http://www.proza.ru/2012/02/29/1253 (предыдущая глава)
Глава восьмая. Фашисты
Нет, пожалуй даже не раздражение, а жалость вызывала у меня эта девушка. Вот ведь, сбил Корнеев её с толку! Хорошей девушке голову задурил!
Корнеев вызывал у меня всё меньше и меньше сочувствия. Фашист какой-то! Я сложил бумаги в сейф и задержался взглядом на сидевшем у окна Корнееве. Тот спрятался за развернутой газетой и некоторое время в кабинете стояла тишина. Наконец, когда я уже собирался покинуть кабинет, я услышал Корнеева: "Девушку пожалели! Конечно, господин следователь, девушка красивая, молодая, танцует хорошо – её можно пожалеть! А вы не подумали, Иван Иванович, что она-то со своими дружками-байкерами, как раз и могла меня убить? Молодые, нетерпеливые, резкие! Им подавай всё сразу и сейчас! Я вполне мог ей обмолвиться, что еду утром с деньгами."
"А вот это я сейчас и проверю!" – подумал я и отправился на улицу Онуфриева на базу байкеров в здании картонажной фабрики.
Корнеев засеменил за мной следом, бормоча примирительно: "Всё-таки я жертва, а не злодей. Не забывайте это, Иван Иванович!"
Байкеров на улице Онуфриева я нашел не скоро. Они расположились в одном из крыльев этого замороженного строительством корпуса. Еще в советское время возвели семиэтажную коробку. Поставили крышу, установили окна и двери. А затем, с приходом рыночных отношений, все затихло.
Главным у них был Федорченко. В коже, металле, с распущенными до плеч волосами и строгим лицом. Типичный байкер. Единственно, его рост и комплекция никак не вязались с имиджем крутого парня. Щупленький, он был ниже меня на целую голову. Встретил меня настороженно:
– По всем вопросам только ко мне, – сразу же предостерег он меня.
Из общего зала, где когда-то была автомастерская, а сейчас стояли байки, мы поднялись по металлической лестнице наверх, в будку с большим не застекленным окном. Видимо, бывшая диспетчерская. Кинув на деревянную скамейку свои кожаные перчатки, он резко, как будто устал уже таскать на себе многочисленное железо, с шумом приземлился там же, на скамейке. Хмуро кивнул мне, приглашая занять место у стола, на котором стояла консервная банка, доверху наполненная окурками.
– Ну что вам сказать о Павле? – секунду он сортировал в своей голове информацию. – Мужик стоящий был. Серьезный. Помогал нам деньгами.
Федорченко сверкнул глазами:
– И принципиальный. Всегда участвовал с нами в различных маршах протеста. Катались на мотоциклах с российскими и сербскими флагами вокруг американского консульства в годовщину бомбардировок авиацией НАТО Белграда. Оцепляли Таганский рынок – такой марш протеста против унизительного наводнения России дешевым и некачественным ширпотребом из Азии… И на момент прихода к нам Павел уже бился один со всей этой иноземной шушерой…
Федорченко натянул на руки перчатки и задумчиво сжал кулаки:
– Конечно, мы это так не оставим. Не для того мы собрались вместе, чтобы нас поодиночке, как крыс, перебили…
Он посмотрел на меня исподлобья, строго:
–А вам не кажется странным совпадение? Убили его 20 апреля 2000 года – в день рождения Гитлера! Кто-то объявил нашему движению войну!
– И кто же это может быть?
– А кто враг у патриотов? – ответил вопросом на вопрос Федорченко. – Неруси всех мастей!
Федорченко немного помедлил, а затем поднял на меня испепеляющий взгляд и произнес пафосно:
– Обществу нужна встряска! Может быть, даже война! Чтобы очиститься!
– Вот как! – удивился я. – А вот за это уже и под уголовную статью можно попасть!
– Плевать! Мы готовы идти в тюрьмы. Готовы страдать за свою идею!
Я хмыкнул. И это не ускользнуло от внимания оратора, и он уже спокойнее добавил:
– Но что-то надо делать? Смотрите, что творится кругом – коррупция,
алкоголизация молодежи… Педофилы вот развелись!
– Корнеев за это ратовал?
– Да все незашоренные люди это видят. Не один он. Только быдло сейчас погоду в обществе делают. Извести их всех надо – вот что!
– Это как же?
– Да в лагеря! А всем инородцам дать 24 часа, чтобы убраться из Руси. А не уедут, так… – Федорченко сделал выразительный жест рукой, перечеркнув ладонью своё горло.
– Ну-у! Ты что-то совсем зарвался! И следователя не боишься? Ты же мне тут фашизм проповедуешь. Вот возьму сейчас и надену на тебя наручники.
– На! На! – Федорченко встал и вытянул вперед руки. – Вяжи меня, блин! Вяжи! Что я ещё должен говорить, когда нас тут всех, блин, убивают!
В уголках его губ заблестела слюна, а глаза стали лихорадочно бегать по сторонам.
«Сейчас сиганёт ещё вниз с этой площадки. Шею себе свернет!» – подумал я с опаской.
– Ну ладно. Потом разберемся тут с тобой.
Я задал еще несколько вопросов о коммерческой деятельности Корнеева, пытаясь выяснить осведомленность Федорченко, и вскоре покинул обиженного байкера, спрятав в папку подписанный протокол допроса.
"Молодёжь!" – оправдывающе вздохнул Корнеев, слезая с чёрного громоздкого байка, где он сидел в ходе всего допроса. – "Ищущие национальную идею молодые люди! Свято место пусто не бывает! Молокососы, всё-таки, чтобы меня завалить."
Из встречи с Федорченко я уяснил, что Корнеев был в рядах байкеров один год. Здесь в гараже ему принадлежал один из байков. И он сам был не прочь погонять с молодежью на мотоцикле. Изрядно снабжал этот клуб деньгами, был для них меценатом. Кроме того у меня сложилось впечатление, что Федорченко со своими товарищами приписывали Корнееву какие-то тайные, чуть ли не делегированные где-то в Центре, полномочия. Федорченко верил, что патриотические силы России заинтересовались ими и в лице Корнеева шлют им помощь и руководство к действию.
Я же ушел от байкеров с убеждением, что Корнеев, действительно, как говорил его приятель Смольянов, был не таким серьезным человеком, каким мог показаться на первый взгляд. Какие-то юношеские увлечения. Глупенькие подружки. Более-менее удачный спекулянт, сумевший в мутные девяностые годы урвать себе деньги, купить коттедж, хорошую квартиру, ну еще что-то там. Скорее всего, убийство совершили люди из какого-то другого круга, воспользовавшиеся информацией о предполагаемой сделке и наличии у него денег. Это самое реальное. Этими людьми могут быть его челябинские компаньоны. Ну и местные, разумеется, включая водителя Калабошкина. В роли преступников могут оказаться и самые близкие его друзья – Смольянов и Бекетов. Это вторая версия.
Не стоит пока сбрасывать со счетов и конфликт с женой – ей, в принципе, в какой-то степени была выгодна его смерть. Да уж, насколько может быть выгодна смерть близкого человека! Вот так вот следователь и становится циничным человеком!
Надо проверить мастера, устанавливавшего у них пол. Тому тоже могло многое стать известным за время пребывания в доме Корнеевых. Сосед Павлюченков… Так и что-то он там, этот Федорченко, упоминал про конфликты Корнеева с «нерусями»? Это тоже надо проверить.
Пожалуй, на сегодняшний день, думал я, это наиболее реальные версии.
На следующий день мне предстояло нанести визит к матери Корнеева. У нее в квартире он и жил в последнее время, покинув свою жену. Квартира располагалась на юго-западе города. Сегодня я был без машины. На автобусе 21-го маршрута доехал до парка Чкалова и, с удовольствием прогулявшись по парку, хотя и запущенному, но уже празднично залитому весенним солнцем, свернул к магазину «Купец». Здесь, на пересечении улиц легендарного летчика Чкалова и малоизвестного комдива Онуфриева и жила мать убитого Корнеева. Пока звонил в дверь квартиры, внутренне собрался, постарался избавиться от посторонних мыслей, думая только о том, что сейчас мне предстоит разговаривать с матерью, потерявшего единственного сына и не имеющей на этом свете других близких родственников.
Дверь открыла напуганная, деревенского вида, бабушка. Она тревожно глядела на меня, слегка приоткрыв железную дверь, установленную еще в пиратские девяностые годы.
– Здравствуйте, Зоя Петровна! – я постарался придать своему голосу одновременно и официальную четкость, что всегда делал в подобных случаях, дабы не возникало никаких сомнений у людей в визитере и, в то же время, мягкость, отдавая должное человеку, борющемуся со своим горем. Даже слегка поклонился. – Я следователь, хотел бы немного поговорить с вами.
– Проходите, – сказала неуверенно Зоя Петровна, впуская меня в квартиру. Корнеев юркнул вперёд меня и тут же затерялся в квартире.
Пожилая женщина, похоже, в своем горе полагала, что этого мира больше нет. Она была рассеянна и на какое-то время даже оставила меня одного в прихожей. Сама же села на кухне за стол и молча стала разглядывать старую клеенчатую скатерть. За этим занятием, видимо, и застал ее мой звонок. Поняв, что хозяйка не намерена больше ничего предпринимать, я попросил у нее разрешения осмотреть комнату сына. Для меня это было важно. Когда ищешь убийцу – важна любая мелочь в вещах потерпевшего.
– Конечно, смотрите, если нужно! – разрешила Зоя Петровна. Она тяжело, нехотя поднялась из-за стола и проводила меня в комнату сына. Квартира была двухкомнатная. Запустив меня в комнату, Зоя Петровна вздохнула: «Ох! Как я хотела весь этот срам выбросить! Да стыдно было на помойку с этим идти! А сейчас не могу – рука не поднимается, как будто душа Павлика здесь, в этих картинках!
Небольшая комната Корнеева выходила окнами на объездную дорогу, на Юго-Западный лесопарк. «Хм, да мы с ним на один лес смотрели из окна!» – подумал я, окинув взглядом синеющие за окном верхушки сосен. Обстановка в комнате убеждала в том, что Корнеев был явно не в себе. Даже жаль его стало немного. Это была комната не зрелого, почти сорокалетнего мужчины , а нора подростка. «Не удивлюсь, подумал я, если на кровати, под подушкой лежит глянцевый журнал с голыми девицами».
На центральном месте, освещенном боковым уличным светом, висел портрет Гитлера в рубашке штурмовика. Черные челка и усики, пронзительный взгляд, свастика на рукаве – все это на красном фоне выглядело завораживающе и зловеще. Репродукция была изготовлена настоящими красками на настоящем холсте, и фюрер выглядел живым. «Фюрер жил, фюрер жив…» – подумал я, обводя взглядом комнату. На противоположной стене уже царила не свастика, а коловрат, символ российских националистов. Над кроватью висело сразу несколько разнокалиберных плакатов. На одном – улыбающийся бритоголовый парень в черных очках, стоя вполоборота, широко улыбался, выставив вперед свою нижнюю челюсть с квадратным подбородком. Белые подтяжки обтягивали его мощный торс в черной рубашке. Парень выставил вперед левую руку с закатанным выше локтя рукавом. На руке красовалась красная повязка, на которой в белом круге было изображение серпа и молота. В правом углу плаката одна под другой было три надписи: НБП! НАРОД! ПОРЯДОК! А под надписью, за спиной бритоголового парня на всех парах стоял бронетранспортер с такой же, что и у парня на рукаве, символикой на борту. На бронетранспортере сидели уставшие, но готовые к великим свершениям четверо бритоголовых в черном, задумчиво уставившиеся на свои берцы на ногах. На этой же стене, только чуть выше, висел плакат, в верхней части которого пристроился, перелетевший из нацистской символики двуглавый орел с распростертыми крыльями, в своих лапах он держал круг. Только не со свастикой, а с серпом и молотом. Внизу же, под этим стервятником, в рассветном мареве распростерлась, залитая красным, Россия.
На столе, видимо для антуража, лежали печатные издания времен Третьего рейха: газета «Штюрмер», журнал «Фелькишер Беобахтер». Там же притаились самиздатовские «Майн Кампф» Гитлера и «Доктрина Фашизма» Бенитто Муссолини.
Я не удержался и заглянул под подушку. Нет, журнала с изображением грудастых голых теток я там не нашел. Но зато обнаружил книжку с надписью на обложке: «Ежедневник». Книга была разлинована и заполнена рукописными текстами. Углубившись в содержание, я понял, что это был дневник Корнеева. Последняя запись была сделана 15 апреля 2000 года. «Ого!» – обрадовался я. Мог ли я найти что-то лучшее для себя? Анализ этого дневника, возможно, и выведет меня на какой-то след. Но этим я уже займусь у себя в следственном управлении.
Покидая комнату Корнеева, я увидел, как Корнеев безуспешно пытался унести с собой портрет фюрера. Но ему удалось только сорвать потрет с крючка, с шумом обрушив его на пол.
– Ой, Господи! Господи! – воскликнула Зоя Петровна и трижды перекрестилась.
Как я обычно делаю при покупке интересной книжки – проглядываю ее всю и сразу обращаюсь к самым интересным для себя главам, так и в этом дневнике Корнеева, уже у себя в следственном управлении, я сразу же попытался найти в первую очередь фамилии, имена, «пароли-явки». Но, как ни странно, ничего этого не было. Здесь были только собственные рассуждения Корнеева:
«…только Вера в историческое предназначение России спасет этот мир, который сейчас превратился в царство наживы, насилия, вырождения… Но прежде надо будет очистить Россию от всех этих вырожденцев – этих проклятых олигархов и этого быдла, которое терпеливо кормит и растит их… Только кровь спасет нашу единственную, дорогую Родину…»
Корнеев писал русский манифест фашизма, не иначе. Итальянский был, немецкий был, и теперь Корнеев написал свой! Написал бы…
Вчитавшись, я одолел этот труд. С трудом, но одолел. Ничего оригинального –национальная идея спасет общество! Общество должно консолидироваться на основе национального самосознания! Одним словом, сплошной национальный пафос.
Воспользовавшись представившимся случаем, я прочитал вечером изъятые из комнаты Корнеева труды «классиков фашизма». Если «труд» Муссолини хоть как-то отдаленно походил на какую-то статью идеологической направленности, то книжка Гитлера, казалось, вобрала в себя, ходящие в низах народа, самые извращенные представления и предубеждения. Одним словом, во всем виноваты инородцы…
Проверяя новую версию, я по совету соседа – следователя Зайцева созвонился с ФСБ и договорился о встрече.
В назначенный день и час я вошёл в здание Управления федеральной службы безопасности. Корнеев со мной не пошёл, а спрятался за дерево напротив центрального входа ФСБ и остался ждать там. В приёмной ФСБ мне навстречу вышел сотрудник, курировавший работу с общественными организациями и молодежным движением, Феоктистов Сергей Иванович. Широко улыбаясь, он крепко пожал мне руку, как старому приятелю. Я даже слегка замешкался, а не учились ли мы вместе в юридическом институте? Нет, Феоктистов на пять лет раньше меня окончил Юридический институт. Сергей Иванович, не выпуская мою ладонь из своей, свободной рукой слегка надавил мне на лопатки, мягко разворачивая от проходной в нужное направление по коридору, приговаривая: «Иван Иванович…, Иван Иванович…» То ли он упрекал меня, что я такой непонятливый, никак не могу сообразить, куда надо следовать, то ли старался запомнить мое сложное имя. Я же, бестолково потоптавшись, ощутил себя растерявшимся бедным родственником.
Когда пришли к Сергею Ивановичу в кабинет, он, как радушный хозяин, устроил небольшую экскурсию по кабинету. Было что посмотреть. В протянувшихся вдоль стены витринах, красовались под стеклом в качестве музейных экспонатов листовки, самиздатовская литература, видеофильмы – всё это, как пояснил хозяин кабинета, наполнено экстремистским содержанием и когда-то являлось вещественным доказательством по уголовным делам.
Коньяком Сергей Иванович меня не угощал, но ароматный кофе заварил.
Он, как настоящий чекист, сам говорить старался мало. Все больше норовил на разговор поощрить меня. Как Ильич в знаменитом фильме о Ленине, усадил он меня-ходока в кожаное кресло. Вручив мне чашку с кофеём и мягко вышагивая кругами по ковру, Сергей Иванович задумчиво отхлебывал из своей чашки и вдруг остановившись, спрашивал:
–Так вы полагаете, в молодежной среде есть почва для организации, подобной фашистской?
– А почему бы нет? – говорил я, досадуя на свою наивность: "тоже мне, пришел у чекиста выуживать информацию!"– В обществе нет национальной идеи, которая сплотила бы всех. Коммунисты, столько лет ведшие всех к светлому будущему, стали «мерзкими коммуняками». Идея «отбери у соседа и ешь в три горла» не всем подходит… При этом у многих костью в горле стоит, никак не можем еще переварить, унизительная «гуманитарная» помощь нам от заокеанских доброжелателей. Хоть крысы частью подохли от нее, и на том спасибо. Запомнили и жизнерадостный хохот чужого президента над нашим, потешным Борисом. Да и опасения, думаю, у людей есть – а ну, как и нас эти заокеанские борцы за демократию начнут бомбить? А свои чинуши, так уже сейчас за горло схватили… Чтобы стать сильным, во все века требовалась какая-то идея, вокруг которой можно будет сплотиться… А тут все ясно и понятно. Идея на поверхности – нация превыше всего! А увлекающейся молодежи идея часто нужна больше хлеба…
– Мгм, мгм…– не то подтвердил мою речь Сергей Иванович, не то, чего - то засомневался…
Когда я покинул это заведение и вышел на улицу, то почувствовал себя, как после крутой вечеринки. Вроде и здорово весело было и в то же время, будто ничего и не было.
– Не сыпанул ли он мне в кофе какой-то дряни? – сказал я Корнееву, ждавшему меня за деревом. – Что-то слишком уж много я разглоголствовал. Сергей же Иванович, кажется, кроме междометий-то ничего и не сообщил.
Корнеев сочувственно покачал головой: "Неосмотрительно, Иван Иванович. Ох, неосмотрительно! И зачем только вы туда пошли!"
Тем не менее, по итогам визита в Федеральную службу безопасности я уяснил: организованные байкеры в каких-либо националистических акциях не участвовали. Скорее всего этим переросткам просто нравятся красивые кожаные куртки, нацистский антураж. Что поделаешь – есть некоторая романтика в фашистских массовых демонстрациях с их факелами, завораживающими и гипнотическими маршами как один огромных масс людей. А такие как Корнеев, могут запросто использовать эту молодёжь в своих корыстных, авантюрных целях. Возможно даже, за этим Корнеевым, стоит кто-то очень серьезный. И вот в чем-то Корнеев не угодил своим наставникам и поэтому хитрым способом – рядовым корыстным убийством – был устранен.
Визит в ФСБ обогатил меня единственно стоящей информацией – Корнеев засветился в связи с убийством на Уралмаше молодого таджика. Тогда безуспешно проверялась версия совершения им этого преступления на почве национальной ненависти. Другой интересной информации получить не удалось.
http://www.proza.ru/2012/03/11/1153 (продолжение)