17.
Я терзал звонок минут пять, не меньше. Но никто так и не открыл дверь.
- Не повезло, - пожала плечами Катя, - Хотя, может, это и к лучшему. Пойдем домой.
Наверное, я бы согласился с ней, и мы вернулись бы домой, в опостылевшую капсулу белой комнаты, в которой так приятно сходить с ума. Но тут случилось нечто необъяснимое…
Из квартиры номер сорок шесть выглянул старик. Ему было лет сто, а может, и больше – по человеческим меркам он был невообразимо древний. Я бы не удивился, если бы узнал, что он – ветеран первой мировой войны. Но для своего возраста этот старик выглядел очень бодро. Прозрачные старческие глаза смотрели цепко, с прищуром. Он посмотрел на меня, потом долго смотрел на Катю.
- Здравствуйте, - смутившись от его пристального взгляда, сказала Катя.
Старик ничего не ответил. Он закрыл свою дверь, но через минуту все в том же гробовом молчании вышел из своей квартиры и молча протянул Кате…связку ключей!
- Постойте, что это… - Катя хотела спросить старика о чем-то, но старик вдруг усмехнулся криво и исчез за дверью.
Мы двадцать минут звонили в его квартиру, стучали по деревянной облицовке двери, но никто нам не открыл. Какая-то женщина в домашнем халате и шлепанцах, проходившая мимо куда-то вниз, заметила:
- Зря стучите. Пал Дмитрич глухой на оба уха – совершенно глухой. И немой. К тому же, с головой у него уже…того.
Она выразительно покрутила пальцами у виска.
- Понятно, - сказал я, - Катя, я готов поспорить на что угодно, что эти самые ключи – от квартиры сорок восемь.
Катя покосилась на металлическую дверь с латунными цифрами, потом посмотрела на ключи в своей руке.
- Возможно, ты прав, - сказала она, - Но почему этот старик отдал их мне?
- В нашей с тобой жизни сейчас слишком много всяких «почему?» и «как?». Прими как данность. Так легче сохранить остатки здравого рассудка.
Как и следовало ожидать, ключи подошли ко всем трем замкам в металлической двери.
Катя шагнула через порог первой.
- Пылью пахнет, - сообщила она.
Я вошел вслед за ней, закрыл за собой дверь.
В квартире и в самом деле пахло пылью. Похоже, здесь уже давным-давно никто не жил.
В прихожей на рогатой вешалке как ни в чем не бывало висела синяя джинсовая куртка. В чугунную ванну потихоньку капала вода из неплотно закрытого крана. На кухне, на старой газовой плите обнаружился поросший паутиной чайник с затхлой водой.
Все было мертво. Даже часы на стене стояли – и уже давно стояли: паутина густо оплела застывшие стрелки.
- Жуть какая-то, - тихо, почти шепотом произнесла Катя.
- Жуть, - согласился я, - Похоже, твоя тезка жила здесь совсем одна.
Квартира была однокомнатная, но довольно просторная. В единственной комнате умещалась вполне широкая «полутораспальная» кровать, шифоньер с зеркальными дверцами, огромный письменный стол с причудливо изогнутой столешницей, с которого таращил глаз-монитор погребенный под слоем пыли компьютер, стеллаж с книгами, пухлый диван, пара кресел и тумбочка с телевизором. Причем еще оставалось достаточно места, чтобы чувствовать себя просторно.
На всем лежал внушительный слой пыли. Прикасаться ни к чему не хотелось, особенно зная, из чего состоит эта самая домашняя пыль.
- Пустая квартира, в которой совсем одна жила девушка, умершая четыре года назад, - задумчиво произнесла Катя, - И ничего не ясно. Ни о чем это все не говорит.
- Старик отдал ключи тебе, - сказал я, - Это что-то значит. Ключи были у него, но он, похоже, не пользовался ими. А тебе почему-то сразу их отдал.
Катя промолчала.
Я подошел к книжному стеллажу. Пробежал взглядом по разноцветным корешкам книг.
Масса учебников по психологии, политологии, социологии, экономике. Достоевский, Толстой, Пушкин, Хемингуэй на английском языке. Библия, Коран на арабском, Тора на иврите. Собрания сочинений Сартра и Камю.
- Любопытная подборка, - оценила библиотеку Катя, - Она, кажется, была очень умной девушкой.
- Училась на журфаке, - предположил я, - Но не хотела писать о политике и экономике. Ее больше занимал вопрос смысла жизни.
- Скучно, - вздохнула Катя, - Я бы не смогла так. Наверное, не смогла бы. Не хочется ломать голову над тем, для чего стоит жить.
- Может, и ей было скучно, - пожал я плечами, - Я ведь только предположил, что ее занимал этот вопрос.
- Арабский, иврит – черт, она и в этом была сильна? – удивилась Катя, рассмотрев тома Корана и Торы, - Даже завидно…
Чему завидно? Тому, что она умерла? Что я не смог сохранить для этого мира одного умного и хорошего человека? Катя, да чему ты завидуешь? У тебя впереди – вся жизнь. Ты можешь выучить и иврит, и арабский, и латынь – хоть древнеегипетский! А у этой девушки уже нет шансов совершить хоть что-нибудь.
Наверное, мои мысли ясно читались на моем лице – Катя вдруг смутилась и пробормотала тихо:
- Прости, Денис. Я сказала глупость. Просто постарайся понять, что ее уже не вернешь, а ты должен жить дальше. Забудь о своей вине. Ты ни в чем перед ней не виноват.
- Но ведь должен же быть кто-то, кто простит меня! – крикнул я, и мой крик звонким эхом отразился от бетонных стен, - Я сам не могу себя простить.
Катя подошла ко мне, обняла, почти силой положила мою голову на свое плечо.
- Тише, Денис, тише, - зашептала она, - Все нормально. Видишь, здесь нет никого. А значит, и виноватым тебя не считает никто.
- А я? Я сам считаю себя виноватым.
- Тогда зачем тебе чье-то прощение? Прости себя сам. Что тебе стоит найти хоть один убедительный довод для самого себя?
- Подскажи хоть один, - попросил я, - Ты же умная, Катя. Подскажи, как мне простить себя?
Катя на минуту задумалась и уже собралась что-то сказать, но тут в дверь позвонили.
- Кто это? – спросил я. Словно Катя могла знать, кто там!
- Понятия не имею, - ответила Катя, - Будем открывать?
В дверь позвонили еще раз.
Потом замок лязгнул и открылся, не дожидаясь, когда мы решимся хоть на что-то.
Я схватил первый попавшийся тяжелый предмет – им оказался покрытый ржавчиной утюг, стоявший на полу – и приготовился драться: мало ли, кто так по-хозяйски заходит в квартиру, в которой уже давно никто не живет.
- Денис, положи утюг, - из прихожей произнес очень знакомый голос, - Это Морт.
Морт вошел в комнату, предварительно заглянув в дверной проем и убедившись, что я не собираюсь его ничем бить.
Одет он был точно так же, как и в тот день, когда приходил ко мне в первый раз – строгий элегантный костюм, лаковые ботинки.
- Катя, это Морт, - сказал я, опустив утюг, - Странный тип, который, кажется, умеет творить чудеса. Как вы вошли, Морт?
- У старика был еще один комплект ключей, - Морт демонстративно позвенел связкой, - Мы с ним вполне выгодно сторговались.
- Вы следили за нами? – спросил я.
- Можно сказать, что следил, - туманно ответил Морт, - Только вот едва не опоздал.
- Куда?
- Да вот сюда. Вы открывали ящик стола?
Я бросил быстрый взгляд на стол и только сейчас заметил под столешницей ящик, запертый на замочек.
- Что там? – спросил я.
- Уже ничего, - улыбнулся Морт и щелкнул пальцами.
Что-то оглушительно затрещало, и из ящика стола повалил густой черный дым.
- Отличный фокус, - оценила Катя, - Надо думать, в ящике теперь – пепел, и ничего больше?
- Совершенно верно, - кивнул Морт, - Рад, что вас двоих это не удивляет.
- Я уже устал удивляться, - сказал я, - Мне просто интересно, что там было? Как я понял, содержимое ящика могло нам многое прояснить. Или немногое, но очень важное. Зачем же было уничтожать? Или мы уже играем в разных командах?
- Денис, я знаю, как ты оказался в этой квартире. Ты раскопал свое личное дело и некую историю болезни. Похвально, ты делаешь огромные шаги на пути к нормальной жизни, - Морт, ничуть не беспокоясь о чистоте своего костюма, опустился в кресло, закинул ногу на ногу, - Но в твоем прошлом есть кое-что, что вспоминать пока не стоит. Вот когда ты закончишь свою работу, ради успеха которой я, собственно, вынужден идти на определенные хлопоты и затраты, я с радостью расскажу и даже покажу тебе все, что тебя будет интересовать. А пока, уж прости, я должен вмешиваться в процесс возвращения твоей памяти. Надеюсь, ты извинишь меня?
- Возможно, - пожал я плечами, - Все зависит от того, могу ли я доверять вам.
- Ты можешь доверять мне полностью, - уверенно сказал Морт.
- Вашего слова недостаточно. Я откажусь от контракта, если вы прямо сейчас не ответите на мои вопросы.
- Ты уверен, что хочешь этого? – взгляд Морта вмиг стал колючим и холодным.
- Уверен, - кивнул я, - Так вы ответите?
- Либо отвечу правду, либо промолчу, - ровным голосом, лишенным, казалось, каких-либо эмоций, сказал Морт, - Спрашивай.
- Сколько вопросов я могу задать?
- Хочешь поторговаться? – Морт улыбнулся.
- Нет. Хочу знать лимит своей информированности.
- Тогда классический вариант. Три вопроса. Вперед, спрашивай.
- Кто вы?
- Вопрос на грани фола, - покачал головой Морт, - Склонен на него не отвечать.
- А я склонен послать вас к чертям с вашим контрактом, и тогда идите ищите другого хирурга.
- Не преувеличивай свою значимость для меня, - раздраженно бросил Морт, - Тебе этот контракт гораздо нужнее, чем мне.
- Я так не думаю.
- А я в этом уверен! – рявкнул Морт, - Денис, ты настолько тупой, что не можешь понять одну истину: я могу так много, что по сравнению с тобой я практически всемогущий, и я предлагаю тебе все, что ты только пожелаешь. Пойми ты, я предлагаю тебе любой вариант твоего счастья. Так что на твоем месте разумнее будет послушаться меня и сделать то, что я прошу.
- Плевал я на счастье. Кто ты? Повторяю последний раз. Потом я откажусь от контракта.
- Черт с тобой, - сдался Морт, - Наиболее полно передает мою суть индуистский термин «аватара». Знаешь, что это такое?
- В буквальном переводе – нисхождение, - вспомнил я статью из зачитанной до дыр энциклопедии, - Земная ипостась божества Вишну.
- К Вишну я не имею никакого отношения, - улыбнулся Морт, - И не совсем божество я воплощаю на Земле. Скорее, некую абстрактную силу природы…
- Смерть? – догадался я.
- Смерть? – Морт рассмеялся, - Нет, что ты. Совсем не Смерть. Не стоит буквально понимать мое, в общем-то, метафорическое имя. Я что-то вроде технического контроля: разрушаю подлежащее разрушению и укрепляю подлежащее укреплению. Вношу порядок в мир хаоса.
- Девушка, которая жила здесь, подлежала разрушению?
- Второй вопрос? – уточнил Морт.
- Можешь считать так, - согласился я.
- Она подлежала разрушению. Разрушение твоего разума и твоей личности – нежелательный побочный эффект. Сейчас я пытаюсь устранить его, если ты меня понимаешь. Но это оказывается сложнее, чем я предполагал сначала.
- И в чем сложность?
- Третий вопрос?
- Третий вопрос.
- Восстановление твоей личности в полном объеме невозможно без восстановления среди живых Екатерины Даниловой. Сам понимаешь, ведь ты – врач: смерть – явление необратимое.
- Почему я не могу быть самим собой без этой Даниловой Екатерины? – крикнул я в лицо Морту, - Отвечай!
- Четвертый вопрос, - облегченно выдохнул Морт, - Я выполнил свое обещание. Извини, Денис, я и так слишком разговорился. Не думай, что если я позволил тебе узнать кое-что, то ты уже взял бога за бороду.
- Денис, он что, и в самом деле не человек? – осторожно спросила Катя, до этого времени хранившая деликатное молчание.
- Похоже, что нет, - ответил я.
- И тебя это ни капли не удивляет?
- Можно подумать, что тебя удивляет.
- За что я ценю некоторых шизофреников и параноидов, - Морт позволил себе несколько раз хлопнуть в ладоши, обозначая аплодисменты, - Так это за их потрясающую способность воспринимать любую самую невероятную правду без паники, удивления и даже без тени испуга.
- Сам ты…параноид, - проворчал я, - Плевал я на то, что ты аватара, плевал я на твое всемогущество.
- Денис, я пока не причинил тебе никакого вреда, - Морт поморщился, - Так почему ты столь агрессивен? Я стараюсь помочь тебе.
- А по чьей милости я стал таким?! – я не выдержал, сорвался на крик, - Ты, долбаная сила природы, убил девчонку двадцати лет на моем операционном столе!
- Нет, Денис, - покачал головой Морт, - Ее убил не я. Ее убил ты. Неважно, что это была моя воля. Скажем так, я был неведомым тебе заказчиком, а ты был послушным киллером. Только не стоит заниматься самобичеванием, Денис. Если бы ты этого не сделал, я бы нашел другого исполнителя. Например, нерадивого строителя, который в нужное время совершенно искренне забудет убрать с края крыши тяжелый лом или кирпич, и этот лом или кирпич, опять же в нужное время, упадет ей на голову. То, что подлежит разрушению, обязательно будет разрушено. Этого тебе не изменить.
- Денис, пойдем отсюда, - попросила Катя, - Это жестокий бог. Если, конечно, это бог.
- Да, я жестокий, - согласился Морт, - Вы, Катя, совершенно правы. Вот только у этой правды есть еще одна сторона, - на какой-то миг в глазах Морта появилась глухая тоска и усталость – но только на миг, - Меня создали, чтобы быть жестоким. Вы думаете, приятно быть таким? Ничуть. Я бы с большим удовольствием стал каким-нибудь Санта-Клаусом, а приходится быть чем-то вроде старухи с косой.
- Приходится? – усмехнулся я, - Ах ты, бедняжка! Заставили его быть разрушителем! Не знаю, как у вас, у аватар, но у нас, людей, кого бы каким ни создали, каждый сполна отвечает за то, кто он есть.
- Выбор и постижение экзистенции? – спросил Морт.
- Я не читал ни Сартра, ни Камю, - ответил я, - Мне вполне хватает своей совести, чтобы это понять. Знаешь, что я в первую очередь вспомнил, когда прочитал свое личное дело? Вину, Морт. Чудовищную вину. И сейчас я не могу вспомнить, какого цвета были волосы той девушки, не помню, худенькая она была или толстая. Не могу вспомнить ни черточки ее лица. Но вина – она вернулась. И мне теперь совсем хреново. Совесть, она беспощадный экзекутор. Я виноват, я знаю это. Я пришел сюда, чтобы хотя бы попытаться вымолить прощения. А ты…Ты просто бессовестный ублюдок.
- Не суди меня, - устало вздохнул Морт, - Знаешь, Денис, я бы мог вообще не разговаривать сейчас с тобой. Мог бы просто исчезнуть. Мог бы заставить тебя заткнуться. Мог бы сотворить еще что-нибудь. Но я сижу и слушаю твои упреки. А почему? Я, всемогущая аватара божества, сижу и выслушиваю нытье жалкого маленького человека – почему? Я не испытываю угрызений совести – иначе бы не был тем, кто я есть. Говоря примитивно, смерти не должно быть стыдно. У меня отсутствует чувство сожаления в вашем, человеческом понимании. А мне хочется испытывать угрызения совести! Мне стыдно за то, что мне не стыдно! И я слушаю тебя только потому, что я виноват перед тобой. Мне не хочется становиться еще большей скотиной, чем я есть.
Я хотел было высказать в его адрес что-нибудь очень крепкое и обидное, но Катя меня остановила, осторожно взяв за руку.
- Я верю ему, - сказала она, - Ему и в самом деле тяжело быть таким.
Морт поднял на нее удивленный взгляд.
- Вот уж не думал, что дождусь сочувствия от человека, - произнес он, - Особенно…
Он как-то странно осекся, словно поймал себя на чем-то.
- Особенно от нее? – спросил я.
- На сегодня вопросов хватит, - ответил Морт, - Заболтался я с вами. Пора дела делать. Столько в мире всего разрушить надо…
Он как-то натянуто, одними губами улыбнулся. Глаза его при этом остались непроницаемо холодными, неживыми. Выглядело это несколько страшновато.
- Зачем вы так, Морт? – спросила Катя с необъяснимой мукой в голосе, - Вы же не такой…
- К сожалению, такой, - виновато улыбнулся Морт, разведя руками, - Беспощадный и бессовестный.
И он с видом заправского фокусника взмахнул руками и исчез, словно растворился в воздухе.
- Аватара, - уважительно произнесла Катя.
- Ну и что с того? – пожал я плечами, - Пусть аватара, но с какой стати он решает за меня, что мне вспоминать, а что – нет? Кто дал ему право убивать моими руками?
- А ему нужно это право? – удивилась, причем совершенно искренне, Катя, - Он же вроде бога. Он сам себе право. Зато теперь ты знаешь, что не виноват ни перед кем. Я бы на месте той девушки простила бы тебя, это уж точно.
- Интересно, что там, в столе, – помолчав, сказал я.
Катя подошла к столу, легко нашла среди вороха бумаг небольшой ключик.
- Сейчас посмотрим, - сказала она, - Хотя, наверное, там уже ничего не поймешь. Один пепел.
В ящике стола и впрямь оказался пепел. Хрупкий пепел мгновенно сгоревшей бумаги и еще липкие комки расплавившегося целлофана.
- Это же фотоальбом! – догадался я, - Катя, здесь были фотографии!
- Странно, чем они так обеспокоили этого Морта? – пробормотала озадаченно Катя, - Кто на этих фотографиях был не желательным для тебя воспоминанием?
И тут я все понял. Понял – и пожалел о том, что понял. Понял, что особенного Морт нашел в сочувствии Кати, понял, почему я так быстро и легко вспомнил чувство своей вины и почему не мог простить себя. Понял, почему я тогда, четыре года назад сошел с ума…
- Здесь, в книгах, наверняка есть томик Бернса, - тихо сказал я, - Посмотри, пожалуйста.
Катя удивленно посмотрела на меня.
- Зачем тебе Бернс?
- Просто посмотри. Пока не спрашивай ничего. Я очень хочу ошибиться…
Катя пожала плечами и стала перебирать пальцами свободно стоящие на полках книги.
- Вот. Роберт Бернс. Стихотворения и поэмы, - Катя нашла книгу быстро, да и стояла книга почти на самом виду.
Я взял книгу, заглянул в оглавление. Нашел «Тэм О’Шентер», открыл нужную страницу…
- Не может быть, - произнесла Катя растерянно.
Между страницами книги прямо в начале «О’Шентера» лежала фотография. Маленькая фотография, на которой было яркое лето, прозрачное небо и два счастливых человека: я и Катя. А на обороте ровным почерком – моим почерком! – было написано: «Глубокоуважаемой Екатерине Николаевне от достопочтимого Дениса Викторовича в качестве маленького напоминания о моей просьбе…»
- Интересно, что я тогда у тебя попросил, - пробормотал я, выронив книгу. Руки у меня дрожали, ноги превратились в набитые опилками лапы плюшевого медведя и норовили подкоситься.
- Я ничего не понимаю, - Катя жалобно на меня посмотрела, - Так это я умерла? Я, да?
- Прости меня, - попросил я, помимо своей воли упав в объятья пыльного кресла. Глаза защипало едкой соленой влагой, в горле встал противный ком, - Катя, прости меня.
- Но этого не может быть…
- Но это есть! – вскрикнул я и, обхватив свою голову руками, простонал: - Это тебя я тогда…не смог спасти…
18.
Они использовали свой час покоя, чтобы просто поесть.
В этом Городе не так уж и много заведений, где можно вкусно и недорого поесть. Но Гамлету и Нэнни повезло: странная прихоть Морта выбросила их совсем рядом с вполне достойным фаст-фудом под названием «Сто пятьдесят способов победить голод».
Здесь была вкусная яичница с ароматным беконом и луком, крепкий кофе, не воняющий кислятиной, замечательно приготовленные бифштексы. Официантка была вежливой, но какой-то незаметной, серой и невыразительной. Впрочем, как и все женщины вокруг. Даже Нэнни.
- Мне кажется, что ты на меня за что-то обиделся, - заметила Нэнни, прихлебывая – отвратно прихлебывая! – кофе. У нее даже голос изменился, стал каким-то скрипучим, режущим ухо.
- На тебя? – вяло удивился Гамлет, - Вовсе не обижался. С чего бы?
- За последние пятнадцать минут ты не сказал мне ни единого слова, - ответила Нэнни, - Что случилось, Гамлет?
Действительно, что случилось? Еще час назад для него не было человека нужнее и ближе, чем Нэнни. А теперь – теперь она кажется ему самой обыкновенной самкой человека, в которой нет ничего особенного и замечательного.
- Наверное, просто устал, - вяло улыбнулся Гамлет.
Нэнни сделала вид, что поверила.
- Да, тебе действительно нужно отдохнуть, - сказала она, - Но мы выберемся. Выберемся и отдохнем. Оба отдохнем. Всего сутки. Потерпи, пожалуйста. Я не хочу тебя терять, Гамлет.
- А почему не хочешь? Зачем я тебе? – спросил Гамлет, ощущая внутри себя страшную скуку.
- Глупый ты, - покачала головой Нэнни, - Зачем вообще люди нужны друг другу?
Она отвела взгляд в сторону.
- Потому что человеку всегда нужен кто-то, кто будет рядом, - ответила она на свой же вопрос, - С кем можно пройти хоть сто шагов, хоть сто тысяч километров. Я не права?
- Наверное, права, - пожал плечами Гамлет, - Только я все равно не понимаю, зачем.
- Ты стал другим, - Нэнни посмотрела на Гамлета с какой-то опаской, - Что с тобой случилось?
- Ничего особенного, - ответил Гамлет.
Не стоит ей говорить сейчас о том, что с ним сотворил Морт. Как он ей сможет сказать, что уже почти не любит ее?
А стоит ли вообще что-то ей говорить? Может, встать сейчас и просто уйти? Ничего не объясняя, уйти и не оборачиваться. А если она побежит следом, бежать от нее со всех ног. И не будет уже ни Морта, ни мучений, ни боли. Смерть придет в свое время – совсем не скоро. А Нэнни…Что ему теперь эта Нэнни? Еще один посторонний человек, с которым его когда-то что-то связывало.
Хочется простых решений. Все, что угодно. Любая подлость и мерзость – лишь бы решение было простым и по возможности безболезненным. Мир становится прост и ясен, когда позволяешь себе принимать простые решения. Когда убеждаешь себя, что просто устал от сложностей, и уже не осталось сил ни моральных, ни физических. Они подлые, эти простые решения, они не могут быть не подлыми. Но эту подлость так и хочется себе позволить…
Нет, черт тебя дери! Гамлет! Ты никогда не был подлецом. Ты никогда не был предателем. Ты никогда не искал простых решений. Зачем искать их теперь? Хочется пожить спокойно? А зачем тебе этот покой?
Покой – это благо. По крайней мере, для Гамлета. Ему уже давно пора позволить себе хотя бы маленький отпуск. Хоть месяц тихой, спокойной жизни, не наполненной постоянной борьбой со всем окружающим миром.
А что потом? Месяц покоя – и долгие, бесконечно долгие годы раскаяния за несвоевременную слабость. Это лучше отказа от простых решений?
- Да, приятель. Ты рискуешь свихнуться окончательно, - сказал в голове Гамлета Крокодил, - Если так будет продолжаться, через десять минут ты набьешь сам себе морду. Скажи мне, ты хочешь быть подлецом? Хочешь отдать Морту Нэнни?
- Не хочу, - подумал Гамлет в ответ, - Но это тяжело – не хотеть.
- Морт уже практически победил, - сказал Крокодил сокрушенно, - Ты уже не в состоянии бороться. Тебе стало почти все равно. Тебя пока спасает только почти и десять минут той форы, что у тебя осталось.
- Что мне делать, Крокодил? Я не хочу ничего. Я устал от всего этого. Мне, наверное, уже хочется подохнуть, хоть в муках, хоть мгновенно – без разницы.
- Тебе просто хочется, чтобы тебя пожалели, вот и все. Мне тебя очень жаль, бедный мой Гамлет. Так лучше?
- Не совсем, - Гамлет улыбнулся: Крокодилу удалось чуть-чуть приподнять ему настроение своей клоунской жалостью.
- Хорошо, что ты улыбаешься, - сказал Крокодил, - Уже лучше, Гамлет.
- Мне кажется, ты разговариваешь сам с собой, - встряла в разговор Нэнни, - Интересно, что ты такого себе наговорил, что так весело улыбаешься?
- Ничего особенного, - ответил ей Гамлет, - Не обращай внимания.
Он смотрел на нее и лихорадочно искал в ней хоть что-то, что можно было бы полюбить. Ведь даже сейчас она для него ближе, чем любой другой человек в этом мире. Просто ближе – но можно ли это назвать любовью? Вряд ли…
- Не старайся, Гамлет, - произнес тихо Крокодил, - Ты ищешь, за что ее можно полюбить, а это в корне неправильно. Любовь нужно искать не в ней, а в самом себе. Хреново, что ты, прожив такую бурную жизнь, так и не понял главного. Любят не за красоту – за красоту хотят и вожделеют. Любят не за доброту и не за ум – за это просто уважают.
- А за что тогда любят? – спросил Гамлет вслух.
Нэнни встрепенулась.
- Что ты сказал? – спросила она.
- За что люди любят друг друга? - помолчав, повторил вопрос Гамлет.
- Глупый, - мягко улыбнулась Нэнни и сверкнула глазами-искорками.
- Ох, дурак, - сказал Крокодил, - Любят не за что-то там, а вопреки всему. Просто так любят.
- Ни за что, - сказала Нэнни, - Просто потому что хотят любить.
Как у них все просто! Любят, видите ли, просто так…Почему же у него так не получается? Почему он не может любить просто так?
- Можешь, - возразил ему Крокодил, - Ты же любишь ее до сих пор, причем совершенно ни за что. Только сам пока не можешь найти в себе эту свою любовь.
- Заткнись, Крокодил, - подумал Гамлет, - Хватит читать мои мысли.
- Я их не читаю, - обиделся Крокодил, - Я сам – твоя мысль.
- Все равно заткнись, - мысленно рявкнул на него Гамлет.
Нэнни смотрела на Гамлета с явным недоумением.
- Что с тобой? – спросила она, - Ты сам не свой.
- Я в порядке, - соврал ей Гамлет.
Какой там, на хрен, порядок? Когда «альтер эго» пытается учить жизни – это порядок?! Да это шиза в чистом виде!
Нэнни сделала вид, что поверила. Кивнула.
Гамлет смотрел на нее, старался почувствовать хоть что-то, но ничего не получалось. Никаких эмоций. Ни радости, ни раздражения, ни любви – ничего!
Ему вдруг стало страшно. А если это навсегда? Если он так и будет смотреть на весь окружающий мир глазами бездушного механизма? Если его ничто уже не сможет ни обрадовать, ни огорчить?
Она была такая, как и вчера. Красивая, наверное. Может быть, умная и интересная. Да, она наверняка умная и интересная. Но ведь не за это любят – в этом Крокодил абсолютно прав. В мире до хрена красивых, умных и интересных во всех отношениях женщин. Почему тогда именно она сейчас сидит напротив и допивает кофе? Почему именно ее все еще немного хочется защитить? Почему именно она все еще немного небезразлична выхолощенной душе Гамлета?
- У нас осталось пять минут, - заметила Нэнни, - Может, пойдем отсюда?
- Думаешь, на улице нам с тобой будет легче? – усмехнулся Гамлет, - Морт найдет нас везде.
- А что ты предлагаешь? Сидеть и ждать смерти?
- Нет. Но бегство все-таки не выход. Морт, мне кажется, только того и ждет, чтобы мы побежали от него.
- Так что нам делать? – Нэнни растерянно посмотрела на Гамлета. Она и в самом деле не знала, что делать. Ей и в самом деле было страшно.
- Пока не знаю, - ответил ей Гамлет, - Просто будь начеку.
Последние пять минут покоя прошли в полном молчании. Нэнни напряженно слушала окружающий мир – звон посуды, негромкие разговоры за соседними столиками, шум улицы. Гамлет думал – точнее, пытался думать.
Что в нем изменилось? Чего он лишился, когда заключил это идиотское пари с Мортом?
Черт, он слишком много пытается думать. Слишком много вопросов задает себе. Слишком многое пытается вписать в рамки логики и разума. Правильно ли это?
Вряд ли правильно. Но по-другому почему-то не получалось. Почему-то мозги все стали оценивать и взвешивать – каждое шевеление души. Но ведь и эти самые мозги вполне отдают себе отчет в том, что нельзя все подряд оценивать и взвешивать. Иногда должно срабатывать пресловутое веление сердца – но сердце предательски молчало, превратившись в немой кусок мышечной ткани, в простой насос для перекачки крови.
Логика, поганая логика. Почему она вылезла на первое место во всем его существе? Неужели вся его душа заключалась в гормонах и прочей биохимии? Неужели так просто сделать из человека равнодушную скотину?
Да нет, он ведь не совсем уж равнодушный. Ему совсем не все равно, умрет через пять минут Нэнни или кто-то другой. Нэнни все еще зачем-то нужна ему. Не так сильно – совсем не сильно. Скорее, по привычке, но все-таки нужна.
А что будет, если ее вдруг не станет?
Гамлет закрыл глаза и стал мысленно рисовать.
Вот Нэнни падает и умирает. В ее глазах – боль и страх. Почему же ему это совсем безразлично? Ему плевать на ее боль и страх?
Вот он остается один. В мире у него не за что больше зацепиться. Нет у него ни цели, ни мечты. Нет красок в окружающем мире. Внутри – пусто и неуютно. И – все равно. Паскудство…
Он стер все, что нарисовал. Снова нарисовал Нэнни. Вот она остается в живых. Посрамленный Морт отступает. И что дальше? Дом, семья, дети? Никакого отклика в душе. Ничего там, внутри, не шевелится. Ну, дом. Ну, дети. Что в этом такого, ради чего стоит жить?
Да и стоит ли вообще жить? Стоит ли вообще жить на Земле? Если, с точки зрения здравого смысла, все, так или иначе, кончается могилой, зачем вообще жить и мучиться? Жизнь – нелепая, бесцельная и бесполезная штука. Получается так. Как сказал кто-то из умных людей, нельзя воспринимать жизнь всерьез – из нее все равно никто не выйдет живым...
Картинки светлого будущего подернулись пеленой. Не такое уж оно и светлое, это будущее. Ничем не светлее настоящего. Так значит, разум за то, чтобы сдаться Морту и сдохнуть без лишних метаний? Пожалуй, да. Разум – штука неумолимая. Любое деяние, не имеющее конечного смысла, с точки зрения разума, не должно совершаться. А жизнь, если разобраться, самое бессмысленное занятие в мире.
Или не бессмысленное? Может, смысл жизни как раз в том и состоит, чтобы понять этот самый смысл? Нет, наверное, нет. Слишком уж похоже на бред свихнувшегося философа.
- А ты все еще считаешь себя нормальным? – ехидно поинтересовался Крокодил, - Боюсь тебя разочаровать, но ты уже давно не нормальный. Может, ты и не совсем философ, но свихнувшийся – это как раз про тебя.
- Кажется, я просил тебя заткнуться, - напомнил ему Гамлет, - Если хочешь помочь, помоги. А твоего ехидства мне не нужно.
- Я, между прочим, как раз и пытаюсь тебе помочь, - проворчал Крокодил, - Пытаюсь подсказать тебе, что не так уж ты и не прав в своих предположениях о смысле жизни. И еще, попытайся не думать. Попытайся чувствовать.
- Не получается, - жалобно подумал Гамлет, - Крокодил, у меня не получается не думать. И чувствовать тоже не получается.
- Тогда просто живи, - Гамлету показалось, что Крокодил пожал плечами, словно этот ответ был для него чем-то простым и естественным, понятным без объяснений даже ребенку.
Просто жить? Да, пожалуй, сейчас это будет вернее всего. Не копаться в своем нутре, не искать что-то, что так легко потерял – просто жить. Ощущать себя живым сейчас, через минуту, через час – дышать, идти, бежать. И помогать дышать, идти, бежать Нэнни, не задумываясь ни на секунду о том, зачем это нужно.