Вместо предисловия. Философия и частные науки в контексте противоречия между естественнонаучным и гуманитарным
В 1959 году в Кембриджском университете английский ученый Чарльз Сноу прочитал лекцию «Две культуры и научная революция». Он утверждал, что между гуманитарной культурой Запада и «научной культурой», производной от научно-технического прогресса, с каждым годом растет катастрофический разрыв. В результате взаимного непонимания между «физикам» и «лириками» все более возрастает их прямая враждебность. Сноу считал, что вражда двух культур может привести к гибели человеческой культуры, если не принять радикальных мер по реорганизации образовательной системы.
Все это так, но вопрос в том, почему происходит такой разрыв между «гуманитариями» и «естественниками». Противоречие естественнонаучного и гуманитарного подходов к реальности должно быть представлено как философская проблема. Ее истоки в том, что, начиная с Галилея (нач. 17 века), с естествознания была снята необходимость решения философских (богословских) задач. Ученый средневековья прежде всего задавался вопросом о первопричине всего сущего и о смысле его бытия. Все это потому, что для него «духовное» было очевиднее «материального». В Новое время ситуация кардинально меняется. Теперь уже человечество наблюдает «очевидность» материального и «не очевидность» духовного. Средневековая картина мира стремительно разрушается. Гармоничный мир сфер, сотворенный Богом, центром которого был «венец творения», - человек, уступает место бесконечной вселенной, существующей без смысла и цели. Французский философ Паскаль не без основания ужасался этим бесконечным, черным и ледяным пространством.
Распад средневековой гармонии мира и человека, где все имело свой смысл, сегодня привел к тому, что все стали объяснять случаем: происхождение вселенной в результате «случайности» Большого взрыва, появление жизни в результате случайного столкновения атомов, появление человека в результате непредсказуемых мутаций. С помощью этого «волшебного случая» можно объяснить что угодно. Случай занял место Господа Бога; вместо Высшего Смысла миром стала править высшая бессмыслица.. В связи с этим любопытно, что сегодняшнее материалистическое естествознание, объясняя все случайностью, тем не менее сохраняет веру в существование законов природы и упорядоченного космоса. Позвольте, но какие могут быть законы природы, если нет Верховного Закона, дающего законы сотворенному миру? Какой может быть природный порядок, если нет Верховного Порядка, упорядочивающего этот мир? Иначе приходится верить в то, что хаос упорядочивает сам себя (что звучит как противоречие в определении: если хаос сам себя "приводит в порядок", то, значит, порядок в нем уже есть, но тогда это не хаос), беззаконие (а хаос - это беззаконие) дает законы самому себе (откуда же законы в нем взялись?!).. Разумеется, чисто случайно мы живем в упорядоченном мире с соответствующими законами.. Будь нынешнее естествознание чуть логичнее, оно верило бы в то, что в мире нет законов и вместо космоса-порядка царит хаос.. Тот, кто верит в Верховный Случай, управляющий миром, должен верить в хаос и беззаконие..
Сегодня мы справедливо негодуем на увлечение частью общества различного рода лженауками, - например, астрологией. Нет нужды доказывать, как это опасно. Проблема, однако, в том, что в ложных посылках астрологии современный человек находит то, что ему катастрофически не хватает в современном естествознании: обращенность мира к человеку, - движение звезд и планет имеет смысл лично для тебя. В астрономии же он видит лишь бессмысленные перемещения светил, усеянные кратерами планеты: в этом безжизненном мире человек сведен даже не на уровень песчинки, а на уровень виртуальной частицы, существование которой нельзя доказать напрямик. В этом мире человека «не надо», но он есть: потому-то он и бежит в ужасе от холодной рациональности нынешней науки, поскольку слишком неуютно чувствует себя в ее мире.
Для античного и средневекового человека мир был полон смысла. Для человека эпохи непрерывной научной революции мир, как правило, полон бессмыслицы, т.к. современное естествознание игнорирует вопрос «зачем это все?». Он оставлен на долю гуманитариев, но, тем самым, углубляется раскол между «алгеброй» и «гармонией». К тому же, естествознание, продолжая аналитический подход к изучению мира, разделено уже на тысячи различных наук. Все это затрудняет создание единой картины мира и познание универсального смысла бытия. Она может быть создана только на основе единства между естественниками и гуманитариями, а для этого в естествознание должна вернуться философия. Однако философия, начиная с эпохи Возрождения, постепенно освобождалась от власти религии, от предельного вопроса – «зачем всё»? И в результате гуманитарные науки тоже стали напоминать естественные по степени отказа отвечать на предельные смысловые вопросы.. Что может сказать физик или биолог о совести? Ничего, т.к. совесть не состоит из частиц, не излучает волны, и не подвержена биологической мутации.. Для естествознания совесть в лучшем случае останется призраком, который блуждает по нервным волокнам.. Что может сказать о совести психолог или философ? Сегодня – только то, что есть относительное «моральное чувство», которое эволюционирует с течением времени в разных культурах.. Т.е. ныне и естественные, и гуманитарные науки скорее игнорируют понятие совести, а это чревато разрушением мира в целом.. Богословы же всегда знали, что совесть – голос Божий в человеке, а иначе никакой совести вообще нет. Т.е. без возвращения религии в науку сложно ожидать преодоления «антропологического кризиса», заключающегося в том очевидном факте, что наука никому не может объяснить для чего он живет и дать ему вечный смысл существования..
…Объяснение явлений природы в естественных науках базируется на вере в универсальность законов природы и эмпирических доказательствах. Разумеется, существует проблема доказуемости истины в естественных науках. Различают косвенное и прямое доказательства. Например, существование кварков впрямую недоказуемо, но на основании кварковой теории можно предсказать те или иные события, которые действительно наблюдаются: возможно, это доказывает существование кварков. В науке 20 века мы все более имеем дело именно с косвенными доказательствами. Скажем, превращение видов не наблюдаемо в «прямом эфире» и его нельзя экспериментально воспроизвести. То же самое касается и вопроса о происхождении космоса или человека. В данном случае наблюдаемые факты приходится согласовывать с умозрительными теориями, игнорируя при этом те или иные трудности (трудность еще и в том, что современному физику запрещено быть метафизиком). Так или иначе, но экспериментальные аргументы остаются идеалом для нынешней науки.
Для гуманитарных наук эксперименты теряют то значение, которое они имели для естествознания. Для доказательства наличия кварков или гравитационного поля физик будет прибегать к услугам лаборатории и экспериментальных установок. Но как быть искусствоведу, который пытается доказать, что Рафаэль – это более значительный художник, чем Малевич? Он может прибегнуть только к логическим аргументам, но не к лаборатории. Однако эти аргументы, в конечном счете, будут сводиться к «нравится»/»не нравится». Разумеется, красота не является исключительно субъективным понятием: красота существует и сама по себе. Но воспринимают ее люди по-разному и в разном. Пытаясь объяснить, почему одно красиво, а другое, - нет, искусствовед не может ограничиваться категорией рационального. Здесь присутствует иррациональное, тайна. Ведь речь идет о творческом начале человека. Невозможен алгоритм, выполнение которого позволит вам написать нечто, сравнимое с «Мертвыми душами» Гоголя. Итак, гуманитарные науки не являются науками в том же смысле, что и естественные, поскольку не сводятся к экспериментам. Скорее, они являются науками в аристотелевском смысле, где было достаточно одной логики.
Современные естественные науки постоянно прогрессируют. Это связано с их рациональным характером и снятием философского «бремени». Хайдеггер по этому поводу говорил: наука прогрессирует, потому что не мыслит. В буквальном смысле слова это неверно. Но если речь идет о философствовании, то современный физик или биолог не должен этим заниматься. Если прогресс в естествознании очевиден, то возможность прогресса в гуманитарных науках вызывает сомнения. Карл Ясперс утверждал, что если в физике мы далеко продвинулись вперед по сравнению с древними греками, то в философии мы едва ли достигаем уровня Платона. Уайтхед выражался еще радикальнее: вся европейская философия – не что иное, как подстрочные комментарии к Платону. Сказано резко, но в этих словах есть немало правды. Конечно, отсутствие прогресса в философии не означает и застоя: оппозиция «прогресс/регресс» вообще неприменима к гуманитарным наукам.
Дело в том, что язык естествознания однозначен в отличие от языка гуманитариев: философы не могут согласиться даже с каким-то одним определением философии. Вряд ли физикам придет в голову спорить несколько тысячелетий об определении физики. Здесь можно напомнить о «количественном» характере естествознания и о «качественном» характере гуманитарных наук. Изучение того, что нельзя посчитать, взвесить и вообще измерить приводит к глубокой неоднозначности гуманитарных наук. Естествознание космоцентрично, а гуманитарные науки антропоцентричны. Поэтому можно говорить об обезличенности современного естествознания: национальность и мировоззрение ученого не отражаются на результатах научной деятельности. В курсе физики не проходят отдельно английскую, русскую или немецкую физику, которые бы радикально отличались друг от друга. Так же нет изучения христианской, мусульманской или буддийской химии. Но в гуманитарных науках личностное начало проявляется непосредственно, поэтому здесь нельзя говорить об обезличенности. Каков философ, такова и философия, - говорил Фихте. Можно соглашаться или не соглашаться с этим, но в курсе философии мы проходим отдельные темы по восточной, античной, средневековой, немецкой, русской философии.
Формирование целостного мировоззрения естественными и гуманитарными науками является одной из главных задач современности. Для решения этой задачи необходимо говорить о дополнительности «гуманитарного» и «естественного» как взаимосвязи идеального и материального. Согласие естественнонаучного и гуманитарного возможно, если каждая наука будет отвечать не только на вопрос «как?», но и на вопрос «зачем?». Происходит же использование методов естественных наук гуманитарными. Почему же не должно быть обратной связи? В качестве примера здесь можно указать на антропный принцип в концепции расширения вселенной. В нем утверждается, что человек и вселенная не существуют друг без друга, т.е. появление человека не случайно, он не может не существовать в той вселенной, которая есть. Мир таков, что в нем должен быть человек, т.е. и рождение мира не случайно. Это можно рассматривать как поворот естествознания к антропоцентризму – к философии, и, в конечном счете, к теоцентризму – к религии. Мы видим, как физики рассуждают о причине существования вселенной, о том, почему мир такой, а не какой-то другой и т.д. Таким образом, можно думать, что естествознание постепенно приходит к выводу, что изучение материального мира приводит к более глубокому познанию человека, а это и есть шаг к созданию единой научной картины мира.
Наука и религия
Наука и религия
В отношениях науки и религии для христианского мира можно выделить 3 этапа: 1. Этап превосходства религии, длившийся до 16-17 вв. 2. Этап равновесия – 17 – нач. 20 в. 3. Этап превосходства науки – новейшее время (нач. 20 в. и по сию пору).
Для большинства философов науки (напр., М. Хеллер, П. Гайденко) сегодня очевидно, что христианство сыграло значительную роль в создании предпосылок для развития экспериментальных наук. Античная наука, как известно, носила исключительно логический и умозрительный характер и не требовала обращения к практике. Часто это связывают с презрительным отношением греков к физическому труду. С приходом христианства меняется отношение к труду, который отныне считается долгом каждого человека, а, кроме того, изменяется чисто логический характер научного знания. Поскольку существование мира логически невыводимо из существования Бога (Бог свободно творит мир), то неизбежно возникает потребность в практическом познании мира, и уже в 13 веке известный схоласт Роджер Бэкон обосновывает необходимость эксперимента в науке. Историк не может не констатировать, что бурное развитие наука получила в лоне христианского мира, а не мусульманского или буддийского. Не стоит забывать и о том, что большинство ученых прошлого были религиозными людьми, причем среди них было немало представителей духовенства: Коперник (священник и монах доминиканского ордена), Кеплер (лютеранский пастор), Мендель (монах августинианского ордена). Да и сам Исаак Ньютон своими главными трудами считал не труды по физике, но комментарии к книге пророка Даниила и Апокалипсису (здесь он предсказывал Судный день на 2060 г.).
Часто указывается, что приблизительно 400 лет назад отношения между наукой и религией обострились и стали конфликтными: при этом в качестве примера приводят процессы над Галилеем и Бруно, последний из которых закончился сожжением. Однако уточнение деталей показывает, что Бруно был осужден совсем не за науку, а за пропаганду пантеистической философии и магического мировоззрения (фактически – язычества). Он отрицал личного Бога, предлагая вместо этого вернуться к неоплатоническому понятию мировой души, а также ряд других христианских догматов (напр., о непорочном зачатии). Он утверждал, что природа – это Бог в вещах, что несло в себе тенденцию к отождествлению понятий Бога и природы. Бруно поддерживал теорию Коперника, но в магическом русле. Так, немецкий филолог и историк науки Л. Ольшки утерждал, что в руках Бруно, который читал лекции об учении Коперника по всей Европе, коперниканство стало частью традиции герметизма (по сути – оккультизма). Бруно превратил математический синтез в религиозное учение, рассматривая мир как магическую вселенную. Задачей философа ставилось воспользоваться невидимыми магическими силами, пронизывающими вселенную. Даже высказывая невинные вроде бы предположения о жизни за пределами Земли, он придавал им антихристианский характер, утверждая, что таком случае Христос спас только людей планеты Земля. Вывод только один – Бруно мученик, но мученик не науки, а своего языческого, оккультного мировоззрения.
Что касается Галилея, то он был осужден в 1633г. не столько за научные идеи, сколько за нарушение запрета инквизиции 1616г. пропагандировать учение Коперника. Вокруг этого процесса много мифологии: напр., Галилея не пытали, были только угрозы пыток, в тюрьме он был только несколько месяцев, а все остальное время, с 1633 по 1642г. – под домашним арестом, хотя его могли навещать друзья. Общеизвестна легенда, по которой после суда Галилей сказал «И всё-таки она вертится!» (имелась в виду Луна). Однако доказательств тому нет: данный миф был создан и запущен в обращение в 1757 году журналистом Джузеппе Баретти. В октябре 1992г. Иоанн Павел II реабилитировал Галилея. Если анализировать идейную полемику вокруг наследия Галилея, то очевидно, что это был не столько конфликт между наукой и религией, сколько конфликт между старой (Аристотель) и новой (Коперник) наукой. Ошибка католической церкви была в активной поддержке аристотелевской позиции. Не нужно забывать, что против Галилея были не только богословы, но и много физиков. Тем более, что его аргументы в защиту вращения Земли были, мягко говоря, неоднозначны. Во время процесса над ним Галилей цитировал слова Августина: Библия учит нас тому, как попасть на небо, а не тому, как оно вращается.
Заметим, что у Галилея в отличие от Бруно не было религиозного конфликта с церковью. Он разделял взгляды средневекового католичества. Напр., он определил местонахождения ада в 1587 году на основе данных, полученных из «Божественной комедии» Данте. Согласно его расчетам царство сатаны находится под Иерусалимом на глубине 405 миль. По форме оно напоминает воронку, к стенкам которой лепятся души несчастных грешников. Чем страшнее их грехопадение, тем они ниже располагаются по вертикали. Например, души прелюбодеев, покоятся на глубине 810 миль, а чревоугодники находятся еще ниже - на глубине 1215 миль, и там их постоянно бьет град. Люцифер восседает на своем троне в самом центре Земли, где заканчивается адская воронка. По Галилею его размер составляет примерно «около 2 тысяч аршин».
Таким образом, можно констатировать, что одной из главных причин осуждения Галилея была недостаточная компетентность католической иерархии в вопросах естествознания. Они были компетентнее Галилея в вопросах богословия, но не физики. Но впоследствии ситуация изменилась, и сегодня нередко можно столкнуться с некомпетентностью ученых в вопросах религии. Напр., известный физик, академик, лауреат Нобелевской премии Гинзбург в одном из интервью (журналу «Здравый смысл») утверждал, что религия – примерно такое же суеверие, как астрология. При этом совершенно игнорируется тот факт, что монотеистические религии, в особенности, христианство, всегда крайне отрицательно относились к искусству гадания по звездам и поклонению им как язычеству. Кроме того, массовое увлечение астрологией сегодня никак не связано с конкретной формой религиозности - часто увлекаются астрологией как раз нерелигиозные люди, в то время как воцерковленные люди склонны отвергать такие увлечения. Наконец, нужно четко разделять религиозную веру и суеверия. С точки зрения веры суеверия - безусловное зло.
Т.е. конфликт между наукой и религией часто порождается непониманием обеих сторон. А непонимание это часто вызывается абсолютизацией тех или иных аспектов религиозного или научного познания. Католические богословы, осудившие Галилея, по-видимому, считали, что они как богословы лучше разбираются в физике, чем сами физики. В естествознании, начиная с 17 века постепенно утверждается точка зрения, что только наука правильно отражает реальность, и что все события обязаны совершаться только в рамках законов природы. Подобная позиция неизбежно конфликтна, т.к. превращает мир религии в «то, чего не может быть». Такая позиция постепенно вызревала в эпоху Нового Времени, и уже в конце 19 века активно заявила о себе (триумф теории Дарвина и т.д.). Но катастрофы 20 века вызвали определенную «переоценку ценностей». Стало ясно, что религия и наука интересуются разными аспектами реальности: для науки главный вопрос «как», а для религии – «зачем». И хотя в 20 веке научная точка зрения в христианском мире становится в целом авторитетнее религиозной, тем не менее, выясняется, что «доказательность» научных теорий в тех вопросах, где речь идет о противоречиях между наукой и религией, вызывает все большие сомнения.
Сегодня философы науки различают регулярную и сингулярную науку. Регулярная наука имеет дело с повторяющимися процессами, которые могут быть непосредственно наблюдаемы и в определенной степени воспроизведены. Сингулярная наука имеет дело с уникальными событиями, которые не повторяются, не наблюдаются и не воспроизводятся – напр., происхождение космоса, жизни, человека. И здесь возникает огромное поле недоказуемого. Научные доктрины в этих вопросах постоянно меняются – и даже если часть ученых интерпретирует их как атеистический эволюционизм в противовес христианской доктрине сотворения мира (креационизм), то подобная «изменчивость» наводит на размышления. Напр., еще 30 лет назад множество ископаемых останков – от австралопитеков до неандертальцев – считались предками человека. А теперь частью биологов они считаются либо вымершими формами обезьян, либо «тупиковой ветвью» эволюции, не имеющей никакого отношения к современному человеку. Еще совсем недавно, антропологи-эволюционисты высмеивали библейские представления о первой паре людей, считая, что обезьяноподобные существа чуть ли не стадами превращались в людей, а сегодня последнее слово генетики – это теория «митохондриальной Евы» и «Y-хромосомного Адама», хотя многие биологи и не понимают это как первую пару людей в христианском смысле. Как бы там ни было, но для христианина здесь важна сама радикальность и непрерывность изменений в современной науке
Следовательно, Церковь должна строить свои отношения с научным сообществом не по принципу тотального отвержения и осуждения науки, и не по принципу тотального подчинения ей, но по принципу «мирного сосуществования». При этом разные исповедания выбирают разные модели взаимодействия с наукой. Например, католическая церковь в лице папы Пия ХII поспешила заявить, что она считает согласующейся с Библией теорию Большого Взрыва, а также не возражает против эволюционной доктрины происхождения человека с той поправкой, что души первых людей сотворил Бог. Это – попытка найти согласие между теорией творения и теорией эволюции, но попытка не совсем удачная – где же в книге Бытия и доктрине Церкви говорится о том, что тело человека (пусть не душа) имеет обезьянье происхождение? Однако сегодня физика отказалась от теории Большого Взрыва (заменив ее теорией инфляции), а биология далеко ушла от стандартных, «постепенных» моделей эволюции – и куда же деваться католичеству, особенно, учитывая догмат непогрешимости папы?
Это показывает, что для религии крайне опасно идти в ногу со временем, пытаясь ориентироваться на современное состояние науки. Да, 20 век породил множество попыток совместить картину творения в книге Бытия и эволюционное учение (при этом эволюция, как правило, понималась как нечто постепенное и плавное). Самый известный пример – католический теолог и ученый П. Тейяр де Шарден. Однако сегодня в биологии все больше преобладает неокатастрофизм – считается, что падения крупных астероидов уничтожают практически все живое на Земле, - например, предполагается, что примерно 250млн. лет назад произошло «великое пермское вымирание», когда погибло 96 % всех морских видов, 83 % видов насекомых и 70 % наземных видов позвоночных. Выдвигается гипотеза о периодическом падении на Землю крупных астероидов, вызывающем это глобальное уничтожение жизни (за последние 500млн. лет ученые предполагают 5 таких «массовых вымираний) – все это довольно резко меняет представления об эволюции живого. Учитывая резкость подобных изменений, кто может гарантировать, что однажды эволюционные стандарты биологии не сменятся какими-то другими теориями об изменениях живого, - как теория Аристотеля о центральном положении Земли не сменилась теорией Коперника, и физика Ньютона не сменилась физикой Эйнштейна? Следовательно, Церковь ни в коем случае не обязана подчинять какие-то детали своей доктрины естественнонаучным моделям, хотя бы потому, что эти модели регулярно меняются, а догматы – неизменны.
И поэтому миссия Церкви – проповедать миру истинное учение Христа, указывая при этом, что научное познание дает лишь приблизительную картину реальности, но не истину в последней инстанции. В этой связи нужно обратить внимание на следующее. В западном мире сегодня считается хорошим тоном утверждать отделение Церкви от государства: предполагается, что государство должно быть нейтральным в религиозном плане и не заботится о том, чтобы его граждане исповедовали определенную религию. При этом отделение науки от государства не считается необходимым. В итоге получается, что при таком подходе на уровне светского образования пропагандируется только одна точка зрения на происхождение вселенной, жизни или человека. И это несмотря на то, что никаких однозначных аргументов в пользу, например, эволюционной версии происхождения жизни нет. Ни один эксперимент не воспроизвел происхождение жизни из неживого, это не наблюдалось ни одним человеком в мире. Ни один человек не поверит, что из хаотично разбросанных кирпичей сам собой, без разумного плана и участия человека, может возникнуть дом. Однако людям почему-то внушается, что упорядоченный космос и жизнь могут возникнуть из хаоса безо всякого разумного плана - и это подается как 100% истина, наподобие «дважды два четыре». Между тем, даже известный философ науки Пол Фейерабенд, позиционирующий себя как атеиста, считает, что в школах и университетах, наряду с научными теориями должны преподаваться и религиозные, т.к. многие утверждения современной науки невозможно полностью доказать. Отсюда можно сделать вывод, что в современную эпоху, как и в предыдущие, дело Церкви – нести в мир свет Христа, подчеркивая, что любое мирское знание, при всей его важности, является лишь относительной истиной и не может сделать человека нравственнее и спасти его душу.