаются, — блаженствовал Финист. — А ты боялся!
— И опять народ нищим будет, потому что ты на него неправильно высчитываешь? — попытался охолонуть его Баюн.
— Я-то все правильно делаю! Я крестьян тронул? Не тронул! Я запретил что-нибудь? Нет! Старый конь борозды не испортит, ежели его правильно впрячь. Лучше скажи, как лекарства твои доставить побыстрее. Там, по-моему, и свои уже не торгуют.
Снадобья отправили с Аламаннским Орденом. Финиста существование светоносцев удивило не меньше, чем Баюна.
— Живучи, а? Вот уж кто птица рарог...
Гвиневре строптивые аламаннцы давно уже надоели. Надоели они и Заморью, но Заморье далеко, а у Авалона Аламаннское королевство — тут, рядом почти. То они в поход на Дракулу идти не желают. То платить не платят. То голос повышают, вместо того, чтобы смирно сидеть, терпеть и лицами изображать покаяние. Фридрих в прошлом году опять попытался представить, что у него есть своя воля. Говорит:
— Русичи в ту войну от нас пострадали сильнее, чем вы все, вместе взятые. Но они давно остыли, решив, что мы выплатили свое, а вы продолжаете вздергивать нас на дыбу. Почему так?
Оно еще и вопросы задает!
Потому Гвиневра не церемонилась. Давно укрепился негласный закон: двое дерутся, третий не мешай. А вернее, когда королевства сообща решают кого-нибудь загрызть, за жертву никто не вступится. Минерва, конечно, дура, что так встряпалась. Зато какой-никакой, а повод предоставила. Пусть и шитый белыми нитками. Попередохнут теперь аламаннцы или на коленях приползут умолять о прощении — роли не играет. Все равно они зажаты надежно.
Но нежданно-негаданно от Фридриха пришла депеша. Так мол и так, поветрие нас подкосило, но сейчас мы его победили и повторяем требования. А чтобы все было по-честному, увеличиваем сумму.
Гвиневра изошла пеной. Затопала ногами, завизжала «Голову с плеч!» на гонца. Издеваются, дряни! Под крылышко восточной тьмы метнулись! Ну, не будет теперь пощады!
Точно боевой олифант, ринулся Балор на Муспельхейм, сопровождаемый ратями фоморов, рарогов, ящеров, огров и адских псов. Они пересекли огненный пролив и вошли в пекельные королевства, где никто им не препятствовал. Цверги заняли боевые порядки, кто командирами войск, кто у бочек с кормом. Скимен распластал часть щупалец по своим владениям, остальные напряг и припал к базальту, точно зверь перед прыжком. Едва Балор, алчно скалясь, вторгся в границы Муспельхейма, аламаннский лев всей тушей взвился ему навстречу. Гиганты сшиблись, схлестнулись армии, лучи неведомых человеку орудий рассекли подземное небо. Началась война.