Гасла свечка блеклого заката. Там, где сошел с реки лед, можно было время от времени заметить стремительные тени – ундины готовились к нападению.
Разговор не клеился. О многом говорить я не имела права, а об остальном не хотела. Кабан ссутулился, одежды не грели.
- Как тебя занесло в такую пеструю компанию? Контролеры, водяные… А воюешь против людей.
- А у меня всё просто - кто мне враг, с тем и воюю. Кто на моей стороне, или с кем мне по пути, так сказать, - с тем не воюю, помогаю и сам не отказываюсь от помощи. А люди они там, не люди - мне параллельно. Конкретно эти люди мне враги. И не только мне, если у них всё получится - всех коснётся, контролёр ты или нет. А сама то как относишься к этой каше?
- А у меня есть выбор? Платон им доверяет, - я кивнула в сторону реки. Вспомнилась другая река, летняя, с зелеными отвесными берегами, покрытыми бледным клевером. Воспоминания не мои, и я не знаю, зачем Он поделился со мной. Две ундины, их отчаянье, боль, страх, дикий адреналин. А затем нерушимый союз спасенной предводительницы клана с контролером. И тогда и сейчас я ощущала себя непрошенным гостем, подсмотревшим интимную сцену. За рекой, в опустившейся тьме послышались автоматные трели. Мы знали, что с той стороны должна прийти помощь, группа Асера.
Колода тасовалась без нашего участия, распределяя шансы на победу между многочисленными игроками. По законам казино, каждый уйдёт в лучшем случае при своем. Но уйти уже нельзя, пока игра не окончена.
***
Наступление началось, нам оставалось пройти редкую полосу леса и встать лицом к судьбе с оружием в руках. Но не тут то было. Красочные изображения нашей будущей кончины возникли, разрывая виски чем-то похожим на голос Лесы. У чужих мыслей в собственной голове особенный звук, мало приятный впрочем. Минное поле преграждало путь, и нас об этом очень вовремя предупредили.
Затаились. Видели передвижение врагов между домами. Попытки передать информацию в обратном направлении неизвестно увенчались ли успехом.
***
Скрипы. Скрипит всё: дрожат двери на ржавых петлях, стонут гнилые доски пола, шепеляво свищет ветер в оконных щелях, скрипят нервы. Труп лежит на лестнице между первым и вторым этажом. Ступени тоже издают звуки, напоминающие шипение змеи. Я не знаю где теперь Кабан. Высунуться не могу. Дом под обстрелом. На втором этаже засел дятел. Забаррикадировался.
Думала кинуть гранату в щель, а в коридор пройти, прикрываясь трупом. Но он тяжелый, как грузовик, как танк, как налитый из железа. Стащить его на пол могу, а поднять нет. Даже по лестнице наверх не могу. Сигналов или предупреждений от союзников-мозгоправов не поступает. Пью воду из фляги. Холодно, ломит зубы. Слышно выстрелы, взрывы, далекий людской гомон. В узкое окно них**я не видно.
Вспоминаю, как слышала сказки об этом месте. Про карликов. Кровавые сказки.
Пытаюсь опять поднять труп. Хрен там. От злости достаю нож. Пытаюсь откромсать ему руки. Нафиг они ему? Мне только мешают, лишний вес. Оставляю место у плеча, сантиметров десять, чтоб было за что ухватить. Нож острый, в мясо врезается хорошо. Кость бы перебить. Делаю щербинку в кости, вставляю в неё нож лезвием, рукоятью к верху, вбиваю ногой. Хрустит костная ткань, стонут ступени. Кровь льётся по полу. Кап-кап со ступеней на пол первого этажа, впитывается в доски и полуистлевший ковер. А сама я уже вся в багровой жиже, руки, одежда, лицо. Она застывает на мне вязкой коричневой коркой. А я принимаюсь за вторую руку. Отделенные конечности лежат подле тела, а я в серьез думаю, нужно ли отрезать голову. Внезапный смех пробирает щекоткой изнутри, переходя в хриплый кашель.
Кинула обе кровавые культяпки в коридор, может бывший сотоварищ убитого тоже вспомнит сказки о карликах, отвлечется от гнетущей реальности. Воплотить далеко идущие планы не удалось, одновременно на минном поле произошел взрыв, из баррикады высунулся дятел, стреляя куда не попадя. А снизу к нему пришла помощь, так стремительно, что я помню только боль в затылке от удара прикладом. А потом гомон Кабана на стоянке. Он сказал, что череп у меня крепкий, а мозг иногда полезно потрясти, авось вправится.
Следовало бы подвести итог всей этой странной истории, но я слишком многое пропустила. Гвен удалось вернуть. Но двое ребят с нашей стороны погибли, несколько ранены. Я не знаю о потерях водяных. Не знаю каков процент смертности у противников, но что убили мы не всех, и даже не половину – точно. Кто выиграл? Тот кто остался в живых. Это всегда так гадко, выигрывать? Одежда на мне чистая, только со штопкой на месте дыр, и морду кто-то отмыл. А под ногтями кровь, и на чистом ноже щербинки.
Я не стала спрашивать у Гвен, осуществилось ли то, что так своеобразно изобразил Платон. Мне вообще говорить как-то не хотелось. Наша группа двигалась к выходу. Я шла в тумане, голова едва болела, но не варила совершенно. Уже пройдя проверку на КПП, распрощавшись со спутниками, когда доползла до гостиницы, поняла, что возвращаться мне не нужно. Связи разорваны. Меня отпустили. Когда? Я не знаю. Но отчетливо чувствую, что Он не ждет меня в сердце зоны, паук отпустил добычу, слишком мелкую и безвкусную. И нет облегчения. Ничего нет. Когда я впервые шла к нему, было притяжение к центру, к его разуму, был маяк в тумане расплывшегося мира. А теперь маяк исчез, а туман остался.
- Пройдёт, пройдёт, пройдёт, – твердила я вслух, поднимаясь на верх под удивленным взглядом хозяина заведения. Серые стены покачивались, будто я находилась в брюхе ползущей змеи.