Живи, Вилор! -5

 
 63.3(2)722.5 Л4
Лезинский М. Л., Эскин Б. М.
Л 41 Живи, Вилор! : Повесть. —М.: Мол. гвардия, 1983. — 112 с, ил. — (Юные герои).
15 коп. 100 000 экз.
 

Это случилось ноябрьской ночью сорок первого года у деревни Алсу под Севастополем. Фашисты подкрались к партизанскому отряду, надеясь застать бойцов врасплох. Их замысел ценой собственной жизни сорвал юный разведчик Вилор Чекмак. Посмертно он награжден медалями «За оборону Севастополя» (1945 г.), «За боевые заслуги» (1965 г.)
Прошли годы. Именем Вилора на¬званы пионерские отряды и дружины, а день рождения героя стал Днем памяти юных севастопольцев, погибших в боях за Родину. .
+++

       НОЧЬ У ЧЕРНОЙ РЕЧКИ

Костер разгорался. Снизу, от воды, донеслись легкие всхлипы. Речка Черная, уставшая за день, сонно постанывала в глинистых берегах.
Сегодня воскресенье. На понедельник ничего не задавали, и потому было решено махнуть за город, в деревушку Алсу. К юным туристам присоединился Иосиф Владимирович Преображенский.
Когда ребята спустились в урочище, и впрямь оказалось, что «старинный путешественник» незаменим в походе: под его руководством в считанные минуты устроили бивак, развели костер. Умаявшиеся за день ребята сгрудились у костра. Девчонки под трескучий аккомпанемент огня первыми запели:

Здравствуй, милая картошка... тошка, тошка,
Низко бьем тебе челом... лом, лом...

Чекмак нет-нет да и поглядывал на Лену. Здорово, что ее отпустили в поход!
— Виля много рассказывал ей об Алсу. С этой горной деревушкой связано у Вили столько приятных воспоминаний! Именно в Алсу каждый год в июне перебирался детсад — здесь была его летняя база. Сюда приезжал навещать «подшефного» малыша Юрий Юрьевич Иванов. Здесь, на ромашковой поляне, Елена Владимировна Ипполитова устраивала концеОй! Картошка сгорает!
— Налетай, братцы-кролики!
Каждому досталось по три горячих — с пылу, с жару — картофелины. Ели, обжигаясь, дуя на пальцы...
— Шел я однажды, ребята, с группой изыскателей, — негромко рассказывал Иосиф Владимирович, — долиной реки Уссури...
— Это где тигры агромадные?
— Молодец — отлично! Правда, видеть мне их не привелось, а вот с медведями на тропе встречался.
Но не о них сейчас речь, а о картошке. О дикой таежной картошке. Ведь считается, что родина ее — Южная Америка. Испанцы завезли клубни в Европу во времена конкистадоров. А в Россию мешок семенного картофеля прислал из Голландии Петр Первый...
Неожиданно со стороны речки раздался треск. Ребята насторожились — все смолкло.
— Тигр уссурийский! — прошептал Петька Портос зловеще.
Сполохи костра осветили большого бородатого мужчину. Никто не успел рта раскрыть, как он вскинул ружье.
— Руки вгору!
Девчонки взвизгнули.
— Руки вверх! Хто, значит, спротивляется — стреляю! — хрипло командовал бородатый.
Лена первой подняла руки. За ней — остальные ребята.
— Хто такие будете? — Незнакомец вошел в круг.
Вид у него был довольно устрашающий: лохматая борода, кустистые брови, распахнутая телогрейка, под ней — ситцевая рубаха навыпуск, подпоясанная солдатским ремнем. На ремне — нож.
Иосиф Михайлович поднялся со своего места.
рты детского хора, и Виля был главным солистом... — В чем дело гражданин? У нас мероприятие. Я — руководитель группы.
— А разрешение? Эй, чтой ты там! Руки! — закричал бородач, увидев, что кто-то из ребят ослушался его приказа.
— Спина чешется, обгорела за лето.
Вилор стоял ближе всех к грозному бородачу. И, скосив глаза, внимательно присматривался к ружью: приклад странно окрашен, а ствол... Стоп! Так ведь это просто деревяшка!
Как же сообщить об этом «мушкетерам»? Попробуй только слово сказать — бородач еще огреет своим дрючком!
Есть! Придумал! Только бы ребята обратили внимание на его подмигивания.
Но бородач тоже заитересовался Вилькиным поведением и, повернувшись к нему, ткнул ружьем прямо в грудь.
— Ишь заблымкал! То-то!
«Мушкетеры» поняли сигнал «Внимание! Смотри на меня!» и стали следить за Вилькиными глазами. А дальше секретным кодом д'Артаяьян засемафорил: «Это не ружье. Атакуем!»
Он первым бросился вперед, выхватил деревяшку, и в то же мгновение на бородача прыгнула остальная троица.
— Вяжи басурмана! — поддавшись общему боевому настрою, зарокотал Преображенский.
Рубахами связали бородача по рукам и ногам,
— Да шо вы, хлопцы, больно!
— А зачем напали на нас?
— С проверкой я. Фрухту, значит, сторожу...
— Развяжите, — принял решение Иосиф Владимирович.
Мужчина встал, пошевелил пальцами, потянулся. Скинул фуфайку и как ни в чем не бывало уселся у костра.
— Вогонь пылае — думы навевае. Я привык один. Распалишь огнище на даче Томилши — и сидишь себе, и сидишь...
— Да где ж там сидеть? Ничего от дачи не осталось.
— Це верно, хлопчик, — повернулся он к Вилору, — но была — ух! Добрых три этажа. И веранда вокруг усей хаты.
— Вот вы. ее костром и спалили, — съехидничал Петька.
— Ще раньше по охапке разнесли буржуйское гнездо. Подпоручик Томилов туточки крепость себе устроил. В Севастополе Советская власть вовсю образовалась, а он сидит. Пришли брать, так он — из пулемета. Много матросов полегло. Но подпоручика тож на
мушку подловили. Осталась, значит, жена у него и две
дочки. Вскорости за границу улепетнули, А дачу прибрала во владение Томилша — тетка того подпоручика. Така вот справа, хлопчики.
Не первый раз мальчишки приходят в Алсу. Урочище своей ребячьей республикой считают. Развалины бывшей помещичьей усадьбы видели не однажды. Но про эти события слышат впервые.
— Вас как зовут... дядя? — Лена хотела сказать «дедушка», но осеклась — несмотря на клочковатую бороду, лицо не выглядело стариковским. Да и глаза светились молодо, задорно.
— Федоренко будет моя фамилия. Кличьте меня, значит, дядькой Федором. Меня тут уси так обзывають.
Дядька Федор рассказывал, но не забывал при этом есть печеную картошку. Есть и нахваливать:
— Гарна! На задах накопали?
— Из города привезли.
Федоренко недоверчиво посмотрел на Иосифа Владимировича. Тот подтвердил.
По всему было видно, что сторожу доставляло удовольствие находиться среди ребят. Льстило и внимание, с каким слушали его.
— Я на даче истолником був у поручика Томилова... Но байки опосля, а зараз я вас фрухтой угощу. Аида на дачу Томилши!

...Дачи давно не существовало, но огромные подвалы, сложенные из крепкого тесаного камня, остались. Федоренко зажег свечу, и при колеблющемся свете ребята разглядели ящики с яблоками, грушами, грецкими орехами.
— Угощайтесь. Не обеднеем.
Вилор обратил внимание на то, что на стенах подвала были какие-то щербинки. Федоренко заметил его взгляд.
— От пуль. А угол гранатой подорван. Тут, значит, така история приключилась... Берите фрухту — не стеняйтесь... Так вот, я у Томилши тож всякую работу справлял: фрухту снимал и воду носил из источника... р>
— На буржуйку, выходит, работали — при Советской-то власти!
— Так ведь тоди ни колхозов, ни другой какой работы не было. А ще привычка була не на себя работать — куды денешься!.. Значит, приношу я воду, наливаю, как обычно, в бочку. Раньше на целый день бочки хватало — туточки, бачу, через час — нет воды.
Ну ни капельки! Неужели, меркую, потекла? Надо законопатить. Пакля у подвале хранилась. Хотел я опуститься, а Томилша дорогу перегородила.
«Нечего тебе делать в подвале!»
«Так вода ж тече из бочки...»
«Это я ее израсходовала. Убирайся!*
Дивлюсь: никогда столько воды не уходило. Противиться не став — снова наполнил бочку. А вскорости подходит Томилша и говорит ще злее:
«У-би-рай-ся! Не нужен ты мне*.
И сама ведро хвать!
От так я и лишився работы. За что? Почему? Не понять. Томилша завсегда с причудами. К примеру, стирать ей стирали, а гладить — никому не доверяла: сама! Даже служанке своей — гарной такой жинке, аккуратной и работящей — мы ее Мовчуньей прозывали — тож не доверяла.
Через ту Мовчунью я усе и узнав, значит. Про бисово гнездо...
Колыхалась свеча, тускло освещая подвал. Ребята, кто на корточках, кто на ящиках, затаив дыхание слушали дядьку Федора.
— ...Було так: служанка ця, давно вже не молодуха, симпатию ко мне имела. Жалела. С другими работниками не гугукнет, а со мной, значит, нет , нет да и скажет слово-другое. Опосля того, як меня прогнали, гляжу, выходит она за калитку зареванная... Я до ней: што стряслось? Бачу, губа кровит и вспухла. Не¬ужто, думаю, Томилша разошлась! Оно, говорю, и пожаловаться можно. Власть-то Совецька нынче!
И тут Мовчунья як замашет на меня руками.
«Что ты, что ты, и не думай кому сказывать! Замордуют!»
«Хто?»
Молчунья примолкла, потом шепчет:
«Господин командир».
«Який такий командир?»
«Сына моего командир. Он давно живет у хозяйки*.
Вот яка штука, значит! Я, почитай, год проработал тут, а ни про какого жильца ведать не ведал. Слово за слово, все рассказала мне Мовчунья — не було сил больше черну тяжесть у сердце хоронить. По ее словам выходило так: в хату к Томилнце пристроил Мовчунью ентот самый командир — из офицерья морского. От голодухи спас мать свово бывшего матроса. Значит, до гроб жизни будь ему благодарна и терпи все... Тогда закралась думка в голову: не так-то все чисто с командиром! И порешил поглядеть за домом... Безлунной ночью перемахнул Иван Федоренко через каменный забор, пробрался к подвалу. К тому самому, где сейчас колхозный склад. Прильнул к щелке маленького окошка, заколоченного досками, и увидел... Сидят в подвале белогвардейские офицеры, все в форме, словно на парад вырядились. Прислушался.
— Пора, господа.
—- Надо подождать курьера.
— Уж больно разгулялись то-ва-ри-щи!
— В Балаклаве оповещены?
-— Так точно...
Той же ночью Федоренко не мешкая отправился в Балаклаву. Поднял с постели коменданта гарнизона.
— Я бисово гнездо знайшов!
Белогвардейцев захватили врасплох. Враги защищались яростно. А командиру, что устроил сюда Мовчунью, удалось бежать...
За разговорами прошла вся ночь. Наступил рассвет. Восходящее солнце обвело фиолетовым контуром горы, стало взбираться все выше и выше. Снизу от реки донеслось мычание коров.
— А что стало со служанкой? — тихо спросила Леночка. — Она не погибла?
— Пожила еще в Алсу. А под конец двадцать третьего, значит, года ушла. Мне на прощанье так говорила: мол, боюсь оставаться. Дознается тот проклятый белогвардеец, что улизнул, — пришибет. Вот и подалась из наших мест Мовчунья-страдалица в город...

© Copyright: Михаил Лезинский, 2008
Свидетельство о публикации №2805190242